Валькирис: Смерть греха. Часть 1

– Ни одной царапины, – пробормотала она, почти разочарованно. – Вы что, в стерильных перчатках белых работали? Или у вас там теперь фартуки с рюшами?

– Сказано было – ходить на цыпочках и не дышать на раритет, – угрюмо, но без злобы ухмыльнулся Гарнак, и его усы шевельнулись. – Мы не идиоты, валькирия. Сложное, точное у вас железко. Такое уважаю. – Он помолчал, переступил с ноги на ногу, его мощный ботинок громко скрипнул по полу. – И… насчёт Эридана. У «Грифонов». Там не совсем-то же было, что у вас. Но тоже… крайне нехорошо. Если что – мы рядом. Наши инструменты – ваши инструменты. И руки, – он сжал кулак размером с добрую ветчину, – тоже.

Прежде чем кто-то успел найти слова для ответа, из-за спины Гарнака раздался другой, более молодой, высокий и явно нервный голос. В проёме, робко выглянув из-за техников «Молота», появился стройный, почти худощавый парень в идеально чистой, хоть и потрёпанной на локтях и коленях форме с нашивками медицинской службы отряда «Грифоны». Его лицо было бледным, он нервно теребил дорогой планшет в потных руках.

– Д-доктор Ривена? Разрешите обратиться? Я… я от доктора Арго. С «Грифонов». Он передаёт вам данные по… э-э-э… по предварительному биохимическому анализу тех образцов, что вы запрашивали после их миссии на Эридане. И… – он потупился, краснея, – и говорит, что ваш вывод был абсолютно верным. И что он… он восхищён вашей проницательностью и интуицией. Просил передать это дословно.

Ривена, медленно подняв одну идеальную бровь, приняла планшет из его дрожащих рук.

– Передай Арго, что его восхищение он может приберечь для своих санитарок. А мне пусть лучше свои чёртовы отчёты подаёт вовремя, а не через полгода. И спасибо, солдат. Можешь идти.

Парень кивнул так быстро и часто, что чуть не сломал шею, и поспешно ретировался, растворившись в коридоре.

Гарнак, наблюдавший за этой сцену с каменным, непроницаемым лицом, снова обратился к Лиран:

– Так что, командир, если что – знаете, где нас найти. Мы не «Грифоны» с их вылизанными лабораториями, но работу свою знаем и делаем на совесть. – Он кивнул коротко, по-деловому, и, развернувшись своей могучей спиной, ушёл, уводя за собой свою теневую свиту.

Дверь с тихим шипением закрылась, и в комнате снова повисла тишина, но теперь уже иного качества – наэлектризованная, полная недосказанности.

– Ну что, популярность не заставила себя ждать, – фыркнула Ксерра, водружая прицел на привычное место на разгрузке, её пальцы привычным жестом проверили крепление. – Уже и фанаты появились, и поклонники с подарками.

– Не популярность, – тихо, задумчиво поправила её Каэстра, её взгляд был прикован к закрытой двери, будто она всё ещё видела за ней тех людей. – Любопытство. И страх. Они все уже знают. Шёпотом, по своим каналам. И все они теперь пытаются понять, насколько это близко к ним. И на кого можно будет положиться, когда это придёт к ним.

– А этот юнец от «Грифонов»… – протянула Ривена, уже листая переданные данные на планшете, её лицо стало сосредоточенным, профессиональным. – Арго явно хочет наладить мостик. Создать какую-то неформальную сеть. На случай, если его ребята в следующий раз тоже столкнутся с чем-то… таким. Умно. Неожиданно для этого зазнайки.

Их размышления прервал новый звук – на этот раз более настойчивый, резкий и абсолютно лишённый всякой вежливости. Стук повторился, короткий, как выстрел, и дверь, не дожидаясь ответа, с громким скрежетом отъехала, будто кто-то приложил к ней снаружи серьёзное усилие.

На пороге стояла женщина в чёрной, обтягивающей броне с острыми, агрессивными углами и знаком черепа с молниями на плече – эмблема элитного и безжалостного ударного отряда «Ураган». Её лицо, испещрённое боевыми шрамами, было искажено презрительной усмешкой.

– Ну что, «Валькирии», – её голос скрежетал, как нож по стеклу. – Слышала, вас там чуть не разобрали на сувениры. Принесли в штаб какую-то сказку про «множественные глаза». Небось, метаном надышались и галлюцинации поймали.

Лиран выпрямилась во весь рост, её лицо снова стало ледяной маской.

