Сплав

– Господи, ну что там опять? – выдыхает он и мысленно осеняет себя крестным знаменем, прежде чем открыть.

В папке обнаруживается документ следующего содержания:

«Тема: Поведение и академическая успеваемость Алекса

Уважаемые мистер и миссис Севилл,

Сегодня состоялась очередная беседа с вашим сыном. Вынуждена сообщить, что его академическая ситуация остаётся крайне напряжённой: он на грани отчисления. Учителя неоднократно отмечали низкую концентрацию, частые вспышки агрессии, несдержанность и нежелание следовать школьным правилам.

Особую тревогу вызывает его категорический отказ от любых форм помощи. Алекс крайне эмоционально реагирует на любые упоминания медикаментозной терапии. Он вспоминал предыдущий опыт приёма препаратов и описывал его как «ад»; реакция сопровождалась сильным всплеском гнева, вплоть до агрессивных жестов.

Я понимаю, что у семьи был сложный опыт с терапией в прошлом, однако сейчас ситуация выходит из-под контроля. В школе мы видим резкое ухудшение не только в учёбе, но и в поведении. Без внешнего вмешательства и комплексного подхода (включая, возможно, повторную консультацию у психиатра и пересмотр лекарственной терапии) шансы Алекса удержаться в школе минимальны.

С моей стороны я продолжу сопровождать его в рамках школьных возможностей, но этого недостаточно. Прошу вас рассмотреть вариант обращения в специализированный центр, где могут предложить современные схемы лечения и психотерапию, адаптированную под подростков.

Мы понимаем, что тема болезненная и вызывает у Алекса сильное сопротивление, но без системной поддержки ситуация может закончиться крайне неблагоприятно.

С уважением,

Алия Харпер

Школьный психолог».

Эшли бегает глазами по строчкам. «Отчисление». «Вспышки агрессии». «Ситуация может закончиться крайне неблагоприятно».

– Да сколько же можно, чёрт возьми?! – вспыхивает он и ударяет кулаком по столу. Бриана, напуганная, заглядывает в офис.

– Что случилось? – осторожно интересуется, опуская ладонь на плечо мужа.

– Вот, полюбуйся, – раздражается Эшли, уступая ей место. – И двух недель не прошло, а у нас опять какая-то канитель. Грозят отчислением.

– Господи помилуй, – охает Бриана, но письмо всё же читает.

Вечер они проводят, тревожно переглядываясь. Эшли клянётся, что «пойдёт и надерёт этому щенку задницу», названивает на телефон.

– Опять катается, видимо. Шкет, – бухтит он, когда в десятый раз слышит в трубке «абонент недоступен».

Крохотная съёмная квартирка в спальном районе предсказуемо встречает Алекса бардаком. Буквально в каждой комнате срач, но он предпочитает сделать вид, что на срач ему похуй – как много на что ещё. Наспех стаскивает с себя вещи, бросает прямо на пол, остаётся в одних трусах и падает на незаправленную кровать. Надо бы в душ, и сделать что-то пожрать, и хотя бы мусор вынести – но сил нет. Телефон ещё жив и держится на двадцати процентах, а значит – можно завернуться в безопасный кокон виртуального мира. Хотя бы на время. На то короткое время, пока позволяет аккум.

О том, что будет, когда телефон сдохнет и придется искать зарядку, он думать не хочет. Потому что… страшно. Неуютно.

Вот так вот он и живёт – не успевает в школе, лажает на работе, возвращается поздним вечером, а потом боится искать зарядку впотьмах. И не потому что бабайка укусит, а потому что хуй знает, куда он её дел, эту чёртову зарядку.

Весь последний месяц – сплошными провалами в памяти. Он забывает есть, он забывает пить, даже ссать периодически забывает. Он забывает про домашние задания, забывает про свои обязанности на работе – или помнит, старается помнить изо всех сил, но отвлекается: на «неровно» расставленные коробки с овсянкой, которую он терпеть не может; на бардак в подсобке; на то, что свет слишком яркий, звук слишком громкий, а люди слишком бесят. Он, в конце концов, забывает, куда кладёт зарядку, каждый раз, когда заряжает свой ёбаный телефон.

На учёбе пиздец, на работе пиздец.

На экране высвечивается:

Пропущенные вызовы: 10 (Папа)

Пропущенные вызовы: 4 (Мама)

– Да ёб вашу мать, а. – Алекс отбрасывает телефон.

Ну, классно. Теперь пиздец, очевидно, ещё и дома намечается.

Перезванивать он не спешит – знает, что ему будет разнос. Встаёт, слоняется по квартире – гремит банками в холодильнике в поисках еды. Дёргает коленкой и щёлкает выключателем в кухне, выжидая, пока запарится лапша быстрого приготовления. Ставит чайник – и исчезает в ванной, потому что внезапно становится «срочно». Потом залипает у зеркала, вертится, будто модель, и выскакивает, опомнившись: «плита, блядь!». Пытается собрать мусор – отвлекается на одежду. В конце концов устаёт, падает жопой на стул и вяло жуёт лапшу под тупые видосы.

Телефон внезапно разрывается новым звонком от отца.

