Мгновения вечности

- -
- 100%
- +
Она всегда догадывалась, что он сильно влияет на свою шайку, и теперь Блэквуд подтвердил ее предположения. Мог ли он в действительности запретить всем тем парням задирать ее? Непонятно, но даже просто от его слов Кейт испытала ощутимое облегчение.
– Завтра первые соревнования в семестре. Приходи меня поддержать, – добавил он будто невзначай.
Поддержать его? На чертовых соревнованиях?
Похоже, она сильно ошибалась, если решила, что с перемирием все вопросы касательно Кайроса просто возьмут и исчезнут.
– Эм, ладно.
Кейт не умела отказывать друзьям, а они же больше не враги. Кто они теперь друг другу, черт возьми?
Ей не хотелось услышать еще что-нибудь провокационное от Блэквуда, поэтому она выскочила в коридор при первой же возможности.
Ну просто потрясающе.
Так уж вышло, что в академии Кейт постоянно сталкивалась с трудностями. Некоторые из них были навязаны ей со стороны, как, например, необходимость сдачи спортивной дисциплины, а какие-то она создавала себе сама, вроде цели обогнать всех на курсе в успеваемости. Что касается Кайроса, он и его гнусные приятели тоже были определенным испытанием: из-за них она частенько ходила с синяками, случайно рвала одежду, портила тетради и книги. Конечно, услышать от него, что ей это все больше не грозит, – приятный бонус. Без Блэквуда коалиция ее обидчиков попросту развалится, и тогда Кейт сможет наконец-то вдохнуть полной грудью.
Это был идеальный исход их беседы в мужской уборной. А вот неидеальный: она стала жертвой его нового жестокого плана по унижению ее достоинства – на этот раз особенно изощренного и коварного.
– Ну наконец-то, – с облегчением вздохнула Пэм, когда Кейт присоединилась к ним в малой гостиной под общежитиями.
Здесь всегда было темно и уютно благодаря двум отзеркаленным каминам и нескольким окнам, за которыми простиралась лишь зимняя мгла. Никаких помпезных люстр – лишь кованые светильники и мрачные торшеры, пристроенные к кожаным диванам. От этого места всегда исходила аура охотничьего домика, только обошлось без рогов несчастного оленя на каменных стенах.
– Я думала, Кайрос тебя убил, – излишне театрально начала причитать Уэльс.
– Я говорил ей, что с тобой все в порядке, – отчитался Нейт, который нашел себе укромное место для чтения книги в кресле у камина.
Кейт не знала, с чего начать, чтобы не сильно шокировать друзей, поэтому зашла издалека:
– Все нормально. Я помогла ему убрать кровь с лица, и мы немного поговорили.
Она дождалась, пока ребята переварят первую порции информации, и села на диван к Пэм.
– О французском? – предположила та.
Эти несколько слов, которыми они перебрасывались на их занятиях для усовершенствования языка, не шли ни в какое сравнение с исповедью, которую Кайрос устроил в уборной.
– Нет, – осторожно произнесла Кейт и нервно хрустнула пальцами. – Он захотел помириться.
– Помириться?! – тут же удивленно повторила за ней Пэм. – Кайрос Блэквуд протянул тебе оливковую ветвь?!
– Что-то вроде того.
Рейнхарт посмотрела на Нейта в поисках поддержки, но тот лишь поджал губы.
– Где тут подвох?
– Не знаю. Наверное, нет никакого подвоха.
– Это Кайрос Блэквуд, – еще раз грозно озвучила его имя и фамилию Уэльс, будто те могли объяснять все на свете. – Блэквуды не делают ничего просто так.
– Я ему поверила.
Пэм фыркнула, а Эшер наконец-то отложил книгу на пол.
– Что еще он сказал? – полюбопытствовал Нейт.
– Ничего важного. Он говорил искренне. – Кейт не хотела его защищать, но ей ничего не оставалось: – На него могла повлиять смерть отца.
– Или психолог, – выдвинул новую версию он.
– Психолог?
– Мы с Джерри вместе ходим на политику, и Шарп случайно проболтался, что Блэквуд был у него.
Пэм лишь махнула рукой:
– К ван дер Бергу ходят все, кто заподозрен в семейных проблемах. Директор Диккенс трясется за моральное состояние учеников, потому что оно напрямую влияет на вес его кошелька.
Получается, они с Патриком у него тоже были? Уэльсы известны трудными отношениями с родителями, вряд ли Диккенс оставил их без внимания.