– У тебя есть конкретные вопросы, стражник Шторм? Или ты просто решила проверить, не провалились ли мы все в нирвану?

Шторм окинула взглядом комнату, её взгляд задержался на спящей Иксоре, на Каэстре с планшетом, на Ривене с медицинским планшетом. Её усмешка вдруг сползла с лица, сменилась неожиданной, мрачной серьезностью.

– Вопрос один, – она скрестила руки на груди, но теперь в её позе было меньше вызова, больше… усталой прямоты. – Это, правда, что там было? То, о чём вы доложили? И… – она сделала короткую паузу, её взгляд стал пристальным, почти что человеческим. – И Зорина? Это правда, что её не стало? В отчёте написано… написано, что тело не разорвано. Что она погибла от ран. – Голос Шторм на миг дрогнул, потеряв стальную хрипоту. – Чёрт. Она… она была отличным солдатом. Яростной. Настоящей гренадершей. Мне она нравилась. Никто не мог так красиво и яростно всё в клочья разнести. Грех такой… терять таких.

Вопрос повис в воздухе, но теперь он звучал не ядовито, а по-своему уважительно, по-братски. Ответила не Лиран, а Ксерра. Она не стала ничего говорить. Она просто медленно, не отрывая взгляда от Шторм, подняла руку и провела пальцем по своей броне в районе грудной клетки, где был едва заметный шрам от осколка. Потом её пальцы легли на прицел, только что возвращённый Гарнаком. Жест был красноречивее любых слов.

Шторм задержала на ней взгляд, её лицо стало непроницаемым, но в глазах читалось понимание. Она коротко, почти незаметно кивнула, развернулась и ушла, не сказав больше ни слова. Дверь закрылась за ней с тихим шипением.

В комнате снова воцарилась тишина, на этот раз тяжёлая, полная нового, сложного смысла.

– Видишь, Каэстра? – тихо сказала Ривена. – Это не просто любопытство. Это разведка. Они боятся. И хотят знать, чего. И даже у таких… как она… есть свои потери и своё уважение.

Лиран медленно выдохнула.

– Значит, так оно и будет. Одни будут предлагать помощь. Другие – проверять на прочность. Третьи – вспоминать, кого мы там оставили. – Она посмотрела на своих подчинённых. – Наш отдых закончился, не успев начаться. Карантин карантином, но мы теперь на виду у всех.

Снаружи, сквозь броню, снова донёсся низкий гул работы «Молота». Но теперь он звучал не как фон, а как барабанная дробь, отбивающая такт перед новой, неизвестной битвой. Битвой, которая будет происходить не в дальних секторах, а здесь, на родном линкоре, в стенах их собственного убежища.

Комната была наполнена странным, немым уважением, которое висело в воздухе, как запах озона после грозы. Даже низкий, утробный гул работы «Молота» за бронированной стеной теперь звучал не как раздражающий шум, а как отдалённый, ритмичный салют по тому, что произошло, и по той, кого не стало.

Первой нарушила молчание Ривена. Она негромко, с едва слышным щелчком прикоснулась языком к нёбу, её взгляд был расфокусированным, устремлённым в прошлое.

– Никогда бы не подумала, что от кого-то из этих ублюдков с «Урагана» услышу что-то отдалённо напоминающее человеческое сожаление. Да ещё о нашей взрывной психопатке. Зорина бы сейчас ржала до слёз, а потом устроила бы им «случайный» взрыв в уборной.

Ксерра мрачно, беззвучно хмыкнула, её пальцы всё ещё сжимали холодный металл прицела так, что костяшки побелели.

– Ржала бы, а потом подложила бы ей на стул что-нибудь «веселящее», для «братского» единения. Вечно она твердила: «Гнев – это искра, а я, детки, – целый гребаный пожар». И вот… погас её пожар, – она резко, почти яростно отвернулась к стене, смахнув тыльной стороной ладони предательскую влагу с ресниц.

Лиран наблюдала за ними, её собственное, стальное напряжение постепенно сменялось глухой, всепоглощающей, тотальной усталостью, которая проникала в самые кости. Она снова, медленно, как старуха, опустилась в своё кресло, и её всегда идеально прямая, вышколенная спина на мгновение ссутулилась под невидимым, но невыносимым грузом потери и ответственности.

– Она была нашей, – тихо, но с той чёткостью, что режет стекло, произнесла она, и это прозвучало как окончательный вердикт и высеченная в камне памятная надпись. – И её потерю чувствуют все, кто хоть раз видел её в деле. Кто знал, на что она на самом деле способна. Даже те, кто всю жизнь делает вид, что у них вместо сердца шестерёнка. Этим и будем руководствоваться.

