Дорога первоцветов

Глава 1. Эпоха сновидений

Три тысячи лет спустя, кварталы

Широкая река, рассекающая город на две части, словно образовывала два мира. Жители каждого из этих миров недолюбливали, а то и открыто презирали друг друга, старались не пересекаться лишний раз, разве что, по важным делам. Нередко случалось, что горожанин, родившийся на помпезном вылизанном до блеска правом берегу мог за всю свою жизнь ни разу не очутиться по другую сторону. При этом, он отнюдь не был беднягой, прикованным к постели или коляске, мог свободно изъездить континент вдоль и поперек, побывать в разных странах.

– И что я забыл на левом берегу, скажите на милость? Там же хаос, хаос в чистейшем виде! – рассуждал он где-нибудь на званом вечере в роскошно обставленной гостиной. Или в дорогом ресторане, на террасе, укрытой от глаз посторонних живой изгородью, усеянной ароматными цветами. – Да я там сразу потеряюсь. Моргнуть не успею, а меня уже догола разденут, все украдут! Да и дело это, знаете, как будто безбожное.

– Да ладно вам, не все так страшно. Не стоит верить предрассудкам, – мог ответить ему друг, попивая кофе и обмахиваясь свежей газетой, которая еще пахла типографской краской. – Я порой выбираюсь туда: ну, знаете, нервы пощекотать или хорошее дело сделать. Там ведь приют детский, я помогаю деньгами. Ну или скупаю все товары у какой-нибудь лоточницы: мне это ничего не стоит, а она месяц семью будет кормить. А жена нашего общего знакомого, представляете, к гадалкам туда наведывается, в Мечты-о-море.

– Ужас какой!

– Не то слово. Да я как там прогуляюсь, после сразу же в храмы иду, так и хочется прощения у богов попросить!.. Ума не приложу, как в наше просвещенное время люди умудряются оставаться такими дремучими, поклоняться этим ужасным тварям. Но ведь поклоняются же!

После этого почтенные правобережные горожане примолкли бы, погрузившись в раздумья. Среди всех их зданий, поместий и дворцов храмы по праву считались самыми роскошными. Там прихожан встречали мраморные статуи богов и богинь с венками в волосах, с идеальными телами, чувственными изгибами. А фрески, росписи на стенах и купольных сводах, разноцветные витражи показывали, как боги однажды спустились в этот мир и изгнали свирепых духов, державших людей в страхе, издевавшихся над ними. Боги отнеслись к людям с любовью и позволили своей благословенной крови смешаться с человеческой, усилить ее. Они остались на земле до тех пор, пока не исчез последний злой дух, а после возвратились в свои небесные сферы.

– Праздник летней межи вот-вот наступит. Вы уже подготовились? – устав противостоять удушающей летней жаре, друг положил бы хрустящую газету на стол, открыв ее на странице, посвященной рекомендациям, какие ткани лучше выбрать для праздника, в честь какого бога пошить костюм. И, оставив неудобную тему, они принялись бы вспоминать, кого чествовали в прошлые разы и в кого из богов перевоплотятся теперь.

На левом берегу были свои типографии и свои газеты, свои забегаловки и уж конечно, свои праздники, не совпадавшие с теми, что отмечались по другую сторону реки. Частенько, уловив отголоски чужих гуляний, левобережные ворчали: вот опять эти тунеядцы проклятые спать мешают, им лишь бы развлекаться! Да если бы они работали так тяжело, как мы, то, наверное, в любую свободную минуту лежали бы неподвижно, не в силах пошевелить и пальцем!

А в собственные праздники они старались шуметь погромче, чтобы хоть кому-нибудь, да помешать спать на сытом правом берегу (правда, активные крикуны куда чаще мешали своим же соседям, но то, конечно, было совсем другое дело).

Праздник летней межи являлся единственным исключением – его отмечали все. Как раз сейчас жители левого берега заканчивали готовить костюмы, вот только чествовать они собирались не прекрасных богов и богинь, а духов, которых те изгнали.

Стоит отметить, что по эту сторону реки селились люди из разных земель: кто-то отправлялся за лучшей жизнью, кто-то был вынужден искать новый дом, спасаясь от паводков, оползней, неурожая. Иные наведывались погостить к родственникам и незаметно для них и даже для себя оставались на долгие годы. Каждый приезжающий, помимо вещей, привозил собственные традиции, поверья и привычки. Переплетаясь и смешиваясь или вступая в противостояние, они образовывали хаос, чистый хаос! Именно поэтому левый берег был неоднороден, разделен на кварталы, которые отличались друг от друга как ночь ото дня.

Так, фасады домов в Мечтах-о-море были увешаны объявлениями – в основном, приглашениями узнать судьбу у гадалок. Улицы пахли рыбой, а еще здесь вечно шел дождь: местные очень любили сушить белье на протянутых между домами веревках, но вот отжимать как следует ленились, поэтому неосторожные прохожие даже в ясные дни возвращались оттуда в мокрой одежде.

