«Эхо Падших Светил» Книга Первая: Пробуждение Тени (часть 2)

Это длилось одно мгновение. Меньше, чем вздох. Затем Рифа, не меняя выражения лица, не ожидая ответа или благодарности, рванула вперед, словно ничего не произошло, вновь став непроницаемым командиром. Но этого хватило. Айлия вздрогнула, словно очнувшись ото льда, ее тело напряглось. Ее взгляд, затопленный слезами, прояснился, в нем вновь зажегся знакомый Элвину огонь воли, острого интеллекта и яростного, неукротимого стремления жить и действовать. Она кивнула Рифе – короткий, почти невидимый со стороны жест глубокого понимания и благодарности, понятный лишь им двоим, женщинам, видевшим лицо настоящего, неприукрашенного страдания и познавшим груз вины – и продолжила путь, сжав посох уже с новой, осмысленной, целеустремленной силой.

Но чары Леса Забвения не отпускали свою добычу так просто. Их песнь, отвергнутая одними, должна была быть насыщена другими. Один из стражников, могучий, молчаливый воин по имени Элгар, плывший позади всех, словно скала, внезапно замер. Он смотрел куда-то вдаль, за пределы пещеры, сквозь толщу скал и времени, и на его грубом, изборожденном шрамами лице, обычно суровом, застыла улыбка неземного, безмятежного блаженства, столь же жуткая, как и маски ужаса на других.

– Лара… – прошептал он, и его ментальный голос, всегда грубый и немногословный, звучал непривычно мягко, по-юношески счастливо и светло. – Солнце… я вижу солнце на твоих волосах… Ты зовешь меня… Я иду… я иду, моя радость… жди меня…

Он рванулся вперед, обняв пустоту, и растворился в густом, мерцающем, манящем тумане, который сомкнулся за ним, словно воды могилы. Его крик – не ужаса, а ликования и освобождения – на мгновение прорезал дурман и затих, поглощенный всепоглощающей песней грибов. Его не стало. Только легкое колыхание спор отметило место, где он был.

Они плыли еще долгий, мучительный час, скорбя молча, не смея даже мысленно произнести имя павшего, пока грибной лес не начал наконец редеть. Споровый туман рассеялся, открывая взору новое, ошеломляющее зрелище. Они выплыли в громадную, невероятных размеров пещеру, чьи своды терялись в темноте на недосягаемой высоте. Казалось, они попали в другой мир, в гигантский подземный собор, построенный самой природой в незапамятные времена. Но на сей раз она не была пустой. На дне ее, подобно кладбищу исполинских левиафанов, лежали корабли. Не угловатые, утилитарные субмарины людей или бронированные, шипастые боевые раковины Глубинников. Эти корабли были иными. Древние, величественные, покрытые многовековыми наслоениями ракушек, ила и потемневшего от времени перламутра, они все еще хранили следы неземного изящества и высшего, почти божественного мастерства. Их дизайн был стремительным, плавным, словно выточенным из единого куска лунного камня или выросшим из семени звезды, с изогнутыми, похожими на крылья гигантской птицы плавниками и изящными, устремленными вперед форштевнями, которые даже сейчас, в смерти, выглядели гордыми. Это была печать иной, ушедшей в небытие цивилизации, чье наследие все еще внушало трепет.

«Корабли Ва’лар, – мысленно прошептала Айлия, и в ее голосе, прорвавшемся сквозь усталость, смешались благоговейный ужас и жадный, неутомимый интерес ученого, впервые увидевшего легенду во плоти. – По описаниям в «Сказаниях Сияющего Пути»… это должен быть экспедиционный флот «Anar’rávë» – «Солнечные Крылья»… Хроники Белой Башни гласили, что он бесследно пропал во время картографирования Подводных хребтов Скорби три тысячи лет назад… Считалось, что их поглотила тектоническая активность. Они нашли свою могилу здесь. Они нашли нечто».

Рифа обернулась к ним, ее лицо было высечено из того же камня, что и стены пещеры, но в ее глазах горел холодный огонь старой ненависти.

«Они нашли то, что искали. Или это нашло их. Смотрите». – Она указала трезубцем на ближайший корабль, самый большой из всех, похожий на затонувший дворец. Его изогнутый борт, некогда сиявший чистым, белым перламутром, был теперь оплетен бледными, пульсирующими жилами, похожими на вены мертвеца, которые тянулись со дна пещеры, словно щупальца гигантского, спящего спрута-падальщика, впившегося в свою добычу. И от этих жил, от самого ила на дне, исходил знакомый Элвину, но усиленный в сто крат, густой, удушающий и сладковато-трупный смрад скверны – невыносимый, физически ощутимый запах Лордора, его сущности. Он висел в воде тяжелым, маслянистым облаком, вызывая рвотные позывы.