Её слова, прозвучавшие тихо, но весомо, словно дали отмашку. Воздух в комнате снова переменился, его химический состав будто бы изменился. Острая, режущая, свежая боль утраты начала медленно, мучительно трансформироваться во что-то иное – в общую, сплочённую, почти злую решимость.

Иксора на диване пошевелилась, застонала и села, протирая глаза детским жестом. Она выглядела помятой, разбитой, но более собранной, будто короткий сон сбросил с ней слой острого шока.

– Что я пропустила? К нам уже кто-то заходил? Кроме наших личных призраков и кошмаров, я имею в виду. Я слышала какие-то голоса.

– «Молот» приходил с визитом вежливости, – без эмоций, глядя в экран, начала перечислять Тайрана. – «Грифоны» передавали пламенный привет и данные. «Ураган» заходил выразить свои… своеобразные соболезнования. – Она щёлкнула языком. – В общем, стандартный предпраздничный день на «Оликоне». Все жаждут кусочек нашего горя на анализ, как стервятники.

– А мы что, теперь как экспонаты в музее? – Ксерра с вызовом посмотрела на Лиран, в её голосе снова зазвучал привычный, хриплый металл. – Сидим и раздаём интервью о том, какого это – быть на грани?

Прежде чем та успела ответить, в дверь снова постучали. На этот раз стук был лёгким, почти нерешительным, робким. В проёме появилась юная девушка в чистой, но простой форме службы жизнеобеспечения. На рукаве красовалась скромно, но гордо нашивкой отряда «Кентавр» – инженерно-сапёрного подразделения, известного своей тихой, незаметной, но жизненно важной работой. В руках она с трудом удерживала большой, дымящийся термостойкий котелок из матового сплава.

– П-простите за беспокойство, – её голосок дрожал, а глаза были широко раскрыты от страха и почтения перед легендарным отрядом. – Капитан Серафим передала. Говорит, вы наверняка не успели поесть ничего путёвого. Это… это похлёбка по-серпентисски. Из тех самых фиолетовых клубней с маслянистой мякотью, что сюда раз в цикл возят контрабандой с того света. И… и чай из ксилантских горьких кореньев. С мёдом. – Она потупилась, ярко краснея. – Она сказала, что если вы не примете, то лично придёт и будет кормить каждую из вас с ложки перед всем «Молотом», а потом расскажет на всю столовую про тот случай с учебной гранатой и командной уборной на «Посейдоне».

Наступила секунда ошеломлённой, давящей тишины, а затем Ривена фыркнула, а у Ксерры дрогнул уголок губы, сдерживая улыбку.

– Передай Серафим, – голос Лиран прозвучал устало, но в нём впервые за этот долгий день появилась тень не командной твёрдости, а почти что человеческой, уставшей теплоты, – что мы капитулируем без единого выстрела. И передай… передай спасибо. За всё.

Девушка, бесконечно счастливая, что миссия выполнена и она осталась жива, поставила массивный котелок на низкий столик с глухим стуком и пулей вылетела обратно в коридор.

И тогда по комнате пополз, набирая силу, густой, дымчатый, несравненный аромат. Запах наваристой, пряной похлёбки с нотами подкопчённого на углях мяса неведомой твари, сладковатым духом инопланетных кореньев и чуть горьковатый, обволакивающий, согревающий душу аромат чая из ксилантских кореньев. Этот простой, невероятно мощный, человеческий жест медленно, но верно начал вытеснять из комнаты запах озона, страха, пота и антисептика. Это был знакомый, почти мифический запах редкого деликатеса, который навевал воспоминания не о войне, а о коротких, ярких передышках в далёких портах, о залитых кровавым светом двух лун планетарных базах, о тихих разговорах в кубриках между вылетами.

– Ну что ж, – Ривена первая подошла к котелку и сняла крышку. Пар хлынул наружу густым, аппетитным облаком. – Раз уж нас официально признали жертвами обстоятельств со всеми вытекающими почестями… и прислали нам обед с трёх систем отсюда… может, поедим? Как нормальные, уставшие, голодные люди. А не как солдаты, только что вернувшиеся с того света.

Одна за другой, но уже без прежней окаменелости и отстранённости, они потянулись к еде. Это был тихий, немой, но пронзительный ритуал. Ритуал принятия помощи, поддержки, признания своей уязвимости. Признания, что они ранены не только физически. Признания, что они нуждаются не только в ремонте корабля, но и в чём-то гораздо более важном и простом.

