Николай Новиков. Его жизнь и общественная деятельность

Несмотря, однако, на эти неприятности, “Дружеского общества” продолжалась, и оно пополнялось все новыми полезными для себя членами.

Так, в 1785 году к нему присоединились еще два замечательных человека: Григорий Максимович Походяшин и будущий историк Н.М. Карамзин.

Премьер-майор Походяшин был сыном богатейшего купца, который сам был личностью выдающейся по уму, энергии и предприимчивости. Максим Михайлович Походяшин был когда-то крестьянином Казанской губернии и занимался извозом в Верхотурье. Случайно он открыл прииски медной руды, выхлопотал себе ссуду от казны на ее разработку и стал богатеть. Этот-то замечательный человек, любивший сам жить просто, по-старинному, воспитал детей своих по-новому, не жалея для этого никаких средств. Григорий Максимович был младшим сыном, служил в гвардии и в чине премьер-майора вышел в отставку. Еще будучи на службе в Петербурге, он вступил в масоны, а по приезде в Москву в 1785 году познакомился с Новиковым и сделался его усердным почитателем. Здесь он получил теоретический масонский “градус”, т. е. получил масонскую степень, и сделался, таким образом, членом московского кружка.

Н.М. Карамзин, в то время еще совсем юноша, примкнул к членам “Дружеского ученого общества” благодаря содействию И.П. Тургенева, познакомившегося с ним в Симбирске. Тургенев был симбирским помещиком и, живя в 1785 году в Симбирске и устраивая свои дела с именьем, встретился в обществе с Карамзиным, игравшим там большую роль. Карамзин был тогда уже в отставке, в чине поручика. Тургенев, сразу выделивший Карамзина из окружавшей его среды, вскоре сошелся с ним и, оценив его ум и блестящие способности, стал говорить ему, что грешно тратить такие дарования исключительно на светские удовольствия, что есть другие, высшие цели в жизни. Он убеждал Карамзина ехать в Москву и примкнуть к деятельности его кружка. Карамзин согласился, переехал в Москву и сошелся тут с членами “Дружеского общества”. Последние стали всячески помогать ему в завершении образования и в занятиях литературными трудами.

Карамзин поселился в бывшем доме Шварца вместе с Петровым, с которым он был уже давно знаком и даже дружен. Петров принимал близкое участие в литературных делах “Дружеского общества”. Он занимался переводами для его изданий и редактировал с 1785 года журнал “Детское чтение”, в котором Карамзин помещал свои первые труды. Четыре года проработал Карамзин под руководством новиковского кружка. Этот серьезный труд и постоянное общение с самыми лучшими и образованными людьми того времени имели большое влияние на развитие его таланта. Карамзин вскоре отошел от масонского учения, но навсегда сохранил дружеские отношения с Новиковым и благодарные воспоминания о членах его кружка.

В 1785 году “Дружеским обществом” совершена была покупка обширного здания, которое, будучи перестроено сообразно нуждам общества, могло вместить несколько разнородных его учреждений. Дом этот, принадлежавший прежде Гендриковым, был куплен сначала на имя барона Шредера, но потом Шредер отказался от него за неимением денег, и он был перекуплен на имя “Типографической компании”. Перестройкой его занимался Н.И. Новиков. В доме поместились типография и работавшие в ней рабочие, а также аптека, устроенная обществом, из которой беднякам выдавались бесплатно лекарства. Члены общества покупали за границей разные медикаменты и приучали народ к употреблению неизвестных прежде лекарств.

В этом же доме помещались вдова Шварца с детьми, Гамалея и брат Николая Ивановича – Алексей Иванович Новиков. Тут же было устроено помещение и для розенкрейцерских собраний.

