Мысль Гира

Глава 3. Кто за дверью скребется?

– Это на чем ты такое пойло выстоял?! – воскликнул огненно-рыжий здоровяк, громко ударяя деревянной кружкой о стол. – У меня со второй кружки ощущение, что лесолап мне по лбу копытом съездил! Ха… Крепкая дрянь!

– Особый настой на масле брюхосвета, – ответил высокий и тощий мужчина, протирая кружку, а после Мыслью отправляя ее на верхнюю полку за спиной. – Настаивается неделю в бочке из грибохода, проходит лиственную фильтрацию, так что напиток получается крепкий и забористый! Будь аккуратен, Гриммар.

Здоровяк поднял кустистую бровь, глянув в сторону обратившегося к нему трактирщика, утирая усы. Был он крепок собой, даже можно сказать – гигант. Все черты лица его были массивны, руки бугрились мускулами, а широкая грудь раздувалась при вздохах точно меха в кузнице.

– Смотри-ка, парни, на нашего трактирщика, – весело вскрикнул Гриммар, оглядывая небольшой зал, похожий на внутренности бочки, где уместились за крепкими деревянными столами семь человек, держа по кружке в руке, – кто еще кроме него осмелится мне такое говорить, а?!

По залу прошелся одобрительный хохот, и кружки вновь взвились вверх, глухо ударяясь друг о друга.

– Ты хоть какое пойло настаивай, а меня свалить будет ой как сложно! – вторил он трактирщику, взявшемуся за следующую кружку. – Вот тебя ежели взять, то сколько ты осилишь кружек? Сам же тощий, поди, и топором взмахнешь разок-другой, и сил не останется. А ежели в тебе сил нет, то и пойло тебя с ног свалит, стоит тебе чуть пригубить! Ну что, правду говорю, парни!? – выкрикнул он, громко смеясь и прикладываясь к кружке.

– Правда, Грим! Правда! – весело откликнулись мужики, увлеченные едой и выпивкой.

– Твое дело топором махать, – спокойно ответил трактирщик, – а мое – поить вас да кормить.

Закончив с кружками, трактирщик подошел к каменной печи, где в котле аппетитно булькал наваристый бульон. Помешивая и пробуя на вкус приготовленное блюдо, он свободной ладонью изредка дергал из стороны в сторону, и пустые кружки улетали со столов, а чистые подлетали к бочонку, наполнялись и возвращались к столам, не проливая при полете ни единой капли.

– Эк у тебя как хорошо получается! – восхитился Гриммар, следя за Мыслью трактирщика. – Мысль у тебя отточена, как мой топор. Верно говорят, что ежели одним чем-то занимаешься долгое время, то даже самые сложные вещи даются бездумно, словно дыхание ночью. Вот меня возьми, так я лес с раннего детства рублю. Сколько помню себя, как папка мой в лес меня брал, хоть мамка и кричала на него потом, что, мол, пятилетнего и в лес берешь. Так вот, я рубил с тех пор, и поначалу сложно, наверное, было, я уж не помню. Но сейчас хоть весь день махать буду, а усталости и нет как будто. Вот и ты Мыслью ловко орудуешь: сам суп пробуешь, а вон как парням по столам кружки разлетаются. Ловко, ловко! – заключил он, откидываясь на спинку стула и в тоже время упираясь затылком в деревянную стену.

Поглаживая усы, Гриммар осмотрел подопечных, которым разговор трактирщика и Гриммара были не столь интересны, как выпивка и густой бульон в миске. Они лишь поддакивали, если главный к ним обращался, а все их мысли были устремлены в тарелку и кружку, после тяжелого дня.

– Вот я иной раз думаю, – после недолгого молчания проговорил Гриммар вполголоса, – а как сильно бы ты топором мог с помощью Мысли деревья рубить? С кружками да легкой посудой управляться одно, а вот дерево охватом в сорок человек – другое. Глава деревень Врон набирает в лесорубы крепких да удалых ребят. Вон, взгляни на этих лбов, – обвел он могучей рукой жующих и пьющих подопечных. – Думаешь, Мыслью пользуются? Не-а, оно им не нужно! Машут топором, пока солнце светит, а как перестает, так либо спать, либо пить!