Рядом располагались Сигнальные Костры. Уж что-что, а огонь здесь действительно уважали: эти кварталы славились гончарными и стеклодувными мастерскими, а еще считалось, что еда – не еда, если не горит на языке. Так, купив у уличной торговки пирожок, бедный путешественник, успевший промокнуть, блуждая по Мечтам-о-море, мигом бы воспламенился от количества острого перца в начинке и, чего доброго, кинулся бы пить воду из канала, не обратив внимание, насколько она грязная.

Впрочем, чуть дальше, в Золотых Нивах, он отдохнул бы и душой, и телом: эти зажиточные кварталы могли смело зваться уменьшенной версией правого берега. Конечно, здесь недоставало роскоши, но дома стояли ухоженные, украшенные коваными подвесными кашпо, окруженные палисадниками. В Золотых Нивах усталый путешественник мог насладиться ароматным чаем в одной из чайных, подкрепиться здоровой и сытной едой. Но то была бы лишь краткая передышка перед настоящим испытанием – Гнёздами.

В Гнёздах улицы были особенно путанными и узкими – некоторые оставляли место только для одного человека, двое уже не могли разойтись. Улицы пошире водили причудливыми спиралями и зигзагами. А все потому, что местные семьи были большими и продолжали разрастаться, а вместе с ними разрастались и их дома. Изначально аккуратное двухэтажное здание вытягивалось вверх, затем обрастало балконами, которые в свое время также обзаводились собственными надстройками и пристройками: для таких монструозных конструкций требовались подпорки и дополнительные стены до земли. А раз уж удалось отщипнуть кусочек улицы, то почему бы не соорудить еще одну комнатку или хозяйственную каморку?

Вторая беда была – птицы. Клетки с ними, пестрыми и крикливыми, круглый год украшали всевозможные горизонтальные поверхности и болтались под крылечными козырьками. И словно этого было мало, местные жители любили дарить своим детям свистульки… Да уж, пройти через Гнёзда и не оглохнуть считалось настоящим подвигом.

А дальше на пути оставались лишь безликие кварталы. Их жители были слишком бедными, чтобы селиться где-нибудь еще или украшать свои дома. А некоторые и вовсе стремились затеряться, срезать корни, начать жизнь с чистого листа.

В одном из безликих кварталов, на втором этаже самого простого дома, неотличимого от остальных дальше по улице, к празднику летней межи готовились трое. Седоголовый морщинистый Ноа, подслеповато сощурившись, кисточкой выводил узоры на маске. Мама убирала со стола, складывала посуду на поднос, который после собиралась отнести на кухню, общую с еще несколькими семьями. А пятилетний Ал старательно писал буквы, следуя потрепанному, видавшему виды учебному пособию. Но взгляд его постоянно соскальзывал с унылых букв на Ноа, на его узловатые пальцы, колдующие над маской.

– Ну скоро, скоро уже? – не выдержал мальчик.

– Полтора часа.

– Точно знаешь? А вдруг перепутал? А часы не стоят? Может, выйдем пораньше?

Одного строгого взгляда Ноа хватило, чтобы Ал проглотил все последующие слова и пристыженно опустил голову. Огрызок карандаша заскрипел, выводя хвостик над “б”. Но терпения мальчика надолго не хватило. Спустя всего несколько букв Ал почувствовал нестерпимый зуд. Неудобным стало сразу все: и деревянный стул, и слишком высокий стол, и затупившийся карандаш. Не сдержавшись, Ал воскликнул:

– А почему сегодня все должны наряжаться, носить маски или рисовать на лице?

Он зажмурился, ожидая резких слов Ноа, но тот неожиданно по-доброму усмехнулся:

– Наконец-то дельный вопрос. Может, ты расскажешь? – обратился он к маме, которая вернулась в комнату с вымытой посудой и теперь вытирала тарелки.

– Не хочу, дел по горло.

– Хорошо, тогда я сам. Ал, на самом деле ты уже знаешь ответ. Подумай хорошенько, – и Ноа широким жестом обвел рукой вокруг.

В кварталах левого берега храмов не было, однако комната, в которой жила эта семья, изнутри походила на храм. Когда удалось скопить достаточно денег и переехать сюда из другого, крошечного помещения без окон, Ноа начал рассказывать Алу о духах, которые в незапамятные времена жили среди людей, делили с ними хлеб и кров, словно братья и сестры. И было совсем неважно, что у этих братьев и сестер вместо ушей рожки, лица похожи на сморщенные сливы, тела покрыты шерстью или иголками.

Духи оживали не только в рассказах, но и на картинах, которые Ноа рисовал прямо на стенах. Частенько он вручал кисти и маленькому Алу, заставляя раскрашивать или обводить по контуру, чему мальчик был только рад: ему нравился запах краски, а истории про древние времена завораживали и вдохновляли.