Здесь надо упомянуть об одном обстоятельстве, имевшем впоследствии немалое значение для Новикова. Барон Шредер, купивший было вначале гендриковский дом, а потом от него отказавшийся, пожелал после этого выделиться из компании и совершить сделку, выгодную для него и невыгодную для компании. Новиков, понявший расчеты Шредера и знавший лучше, чем кто-либо другой, дела товарищества, воспротивился этой сделке, склонив и других членов к поддержке своего мнения. Последствием этого была ненависть барона Шредера к Новикову и стремление ему отомстить. В этом же году при типографии Новикова, в числе других редких книг, вышло замечательное сочинение Сен-Мартена “О заблуждении и истине” в переводе П.И. Страхова, бывшего впоследствии профессором Московского университета. В 1785 году Страхов отправляется учиться за границу на деньги “Дружеского общества”.

Несмотря, однако, на такое видимое процветание дел общества, члены его не пользовались больше такой свободой в своих поступках, как при графе Чернышеве. У них теперь появился сильный враг в Москве. Врагом этим был граф Брюс, человек суровый и деспотичный. Брюс ненавидел масонов, подозревая их в проповедовании идей, подрывающих власть и существующий порядок. Он выражал свою антипатию к ним открыто, говоря, что будет делать им всякое зло. Таким образом, все масоны, служившие под начальством графа Чернышева – Гамалея, Тургенев и Лопухин, – должны были выйти в отставку. Брюс писал часто донесения на масонов императрице и вообще вредил им где только мог. Так, когда Екатерина в 1785 году приехала неожиданно в Москву из Тверской губернии, где она осматривала водяное сообщение, он не упустил случая наговорить на масонов и успел сильно восстановить ее против них. В это время в Западной Европе случилось событие, благодаря которому правительство наше стало смотреть на масонов еще с большим недоверием и даже враждебностью.

Мы уже говорили об учении масонского ордена иллюминатов. Хотя оно стало известным вполне лишь после уничтожения их ордена, но и до этого времени иллюминаты возбуждали всеобщее недоверие в Европе. В последнее время они, вместе с главою своим Вейсгауптом, нашли убежище в Баварии.

Однако Карл Теодор, курфюрст Баварский, убедившись вследствие неосторожности некоторых членов в преступности их замыслов, уничтожил орден указом в августе 1785 года. Бумаги ордена были опечатаны и открыли свету истинные цели иллюминатов. Все правительства Европы заволновались, узнав, какая опасность угрожала их спокойствию. Волнение это не могло не сказаться и в Петербурге. К московским масонам, или – как их все называли – мартинистам, стали относиться еще хуже. Зложелательные языки не замедлили обвинить их в иллюминатстве. На самом деле мартинисты не только были далеки от иллюминатства, но относились к нему враждебно, так как еще раньше получали из Берлина циркуляры, которыми их предостерегали от влияния иллюминатов как людей, преследующих политические цели.

Масонский дом в Москве

В описываемое время, ввиду волнующих общество обстоятельств, из Берлина пришел новый циркуляр, подтверждавший предостережение. Но у мартинистов, умевших создать себе много почитателей, было вместе с тем и много врагов. Одни видели в них шарлатанов, которые прикрываются религиозными целями для ловли в свои сети богатых людей; духовенство считало их какой-то особенной сектой, извращающей догматы православной церкви; люди более серьезные подозревали их в опасных политических замыслах, в желании создать какую-то отличную от правительства власть в государстве, а в их филантропических и просветительных делах видели просто способ привлечь к себе больше сторонников и замаскировать свои истинные цели. Таким образом смотрела на них, по всем вероятиям, и Екатерина. Настроенная против мартинистов, она отправила в октябре 1785 года в Москву два указа: один – графу Брюсу, другой – архиепископу Платону; указами этими повелевалось произвести осмотр всех имевшихся в Москве частных училищ, школ и пансионов с целью узнать, как преподается в них Закон Божий. “При этом долженствует быть наблюдаемо, – говорится в указе, – чтобы тут всякое суеверие, развращение и соблазн терпимы не были”,чтобы книги были употребляемы преимущественно те, которые изданы комиссией по народному образованию, и чтобы в учителя были выбираемы лица “по полным одобрениям в их нравах и образе мыслей”. Ясно, в кого метила императрица, издавая эти указы. В декабре граф Брюс и архиепископ Платон получили новые указы. Брюсу предписывалось через губернского прокурора сделать опись книгам, изданным Новиковым, и эту опись, вместе с экземпляром каждого сочинения, препроводить для рассмотрения архиепископу Платону. В указе Платону сообщалось о распоряжениях, данных Брюсу, и, кроме того, предписывалось ему призвать Новикова и испытать его в Законе Божием, а книги его рассмотреть и донести обо всем императрице и Синоду – “не скрывается ли в них умствований, не сходных с простыми и чистыми правилами веры православной и гражданской должности”. Далее говорится, что через посредство полицейских учреждений все книги, выходящие из печати, подвергаются цензуре, а так как иные из них касаются религиозных вопросов, то архиепископу следует назначить духовных цензоров, которые должны будут рассматривать книги этого рода.