Трактирщик же, казалось, занимался своими делами, не обращая внимания на адресованные к нему слова здоровяка. Он занимался различными приготовлениями, в том числе заправлял лампы, ибо окон в таверне не было, лишь плотные, деревянные стены с одним очагом, десятком небольших столов, стойкой, за которой готовилась еда, и лестницей, уходящей по стене наверх. Вот и сейчас он достал из-под стойки бочонок и заправлял железную, плоскую лампу густой и тягучей жидкостью ярко-желтого цвета. Наполненная лампа без огня освещала помещение теплым светом, и после заправки вылетела из рук трактирщика и закрепилась на цепи над столом Гриммара.

– Слышал ты наверняка, – закончив с освещением и вновь встав за стойку, проговорил трактирщик, – что Мысль утомляет не хуже физической работы. Разный у каждого потенциал при рождении задается, как сила или выносливость. Да вот только мощь мускулов твоих тело контролирует, и ежели силы покидают, то и махать топором не сможешь, а упадешь. Мыслью же до смерти можно пользоваться. Хочешь камень огромный поднять, то ничего тебя не остановит, если сконцентрирован на задаче и ни о чем больше не думаешь, то и поднимешь. Но тут две загвоздки, о которых мало кто говорит. Во-первых, единицы способны поверить в то, что могут сделать Мыслью больше, нежели руками. Смотрит иной на камень, и в голове у него картина, как он к камню подходит, и сколько бы ни толкал его, сколько бы усилий ни приложил, то все едино не сдвинет и на полшага. Вот и Мысль его не способна камень поднять. Во-вторых, если вера в Мысль слаба, а усилие уже приложено, пусть тот же камень будет, то стоит пошатнуться вере, как весь вес камня внутри что-то переломит, и вот уже здоровый с виду мужик лежит бездыханно. От чего умер? Никто не скажет. Переломилось внутри что-то – вот и весь сказ.

– Ну, пусть так, – с ухмылкой ответил Гриммар, разглаживая рыжие усы, изрядно вымокшие от крепкого напитка. – А как же мелкие вещички? Оставим мы камень, чего его тягать-то. Возьмем за пример топор и дерево. Отчего же топором с помощью Мысли не махать? Иль и тут придумаешь оправдание, бульонщик?

На укол трактирщик не обратил внимание, лишь вновь махнул ладонью, отправляя тарелку к котлу наполняться супом. До краев полная тарелка, исходя паром, пронеслась над деревянным полом, изрядно заляпанным землей от сапог, и приземлилась точно перед носом лесоруба, не разлив и капли! Довольный хохот и стуки кружек ознаменовали благодарность за быструю подачу. Трактирщик же вытер руки об низ фартука, словно лично поднес тарелку, после чего соизволил ответить.

– Бить топором весь день можно и во время этого думать о чем попало, хоть о жене своей или о настойке из грибохода. Если желание есть, то и с товарищем шутками поперебрасываться. Да хоть зад почесать, если назойливая муха укусит, а Мыслью нужно всецело управлять. Нельзя отвлекаться, только о ней и думать, иначе надломишься, как я тебе сказал ранее.

Водя по тарелке ложкой, словно что-то выискивая, Гриммар с легкой усмешкой в глазах смотрел на трактирщика, занимающегося своими хозяйственными делами. Даже сам Гриммар не дал бы ответ, касаемо того, доволен он умозаключениями трактирщика или нет. Да и чаще всего он заводил разговоры с ним не для того, чтобы зерно истины отыскать, а чтобы развлечь себя разговором после рабочего дня. Уж сильно ему нравились доскональные пояснения трактирщика, имеющего ответ на любой вопрос, но при этом ни о чем почти не спрашивающего.