– Ваши семьи знакомы, – вспомнила Кейт. – Ты говорила мне, что вы как-то отмечали Рождество вместе с Блэквудами.
– Даже несколько раз, просто не хотела портить тебе настроение. Он ужасно себя вел, и не было смысла теребить твою незажившую рану.
Чаще всего Пэм перебарщивала с контролем всех и вся, но иногда, как сейчас, забота Пэм все же оказывалась как нельзя кстати и пробуждала неожиданное тепло и чувство уюта.
– Как он общался с отцом?
– Подчеркнуто уважительно. Алан Блэквуд выдрессировал себе идеального породистого щенка.
Пэм не сказала этого, но Кейт прочла все между строк: «…идеального щенка, какими никогда не станем мы с Патриком».
– О каких щенках речь?
Боги. Его голос. Кейт каждый раз словно умирала и возрождалась заново, когда слышала его легкую хрипотцу.
– Патрик! – обрадовалась приходу брата Пэм и тут же вскочила с места, чтобы обнять мокрого насквозь Уэльса.
Да. Это был, мать его, тот самый свитер.
– Ты уверен, что записался на лыжи, а не на плавание? – запричитала Пэм. – Ты промок до нитки.
– Пару раз занесло на поворотах, повалялся в снегу.
Кейт как-то представляла, как они вместе лежат в сугробе и сладко целуются. Его лыжи были воткнуты где-то позади, и создавалось ощущение, что они лежат на огромной белой перине кровати с необычным изголовьем.
– А у нас тут интересная тема для разговора, – вернулась на диван Пэм, а Патрик, к несчастью, занял тот, что стоял напротив.
– Да? Уже обсудили обосранца Джима?
– Понять не могу, зачем ему понадобились чернила, – задумался Нейт.
– Неа, – улыбалась Пэм. – Тема этого вечера – Блэквуд.
– И его кровавый фонтан из носа? – снова попытался угадать Патрик, но у него не вышло.
– Он захотел подружиться с нашей Кейти, – сладко протянула Уэльс.
Впервые с того момента, как Патрик зашел в гостиную, его глаза нашли ее. Какой же он красивый… Ей моментально становилось неловко, когда она замечала, как его почти черные радужки идеально сливались со зрачками.
– Зачем? – немного отстраненно уточнил он.
– Вот и мы пытаемся выяснить. Твоя версия?
– Без понятия, – вздохнул Патрик. – Может, у него какие-то проблемы с учебой. Я не слежу.
Каждый раз было больно. Кейт знала, как он к ней относится, но это не означало, что она когда-нибудь к этому привыкнет. Кайрос прекрасно учился, и их двоих учителя нередко выделяли на разных курсах после контрольных, так что дело было точно не в знаниях. Неужели Уэльс не мог даже предположить, что она годится для чего-то, кроме эссе?
– Он второй на курсе после Кейт, – озвучил ее мысли Нейт. – Я знаю, потому что иду сразу за ним.
– Полегче, умники, в комнате становится душно, – хихикнула Пэм, не обращая внимания на напряжение, повисшее между ними.
– Было кое-что еще, – решила добавить Кейт. – Он позвал меня поболеть за него на завтрашнем заплыве курсов.
– Кому нужны эти пловцы, – тут же завелся Патрик. – Винтерсбрук – зимняя крепость. Кощунством было создавать этот бассейн, не то что им пользоваться.
Рейнхарт читала об истории замка, и на цокольном этаже в главном корпусе по левую часть каменных стен всегда оставались помещения под нужды времени. Там в разные эпохи находилась большая конюшня, оружейная, склад припасов и даже монетная комната. Основатели Винтерсбрука и его спонсоры никак не порочили историческую память, прорыв там небольшой современный бассейн.
– Я пойду, – вздернула подбородок Кейт. – Мне интересно, и мы почти никогда туда не ходим.
Нейт тоже плавал – вместо того чтобы кататься на лыжах, – но из-за ненависти Патрика к этому виду спорта они совсем не посещали сами соревнования. Эшер не настаивал на поддержке, а Уэльс закипал, как чайник, от одного только слова «бассейн». В итоге они приняли решение идти по пути наименьшего сопротивления.
– Ты тоже завтра участвуешь? – вдруг спросила у Нейта Пэм.
Тот как-то странно моргнул, но, кажется, никто, кроме Кейт, этого не заметил.
– Да, я плыву вместе с Кайросом на время.