Московский губернский прокурор, получив предписание от Брюса, сделал опись книгам, продававшимся у Новикова, и отправил эту опись, с приложением по экземпляру каждого сочинения, архиепископу Платону. Рассмотрению подвергалось 461 сочинение. 11 января 1786 года Новиков был призван к Платону для испытания его в Законе Божием. Ему было предложено 12 вопросов, на которые он должен был отвечать письменно. Из них 11 касались собственно правоверия Новикова. Он должен был отвечать: признает ли он бытие Божие, бессмертие души и прочее. В двенадцатом же вопросе спрашивалось, признает ли он себя принадлежащим к обществу франкмасонов? На первые 11 вопросов Новиков отвечал утвердительно, а на двенадцатый ответил, что издавна принадлежит к обществу франкмасонов, так как не считал это общество противозаконным, ибо к нему принадлежали и высшие сановники. Результатом этого испытания было донесение императрице архиепископа Платона, в котором он говорит следующее: “Как перед престолом Божьим, так и перед престолом Твоим, всемилостивейшая государыня императрица, я одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, что молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, Богом и Тобою, всемилостивейшая государыня, мне вверенной, но и во всем мире были христиане такие, как Новиков”. Этот ответ архиепископа Платона указывает несомненно на то, что он питал уважение к Новикову.

Что же касается книг, подвергшихся рассмотрению Платона, то он разделил их на три разряда: к первому причислил книги, которые счел полезными для распространения; ко второму – книги мистического содержания, о которых он, по непониманию их, судить не может; наконец, к третьему разряду причислил книги, которые считал безусловно вредными и подлежащими уничтожению, – то были сочинения энциклопедистов.

Из этого мы опять-таки считаем вправе заключить о добром отношении Платона к Новикову. Вряд ли он был вовсе не в состоянии понять мистических сочинений; скорее, он просто желал отклонить от себя приговор, могший так или иначе повредить Новикову.

Впрочем, мнению, высказанному архиепископом относительно рассмотренных книг, и не придали значения. Книги, признанные им вредными, были допущены к продаже; те же сочинения, которые он не пожелал понять, были признаны вредными и изъяты из обращения. Этому подверглось 6 сочинений мистического характера и, между прочим, сочинение Сен-Мартена “О заблуждении и истине”. В марте 1786 года граф Брюс получил из Петербурга указ о том, чтобы эти 6 сочинений, список которых прилагался, были “оставлены за печатью” и не допускались к продаже. С остальных же книг, подвергшихся описи, запрещение было снято.

Говоря о судьбе, постигшей издания Новикова, рассмотренные архиепископом Платоном, мы забежали несколько вперед. Нам предстоит теперь еще рассказать вкратце о событиях начала 1786 года.

Императрица Екатерина, вооружившись против мартинистов, решила действовать против них, что называется, везде и всюду. Не довольствуясь мерами официальных репрессий, которые она практиковала относительно Новикова, бывшего в ее глазах главою ненавистного ей общества, она задумала испробовать против мартинистов старое средство – сатиру. Екатерина снова начала писать комедии, в которых осмеивала суеверия всякого рода и изображала масонов обманщиками и лицемерами, эксплуатирующими доверие общества ради своей личной выгоды. В январе 1786 года она написала комедию “Обманщик”, которая была представлена на сцене эрмитажного театра. За этой комедией последовала другая – “Обольщенный”, – игранная и в эрмитажном, и в публичном петербургском театре в феврале того же года. В июле 1786 года она написала комедию “Шаман Сибирский”. Все три комедии имели громадный успех и на сцене, и в продаже, когда они вышли в печати. Кроме того, они вызвали своим появлением в Петербурге массу сатир, эпиграмм и статей, направленных против мартинистов.