«Лордор был здесь, – с трудом мысленно произнес Элвин, чувствуя, как его тошнит от этого смрада, а внутренний зверь в нем завывает от первобытного страха и чистой, неразбавленной ненависти. – Он… осквернил их. Осквернил это место. Превратил в кошмар».

«Не он, – поправила Рифа, и в ее ментальном голосе, обычно таком сдержанном, прозвучала та же глубокая, древняя, родовая ненависть, что и у Тар'нука, ненависть, впитанная с молоком матери. – Его повелитель. Источник всей скверны. Сайл'Нар. Это его печать. Его гниль. Он пытался сделать из них, из павших Ва’лар и их бессмертных творений, что-то новое. Новое оружие для своей вечной войны против жизни. Но души их, души кораблей и их создателей, оказались крепче самого прочного адамантия. Он не смог до конца сломить их, подчинить своей воле. Он забросил это место, но оставил свою стражу. Чтобы никто не посмел воспользоваться тем, что он не смог присвоить. Чтобы все забыли».

Орлок проплыл вперед, его трезубец настороженно замер в руке. Его собственное отвращение было читаемо по напряженной спине и сжатым челюстям.

«…Значит, здесь ничего нет, кроме праха, костей и старой, застоявшейся скверны, – мысленно проворчал Орлок, его трезубец настороженно замер в руке. – Напрасно рисковали. Мы должны двигаться дальше по назначенному Королем пути, к Садам Костей, а не копаться в этом хламе, обреченном на забвение».

«Не совсем, – вдруг мысленно, словно очнувшись от глубокого транса, сказала Айлия. Ее глаза горели прежним огнем знания и одержимости истиной. Она плыла к самому крупному кораблю, к его высокой, гордо вздернутой корме, где под наслоениями еще угадывались остатки величественной надписи на языке Ва’лар, языке света и знания. – «Anar’vа́e»… «Солнечный Ветер»… Флагман флота самого князя Элтариона Звездного Морехода… Согласно «Сказаниям Кремниевых Скрижалей», хранящимся в самом сердце Башни, на его борту должен был находиться его личный навигационный атлас! Камень Пути Элтариона!» – Не обращая внимания на предостерегающий жест Рифы, она проскользнула через разлом в обшивке, словно тень, внутрь корабля-усыпальницы, в его чрево.

Через мгновение ее мысленный зов, напряженный и взволнованный, прозвучал у них в головах, словно крик в тишине склепа:

«Элвин! Рифа! Идите сюда! Быстрее! Я нашла его!»

Они последовали за ней внутрь, в абсолютную, гнетущую, наполненную вековой тишиной темноту затонувшего собора. Внутри царил хаос, замерший в момент катастрофы: обломки изящной, ажурной мебели, опрокинутые хрустальные приборы, поблекшие фрески на стенах, изображавшие звездные скопления и невиданные миры. В капитанской каюте, на массивном столе из полированного черного дерева, инкрустированного серебром, под толстым слоем ила и времени лежал не просто артефакт, а дивное, живое воплощение гения Ва’лар. Это был не просто штурвал, а сложнейший навигационный комплекс, вырезанный из темного дуба Лунных Лесов Этерии и инкрустированный серебром звездной дорожки, покрытый сияющими даже в кромешной тьме рунами, которые медленно, лениво перетекали друг в друга, как ртуть, храня в себе тайны мироздания.

«Камень Пути, – прошептала Айлия, смахнув платом вековую грязь с центрального кристалла размером с ее кулак. Кристалл был абсолютно прозрачным и черным одновременно, словно кусок ночного неба. – Он хранит в своей кристаллической памяти последний проложенный курс! Все путешествия флота! Все открытые ими звездные пути, даже под водой! Он может указать нам путь! К Сердцу!»

Внезапно весь корабль содрогнулся, будто от удара гигантского подводного молота. Со стороны корпуса раздался оглушительный, металлический визг и треск ломаемого титана. Снаружи донесся мысленный крик последнего стражника, Леода – не страха, а яростной решимости и предупреждения, обрывающегося на полуслове. Затем – тишина. На мгновение. И потом – нарастающий, металлический скрежет, словно десятки глыб стали терлись друг о друга.

