Детство Безликой

Глава 1

Что-то в мире никогда не меняется. Как бы мы не хотели изменений, как бы не стремились к процветанию… Есть вещи, которые навсегда слились с человеческим естеством, навсегда овладели им. Мы не в силах бороться с войнами, с голодом, с болью и смертью. Мы бессильны против болезней, мы навечно порабощены богами и скованы плотью. Заложники жизни, которую не способны изменить, это порок каждого… и в том числе детей. Чистых, невинных созданий, которых не коснулись проблемы, которые не познали ужаса и тьмы. Впрочем, даже здесь есть исключения, есть нечто худшее, чем у иных, выбивающееся из общих рамок и норм. Некоторые зовут это проклятьем, священники наказанием богов, иные болезнью. Я уже смирилась с тем, что все это правда и ложь одновременно, что Близнецы жаждут моих страданий, что я повинна перед ними за что-то, но за что именно, не знала и не могла понять. И что единственное спасение есть в искуплении… к которому я была не готова, для которого оказалась слишком юна, которого не желала. Жаль, что Они не были того же мнения…

Меня вновь настигла кошмарная дрема, несмотря на все попытки жрецов и лекарей прекратить видения, терзающие обнаженный и ослабевший разум. Мне не могли помочь ни яды монахов, служащих Ангелу Слез, ни истязания последователей Ангела Крови, что оставили на дрожащих, детских плечах, неглубокие, но видные каждому рубцы. Их молитвенные причитания, вознесенные к Близнецам кровь и слезы, магические пассы, ничто не было в силах вырвать мои сны из-под власти демонов, Владык или же попросту больного бреда, поразившего самые основы разума. И вновь, я слышала отовсюду шепот о собственном проклятии, о том, что я брошена небесами. Мне было не впервой испытывать это, я сполна почувствовала всю горечь собственной жизни с раннего детства, еще с самого рождения, осознавая ту простую истину, что все вокруг будут сторониться меня, что я прокаженный изгой. Даже собственная мать, навзрыд рыдая в плечо отца, нередко проговаривала эти ранящие слова, стоя около моей кровати, возможно считая, что я сплю или попросту ее не слышу. Но и во снах я слушала и чувствовала абсолютно все, не в силах найти в них покоя и умиротворения, от того оставаясь необычайно чуткой к каждому шороху и каждому шагу, что нарушал тишину моих покоев. Разумеется… Если в те редкие, относительно спокойные ночи, я могла отдохнуть от приевшегося кошмара, что уже давно стал вечным спутником моего неизменного, вечного проклятья.

Черный ворон неудачи расправил надо мной крылья с самого рождения, навеки закрыв собой не только Их свет, но и лучи солнца. Лишь сделав шаг под светлый взгляд мира, сотворенного богами по милости, что порождал жизнь и счастье, меня раз за разом пронзала ужасающая боль, сравнимая с карой за нечто, чего я не могла совершить. Кожа начинала дымиться, отслаиваться и чернеть, покрываясь страждущим пламенем, в ушах громогласно бил по разуму звон колоколен, нос и уши прозябали в крови, что текла из рушащегося тела, которое дрожало и сопротивлялось велениям разума, видя лишь один выход – смерть. Уже в скорейшем времени после того, как солнечные лучи касались моего тела, несчастный ребенок оказывался близок к смерти так, как иные не могли и представить себе, вплоть до последнего вздоха собственных жизней оставаясь в неведении о том кошмаре, что встретит их перед кончиной. О том болезненном бессилии, о той беспочвенной ненависти, зреющей в раненой душе.

Ребенок демонов, прокаженная, бесполезная и слабая… В собственном особняке меня не чтили даже множественные фамильные слуги, что с далеких времен, от раскола и до объединения доблестной Империи Стали, верно служили семье Рихтер, трепеща перед нашим могуществом и славой. Славой непревзойденных государственных деятелей, перед достоянием наследников великих архитекторов и именитых Канцлеров Его Империи. Наш род никогда не знал бед, мы не были воинами, не знали прекрасного лика Святой, Истинной войны, были слепы по отношению к бою, чести, к военной службе во имя Империи и Близнецов. Я была призвана нарушить это, выковать на пьедестале военной славы фамилию своего рода, навсегда увековечив свои боевые заслуги, заслуги, что наследством будут вдохновлять следующие поколения на новые и новые подвиги. Я считала, что именно поэтому меня преследовали кошмары, поэтому я видела войну, тогда еще не зная об этом. Это было мое предназначение, мой единственный жизненный путь, одобренный богами. Я уже видела во снах смерть, когда иные сверстники… с трудом могли держать в руках клинок или перо. Десятый год жизни, это было одно лето назад, первый кошмар, что явился ко мне. Но я помню его так отчетливо, как ничто иное. И никогда уже не смогу забыть. Мне уже не отмыться и не избежать воли Близнецов.