Зато в Москве комедии эти, кажется, на сцене играны не были и не нашли никакого отклика в московской журналистике. Выражая масонам свое негодование, высмеивая их, императрица в то же время продолжает посылать в Москву указ за указом, направленные против мартинистов вообще и против Новикова в частности. В конце января граф Брюс получает от нее опять два указа. Первым из них повелевалось подчинить Приказу общественного призрения все школы и больницы в Москве, кроме тех, которые имеют особые грамоты или привилегии или состоят в особом правлении, светском или духовном. Затем повелевалось осмотреть больницу, заведенную в Москве людьми, составляющими “скопище нового раскола”, осмотреть школы, заведенные ими, и наблюдать, чтобы впредь училища учреждались не иначе как под ведением Приказа, на основании общих законов, и чтобы в них “раскол, праздность и обман не скрывались”. Вторым указом повелевалось объявить Новикову, что типографии заведены для печатания полезных книг, а не сочинений, наполненных “новым расколом для обмана и уловления невежд”, и затем допросить его о причинах, побудивших его к изданию таких книг, и о целях его. Вероятно, в силу первого из этих указов обер-полицмейстер сделал осмотр помещения студентов в бывшем Шварцевом доме. Этот осмотр побудил Новикова и его друзей к такому шагу, который им впоследствии повредил. Как мы уже говорили, в Шварцевом доме помещалась тайная типография, состоявшая из двух станков для печатания масонских книг. Ввиду предстоящего осмотра дома оба станка были перенесены в типографию компании, а напечатанные здесь книги сложены ночью на подводы и отправлены на хранение в подмосковное имение князя Черкасского. Впоследствии они были перевезены оттуда к Новикову в Авдотьино, где и лежали до 1792 года.

По второму указу Новиков был допрошен в губернском правлении по вопросам, в нем обозначенным. Он показал, что печатал разные сочинения, получаемые от авторов и переводчиков с разрешения законной цензуры, имея в виду “приносить трудами пользу отечеству чрез распространение книжной торговли и честным образом получать законами не возбраненный прибыток”. Какие же из напечатанных у него сочинений “противны законам”, того он не знает, ибо “читал из них малое число, полагаясь на цензуру, которой он обязан был подвергать их по контракту своему с университетом”.

Вопросы, предложенные Новикову вместе с его письменными ответами, были препровождены в Петербург.

Кроме мартовского указа Брюсу о том, как поступать с книгами, отпечатанными у Новикова в университетской книжной лавке, у него были отобраны экземпляры шести запрещенных сочинений, уложены в короба, запечатаны и оставлены в его кладовой, причем с него была взята подписка о том, что он ни перепечатывать, ни продавать эти издания не будет. Тут Новиков сделал опять оплошность, много ему впоследствии повредившую. Производя у него в лавке обыск, губернский прокурор не догадался осмотреть книжный склад, где хранились между прочим и экземпляры сочинений, изъятых из продажи. Новиков же не только не заявил о них, но через некоторое время с ведома своих компаньонов сдал их на хранение книгопродавцу Кольчугину, который стал рассылать их по ярмаркам и продавать.

После всех случившихся неприятностей Новиков и товарищи его увидели очень ясно, что императрица сильно настроена против них и что дальнейшую деятельность надо продолжать очень осторожно. К этому времени “Типографическая компания” сосредоточивала уже в своих руках все дела как печатные и издательские в узком смысле слова, так и те, ведение которых принадлежало прежде “Дружескому ученому обществу”. Преследуя одни и те же цели и имея одних и тех же членов, “Типографическая компания” с самого своего возникновения постепенно сливалась с “Дружеским обществом”, пока наконец последнее не исчезло совершенно как нечто отдельное и независимое. В то же время благодаря отчасти внешним неблагоприятным обстоятельствам, а отчасти ухудшению материальных средств компании семинарии переводческая и педагогическая едва ли не были закрыты, а число питомцев при университете уменьшилось до пятнадцати человек. Однако компания продолжала еще посылать молодых людей учиться за границу. Так, в 1786 году за ее счет поехал учиться медицине молодой Багрянский.