«Они здесь! – мысленный голос Орлока прорвался к ним, на этот раз без привычной язвительности, полный чистой, животной тревоги и яростной готовности к бою. – Вся эта мертвая железяка, весь этот хлам – оживает! Проклятье! Это ловушка! Они в иле! Они повсюду!»

Рифа метнулась к выходу из каюты, ее лицо исказилось гримасой чистого, неприкрытого гнева.

«Оставайтесь здесь! Добудьте знание, ради чего мы сюда пришли! Это наш долг перед павшими!» – И она скрылась в облаке поднятого со дна ила, рваных обрывков органики и теней, рванув на звук боя.

Элвин и Айлия остались одни в каюте, в сердце пробуждающегося корабля-призрака, под аккомпанемент нарастающего ада снаружи.

А снаружи гремела битва, столь же страшная, сколь и безмолвная. Не было слышно криков боли или ярости – лишь лязг оружия о живой, искаженный металл, яростные, сдавленные ментальные вопли Орлока, тяжелое, прерывистое, хриплое дыхание Рифы и глухие, бездушные, механические удары пробуждающихся корабле-тварей – Мор'готов, как именовали их Глубинники в своих самых жутких, шепотом передаваемых сказаниях. Порождений тьмы и скверны Сайл'Нара, слепленных из обломков кораблей, костей давно умерших моряков, окаменевшего ила, ржавчины и самой гнили, что была плотью их повелителя. Они были неуклюжими, уродливыми, лишенными всякой элегантности и гармонии первоисточника, но многочисленными и нечувствительными к боли или страху. Их конечности-манипуляторы, сращенные из обломков рангоута, острых как бритва кусков обшивки и костяных отростков, разили с чудовищной, неодушевленной силой, способной сокрушить скалу. Их «тела» были горами хлама, оживленного злой волей. Их пустые глазницы, сложенные из темных камней и обломков стекол, светились тусклым, зловещим фиолетовым светом Скверны и были устремлены на живых с одной-единственной, неумолимой целью – полного уничтожения. Их безмолвное, неостанавливаемое шествие было подобно шествию мертвецов из древнейшей саги о конце времен, олицетворением самого распада.

«Быстрее! – мысленно, сквозь стиснутые зуба, крикнула Айлия, прижимая ладони к ледяному, безжизненному кристаллу. Ее лицо было бледным от напряжения, на лбу выступили капли пота. – У нас есть минуты, если не секунды! Он не отвечает! В нем нет жизни!»

Она закрыла глаза, вкладывая в древний артефакт всю силу своей воли, всю свою магию, унаследованную от матери, пытаясь силой разжечь в нем уснувшую искру жизни, заставить его подчиниться. Кристалл в центре слабо вспыхнул, озарив ее отчаянное, сосредоточенное лицо синим, призрачным, холодным светом, но тут же погас, словно высосавший всю ее энергию и выплюнувший ее обратно. Силы, что питала его века назад, не было. Он был мертв, как и его создатели.

Элвин видел, как темнеет ее лицо, как подкашиваются ноги. Он оттолкнул ее, не грубо, но решительно, и прижал свои собственные ладони к холодному, безжизненному камню. Он не пытался заставить его работать силой воли или магией, которой не обладал. Вместо этого он отдался инстинкту. Зову своей крови. Он чувствовал холод мертвого металла, тишину смерти, вкус векового ила. Он закрыл глаза и сосредоточился не на артефакте, а на воде, его окружавшей. На памяти, что хранила эта вода. На отголосках того, что она видела и слышала тысячелетия назад. Он слушал ее песнь. Песнь о великом походе, о гордых кораблях, о тайне, которую они везли. Он искал в воде не силу, а память.

И камень отозвался.

Не на силу, а на зов. На признание.

Трещины в кристалле вспыхнули ослепительно-золотым светом. В воздухе проступил голографический образ – не карта, а одна-единственная, сложная руна Ва’лар, символ места, и рядом – строки координат. Они повисели мгновение и погасли. Кристалл снова стал темным и мертвым.

Элвин успел запечатлеть их в памяти. Это был не путь к Сердцу, а подтверждение, предупреждение, отголосок древней трагедии.