Кошмар всегда являлся одним и тем же, никогда не меняясь ни в единой своей детали. Мое тело сковывал тяжелый, почти что невыносимый для ношения доспех, который как ни старайся я не могла разглядеть. Вместо этого, две узкие прорези для глаз позволяли мне лицезреть тысячи, тысячи земель, горящих яркими, инфернальными огнями, возносящими к окровавленным небесам черный дым, среди которого я видела наполненные ужасом и болью образы людей, сложивших свои головы в полях передо мной. В нос неизменно ударял едкий запах гари, что с того самого дня, и с каждым последующим кошмаром, становился для меня все роднее и родней. В тоже время солоноватый вкус собственной, стылой и густой крови, играющий на языке, неизменно вызывал только лишь отвращение и страх. Каждый раз, когда в реальности я ощущала свою кровь, будь то от разбитой по случайности губы или вследствии очередной молитвы Ангелу крови, меня одолевал первобытный ужас и мысли о том, что теперь, я оказалась в кошмаре наяву. Среди перистых, громадных облаков, нависающих надо мной и словно вот-вот готовящихся сорваться вниз, зияли следы пылающих укусов, ужасные раны, похожие на отметины волчьих клыков, ранивших и растерзавших самих Близнецов, что неясными тенями блуждали под алым небом. Они казались столь реалистичными, настолько глубокими и жестокими, что видя обрывки неба, оставленные болтаться в воздухе, мое сердце на секунду останавливалось, по телу проходила бьющая дрожь а к горлу подступал отчаянный, хриплый вой, похожий плач. Усеянные курганами поля делились реками крови и горящими баррикадами, составленными из сломанных оружий, частей доспехов и тел, тел растерзанных и умерщвленных, с широко распахнутыми, белесыми глазами, смотрящими только на меня… преследующими забитого от ужаса ребенка, скованного броней, постепенно сливающейся с кожей и пронзающей кости. Доспех лишал меня всякой жизни и воли, с каждым новым кошмаром все сильнее поглощая в себе. Но от этого союза, пугая меня все сильнее, он ощущался все легче и легче, плотнее прилегая к телу и становясь его частью. Неизменным в кошмаре было и то, что я не могла мыслить, не могла даже сделать лишний шаг в сторону или оглядеться вокруг шире, чем позволяли мне всегда одинаковые движения шлема. Раз за разом маршем двигаясь прямо, я шла к своей цели – высокому холму, поросшему черными, пепельными розами, чьи лепестки растворялись на ветру, окутывая вымершую долину тусклым прахом, который что-то шептал мне.

Но никогда я не могла дойти до конца. Раз за разом, ночь за ночью, я падала на колени, терзаемая жаром, агонией и слабостью, сломленная видением, которое не давало мне даже шанса чтобы узреть то, что лежало за холмом. Но даже проиграв, у меня не было права покинуть иллюзию, я не могла… Проснуться, вынужденная ощущать, как медленно умирает тело, что одновременно принадлежало мне, и в то же время, было просто… дымкой, сотканной из небытие, как камера созданная в наказание за грехи, которые я не совершала… или еще не успела совершить. Ожидая вновь и вновь, стоя на коленях или лежа на боку, ожидая того момента, когда видение даст мне проснуться, отпустит в мир живых. Каждый раз я видела молнии, освещающие небеса, взгляды, испуганные, отрешенные взгляды Богов и ангелов, глядящих на землю… на меня, с надеждой и просьбой. Раненый Мириан, великий Ангел возмездия, Владыка Крови, воевода Небесного Легиона, тот, кто уничтожил Волка веками назад, кто сражался рука об руку со смертными, строя Империю Стали, в моем порочном видении лишился глаза и конечностей, его лицо было изуродовано кровоточащими ранами, из разорванного горла слышался хриплый стон. Сивил, его кровный близнец, Ангел Слез, Всепрощающий отец и брат… стоял, опустив голову и проливая слезы, окруженный сотнями искалеченных ангелов, с оборванными крыльями, лишенными ног, голов и сердец. В взглядах многих читалось презрение, виднелись всплески ярости и ненависти, скорбь драла их души… лица ангелов кривились, губы что-то шептали, но я была не в состоянии узнать, за что моя судьба оказалась презренна Ими, ветер уносил всякое слово, пепел скрывал от меня движения губ, но показывал оскал. Я понимала лишь одно, весь шепот небесных слуг был правдив. Я ненавистна ими… И раз была жива, должна была доказать небесам обратное. Что я им не враг, что я… достойна света и жизни.