Вскоре с супом было покончено, и большинство лесорубов принялись курить трубки, наполняя комнату тягучим дымом, едва успевающим просачиваться сквозь круглые отверстия в стене. Обычно в конце рабочего дня, если везло, бригады останавливались в таверне «Дохлый Кровосос», расположенной на перекрестке дорог, ведущих от Пятачка, Топи и Гряды. Тут ждал вкусный ужин, выпивка и соломенные матрасы на втором этаже. Сам же трактир был вырублен в стволе некогда могучего дерева и занимал не самую большую его часть. Стены внутри изрядно закоптились и обсохли, так что лиственный гигант, ныне пень, даже не замечал того, что в его основании образовался трактир. Место же служило для лесорубов и путников перевалочным пунктом, где можно было отдохнуть, поесть и переждать ночь, когда умертвия выходят на охоту.

Внутри было тихо и спокойно, каждый словно погрузился в свои мысли, пыхтя трубкой, окуная усы в пойло или протирая посуду. Приятное забвение, когда ты сыт, тело в тепле и безопасности, а мышцы тянет после тяжелой работы. Но идиллию эту вскоре прервал отдаленный звук. Поначалу тихий и схожий с комариным писком, но все набирающий силу с каждой минутой.

– Кто там голосит!? – выпуская облако дыма из-под рыжих усов, прогремел Гриммар, явно недовольный прерванными раздумьями. Взгляд его сердитых глаз уставился на обитую железным каркасом дверь.

На лицах лесорубов также отразилось недоумение. Время было позднее, и сейчас на дорогах не могло быть кого-либо кроме диких животных и пробуждающихся умертвий.

– Человеческий говор! – подойдя к двери и прислушиваясь, поведал один из лесорубов. – Кричит чего-то!

– Знаем мы ихние уловочки! – воскликнул сидящий ближе всех к двери лысый лесоруб, закидывая ноги на край стола. – Эти кровопийцы иной раз орут не хуже артиста. Вот помните Грида Лопоухого?

Товарищи утвердительно закивали головами, усмехаясь под нос, явно вспоминая что-то забавное.

– А помните, как этот дурень в лес поперся, думая, что там девка его зовет? Девка! – воскликнул он, ударяя себя по лбу ладонью. – Хорошо еще, что умертвие то ему точно во фляжку в нагрудном кармане попало шипом, прежде чем за уши схватило! Так бы точно не жилец. А так всего лишь ушами отделался.

– Но вот в чем еще интерес! – продолжал задумчиво лысый, почесывая мундштуком трубки лоб. – Ежели не было бы у Грида ушей здоровых, то точно бы помер! Я это как представляю? Умертвие его сначала в сердце, а затем – за башку и на дерево! А тут-то оно просчиталось и вместо головы за уши вцепилось. Отстегнуло, значит, умертвие уши, но зато Грид живой остался! Этак ему дважды повезло! Как сейчас помню картину: ор на весь лес, оборачиваюсь, а там Грид несется, за голову схватился, Ишку почем зря костерит и никого не видит! Сколько я ему ни кричал, все одно не обернулся! Так и удрал в Пятачок, не останавливаясь!

Компания дружно разразилась смехом, вспоминая бывшего напарника. Но даже сквозь смех здоровых, выпивших мужиков прорезался крик, приближающийся к «Дохлому Кровососу».

– Помогите! Эй, вы там! – надрывно звал голос совсем уже близко к двери. – Трактирщик! Открывай, умертвие тебя сожри!

Лесорубы поднялись со своих мест, взволнованные происходящим. Лишь Гриммар остался сидеть, из-под бровей вглядываясь в дверь, и трактирщик продолжал спокойно заниматься своими делами.

– Что-то не похоже на умертвие, – пробубнил кто-то из лесорубов, сгрудившихся рядом с дверью и вглядывающихся в небольшие дырки, служащие вентиляцией и удобным средством узнать, что происходит снаружи, – но и не увидишь ничего, уже вон как смеркается.