В этот момент дверь в каюту с оглушительным грохотом распахнулась, сорвавшись с почерневших от времени петель. На пороге, истекая черной, вязкой кровью из глубокой раны на боку, стояла Рифа. Ее доспехи были помяты, один рог на шлеме сломан. За ее спиной бушевало самое пекло сражения.

«На выход! Сейчас же!» – ее ментальный клич был полон боли, ярости и непререкаемой команды.

Это был безумный, отчаянный рывок сквозь ад. Они прорвались наружу, мимо темного пятна на полу, где пал Леод, мимо яростно сражающихся Орлока и Рифы, прикрывавших их отступление. Орлок, казалось, обезумел от боя, его трезубец описывал смертоносные дуги, откалывая куски от тел Мор'готов. Рифа, превозмогая боль, прикрывала его слепые зоны. Вода вокруг бурлила от обломков, теней и ломающегося под давлением металла.

Когда они вырвались в узкий туннель, ведущий прочь из усыпальницы, и последние содрогания битвы остались позади, наступила оглушительная, гулкая и давящая тишина. Их было теперь всего четверо: Элвин, Айлия, Рифа и Орлок. Последний стражник погиб, приняв геройскую смерть в темных водах забытой всеми могилы.

Орлок, тяжело дыша, опираясь на трезубец, уставился на Элвина свирепым, источающим ненависть взглядом. Черная кровь тварей медленно стекала с его доспеха.

«Ну? И что ты там нашел, что искал полукровка?» – его ментальный голос был шипящим и опасным.

«Подтверждение, – мысленно, устало, но четко ответил Элвин. – И предупреждение. Князь Элтарион шел туда же, куда и мы. К Садам Костей. Но его флот пал, не достигнув цели. И пал не просто так. Его погубило то, что охраняет подступы к Сердцу. Не просто стражи Ва’лар. Нечто иное. Нечто, чью печать мы здесь видели.»

Он перевел взгляд на Рифу, которая, стиснув зубы, пыталась зажать свою рану. Ее лицо было суровым.

«Знание не изменит нашего курса, – мысленно произнесла она, и в ее голосе не было сомнений. – Дорога одна. Через Леса Забвения – к Садам Костей. Но теперь мы идем туда, зная, что тропа вымощена не только костями древних чудовищ, но и кораблями тех, кто был могущественнее нас. Будьте готовы. Скверна, что мы видели здесь, – лишь бледная тень того, что ждет нас впереди.»

Она выпрямилась, собрав волю в кулак, и указала трезубцем в черноту уходящего вперед туннеля.

«Вперед. К Сердцу, что бьется в груди мертвых миров. К Садам Костей».

Они двинулись в путь, оставив позади молчаливую усыпальницу кораблей и павших товарищей. Элвин чувствовал тяжесть нового знания – не надежды, а гнетущей уверенности в том, что их ждет в конце этого пути. Путь был указан. И он вел в самое сердце Тьмы.

Глава Двадцать третья: Ядро Земли

В Белой Башне Летописцев, этом последнем оплоте разума и памяти против надвигающегося мрака, царило напряжение, густое и тягучее, как смола, сочащаяся из треснувших древних деревьев в Лесах Воспоминаний. Обычная благоговейная тишина святилища знаний, нарушаемая лишь шелестом вековых страниц, скрипом перьев и мерными шагами дежурных послушников, была мертва. Ее сменил гулкий, приглушенный гомон тревожных споров, долетавший из-за резных дубовых дверей Зала Совета, нервный перезвон сигнальных колокольчиков, оповещающих о прибытии и отбытии гонцов, и тяжелое, частое дыхание тех, кто вглядывался в горизонт, ожидая вестей. Воздух, веками пропитанный запахом старого пергамента, пчелиного воска и сухих целебных трав, теперь горчил от испарений человеческого страха, пота и дурных предчувствий.

Вести, приходившие с дальних границ и из прибрежных поселений, были одна мрачнее другой и ложились на стол Верховного Летописца тяжелым свинцом. Твари Лордора, некогда бродившие унылыми и разрозненными ордами, словно стаи голодных псов, теперь двигались с пугающей, неживой целеустремленностью. Они более не были просто хищниками – они стали слепыми, послушными щупальцами единого, могучего, неумолимого сознания. Они не просто нападали – они методично выжигали, оскверняли источники, превращали плодородные земли в ядовитые топи, стирая с лица Этерии все, что могло дать приют, пищу или тень надежды.