Лиран взяла свою порцию густой, ароматной похлёбки, где куски нежного, тающего во рту мяса плавали в маслянистом фиолетовом пюре, и чашку тёмного, почти чёрного, отливающего багрянцем чая, и снова села в своё кресло. Она не ела сразу. Она смотрела, как её команда – её девушки, её семья – молча, но с видимым облегчением едят, зачерпывая плотную, дымящуюся массу ложками, пьют горячее, согревая о кружки озябшие, дрожащие пальцы. Видела, как понемногу разглаживаются жёсткие складки на обычно гладком лбу у Каэстры, как Тайрана на секунду отрывается от своих бесконечных данных и с наслаждением закрывает глаза, пробуя чай, как угрюмая Ксерра даже выдавливает из себя короткую, хриплую улыбку в ответ на какую-то шутку Иксоры, которая уже оживилась и жестикулировала ложкой.

Они были изранены. Они были в трауре. Они были под прицелом любопытства, страха и оценки всего линкора. Но здесь и сейчас, в комнате, пропахшей дымчатой похлёбкой с Серпентиса и горьким целебным чаем с плато Ксиланта, они были просто людьми. Людьми, которые делили хлеб и молча, без пафоса и громких слов, поминали свою павшую сестру, черпая силы не в мести, а в простой, твёрдой решимости жить дальше. За себя. И за неё.

И этот простой, скромный ужин, присланный с заботой и чёрным юмором, стал их первым, самым маленьким и самым важным шагом назад – к самим себе.

Теплота пряной, маслянистой похлебки и горьковатый, согревающий чай сделали свое дело, проникая в самые зажатые, уставшие мышцы. Напряжение в плечах и спинах понемногу отпускало, сменяясь приятной, тяжелой истомой в желудке и легкой, почти что благословенной дремотой. Даже вечно собранная, настороженная Каэстра развалилась в своем кресле, обхватив руками горячую фарфоровую чашку, словно черпая из нее не просто тепло напитка, а забытое, простое ощущение обычной, мирной жизни, где нет лиловых глаз в темноте.

– Значит, «Ураган» все-таки умеет проявлять не только агрессию, – лениво, почти сквозь зубы протянула Иксора, облизывая ложку от остатков густого фиолетового пюре. – Шторм и Зорина… Никогда бы не подумала, что между ними была какая-то… история. Я всегда считала, что они только и мечтают придушить друг друга.

– История? – фыркнула Ксерра, с силой отставляя пустую, вылизанную до блеска миску. – Единственная их «история» – это когда Зорина на спор заложила термозаряд под их склад боеприпасов на межотрядных учениях на «Посейдоне». Шторм тогда чуть с кулаками на неё не кинулась, но потом, глядя на этот прекрасный, тотальный хаос и горящие штабеля ящиков, якобы расхохоталась как ненормальная. Говорила, что такого беспредельного, художественного беспорядка она не видела со времен мятежа на «Корхусе». – Ксерра мрачно усмехнулась. – Думаю, у них была любовь с первого взрыва. Взаимная и искренняя.

Ривена томно, как кошка, потянулась на своем месте, и тонкая, эластичная ткань её серого термобелья выгодно подчеркнула каждый изгиб её стройного, сильного тела.

– Ну, у некоторых личностей для проявления эмоций, кроме гнева, нужен поистине экстраординарный повод. Кстати, о эмоциях… – она обвела томным, насмешливым взглядом своих подруг, и её глаза блеснули. – А ведь тот молодой, розовощёкий ординарец от «Грифонов», что приносил данные, во время передачи пялился на тебя, Ксерра, как загипнотизированный мотылёк на огонь. Видимо, у него специфический фетиш на хмурых, молчаливых снайперш, от которых несёт пороховой гарью и холодной смертью.

Ксерра лишь хрипло хмыкнула, отводя взгляд, но предательский лёгкий румянец выступил на её обычно бледных, покрытых тонкой сеточкой старого шрама скулах.

– Мечтать не вредно, доктор. Мальчикам с чистыми воротничками и надраенными ботинками лучше держаться от меня подальше на расстояние выстрела. А то вдруг у него тоже возникнет непреодолимое желание поохотиться – не справлюсь с внезапной конкуренцией. Следопытская работа – не для дилетантов.