– Да бля-я-я… – воет в потолок, но сбрасывает слайдер в сторону «ответить». – Да, пап. Чё такое?

– Ты ничего рассказать не хочешь? – начинает Эшли без всяких предварительных ласк типа «привет». – Про письмо там, например. Про отчисление. Про успеваемость.

– Не, не хочу. Я устал. – Алекс крутит вилку между пальцами, как будто всё нормально, но мышцы у него предательски напрягаются, переводя организм в режим «бей или беги».

– Ну так захоти! – отец орёт так, что Алекс отстраняется от телефона. – Мы с тобой уже говорили на эту тему, сын. Ты живёшь один до тех пор, пока справляешься на учёбе и на работе.

– Я справляюсь! – Алекс орёт тоже, швыряет вилку о стену. Дома бы его за такое уже распяли и похоронили за плинтусом.

– Нет, дорогой мой, ты не справляешься. У тебя тройки по всем предметам и тебя хотят выкинуть из школы, менеджер с работы пишет, что ты опять скандалишь и отвлекаешься – это ты называешь «справляться»?

– Блядь, я… – собирается он начать, но не успевает – отец осаживает тут же.

– Они снова предлагают терапию, потому что без таблеток ты ходячая катастрофа, которая нихрена в своей жизни не может проконтролировать. – Эшли звучит сурово. И измотанно одновременно.

Алекс бесится.

– Я не буду снова это говно жрать и выблёвывать свои кишки только потому, что вам так удобно! Всё, нахуй, я всё сказал! Разговор окончен!

Вешает трубку, бросает телефон на столе. Как торнадо мчится в спальню, падает на кровать и орёт в подушку.

– Да почему, блядь?! Почему так, нахуй?! – кричит, пока не выдохнется. Почему-то надеется, что сразу вырубится, но не выходит.

Сон не идёт. На часах за полночь, он ворочается, кряхтит, матерится – и ничего. Только думает, думает, думает и где-то между рейдами мыслей хочет прибить всех к чёртовой матери. Сердце долбится о рёбра как бешеное, он начинает забывать, как дышать. Перечитывает СМС-ку от матери:

От: Мама, 11:17

Подумай, ладно? Пожалуйста. Я переживаю за тебя. Я люблю тебя. Отец тоже любит, поэтому так ведёт себя. Время ещё есть. Пожалуйста, Алекс.

Гасит экран, потом опять включает. Копается в чатах. И решает набрать Кейт.

Они уже сто лет нормально не общались – реже пересекаются в школе, обсуждают домашку, а не приколы. Она по-прежнему на расстоянии вытянутой руки, но всё как будто… как-то не так. И тем не менее, ему кажется, что вот сейчас всё достаточно правильно (или достаточно плохо, хуй знает), чтобы наконец попытаться ещё раз.

Думает долго, стирает, набирает снова, опять стирает. В конце концов выдаёт:

От: Алекс, 12:18

Привет

От: Алекс, 12:19

Спишь?

Странно, но отвечает она довольно быстро:

От: Кейтлин, 12:20

Привет. Нет, а что случилось?

От: Алекс, 12:21

Да ничё

От: Алекс, 12:21

Просто… хуёво. Заебали меня все.

Он даже не знает, чего хочет добиться этими сообщениями – ему просто как будто нужен кто-то рядом. Или не рядом. Не обязательно рядом. Просто кто-то – кто не даст окончательно сойти с ума.

Кейт почему-то оказывается тем самым «кем-то».

От: Кейтлин, 12:24

Приеду?

Алекс сначала смотрит на этот её парад невиданной щедрости круглыми глазами. Хочет написать «да не, не надо», но пальцы сами набирают просто:

От: Алекс, 12:25

Да

От: Алекс, 12:26

И это, просьба есть – захвати зарядку. Я свою куда-то проебал

Она пишет «буду через двадцать минут», и это становится его мотивацией – он бегает по квартире, спотыкаясь и ворча ругательства под нос, но закидывает посудомойку, подбирает вещи с пола и выносит мусор прямо в трусах. Телефон всё-таки сдох, поэтому приходится работать горничной на минималках под треки в голове. Когда слышит, как под открытым окном его второго этажа разворачивается машина – впрыгивает в треники и напяливает мятую, но хотя бы чистую футболку.

Она звонит в дверь, и он встречает её взъерошенным, с сумасшедшими глазами и мыслью «фух, блядь, успел».

– Доброй ночи, – усмехается она, окидывая его взглядом с головы до ног. Проходит. – Ну и жесть у тебя тут, – заключает.

– Это я ещё убрался, пока ты ехала, – не без гордости сообщает он ей и вешает её ветровку на крючок в коридоре. Она сегодня в леггинсах и толстовке – одета не как обычно, но, видимо, просто отдала предпочтение комфорту – не каждый день её просят спереть машину матери и приехать посреди ночи.

– Ну так чего стряслось, выкладывай.

Кейт присаживается на край кровати, которую он так и не удосужился заправить, потому что решил «нахуя», и копается в сумке. Достаёт оттуда зарядку и травяной чай в пакетиках.