– Тогда решено, – загорелась Пэм. – Хотя бы посмотрим на подтянутых парней. Мне это не повредит, секса хочется ужасно.
Патрик тут же заткнул уши и начал громко напевать несуществующую мелодию, время от времени повторяя: «Я ничего не слышу, я ничего не слышу».
Уэльс закатила глаза на ребячество брата, а Патрик рассмеялся и в итоге вскочил с дивана:
– Я в душ. Любителям лягушатника добрых снов желать не буду.
– Мы обойдемся, – парировала Пэм.
– Ты идешь, брат? – обернулся на Нейта Патрик.
– Посижу еще пять минут, – чрезмерно тихо ответил Эшер.
– Ты какой-то красный. Заболел, что ли?
– Нет, – сказал Нейт и для верности помотал головой: – Все отлично.
Только ничего не было отлично. Лицо Эшера и правда покрылось румянцем, а края ушей вообще стали практически бордовыми. Что его смутило? Он не хотел, чтобы за него болели?
* * *Директор Диккенс гордился этим местом, что, по правде говоря, было неудивительно. До Кейт доходили разные слухи по поводу цены бассейна в Винтерсбруке, и, согласно одному из таких предположений, та достигала нескольких миллионов евро. Конечно, для родителей, чьи дети плавали в этом восьмом чуде света, подобные суммы были не более чем каплей в море, но согласитесь, когда у вас в месяц на семью в лучшем случае есть несколько тысяч евро, суммы с шестью нулями автоматически вызывают испуганный трепет.
– Не понимаю, почему мы не ходили сюда раньше! Тут просто отпадно!
Пэм довольно нагло пробиралась среди уже сидящих на местах студентов, игнорируя их недовольные взгляды. Ей нужно было добраться до самой середины трибун, чтобы наблюдать за пловцами с лучшей точки. Вряд ли Пэм будет горячо болеть за Нейта, но Кейт не стала спорить, потому что обещала Кайросу быть здесь. Если они будут сидеть на таких заметных местах, он точно убедится в том, что она выполнила его просьбу.
«Люди из южного Лондона тоже умеют держать слово. Выкусите, мистер Блэквуд».
– Боже мой, я будто на настоящей Олимпиаде! Класс!
После очередной восторженной реплики Пэм оттолкнула куда-то в сторону студента-младшекурсника и тем самым выбила для них два сиденья.
Кейт приходились не по душе ее методы, но Уэльс правда была не так ужасна, как любила себя показывать. Когда они только познакомились, Пэм, в отличие от других сокурсников, не пыталась ее откровенно высмеять. Уэльс была интересна жизнь простого смертного, она расспрашивала Рейнхарт о родителях, об их стоматологической карьере. В Пэм всегда играло детское любопытство, сколько Кейт ее знала. Но что самое важное, она никогда не пользовалась своими деньгами или именем, чтобы чего-то достичь. Ее наглость была вызвана исключительно заботой, да, докучающей, да, по которой плакали сеансы с психологом, но забота – это не плохое чувство само по себе. Оно исходит от света, а не от тьмы.
Хотите верьте, хотите нет, но даже сейчас Пэм хотела сесть именно здесь, потому что они впервые присутствовали на соревнованиях их друга, и где-то внутри Уэльс отчаянно желала, чтобы Нейт выиграл, чтобы он знал, что они пришли пораньше, заняли лучшие места и ничего не пропустили.
В реальности они опоздали и еле успели к началу, но для Эшера Уэльс по-прежнему оставалась заботливой подругой, и ей было важно только это – и ничего другое.
– Тут правда здорово, – поддержала ее Кейт.
Ее оценка, конечно, была далека от правды. Здесь было шумно, душно и влажно, а за большими окнами в резных рамах виднелось солнце и манящий своей прохладой белый снег.
Бассейн внизу был среднего размера, поэтому на трибунах в пять рядов могли уместиться лишь около двухсот пятидесяти человек. В академии же училось студентов триста, плюс немаленький штат преподавателей. Все это прозрачно намекало на то, что главным спортом в Винтерсбруке по-прежнему оставались лыжи (будь они неладны): во время соревнований в горах трибуны стояли чуть ли не на протяжении всей дистанции, и поверьте, туда влезло бы три таких академии, с оглядкой на родителей всех учеников и их близких друзей.
– Гвен смогла уговорить Диккенса? – спросила у нее Пэм, без перерыва высматривая, не вышел ли кто-нибудь из раздевалки.
