Детективные истории падре Санторио

– Бывают такие вечера, – начал падре Санторио, – когда ничего не хочется делать, а бывает такой вечер, когда сядешь и все напишешь, и понимаешь – это тот самый вечер… и лучше не могло быть вечера для этого события.

А знаешь Бенни, я думаю Царствие Божие – это нечто будет.

– Как это дядя? Ты видишь, мое воображение такое слабое, расскажи мне.

– Мы не просто будем там все время ощущать любовь и радость, или прекрасное и слышать весь спектр звуков. Мы будем ощущать всё до самой глубокой глубины. Например, тебе когда-нибудь не хотелось вставать утром? Помнишь эту негу как раз перед тем, когда надо подняться с кровати и выйти в холод? Так вот эта нега всегда там будет. Или знаешь ли ты, когда твоим глазам становится легко в полумраке после очень яркого света? Кажется, все так мягко, и ты в этой мягкости просто плывешь… или вот когда садишься наконец-то после долгой работы, и спина твоя благодарно устраивается отдыхать, тебе хочется, чтобы это чувство внезапного отдыха не заканчивалось, так вот там мы будем ощущать это бесконечно.

Бен слушал затаив дыхание. Падре продолжал:

– Или вдруг: минута долгожданного покоя, ты просто вдыхаешь дым от кофе, и мир где-то далеко-далеко, и ты понимаешь, что тебе больше ничего не надо, и ты бы так сидел и сидел… так вот, там кофейный покой никогда не закончится. А ещё иногда мы чего-то не можем дать своим близким, мы переживаем, мечемся, а потом нам удается их одарить чем-то, и это нас наполняет радостью и достоинством от исполненного, так вот, там мы будем всегда достойны…

Бен обрадовался, но потом снова погрустнел.

– Дядя, а вот некоторые говорят, что жалость – это не любовь, мол, нельзя жалеть человека, если любишь, и наоборот… А почему мне жалко людей? Мне жалко Лейлу, что она не может купить себе красивое платье, и еще кого-то и еще…

– не знаю, – ответил падре Санторио.

– А я думал, отцы все знают, – удивился Бен.

– Нет, не все, – сказал падре Санторио.

– Ладно, Бенни, пойдем спать, завтра меня ждет лес и миссис О’Кили.

И они, рассмеявшись, вышли из бара.

Ирландский лес поражал огромностью. Да-да, именно ею. Огромные деревья, совершенно невероятные кустарники и какие-то непроходимые чащи. Падре поражался, как его бабушка ориентировалась здесь так легко. Он давно понял, что будь он среди этого зеленого шуршащего океана один, он давно бы заблудился, и вспоминали бы его не иначе, как падре «ушедший в лес и никогда не вернувшийся». Но что это был за лес! Чудесные высокие деревья так легко сплетались на большой высоте, образовывая неповторимый шатер, создавая игру световых бликов и теней, открывая все оттенки зеленого: от светло-болотного до почти черно-зеленого. Глядя на все это, легко становилось понять людей, искавших когда-то древо жизни или веривших в эльфов. Здесь, казалось, каждое дерево становилось домом для этой самой жизни и переплеталось с множеством таких же домов.

Падре и миссис О’Кили шли по аллее, образованной двумя рядами параллельно растущих деревьев, и беседовали о чем-то легком.

– Бабушка, – поинтересовался падре. – А что ты думаешь насчет этой истории с Дженни О’Мэйр?

Падре был уверен, что бабуля обязательно что-нибудь думает по этому поводу, так как у нее на все имелось свое мнение.

– Я скажу тебе сынок, все это чушь!

– Что чушь? – переспросил падре Санторио.

– Да чушь, – продолжала миссис О’Кили – что она какая-то там предсказательница. Если она видит будущее, то я – капуста Святого Патрика. Да, она как-то знает про все эти дела, но не больше того. Ты уж им помоги, сынок, а то они со своими дубовыми головами не справятся никак. Я знаю, ты отдохнуть приехал, но что поделать… головы совсем у них никакие.

Падре внимательно слушал.

– Да только я тебе так скажу, – муженек-то ее никуда не делся. Он где-то колобродит тут, может даже сейчас следит за нами, прячась за тисами. Да ну его, тьфу ты!

Миссис О’Кили презрительно сплюнула.

Вечером падре шел с Беном по ярмарке. Туда-сюда гуляли веселые люди, кто-то катался на каруселях, везде был слышен смех, говор, шел дым от готовящейся еды.

Бен кого-то высматривал в толпе. Падре был задумчив и даже не замечал, куда собственно Бен его ведет.

– Дядя, о чем ты думаешь?

– Я? – оживился падре. – Я думаю о вчерашнем шоколадном торте.

– Что? – поразился Бен. – Когда тут такое творится!

– Степень его шоколадности была очень высока, – добавил падре, как ни в чем не бывало.

Еще падре прикидывал, что надо, если испечь такой торт самому, и при этом ему почему-то вспоминался какой-то детский рассказ; еще он радовался, что его английский явно прогрессирует, хоть и не сразу он понимает иногда, что хотят сказать…

И тут Бен кого-то заметил.

– дядя, смотри, вон она, Дженни О’Мэйр! Стоит, как вкопанная, как я тебе и говорил.