Дверь в их модуль снова открылась, но на этот раз без предварительного стука, резко и бесцеремонно. В проёме, заполняя его собой, стоял тот самый рыжеватый, долговязый парень из «Ястребов», что утром пытался заговорить с Ксеррой в коридоре. В его крупной, жилистой руке была зажата самодельная бутылка из тёмного стекла с мутноватой, переливающейся жидкостью внутри, а его открытое, веснушчатое лицо расплылось в ухмылке до самых ушей.

– Валькирии! Прекрасные и опасные! – он поднял бутылку, как трофей. – Слышал, вас тут отпаивают травяным чайком и похлёбкой для больных. А у меня тут кое-что покрепче. Виски на альбедском чертополохе. Собственного приготовления и выдержки. Хватит на всех, даже на ту, что смотрит на меня сейчас, как на несанкционированную цель в прицеле. – Он прямо указал бутылкой на Ксерру, явно довольный своим эффектом и собственной смелостью.

Иксора сдержанно фыркнула, прикрыв рот рукой, а Тайрана подняла одну удивлённую, идеально очерченную бровь, отрываясь от экрана.

– Альбедский чертополох? – переспросила она с лёгким укором. – Сержант, вы в своем уме? Это же сильнейший природный психоделик и нейротоксин. Вы что, хотите, чтобы мы тут все разом отправились в коллективное путешествие в иные миры без скафандров?

– А что? – парень, не смущаясь, лишь шире ухмыльнулся, и его голубые глаза смеялись. – Может, и увидите там снова своих многоглазых «дружков». Или, наоборот, окончательно забудете, как страшно выглядите сами. Заодно и познакомимся поближе в неформальной обстановке. Я, кстати, Марк. Из группы быстрого реагирования «Ястребов». Хоть и не командир,– он подмигнул, – зато веселее и без замашек.

Лиран холодно, без единой эмоции, подняла на него свой взгляд, и того оказалось достаточно, чтобы атмосфера в комнате снова натянулась.

– Ваше рвение к межотрядному… сотрудничеству оценили, сержант, – произнесла она ледяным тоном. – Но, как вы могли заметить, мы официально на карантине и под воздействием медикаментов. Уберите свою… жидкость. Сейчас.

Марк, не проявляя ни малейшей обиды, с преувеличенной почтительностью поставил бутылку на пол у самого порога.

– Как знаете, командир. Пусть постоит тут, на всякий непредвиденный случай. Если вдруг передумаете – я базируюсь в ангаре «Гамма-2», бокс семь. Всегда рад красивым, опасным женщинам… и интересным, жутким историям. – Он бросил последний, долгий, уверенный взгляд прямо на Ксерру, который сложно было истолковать однозначно, и скрылся за дверью, которая с шипением закрылась за ним.

– Наглый прыщ, – беззлобно покачала головой Каэстра, но в глубине её золотых, кошачьих глаз мелькнула короткая искорка живого интереса и развлечения.

– Зато с определённой харизмной наглостью, – парировала Ривена, снова томно облокачиваясь на спинку стула. – И, что более важно, кажется, он явно и бесповоротно положил глаз на нашу самую угрюмую и необщительную подругу. Может, стоит дать несчастному шанс, Ксерра? Развлечёшься, снимешь стресс. Говорят, он неплохо управляется с шаттлом.

– Лучше уж я со своей «Ласточкой» буду развлекаться на стрельбище, – буркнула та, делая вид, что проверяет чистоту прицела, но её взгляд невольно, предательски скользнул в сторону закрытой двери. – Докучливый, как мушка на стекле прицела.

Тем временем Иксора, воспользовавшись затишьем, уже листала на своём планшете данные, переданные «Грифонами», её лицо стало серьёзным и сосредоточенным.

– Так, а это, девчонки, вообще очень любопытно. Их столкновение на Эридане… Там тоже было нечто, что изменяло материю, но по совершенно другому принципу. Не ассимиляция и поглощение, как у нас, а… словно тотальное выжигание. Полная, стерильная нейтрализация зоны контакта. Как будто другая, противоположная ветвь той же самой технологии… или кардинально иная тактика борьбы с ней.

– И что, Содружество знало об этом? – тихо, но с внезапной остротой спросила Лиран, её пальцы сжали подлокотники кресла. – Знали о двух разных проявлениях одной угрозы и всё равно послали нас туда вслепую, как слепых котят?