– Госпожа Лизастрия, время просыпаться. Сегодня в имении гости, ваш отец выразил рьяное желание встретить их вместе с вами… Мне приказано подготовить вам наряд, поэтому прошу, пройдемте.

Распахнув глаза, я вновь оказалась среди мягких подушек и тканевых покрывал, стелющихся на кровати, под мягким светом масляных ламп, не приносящих мне той боли, которой награждало солнце. Кошмар закончен, я смогла наконец дышать и двигаться, но никакой радости я не ощущала. Неизменно мокрое от пролитых во сне слез, девичье лицо, принадлежащее мне, с трудом смогло скрыть гримасу ужаса и боли, что отступали волнами, порой воскрешая в сознании мертвые равнины. Возле руки лежала вновь не спасшая от кошмара плюшевая кукла с глазами-самоцветами, чье аккуратное платье из шелковой ткани оказалось помято во время беспокойного сна. Отдернув от нее онемевшие пальцы, я быстро вытерла с лица влагу. Кошмар… Такой явственный, настоящий, но я знала, что никто не сможет с ним ничего сделать. Уже год я страдала от них, уже год проливала слезы, уже год… ничего не менялось, и не изменится ни этой ночью, ни завтрашней. Было слишком глупо тешить себя надеждами, слишком долго не было повода, чтобы верить в лучшее.

– Папа желает… видеть рядом меня? Что-то случилось? Он в порядке?

Слова одного из сотен слуг, чьего имени я даже не знала, казались такими же невероятными, как старинные легенды об огромных змеиных богах и паукообразных людях, что Он рассказывал мне перед сном. Отец… мне казалось, что в его жизни нет для меня места и вряд ли оно когда-либо появится. Работа на Канцлера, судейская карьера достигшая своего апогея и обучение трех старших братьев, которые наследовали фамилию и должны были нести честь дома Рихтер средь века, казались задачами, что не оставят для меня даже секунды. Я не могла и надеяться, что у отца будет время на болезненную и проклятую богами дочь. Он ускользал от моего взгляда и слова месяцами, лишь порой, словно в какие-то праздничные дни, являясь в мои покои перед сном, рассказывая легенды о наших предках и старинные сказки, в правдивость которых я не могла верить, даже если бы хотела. Они были слишком светлыми, для той, которой приносит боль солнечный свет. Всю свою жизнь я проводила в отстранении от семьи и общества, лишь встречи с жрецами и занятия с учителями давали разнообразие, но никогда я не чувствовала себя в собственном доме частью чего-то, скорее печальным изъяном, о котором не могли забыть. Меня избегала семья, пряча свои страхи или презрения за безразличием и молчанием. Мать являлась лишь под вечер, чтобы проверить самочувствие и вновь, безрезультатно, прочитать молитву о моем благополучии, но она никогда не задерживалась надолго, предпочитая заниматься хозяйством или устраивать балы, собирая слухи. В такие дни, я оставалась на самой себе, в собственной комнате, предаваясь лишь бессмысленному чтению молитв, в надежде получить от иконы Сивила ответ, за что я была предана Ими. Братья шли по стопам отца и многих иных предков, надолго оставаясь в работе, на государственных постах или в академиях столицы. Но изредка приезжая, тоже не проводили со мной времени, предпочитая такие же застолья и балы что и мать. Те редкие семейные обеды, что проходили по случаю праздников или достижений кого-либо из братьев, оставляли на душе одну лишь печаль и едкое ощущение предательства. Я видела счастливые лица родных, понимая, что сама не могу улыбаться, я видела любовь матери, уважения отца, что всегда оказывались от меня слишком далеко и стали лишь дальше… когда я начала видеть кошмары. Это стало второй чертой. Теперь уже ни у кого не было сомнений, кем я была. Чем я была.