И Бен слегка наклонил голову, так чтобы только падре заметил, куда он показывает. Падре Санторио взглянул на девушку и тут же отвернулся. Но даже этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы ее рассмотреть. Она была бледна, волосы бессильно лежали на плечах и казались седыми, кофта, серая и бледная, как и кожа, делала ее еще более прозрачной и словно неживой.

– Бен, она непросто стоит, – сказал еле слышно падре. – Она указывает на палатку того пожилого мистера, который держит нечто вроде тира. Он – следующая жертва. Ты его знаешь? Он, что богат?

– Понятия не имею, – просто ответил Бен. – Разве узнаешь, что люди прячут по своим домам? Сколько помню, он зарабатывал лишь на этом захудалом тире.

– Видимо девушка знает о нем больше нашего, – также тихо продолжил падре. И затем добавил чуть громче: – Бен, а почему бы нам не пострелять?

На что Бен растерянно кивнул. Падре чисто машинально смотрел, как Бен сбивает жестяные банки. В голове у него проносились мысли одна за другой: «Ну почему человек – не книга? Посмотрел и понял, что написано. Отчего люди не глядят друг в друга, как в книги? Перевернул страницу и видишь, что есть в сердце. Нет же, человека надо смотреть как фильм, догадываться, что он чувствует, и что будет в конце?» при этом падре сказал Бену:

– Бенни, мы с тобой направимся к дому этого славного тирщика, сегодня там что-то произойдет, и мы должны быть на месте.

Бен воззрился на патера с любопытством.

– Ничего не говори сейчас, я все тебе объясню.

Они покинули ярмарку. Удаляясь по тропинке в сторону дома владельца тира, Бен и падре Санторио почувствовали облегчение.

– Падре, так что такое?

– Бен, видишь ли я успел переброситься парой слов с этим достопочтенным человеком, да у него в доме действительно имеется кое-что ценное: а именно, кусок короны его древнего клана МакЭвой, так вот, я полагаю, муж Дженни, некий Конноли, будет охотиться как раз за ним сегодня ночью.

– Дядя, стой, я ничего не понимаю! Какая корона? Какой муж? Я же тебе говорил, что он давно ушел из этих мест и бросил ее!

– Дружочек мой, когда женщина обретает свободу от того, что ее тяготило несколько лет, запугивало и унижало, она становиться полной жизни и соков, радуется, распускает волосы и болтает о всякой бессмыслице с молочником и булочником. А Дженни, по-твоему, похожа на смеющуюся русалку? Она напоминает уставший призрак, вот и все. Ее муж живет в доме и держит ее в страхе, но выходить она может, так как ему нельзя показаться на люди. Она выходит, как бы ненароком, чтобы хоть как-то предупредить людей, но ненадолго, чтобы не навлечь на себя подозрения этого тирана. Она хоть как-то хочет помочь людям, но ее дом и не пытались обыскать, потому что всем кажется, она умалишенная.

– Дядя, если это так, почему нам сразу не отправиться в дом О’Мэйр и схватить подлеца? – разгорячился Бен.

– Бен, нам нужны прямые доказательства, – четко произнес падре Санторио. – На месте действия его будет легче уличить.

Через час падре уже стоял в гостиной дома тирщика и измерял взглядом комнату. Хозяин дома заметно нервничал и не знал, как это подавить.

– Не переживайте, – подбодрил его падре. – Вам необязательно при этом присутствовать, если хотите, будьте в верхних комнатах, а остальное предоставьте мне.

Хозяин боязливо взбежал по ступенькам, прихватив ружье.

В гостиной остались Бен и падре. Они выключили свет и стали ждать. Прошло не больше получаса, как послышался скрип открываемого окна.

Как только звук двух опустившихся на пол ног затих, падре тотчас включил свет.

– Мистер Конноли! – громко сказал он.

Конноли ошарашенно отпрянул. Он не подозревал, что его будут ждать, да еще назовут по имени. Но он быстро реабилитировался и угрожающе посмотрел на падре.

– Священник? Что это за шутки? Вы думаете, я побоюсь дать вам по голове и убежать? – рявкал он.

– Я думаю, вы не побоитесь, – согласился падре совершенно серьезно, словно признал, что это был дар Конноли – бить людей по голове. – Это не шутки, я здесь, чтобы сказать вам, что пора остановиться. Ведь много людей пострадало из-за вас.

Конноли медленно подступал к падре, как гиена, которая не знала, с какой стороны могут укусить.

– А, вы из умных! Знаю я таких, видел! – презрительно говорил преступник. – Всегда знают, что сказать, всегда знают про других больше, чем надо! Всегда готовы ввернуть умное словцо!

Конноли был высокого роста и почти уже навис над падре, как падре вдруг сказал:

– Простите меня мистер Конноли.

Конноли снова опешил. Затем он, криво усмехнувшись, спросил:

– Что?

– Я прошу у вас прощения, – повторил патер. – За всех людей, которые вас обижали. Которые, возможно обижали вас в детстве, пинали, унижали вас; знаете, говорят, в детстве наносятся глубочайшие травмы. Падре по-прежнему говорил тихо и серьезно. – может статься, вас не ценила мать, я прошу за нее прощения, может вас избивали, я прошу прощения за это тоже, может вы никак не могли достичь того идеала, который перед вами рисовали, и за это прошу я у вас прощения…