– Содружество, дорогая моя, знает гораздо больше, чем рассказывает даже своим любимчикам, – философски, с лёгкой горечью заметила Тайрана, откладывая свой стилус. – Они как те старые, опытные пауки в стеклянной банке: все отряды воюют между собой за славу, ресурсы и расположение начальства, а адмиралы тем временем плетут свои сложные, невидимые паутины. Мы для них – всего лишь разменная монета в большой, глобальной игре, ценность которой известна только им.

– Тогда в следующий раз, – неожиданно, резко и чётко заявила Ксерра, и в её голосе зазвенела сталь, – я хочу задание посерьезнее. Не на какую-то там детскую картографию или спасение застрявших учёных. Я хочу в самое настоящее пекло. Прямо в эпицентр. Туда, где этот… этот уродец проявляется в своей полной, истинной мощи. Чтобы можно было не тыкаться в темноте, как последние новички, а выследить и дать по зубам тому, кто стоит за всем этим дерьмом. Выследить и обезвредить. Тихо. Чисто. По-снайперски. Без лишнего шума и пафоса.

– Поддерживаю, – тихо, но твёрдо кивнула Каэстра, её золотые глаза сузились. – Но только с полной предварительной подготовкой. Не как в этот раз. Со всей возможной информацией, с серьёзной поддержкой с воздуха… и с парой дополнительных, особых патронов для Зорины. Чтобы она там, на небесах, тоже могла поучаствовать в веселье.

Они были изранены, потрёпаны, но не сломлены. Их жажда справедливости – или, что было более вероятно, слепой, яростной мести – только окрепла и закалилась в огне их потери.

А за дверью, в полумраке пустого коридора, прислонившись спиной к прохладной металлической стене, стоял тот самый Марк из «Ястребов» и с самодовольной ухмылкой слушал их разговор через тонкую, почти невидимую щель в дверном проёме.

«Ну что, Марк, попал в яблочко, – проносилось в его голове. – Такая злая, замкнутая да с длинной снайперской винтовкой… это же идеально. Надо будет как-нибудь зайти ещё разок. Может, с цветами. Или с новой мишенью для стрельб. Посмотрим, что её больше зацепит».

Ухмылка не сходила с лица Марка, пока он отходил от двери модуля «Валькирий». Он не просто ушёл – он отплыл, полный самодовольства, ощущая себя кукловодом, дергающим за невидимые ниточки. В кармане его комбинезона лежал маленький, холодный диск – пассивный аудиодатчик, который он на мгновение подсунул в технологический зазор между дверью и косяком, пока все были заняты его бутылкой и наглым представлением.

«Ну вот, Марк, попал в самую точку, – ликовала его мысль, быстрая и цепкая, как ястреб. – Злые, травмированные, с подорванной психикой… И самое главное – предсказуемые. Сказали ровно то, что я и надеялся услышать».

Он мысленно прокручивал обрывки фраз, пойманные датчиком: «…хочу в самое настоящее пекло…», «…выследить и дать по зубам…», «…с парой дополнительных патронов для Зорины…». Золото. Чистейшее информационное золото.

Его шаги по стерильному коридору линкора стали быстрыми, упругими и беззвучными – отработанные движения разведчика, не привыкшего привлекать внимание. Он уже видел себя в ангаре «Молота», в клубах пара и запахе солярки, где старый Гарнак, обтирая огромные, исцарапанные руки ветошью, бросает на него свой тяжёлый, оценивающий взгляд.

«Преподнесу это красиво, – строил планы Марк. – Не всю запись, конечно. Лишь намёк. Намёк на то, что их ледяные королевы не просто отсиживаются в карантине и зализывают раны. Они рвутся в бой. Яростно, слепо, безрассудно. И их следующей целью может стать нечто, что перечеркнёт все карты «Молота» в том секторе… или, наоборот, откроет для них новые возможности».

Он представлял, как Гарнак хмурится, как его маленькие, колючие глаза сужаются в привычной гримасе недоверия и интереса. И как потом, после недолгого торга, он кивнет, и Марк выторгует себе место в одной из их ближайших, самых «грязных» вылазок. Не афишируя, конечно, свой интерес к той самой угрюмой снайперше с глазами, полными немой ярости и потери. Охота на такую дичь обещала быть по-настоящему захватывающей. Куда интереснее, чем возиться с шаттлами.

Пока Марк растворялся в лабиринте коридоров, строя свои двойные и тройные игры, в каюте «Валькирий» наступала другая реальность. Напряжение, копившееся часами, нашло выход в словах, в еде, в молчаливом согласии на отдых. Воздух, ещё недавно густой от горя, страха и подозрений, стал тяжелее, но спокойнее, наполненный сытостью и усталостью.