– Мне неведомо, госпожа Лизастрия, мне было приказано помочь вам нарядиться и провести к господину нашему Рихтеру. Прошу, позвольте, я проведу вас…

Слуга протянул мне руку, видимо желая помочь покинуть постель, но я не была больна или немощна настолько, чтобы нуждаться в помощи. Пусть я не способна жить под солнцем, но это не значит, что без этого я становлюсь калекой. Игнорируя жест сочувствия, я самостоятельно слезла с кровати, босыми ногами касаясь мягкого, шерстяного ковра, глубокого синего цвета, с серебряной каймой, идущей по краям и рисующим узор, подобный тем, который мороз рисует на обледеневших окнах. Мне не нужно сочувствие слуг… я сама справлюсь.

– Будет ли встречать гостей матушка?

Слуга повел меня сквозь длинные, величественные коридоры, на которых, в застывших на века картинах и доблестных гербах, читалась вся история нашей семьи, уходящая корнями еще в самые первые графства, что расположились на этих землях. Под потолком методично покачивались люстры, на которых слуги упорно меняли свечи, повсюду царила неразбериха и хаос подготовки, словно нашим гостем был сам Император, но мечтать о подобном было слишком наивно даже для ребенка. Приемник Близнецов на земле, его появление было чем-то невероятным, а рассказы отца о его облике были столь немыслимы, столь удивительны и чарующие, что казались выдумкой, сладкой ложью… Он действительно был божеством, спустившимся с небес, пусть и каждый знал, что он подвержен той же смерти, что и каждый из нас. Император имел в себе Их волю и мудрость, никто не был способен одолеть его на равных… Никто в истории не убивал императора в честном бою. По крайней мере, так утверждали мне учителя и священники, которых я с упоением расспрашивала о его сущности.

– Да, моя леди, ваши родственники будут встречать достопочтенный караул Ревнителей, во главе с Годриком и его юной внучкой, госпожой Гвин. Среди караула представлены многие именитые роды и представители вышеупомянутого ордена. Это все, что ваш достопочтенный отец счел нужным рассказать мне и передать вам. Остальное, как я считаю, вы узнаете лично, во время беседы с ним.

Ревнители… Демоноборцы, охотники за магами, каратели… Я много знала о военной доблести орденов Империи Стали, о главной гордости, что есть в нашей стране. Никто не мог сравниться с Империей в военной мощи… И Ревнители были самым благородным, самым чистым орденом, что неизменно стоял на страже порядка, что был клинком веры, продолжением воли Сивила. Я прекрасно понимала, что ни одному воину не будет никакого дела до меня, никто даже не взглянет на болезненную, изнеженную дочь из рода, что не знал войны. Но отец возжелал, чтобы я была рядом, разве можно просто… Просто отмахнуться от той слабой надежды, почти что мечте, о деле высшем, о деле лучшем, чем то, которым занималась моя семья.

Я потерялась в сладких грезах, молча шагая вслед за слугой по ветвистым коридорам, не столько от незнания собственного дома, сколько от мыслей, роящихся в сознании подобно мелким личинкам. Но в отличие от насекомых, это было нечто, доставляющее мне удовольствие, заставляющее улыбаться про себя и представлять тот прекрасный мир, что ждет меня за пределами родового особняка, что полон возможностей загладить вину перед Близнецами, которую видимо я допустила… раз оказалась проклятой с рождения, без малейшего права на искупление. Может быть, это был Их жест, может, они услышали одну из сотен молитв, которые я возносила в их честь, которые я так отчаянно лелеяла в душе, каждый раз принося им свои слезы, свою кровь и боль. Было столь чудесно видеть картины моего триумфа, моего великого подвига средь битвы, что даст желанное прощение, что наконец вернет потерянный свет, такой приятный свет, что радует тело и душу каждого вокруг, кроме меня. И нет больше боли… нет слез.

– Мне дадут возможность пообщаться с Ревнителями?