– Фу, блядь, опять своё зелье притащила, – кривится Алекс, но всё равно улыбается. Ловит зарядку, которую она кидает ему. – Спасибо. Всегда знал, что на тебя можно рассчитывать.

– Зато «зелье» отлично успокаивает пошаливающие нервишки вроде твоих, – деловито говорит Кейтлин, поправляя светлые волосы и уже суетясь с чайником и чашками. – Щас будем тебя отпаивать. Ну так что случилось? Просто все бесят и всё?

Алекс потирает шею, вздыхает.

– Да опять со своими таблетками сраными привязались. Типа я нихуя контролировать не могу. Типа я, блядь, болен башкой. Типа без них никак.

Кейт слушает внимательно, не перебивая, и помешивает чай.

– А я не хочу опять на таблетки, понимаешь? – голос у него ломается. Он садится за стол, подпирая голову рукой, и ковыряет ногтем скол на столешнице. – Я пробовал уже, когда мелкий был. Я тогда сам себе не принадлежал – тело будто не моё было. Не спал, орал, блевал, похудел пиздец как. Но они не понимают. Видимо, я им орущим зомбаком нравлюсь больше.

– Ну… – Кейт думает, как бы сказать так, чтобы не задеть, но решает, что пусть уж будет как есть: – Ты и без таблеток орёшь.

– Да, блядь. Но не так. – Алекс взъерошивает волосы, потом вдруг подрывается: – Сука, телефон. Забыл про телефон!

Пока он носится из комнаты в комнату, Кейт ставит ему кружку с чаем.

– Пей давай, – почти командует, когда он возвращается.

Алекс первый раз за этот отвратительно длинный день выбирает не спорить. Обхватывает кружку обеими руками, тут же шипит «ай, ёбаный в рот» – обжигается. Ставит обратно на стол. Отпивает осторожно.

Кейт смотрит на него. Долго. Наблюдает. Кто угодно уже сто пятьдесят раз закатил бы глаза, сделал бы замечание, прочитал бы лекцию про «нормальность». А ей… ей не хочется. Не хочется и всё – зато хочется улыбаться и в груди почему-то теплеет, когда она видит этот хаос. Как будто она единственная, кому «ок». Наверное, он это чувствует тоже, иначе не стал бы писать в такое время, да ещё и в таком состоянии – гордый больно, корона жмёт.

– Знаешь, – произносит Кейтлин задумчиво, отпивая, наконец, из своей кружки, – может, не всё так плохо. Даже… даже если с таблетками.

– А тебе-то откуда знать? – хмыкает Алекс, разваливаясь на стуле и подёргивая ногой. – У тебя с башкой всё прекрасно, не то что у меня.

– Я просто… не знаю, вдруг получится?

– Да не получится нихуя. Не заставите.

Алекс оборонительно, предупреждающе хмурится. Кейтлин серьёзнеет.

– Может, просто не твой препарат был. Сейчас всё другое – врачи, таблетки. Могут подобрать лучше.

– Мне насрать. – Алекс срывается на грубость, скрещивает руки на груди.

– Я в курсе. – Кейт сжимает губы в тонкую линию и греет ледяные пальцы о кружку. – Но всё равно – может помочь. Найдём врача нормального, сходишь на приём – дальше видно будет.

– Охренеть, и ты туда же. – Алекс отворачивается. Кейт понимает: обиделся. Но всё равно продолжает:

– Я не «туда же». Я просто не хочу видеть, как ты однажды перегоришь.

Она встаёт и подходит к нему, становится сбоку. Не трогает, не прикасается даже кончиками пальцев – просто стоит. Достаточно близко, чтобы он чувствовал.

– Ты не ненормальный и не больной. Ты просто устал и немного потерялся, понимаешь? Ты очень красиво горишь. И я не хочу видеть, как ты сгораешь.

Алекс слушает её, выводя подушечками пальцев узоры на кружке. Тяжело, шумно выдыхает.

– Пиздец. Ладно. – Он почти взлетает со стула – тот со скрипом царапает ножками пол. – Ладно, блядь! Хорошо! Заебали. Запишусь, и пойду, и… и на таблетки сяду! Лишь бы, сука, не приставали!

Он выбегает из кухни, валится на кровать, держится за голову. Внутри трепещет обида. Детская, старая, сильная обида.

«Ты – проблема. Тебя надо исправлять», – звучит в голове неизвестно чьим голосом.

Кейт встаёт в проходе, облокотившись на дверной косяк.

– Просто подумай об этом. Больше ничего. – И заверяет: – Если будет нужна помощь – ты знаешь, где меня найти.

Алекс с минуту молчит, будто борется с собой. А потом вдруг смотрит на неё с мольбой и отчаянием.

– Не уходи, ладно?.. – произносит еле слышно. – Останься. Хотя бы… пока не усну.

Он ищет её глаза. Боится наткнуться на леденящий холод в голубых радужках. Раздражает сам себя внезапной беспомощностью. Всё внутри него ждёт, что она сделает точно так же, как делают многие: накричит и уйдёт.

Но она только улыбается:

– Ладно, гонщик.

И остаётся.