– Не умертвие это, – спокойно и без намека на сомнение проговорил трактирщик. – Как постучит в дверь, то открывайте, но смотрите, чтобы кровопийца не запрыгнул вслед, если рядом где притаился.

Услышав распоряжение, лесорубы схватились за топоры, которые до этого момента мирно стояли рядом с их столами, и встали около двери наготове. Видно было, что страха в глазах у них нет. Больше волнение или азарт воина. Все они были крепки собой, а массивные топоры, сталь которых блестела точно месяц на поверхности пруда, словно литые устроились в их мозолистых ладонях. На миг воцарилась тишина, лишь едва уловимый шум раздавался за дверью, вскоре переросший в кряхтение и глубокое, надрывное дыхание. Через секунду в дверь едва слышно постучали, и что-то тяжелое рухнуло на землю. Лесорубы переглядывались, не понимая, считать ли одиночный удар в дверь за стук или подождать, но громогласная команда Гриммара о том, чтобы отворили дверь, привела всех в чувство. Заскрипели металлические засовы, и дверь попыталась было отвориться, но мягко во что-то врезалась. Лысый лесоруб, что рассказывал минуту назад о Гриде Лопоухом, осторожно выглянул за дверь, желая узнать, что ее подпирает. Голову он надежно прикрывал топором, а товарищи позади уже были готовы нарубить на мелкие частички любого, кто попытается силой проникнуть внутрь.

– Погоди-ка, – опуская топор, служащий в этот момент чем-то вроде щита, прошептал лысый. – Это же извозчики! Ох, мать… Что это с ними!

Навалившись на дверь, он сумел отворить ее настолько, чтобы протиснуться на улицу. Вокруг расползался мрак, сменяя своего младшего брата сумрака. Только небольшое блюдце с жиром брюхосвета тускло освещало вход в «Дохлого Кровососа». В этом желтоватом мерцании лежали на земле у двери Ули и Гир.

– А ну, тащи их скорее внутрь! – скомандовал лысый, поднимая на руки более тощего Гира, лежащего на спине товарища.

Двое других схватили Ули, который находился сейчас между сознательным и бессознательным состоянием из-за усталости. Дверь с грохотом затворилась, и запели засовы, закупоривая основание таверны от приближающейся ночи и пробуждающихся чудовищ.

– А кровищи-то! – воскликнул лысый, бесцеремонно сваливая тело Гира на стол. – Аж лица не видно! Грязь да запекшаяся кровь… Ох и потрепаны!

– Что кровь! – воскликнул товарищ по топору, указывая на ногу. – У него ступня висит! Глянь-ка, как сочится кровь!

Все пребывали в состоянии шока, кривясь при виде ноги, а точнее, того, что от нее осталось. На столе лежало тело подростка, измазанное грязью, а левая его ступня свисала сейчас со стола, покачиваясь на тонкой полоске кожи. Мясо, сухожилия и грязь смешались воедино. Кровь уже не сочилась так сильно, а стекала по мостику кожи, соединяющему целую часть ноги и висящую на ней ступню. Впрочем, ее было достаточно, чтобы оставить заметный след от двери до стола.

Растолкав в разные стороны лесорубов, перед столом появилась высокая фигура трактирщика. В одной руке у него была глиняная чашка с полотенцем на предплечье, а во второй руке блестящий нож.

– Разойдись! – скомандовал он холодным тоном. – Свет мне загораживаете! Один пусть лицо омоет и следит, чтобы малец не захлебнулся кровью, а остальные займитесь вторым!

Приказ был выполнен. Лысый мужик, втащивший ранее Гира в таверну, схватил со стола полотенце и, окунув его в глиняную чашу, начал аккуратно оттирать лицо от грязи и крови. Лежащий на столе Гир едва дышал. Взглянув на него со стороны, любой бы заключил, что сейчас смерть нависла над юным, обескровленным и изуродованным телом. Суматоха царила среди лесорубов, и лишь Гриммар не пошевелился, продолжая восседать за столом и попивать выпивку. Не морщась, он наблюдал, как трактирщик перетянул ногу парня, как без лишней суеты омыл ее, используя выпивку, как одним твердым движением отсек ступню и аккуратно поставил ее под стол, словно была она хрупкой вещью, а не куском уже мертвой плоти. Вскоре он перемотал ногу и взялся за лицо, где на левой щеке зияла дыра, сквозь которую отчетливо виднелись зубы.