Слуга сам подбирал мне наряд, перебирая недавно закупленные платья, туфли, тонкие накидки и маски, на случай, если придется покинуть здание, во что мне не верилось. Я любила платья, возможно, полюбила бы их еще больше, если бы имела возможность присутствовать на балах или ассамблеях, но видеть ту моду, что царила среди аристократии столицы, могла лишь в одежде матери. Основная часть моего образа уже была готова заранее, я облачилась в темно-синие платье, с вышитым гербом нашего рода – пером, лежащим на остром клинке. Туфли приятно ударяли о пол, имея украшение в виде белого бантика около середины ступни, изготовлены они были из плотной шкуры какого-то страшного северного зверя. Но сложнее всего было выбрать маску, созданную по образу и подобию легендарных масок Императоров, созданных без вести пропавшим мастером. Говорят, в его творениях заключались демоны… Что придавали своим хозяевам силы позволяя становится совершеннее. Но сейчас, от этой технологии остались только легенды, а сам мастер исчез. Моя любимая маска представляла собой деревянную копию воинского шлема, которая надевалась спереди и завязывала на серебряные цепи на затылке. Тонкие узоры и рисунки на ней всегда производили впечатления, намеренно затемненные участки, имитирующие кровь, восторгали детское сознание а широкие прорези для глаз не скрывали мир вокруг. Вновь мой взгляд упал на нее и не в силах выбрать иную, я взяла с собой именно шлем, привязав за цепи на предплечье. Мой образ для встречи был готов, я не видела нужды в плащах и верхней одежде, до сих пор не понимая, что именно нужно от меня отцу. Мне казалось, что для него я абсолютно бесполезна, и от того, даже минимальное внимание с его стороны одновременно грело мою душу… И вызывало странное, пугающее беспокойство.

– Мне неведомо, госпожа, но… вы уверены, что желаете предстать перед гостями с вашей маской? Я знаю, что вы ее любите, но ведь…

– Думаю, моя дочь вправе самостоятельно решать, как представать перед гостями ее семьи. С добрым утром, Лиз, Годрик уже прибыл… думаю, тебе будет интересно пообщаться с его внучкой, она точно знает многое о мире вокруг. А теперь пойдем, не будет заставлять его ждать, он ненавидит оставаться наедине с твоей матерью.

Внезапно, в дверях раздался тихий, но уверенный и ровный голос отца, что заставил слугу тут же опустить голову, послушно опустившись на колено. Я резко обернулась, сталкиваясь с теплотой его мозолистых рук, что аккуратно погладили меня по волосам. Он правда здесь, передо мной, сердце застучало чаще, с трудом веря, что это все происходит именно наяву, после целого года кошмаров, мир наконец решил преподнести мне вознаграждение.

Мне не оставалось ничего, кроме как восторженно кивнуть, всем сердцем молясь, так искренне, как никогда не молилась, чтобы этот день действительно стал для меня особенным. Чтобы сегодня, я нашла для себя смысл в жизни… И путь к искуплению.

Глава 2

Тиер Рихтер, моей прославленный отец. Правая рука Канцлера всея Империи, перо возмездия, Верховный судья Стали… У отца имелось множество титулов, порой противоречивых и даже странных для детской мысли, ведь я его знала исключительно как щедрого, доброго мужчину, с добрым, пусть и обычно хмурым, взглядом. Его линия жизни была самолично изуродована им, запятнана кровью столь многих, что список с трудом можно было уместить даже в единой книге. Его правосудие не знало жалости ни к последним беднякам, ни к знатным вельможам. Друзья, враги… даже дальние родственники, он не делал различий, вынося свои приговоры настолько справедливо, как то было возможно. Насколько ему было чуждо милосердие… Я не знала. Но за свою работу, за его непреклонность и честь, на него озлобленно скалили клыки знатные семьи, первейшие жрецы, диктаторы войн, легаты и перфекты. Но несмотря на это, союзников у нашей семьи всегда было неизменно больше, и только благодаря этому, мы вообще могла жить все эти долгие века не зная горечи. Сам Император неизменно благоволил нашему роду, ведь в отличие от семьи Вир, некогда претендовавших на Императорский трон и даже восседавших на нем в течение нескольких недолгих лет, или же Лессеров, что некогда рухнули вместе с своими легионами в ересь, Рихтеры неизменно служили исключительно Его воле, не зная о корыстных помыслах. Мы были слугами Его власти, не являясь игроками в дворянские склоки и никогда не видя себя преемниками Близнецов. Мы были чисты и покорны… Возможно, зазря, но никто из моего рода никогда не решался на вражду с Ним, и мы же, ровно как Грау и Хисеры, одни из первых, кто примкнул к Близнецам, к их свету… И после этого ни разу не покорились шепоту Владык, не внимали порочного гласа меньших демонов, не отворачивались от света Близнецов, от Их слов и от Их почитания. Нет надежнее рода, чем Рихтер, нет тверже слова, чем наше, нет подписи честнее… Чем печать Рихтеров. Это знала вся Империя, и некогда, знали Север и Юг. Наша слава до сих пор осталась среди их древней аристократии… Поэтому старший из моих братьев стали дипломатам и послом Империи, средний часто посещал враждебные страны, и только лишь младший обжился в столице, верно служа Канцлеру.