В Главной Картографической, под высоким сводом, расписанным фресками звездных карт, созданных первыми Ва’лар, Ормэйн стоял неподвижно, словно изваяние мудрого короля древних времен. Он взирал на огромную, мерцающую таинственным внутренним светом карту Этерии. Сама карта была чудом искусства и магии: высечена на отполированной до зеркального блеска плите черного мрамора, добытого в недрах Самых Глубоких Пещер, и инкрустирована золотом великих городов, серебром речных путей, сапфирами озер и кровавыми рубинами зон отчуждения. Его лицо, обычно хранящее непроницаемое спокойствие бездонного горного озера, было изборождено новыми, глубокими морщинами заботы, а в глазах, видевших больше, чем кому-либо из ныне живущих, плелась тяжелая, кропотливая работа мысли, пытающейся разгадать замысел врага.

Рядом с ним, тяжело опираясь на свой знаменитый посох из черного дерева Ур-Тангара с набалдашником в виде сокола, выточенным из цельного горного хрусталя, стоял Элбер. Единственный глаз старого летописца, похожий на отполированный кремень, сурово и безжалостно следил за перемещениями алых, словно капли свежей крови, меток – отметин активности Тени, которые появлялись на карте сами собой, повинуясь скрытой, мрачной магии, встроенной в плиту ее создателями.

– Они концентрируются, Ормэйн, – хрипло произнес Элбер, его палец с костяным суставом ткнул в район Туманного Перевала – высокогорного прохода, отделявшего внутренние fertile долины от диких побережий. – Смотри. С севера и с юга. Они стягивают силы, словно воду в чашу. Зачем? Штурмовать Перевал – безумие. Это неприступная твердыня.

– Неприступная для армии людей, – тихо возразил Ормэйн. – Но не для того, кто может повелевать самой природой. Мы исходим из того, что враг мыслит, как мы. А он мыслит иначе. Он ищет не слабые места в наших стенах. Он ищет слабые места в стенах мира.

Не говоря более ни слова, он развернулся и зашагал прочь от карты, его длинные серые одежды развевались за ним, словно крылья встревоженной птицы. Элбер, не прекращая ворчать о «бредовых догадках» и «пустой трате времени, которого у них и так нет», тем не менее, с упрямой верностью старого солдата поплелся за ним, его посох отстукивал на камнях сердитый и нетерпеливый ритм. Они миновали несколько постов безмолвной стражи, чьи лица под закрытыми шлемами были непроницаемы, и спустились по узкой, уходящей вглубь спирали лестницы, высеченной в теле самой скалы. Воздух с каждой ступенькой становился холоднее и суше, теряя привычные запахи Башни и наполняясь стерильной прохладой камня и едва уловимым, щекочущим ноздри запахом озона – верным признаком работы древних и мощных защитных чар. Наконец, они остановились перед ничем не примечательным участком стены, если бы не массивная дверь из черного эбенового дерева, испещренная выцветшими от времени рунами Ва’лар. Это была та самая, описанная в хрониках и известная лишь немногим, потаенная секция Глубинных Архивов – «Сердце Памяти», запертая на физические запоры из вулканической стали и сложнейшие заклинания, чье прикосновение могло испепелить непосвященного.

– Опять ты тянешь меня в свое логово, Ормэйн? – старый летописец с раздражением смахнул серебристую, словно испытанную веками паутину с резной двери из черного эбенового дерева, на которой были вырезаны сцены сотворения мира и усмирения стихий согласно учению Ва’лар. – Снова твои «теории заговора»? «Сердцевина». «Ядро Земли». «Стабильность планеты». Сказки! Сказки для зеленых учеников, чтобы пугать их у огня в долгие зимние ночи! У нас война на пороге, Башня готовится к последней осаде, а ты копаешься в прахе тысячелетий!

– Не сказки, Элбер, – голос Ормэйна прозвучал устало, но в нем не было и тени сомнения или сожаления. Дверь перед ним отворилась беззвучно, повинуясь не прикосновению, а силе его воли, признающей в нем хозяина. – Последний рубеж обороны. Защитный механизм, встроенный в саму плоть мира, в его кости и кровь. Ва’лар, наши предшественники, наши… благодетели и учителя, не просто строили летающие города и любовались звездами с вершин своих хрустальных башен. Они… лечили планету. Залечивали раны, нанесенные ей на заре времен, в Эпоху Великого Разлома, когда сама реальность трещала по швам от гордыни древних. Они были не богами, но врачами мироздания, садовниками, выхаживающими умирающий сад.