– Жилец или помрет? – спросил Гриммар у трактирщика после того, как перевязанного парня унесли лесорубы на второй этаж.

– Кто знает? – пожал плечами трактирщик, доставая трубку и присаживаясь рядом с рыжебородым главой лесников. – Я пою да кормлю, а не лечу. Ногу ему я почистил. Рану на лице тоже подлатал, как мог. Дышит ровно, хоть крови и много вытекло. Посмотрим, как ночь переживет. Настойка Святодрева должна гниения не допустить.

– А второй что? – кивнул Гриммар в сторону Ули, недавно пришедшего в себя и сейчас с жадностью пьющего воду.

– В порядке, как видишь, пьет да сидит.

– Эй, пацан! – окликнул Гриммар чумазого Ули. – Что случилось? Волк твоего товарища потрепал, али как?

Ули, отложив в сторону кружку, и, утерев губы, бледный от пережитых волнений, принялся рассказывать о том, как взбесился Светлячок, скинув их с товарищем с воза. Упоминать о драке он не стал, а перешел к моменту, как Гир побежал вслед за взбесившимся конем.

– Гир? – перебил рассказ один из лесорубов, окружавших сейчас Ули. – Это тот, что родственник Кровавого Аларда?

Ули подтвердил, и по паре бородатых лиц можно было сказать, что знай они раньше, кого втаскивают в таверну, то, может, и подумали бы дважды, прежде чем дверь открывать. Впрочем, сейчас они были больше заинтересованы тем, что произошло с Гиром, а не тем, от кого он был рожден.

Рассказал Ули и то, как он нагнал позже воз, а точнее, то, что от него осталось. На краю дороги нашел он лежащего Гира, истекающего кровью, а в глубине леса виднелась телега с дохлым, по всем признакам, Светлячком. Уточнять Ули не стал, так как с его слов и дураку понятно, что, зайдя вглубь леса, можно повстречать хищника похуже волка. Поведал он и о том, как перетянул рукавом рубахи ногу, чтобы не истек товарищ кровью, и то, как тащил его на спине, пока солнце не начало садиться, до «Дохлого Кровососа», а как дошел, то так и рухнул рядом с дверью без сил.

– Ох, и везучие же вы! – прогремел лысый лесоруб, крепко саданув ладонью по плечу Ули. – Ни волка, ни какого иного хищника за все время хода? Никто из леса не вылез?

– Как же, – горько хмыкнул Ули, поудобнее усаживаясь на стуле. – Волки выли, но в отдалении, боялись подойти!

– Кого же они боялись? – загоготали лесники, смотря на полноватого, светловолосого и выглядящего дружелюбно, но никак не устрашающе, молодого парня. – Не тебя ли?

Ули был слишком уставшим, чтобы даже злиться или отвечать на колкости, да и перечить лесникам было все равно, что по камню бить голым кулаком.

– Что-то преследовало нас всю дорогу, как я нашел Гира. – продолжил Ули. – За нами обильная капель кровяная тянулась, а до крови далеко не только волки жадные. Всю дорогу я по правую сторону леса ощущал присутствие чье-то, а иной раз и ветки трещали, будто кто-то по ним за нами скакал.

– Экий ты дурень, Ули! – дружелюбно хохотнул сидящий по левую сторону лесоруб, опирающийся на древко топора обеими руками, точно старик на трость. – Неужто ты на умертвий намекаешь? Так ведь день был, а твари в это время либо в дупле скрыты, либо под корнями хоронятся. Столько на телеге ездишь, а такие глупости иной раз сказанешь!