В этом году, вероятно вследствие негласного распоряжения правительства, были уничтожены все масонские ложи в Москве, и собрания в них прекратились. Событие это не имело особенно важного значения для мартинистов, потому что масонские ложи еще до закрытия были уже редко посещаемы в то время не только второстепенными, но и главными масонами. Это не мешало последним быть, однако, ревностными розенкрейцерами. О розенкрейцерстве, существование которого было тогда тайной, никто не догадывался, и распоряжение о закрытии лож нисколько его не касалось. Однако члены этого кружка старались замкнуться еще больше и даже прекратили сношения со многими влиятельными масонами, не бывшими в то же время розенкрейцерами. В это время орден их существовал в Москве под начальством барона Шредера.

В июне 1786 года случилось событие, давшее возможность Новикову и его кружку хоть на время вздохнуть спокойнее. Событием этим была отставка Брюса. На его место назначен был Еропкин, человек чрезвычайно энергичный, но вместе с тем добрый и благородный. В Москве он пользовался громадным уважением после того, как в 1771 году во время чумы добровольно принял бразды правления и успокоил этот брошенный на произвол судьбы город. Еропкин не был враждебно настроен против мартинистов и если что-нибудь предпринимал против них, то по приказанию, а не по своей инициативе. Успокоенные с этой стороны розенкрейцеры скоро почувствовали, однако, снова беспокойство благодаря другого рода обстоятельствам, складывавшимся для них неблагоприятно. В августе 1786 года умер Фридрих Великий и на прусский престол взошел Фридрих Вильгельм, человек бесхарактерный, относившийся враждебно к России под влиянием своего министра Герцберга. Король этот был ревностным масоном. Он приблизил к себе главу берлинского масонства, Вельнера, и сделал его впоследствии министром духовных дел. Наши розенкрейцеры приняли розенкрейцерство через Шварца от Вельнера и считались под его начальством. Теперь они оказались, таким образом, под начальством лица, приближенного к монарху враждебной нам державы.

В конце этого года барон Шредер заявил московским розенкрейцерам, что вследствие усилившихся происков иллюминатов он получил из Берлина приказание наложить на орден силанум, или бездействие, когда всякая переписка и официальная деятельность членов ордена должна прекращаться. Силанум этот продолжался несколько лет до самого разгрома розенкрейцеров. Наступил 1787 год. Это был год очень тяжелый для России, один из тех годов, воспоминание о которых, переходя из поколения в поколение, долго живет в памяти народной. Почти повсеместно свирепствовал голод. Цены на хлеб страшно поднялись, люди питались сушеным мхом, корою, листьями и прочими веществами, которыми старались заменить хлеб, болели и во множестве умирали. Были, однако, люди, горячо принимавшие к сердцу народное горе и старавшиеся помочь бедствовавшим всеми зависевшими от них средствами. Людьми этими были мартинисты. Они часто собирались и обсуждали средства, как помочь беде. На одном из таких собраний Новиков говорил речь. По окончании ее к нему подошел Г.М. Походяшин и предложил ему часть своего состояния на помощь голодающим. Новиков согласился и на деньги Походяшина стал скупать хлеб большими партиями и раздавать его голодающим в Москве и у себя в Авдотьине. В обществе не знали, что хлеб покупается на средства богача Походяшина, и все недоумевали, откуда у мартинистов берутся такие деньги. Стали поговаривать даже о фальшивых бумажках. К голоду присоединилось еще новое бедствие: война с Турцией. Казалось бы, императрица, удрученная такими заботами, должна была временно забыть о мартинистах. Она доказала противное, издав в июне этого года указ, которым воспрещалось печатание книг религиозного содержания в светских типографиях. Печатание их отныне должно было принадлежать духовным типографиям. В силу этого закона были осмотрены книжные лавки, причем все найденные в них духовные сочинения отобраны и сданы на хранение в синодальную контору. Издание этого указа имело большое значение для “Типографической компании”, которая ежегодно выпускала в большом количестве духовные сочинения. Ликвидировать свои дела ей было просто невозможно вследствие запутанности общих счетов, да и, кроме того, не хотелось бросать излюбленного дела. Поэтому Новиков решил продолжать свою издательскую деятельность, изменив несколько ее направление. В этом году барон Шредер уезжал насовсем за границу. Он просил прислать кого-нибудь в Берлин для получения там масонских наставлений, необходимых для принятия начальствования над розенкрейцерами по окончании силанума. С общего совета в Берлин был послан на средства кружка Кутузов.