– Нет. Девушкам не положено сдавать нормативы по плаванию, только лыжи.
Как бы ей ни пыталась помочь милая Гвен, последнее слово все равно оставалось за трусливым и нерешительным директором.
– Чертов патриархат, – фыркнула Уэльс. – Они могли бы хотя бы попытаться провести опрос. Готова поспорить, что многие студентки захотели бы раз и навсегда отделаться от травмоопасных лыж.
– Нас в академии меньшинство, – вздохнула Кейт. – Я пыталась объяснить ей, что это несправедливо, но никому не хочется искать тренера отдельно для девочек и контролировать их внешний вид в купальниках. Многие наши сокурсницы – принцессы или жены принцев.
– Я бы пришла в бикини в кабинет Диккенса и заставила бы его подписать мне гребаное разрешение.
О, Кейт даже не сомневалась, что так и было бы. Но в отличие от Пэм, она не могла похвастаться развязностью и совершенно не любила рисковать.
– В их словах есть логика с учетом, как сурово к девочкам относятся в обеспеченных семьях. Разве не ты говорила мне, что подругу твоей сестры не смогли выдать замуж, потому что она не была девственницей?
Пэм наконец-то отвлеклась от бассейна и посмотрела на нее.
– В такие моменты я даже счастлива, что родителям на нас плевать, – сурово отчеканила она. – Если захочу, я могу выйти замуж хоть завтра. Родители все равно вспомнят обо мне, только когда я рожу детей.
– А Патрик?
Может, Кейт и не любила риски, но так уж вышло, что то, что нам не нравится, обычно нас преследует.
Смог бы Патрик жениться, на ком захотел, или ему уже выбрали невесту? У него было еще три старших брата, так что империя Уэльсов от его свободы бы никак не пострадала, но в их мире ничего нельзя было гарантировать.
– Отец звонит ему в лучшем случае раз в месяц, – вдруг усмехнулась Пэм. – Забавно, но в последний раз он попросил его предохраняться. Хоть какое-то внимание, верно?
Щеки Кейт вспыхнули за долю секунды. Ее мозг схватился за обрывки фраз и с радостью нарисовал ей возбуждающую картину того, как Патрик открывает зубами обертку презерватива и раскатывает его по…
– Дамы и господа!
Боже, она еще никогда не была так рада голосу директора Диккенса.
– Я приветствую вас на первых семестровых соревнованиях пловцов среди всех курсов Винтерсбрука!
Трибуны разразились аплодисментами, и Кейт глубоко вдохнула, чтобы снова привести себя в норму.
– По традиции первыми выступят старшие курсы. Прошу! – крикнул он в микрофон, который держал в руках вместе с листком с подсказками. – Арчер, Блэквуд, Дюваль, Кавендиш, Ливингстон, Виндзор, Нотт, Олкотт, Пирсон, Рокфеллер, Стенхоуп, Томсон, Фицджеральд, Чон, Эшер.
Кейт захлопала и вместе с остальными повернула голову в сторону высоких распашных дверей. Парни явно были готовы к вниманию и привыкли вести себя профессионально перед толпой: все шли широко расправив плечи и скромно махали трибунам по пути к стартовой позиции. Пожалуй, впервые в жизни Рейнхарт видела столько красивых полуобнаженных мужских тел в одном месте. Парни были на любой вкус – высокие и подтянутые, чуть полнее и пониже, брюнеты, блондины и рыжие, кто-то с щетиной, кто-то без, – но на каждом из них были обтягивающие шорты и шапочки с плавательными очками на лбу.
– Я в раю, – озвучила ее мысли Пэм, обмахивая себя руками.
Эшер обнаружил их сразу же, как только остановился позади директора. Он широко улыбнулся им и немного поклонился, выражая почтение. Боги, ну джентльмен до мозга костей.
– А он ничего, когда не носит фирменную шерстяную жилетку, – облизнулась Уэльс, отчего Кейт пришлось нервно прокашляться.
Нейт, безусловно, был в хорошей форме со стройной фигурой и в меру накачанным прессом, а на его ключицах виднелась милая россыпь родинок, будто кто-то захотел нарочно украсить переход между шеей и туловищем. Но это же Эшер, ее бесполый друг. Их бесполый друг.
– Твой красавчик тоже о-го-го, Кейти, – продолжала комментировать парней Пэм.
Кайрос, точно. Вообще-то, она сидела здесь ради него.