– Ты заметно подросла… Скоро уже догонишь Генриха. Оставьте нас.

Приказ отца был выполнен незамедлительно, поклонившись, слуга вышел за двери, оставляя нас наедине. Спустя мгновение Тиер ласково поднял меня над землей, описывая круг и снова ставя на землю. От него пахло лесом… осенней листвой, пышными, пьянящими взгляд елями, взмахами крыльев лесных птиц, их пением, тлеющим закатом… В его могучих руках, скрытых под кожаными, неизменно черными перчатками, на которых сияли сапфиры и вышитый серебряными нитями герб нашего рода, я чувствовала себя в такой безопасности, которую не могла ощутить ни в присутствии матери, ни наедине с собой. Это был истинный покой, смешанный с первородным счастьем, таким редким и небывалым, что даже просто поверить в его существование оказалось до боли сложно. Его лицо никогда не было изуродовано шрамами, гангренами или просто увечьями, что всегда отличало нас от всех иных родов, что хвалились военными заслугами и собственными ранами, зазря считая их показателем силы и авторитета. Дальше всех в этом вопросе ушел род Вир… Сыновья которого не знали жизни вне поля боя. Их тела, раскрашенные в священные символы, редко были цельными. Потеря пальцев, ушей, глаз и конечностей, их не останавливало ничего, и поговаривают, что под конец жизни… Их лица уже было не отличить от волчьих морд. Тиер, как лик всего семейства Рихтер, напротив, следил за собой, всегда имел причесанные волосы каштанового цвета, обычно скрытые под широкополой шляпой из белой кожи, с заломленными краями и пером журавля. Его жилет отличался приятным багровым окрасом, пуговицы из золота блестели под пляшущими огнями факелов, льняная рубаха не имела воротника, вместо этого, на шее отца сияли сложенные между собой нити золота и серебра, которые уходили к груди, заканчиваясь загнанным в оправу агатом, отражающим мое лицо и пустой взгляд янтарных детских глаз. Сегодня, образ отца дополнялся парадными кожаными брюками, на которых сверкал почти никогда не используемый им меч, подарок одного из старых друзей из рода Вир, которые сейчас, увы, уже покоился в земле. Впрочем, его подарок стал символом нашей дружбы… Что не могло не радовать, враги волчьего рода зачастую заканчивали жизни на пепелищах собственных домов и растерзанных тел собственных семей. Если, конечно, Император отпускал их ошейник.

Я практически никогда не оставалась с ним один на один, глаз на глаз… Особенно, в подобной праздничной, даже несколько воодушевляющей, обстановке. Я видела каждую морщинку на его лице, глубокий цвет карих глаз и их невероятную красоту, в сознании и сердце теплилась надежда, такая глупая, наивная и детская, что сегодня что-то поменяется, что возможно, семья наконец… примет меня, хотя бы частично, хотя бы отец… Но склонив голову и слегка поклонившись, как того неустанно требовал этикет, я попыталась как можно быстрее разогнать эти мысли, не считая разумным тешить себя ложными мечтаниям, которые являлись первым шагом к новым разочарованиям. Каждый раз, когда он являлся ко мне с очередной сказкой, я неизменно и всем сердцем надеялась на то, что теперь то все изменится, но все мечты словно были сотканы и вплетены в мой разум лишь для того, чтобы утром услышать новость о том, что отец вновь покидает нас. Скорее всего, сегодня случится абсолютно тоже самое… С той лишь разницей, что покинет он нас чуть позже, чем обычно.д