В том же году у мартинистов через преданного им архитектора Баженова завязались было сношения с наследником Павлом Петровичем. Баженов передавал, что Павел Петрович интересуется делом мартинистов, и Новиков послал ему несколько экземпляров мистических сочинений, но продолжать с ним дальнейшие сношения он побоялся.

Отказавшись по необходимости от печатания духовно-нравственных сочинений, Новиков не только решил продолжать издательскую деятельность, но мечтал даже о возобновлении контракта, по истечении его срока в 1789 году, с тем чтобы вернуться на старый путь и заняться изданием документов по русской истории. Так, в 1787 году он издал “Историю скифскую” Лызлова, 1-ю часть “Истории российской” Левека, “Родословную книгу князей и дворян российских и выезжих” и др. В 1788 году он, между прочим, издал вторым изданием, исправленным и дополненным, “Российскую вивлиофику”. Однако дела “Типографической компании”, несмотря на эти издания, сильно пошатнулись. Книги шли туго и не давали прежнего барыша. Компания должна была продать дом, купленный на имя Шварца, и отказаться от содержания Кутузова за границей. С этих пор Кутузов жил там за свой счет, а не на средства общества.

Между тем Новикова ожидало еще одно разочарование. Императрица велела отказать ему в возобновлении контракта на содержание университетской типографии. В мае 1789 года содержание ее и издание “Московских ведомостей” передано было коллежскому асессору Светушкину.

С прекращением “Московских ведомостей” прекратились и журналы “Детское чтение” и “Экономический магазин”.

После отнятия у Новикова университетской типографии он продолжал еще печатание в типографии компании, но собственно нового им уже ничего не было издано, а только перепечатывалось старое. Теперь мы можем подвести итоги его литературной и издательской деятельности.

Больше двадцати лет (1769–1791) подвизался Новиков на этом поприще. Он издавал три сатирических журнала: “Трутень”, “Живописец” и “Кошелек”, четыре популярно-философских – “Утренний свет”, продолжение его, называвшееся “Ежемесячным московским изданием”, “Вечернюю зарю” и “Покоящегося трудолюбца”, затем несколько журналов разнородного содержания и “Детское чтение”, которое он давал в виде приложений к “Московским ведомостям”. Кроме того, в течение десяти лет Новиков редактировал “Московские ведомости”, превратив их из сухого, чисто официального органа в живую газету, отвечавшую разнообразным вопросам времени. Все эти издания, за весьма малыми исключениями, Новиков сам редактировал и во многих помещал свои собственные статьи, благодаря чему его журналы отличались единством и цельностью направления. Мы уже указывали на их содержание, а потому теперь отметим только те главные принципы, которые проводились в них и выражали направление всей его деятельности.

Прежде всего, с первых шагов своего вступления в литературу Новиков высказывает глубокое уважение к человеческому разуму, а следовательно, к науке и просвещению. Он ставит все житейское зло, как, например, жестокость, лицемерие и ханжество, всякого рода несправедливости и прочее в прямую зависимость от невежества, от “непросвещения разума”. Наряду с разумом Новиков признает, однако, и необходимость веры как дополнения к нему. По его убеждению, разум и вера должны находиться в тесной зависимости, подкрепляя друг друга.