Она быстро переключила внимание на начало ряда и увидела знакомый ядовито-серый взгляд. Он душил ее даже на таком расстоянии, даже после того, как они договорились стать приятелями. Кайрос склонил голову влево и улыбнулся, словно беззвучно хвалил ее за присутствие.
Кейт кивнула ему в ответ, потому что не знала, что еще должна делать, и ее глаза автоматически проследили за линией его челюсти, острым кадыком, впадинкой под горлом с тонким шрамом возле нее; прошлись по его бледной крепкой груди… Прежде чем она поняла, что делает, Кейт успела сосчитать все кубики его рельефного пресса и даже бесстыдно скользнула взглядом по плавкам вниз, к мускулистым бедрам.
Может, Кайрос и не был настоящим древнегреческим богом, в честь которого его назвали, но это тело точно украли у одного из них.
– Кажется, ты тоже заинтересована в дружбе с ним, – поймала ее Уэльс.
– Тебе показалось, – поспешила оправдаться Кейт и заставила себя смотреть исключительно на заспанное лицо директора Диккенса.
– Ну да, ну да.
Плавание только что стало нравиться ей сильно меньше.
Глава 6
Ночь откровений
– Ты не устала?
– Совсем нет, – поспешила заверить его Кейт. – Я просто задумалась.
Ага, именно это и произошло. На самом деле Рейнхарт действительно утомилась, но она была не из тех, кто так быстро сдается, поэтому ни за что бы не сказала правду.
Сегодня они решили задержаться в библиотеке и позаниматься французским два часа вместо одного часа. В начале Кейт довольно бодро решала тесты, и Кайрос только и успевал, что проверять их и комментировать ее редкие ошибки, но на разговорной части она опять затухла. Ей не нравилось по кругу говорить о погоде или о вредных привычках, а именно такими глупостями обычно были полны языковые экзамены. Как говорится, если у тебя нет мнения насчет экологии, ты труп.
– Может, мы выберем другую тему для обсуждения? – предложил он, закрывая учебник перед ее носом.
– Какую?
– Parle-moi de ta famille[13].
Кейт нахмурилась, но хотя бы не прижалась к спинке стула, чтобы создать дистанцию. Для их взаимоотношений это уже являлось большим прогрессом.
– Что именно?
– О родителях, твоем детстве. Что угодно.
«Что угодно, чтобы я мог узнать тебя получше».
– Эм, хорошо. – Рейнхарт выпрямила спину и облизала губы.
Она рассказывала о родителях-стоматологах, которые трудились в государственной больнице, о своем старом лабрадоре Чарли, когда-то сгрызшем ее дневник, и о рождественском ужине, на котором из-за сгоревшего пирога им пришлось есть одни только мандарины. Семья Кейт была небогата, но абсолютно точно счастлива.
Рейнхарт замолчала и добавила уже не на французском:
– Хочу, чтобы они мной гордились.
Боги. Этот маленький рассказ словно взяли и вырвали из вступительной речи перед вратами рая. Кейт была настолько добра и непорочна, что даже его грубое сердце предательски заныло. Отец так усердно пытался вырастить из Кайроса беспринципного человека, лишенного сострадания, что просто удивительно, как у Рейнхарт получалось без лишних усилий множить все его старания на ноль.
– Я допустила ошибку? – уточнила она после недолгого молчания.
Нет, ошибку сделал он, когда решил, что может позволить себе безобидно развлекаться с ней.
– Нет, все идеально. – Для пущей убедительности Кайрос прочистил горло: – Я бы добавил более сложные прилагательные и парочку идиом, чтобы речь звучала богаче. Но в целом все хорошо.
– Можешь выписать их. Пожалуйста? Я стараюсь запоминать новые слова по системе карточек.
Все что угодно. Когда она смотрела на него своими невинными карими глазками, все что, мать его, угодно.
– Конечно. – Кайрос вырвал из своей тетради листок и принялся за список.
– У тебя потрясающий почерк, – заметила она, пригвоздив очки к переносице, пока он выводил на бумаге букву за буквой.
– У меня были уроки каллиграфии в детстве, – поделился он.
Кайрос вдруг понял, что никогда никому не рассказывал об этом, потому что в его мире у всех подряд были учителя по каллиграфии.
– Как это было?
– Он бил меня тонкой палочкой по запястьям, когда завитки выходили за линию, – вздрогнул от воспоминаний Блэквуд.
– Это же садизм! – ужаснулась Кейт.
– Нет, вот преподавательница по этикету была садисткой. Однажды она так сильно на меня разозлилась, что я уже представил, как она запихивает одну из десертных ложек мне в задницу.
Только после того, как это сказал, Кайрос опомнился. Он разговаривал с девушкой, и употреблять слова вроде «задница» было не очень-то допустимо. Старая горгулья, которая прививала ему эти правила, должно быть, перевернулась сейчас в гробу, но вот Кейт рассмеялась.
Он взял и рассмешил Кэтрин Рейнхарт похабным словечком.
– Расскажи мне еще, – вдруг загорелась она.
Блэквуд не намерен был ее разочаровывать, поэтому стал судорожно вспоминать все забавные случаи из детства. Он вспомнил о том, как в шесть лет по доброте душевной выпустил из конного клуба несколько лошадей; как нарочно пролил вино на вредного коллегу отца, когда тот вместо футбольного мяча подарил ему золотой браслет; как отец учил его стрелять из старинного арбалета и попал сам себе в ногу. А Кейт неустанно его слушала, и лишь редко его истории перебивались смехом. С ней оказалось даже слишком комфортно: она не осуждала, не завидовала, не навязывала ничего своего. Это как если бы вы общались с копией себя, только другого пола, с грудью и обалденными кудрявыми волосами.
– Потрясающе, – с ноткой грусти вздохнула она. – Мне даже нечего рассказать в ответ. Единственное забавное, что помню, так это то, как мама запретила мне переедать сладкого, а я в протест съела его так много, что пришлось вызывать скорую.
В такие моменты было особенно тяжело притворяться, что он ничего о ней не знал.
– Так ты сладкоежка?
– Ужасная, – покраснела Кейт и опустила глаза на стол. – Мама до сих пор прячет шоколадные конфеты, когда я приезжаю домой.
– Не очень люблю сладкое, – признался Кайрос. – Мне больше нравится сочетание соленого и сладкого, как картошка фри с мороженым.
– Картошка фри с мороженым?! – шокированно отреагировала Кейт. – Ты что, извращенец?!
– Есть немного.
Они оба рассмеялись, но она вновь решила полюбопытствовать:
– А это? Твои инициалы?
Ее глаза устремились на рукав его рубашки, где изящно были вышиты синим первые буквы его имени и фамилии.
– Да. – Ему вдруг стало неловко, что Кейт обратила внимание на неприкрытый атрибут роскоши. – В моей семье всегда шили одежду на заказ. Отец говорил, что рубашка без инициалов – для простых офисных клерков.
– Кажется, ты его очень любил.
Видимо, его выдала грустная улыбка. Кайрос всеми силами пытался сохранять холодную голову и поменьше думать о том, что он остался без семьи. Но с Кейт его мозг чересчур расслаблялся, и все внутренние пружины постепенно ослабевали. Раньше он думал, что равновесие достигается контролем, но именно ее безмятежность убирала лишний шум в голове.
– Я не могу назвать его хорошим человеком, но он был моим отцом. – Блэквуд отложил ручку в сторону и свернул листок со списком слов четыре раза: – Вот, держи. И чтобы все выучила к следующему занятию.
Рейнхарт не купилась на резкую смену темы и накрыла его руку, в которой он сжимал листок, своей:
– Мы любим не за что-то конкретное. Не потому, что кто-то хороший или плохой. Мы любим просто потому, что не можем жить без любви.
Кайрос понял, что перестал дышать, только тогда, когда легкие сжались до размера спичечного коробка. Безумие, сколько в ней находилось нежности, после всей той боли, которую он заставил ее испытать.
Ему ужасно захотелось ее поцеловать, захотелось сгрести ее в объятия и никогда не отпускать. Она казалась слишком прекрасной для этого мира и особенно для него. Но Кайрос понимал, что не отдаст ее кому-то лучше себя. Он жадный, избалованный, эгоистичный мальчик, который всегда получал все самое лучшее. Это было плохо, это было плохо для них обоих, но Кейт нужна была ему, а он – ей.
Он бы заставил ее жаждать его поцелуев, разбил вдребезги ее непорочность, показал, какой адреналин можно испытать, прикасаясь друг к другу. Они бы могли сделать это прямо на этом столе, слиться в единое целое, спихнув учебники на пол, наплевав на спящего библиотекаря; они бы подарили себе то, что никто больше дать не в силах.
Блэквуд умирал как хотел ее себе. И на фоне этого даже чудеса со временем казались ему незначительными трудностями.