– Да, я помню всё-всё! Про то, когда в небе было целых две луны. Про мальчика, воспитанного духом-псом. Этот пес толкал лапами землю, заставляя ее вертеться, чтобы лето сменялось осенью, а зима – весной. Про духов рек и озер тоже помню, про Кела Парана, про рожденного из вулкана Баронга, который защищал землю, чтобы ее не съело злющее сильное существо, – начал охотно перечислять Ал, надеясь на похвалу.

Но Ноа порыв не оценил:

– Замолчи. Я просил тебя подумать хорошенько. Сколько раз предупреждал: не трать слова попусту.

– Много раз, – прошептал Ал. – Много-много-много раз, – повторил он громче, желая показать, что помнит наставления. Однако стоило словам соскочить с губ, мальчик сник, поняв, что лучше было промолчать.

После непродолжительной, но тяжелой и будто густой тишины Ноа произнес:

– Я рассказывал тебе о времени, когда духи жили бок о бок с людьми, ходили одними дорогами, ели из одной миски, сидели за одним костром. Тогда различиям не придавали такого значения, как теперь. Ты запомнил, как называлась та эпоха?

– Да, да! Эпоха сновидений!

Алу очень нравилось это название: ложась в постель, мальчик каждый раз долго-долго катал его на языке, словно леденец, и разглядывал рисунки Ноа в свете масляной лампы. Это был маленький ритуал Ала, после которого ему обязательно снилось что-то хорошее.

– Верно, эпоха сновидений. Но она кончилась, когда из небесных чертогов к нам спустились боги. Поддавшись жадности, возжелав захватить земли и перекроить мир по-своему, они принялись очернять духов. И со временем в людских глазах те из братьев превратились в чудовищ. Все, что прежде нас объединяло, истерлось и позабылось, а вот различия приобрели особенный вес. В конце концов, духи стали изгоями, их заставили уйти под землю, затаиться в глубоких пещерах, куда не проникает солнечный свет, – Ноа вздохнул, а маленький Ал с грустью подумал о том, что любое сновидение, каким бы прекрасным оно ни было, рано или поздно заканчивается. – Пока другие чествуют вероломных богов, мы должны поддерживать духов. Тем более, земля куда ближе, чем небо: однажды наши слова и мысли просочатся вниз, и духи узнают, что их еще помнят и любят… Пожалуй, готово. Подойди, мальчик.

Ал подскочил к Ноа, с предвкушением вглядываясь в маску. Но тут же восторженный блеск в его глазах сменился разочарованием:

– Лягушка?.. Но я же хотел быть сильным духом из свиты Баронга! Или змеем, чей хвост опоясывает землю. Или хотя бы духом, который приносит богатство. Почему я какая-то лягушка?

– Отчего тебе не нравится? Лягушонок встречается во многих легендах. Хотя бы в той, где он одним глотком выпил всю воду из источника и раздулся, точно гора. Сидел угрюмый, прямо как ты сейчас. Многие животные пытались его рассмешить, но удалось это лишь змее, завязавшейся в узел.

Ал взглянул на Ноа исподлобья и еще больше нахмурился.

– Не капризничай, иначе не пойдешь на праздник, – сказала мама. – Будешь учить буквы до тех пор, пока не сможешь написать слово “Лягушонок” без ошибок даже с закрытыми глазами.

Ал мог бы продолжать настаивать на своем, но что толку? Лишаться праздника не хотелось. А с мамы станется привести угрозу в исполнение: если она что пообещала – точно сделает. Проглотив обиду, Ал нацепил маску и накинул мантию, сшитую из старых простыней и сваренную в зеленой краске.

Ноа между тем принялся рисовать на лице мамы: в этом году она захотела быть духом, способным ненадолго возвращать к жизни мертвецов. Дух этот то представал в образе несравненной красавицы, то примерял отталкивающую, уродливую внешность.

Мама считала себя весьма хорошенькой женщиной, поэтому одну сторону лица оставила нетронутой, а над другой Ноа пришлось потрудиться: он провел линию от середины лба до подбородка, покрыл кожу ярко-красным, пририсовал длинный клык и обвел глаз таким образом, чтобы он казался огромным, выпученным.

Отчего-то мама любила пугающие маски. В прошлом году она тоже была каким-то странным духом: Ал запомнил, как, проснувшись после дневного сна, увидел склонившееся над ним страшное лицо и заорал что есть мочи. Ноа с огромным трудом смог его успокоить, убедить, что это всего лишь краска, и под ней мама осталась прежней. После он несколько раз припоминал Алу тот испуг, заставляя мальчика краснеть и бормотать извинения.

Сам Ноа из года в год предпочитал быть духом солнечного дождя. В его родных краях такое явление случалось нередко: когда солнце светит ослепительно ярко, облака на небе легкие, едва заметные – а дождь льет стеной, как в самый пасмурный день. Промокнуть под таким дождем совсем не страшно: он теплый и, по поверьям, укрепляет здоровье, делает тело сильным и выносливым.

Ал весь извелся, пока Ноа рисовал на лбу солнце, легкие облака – на веках, и длинные капли – на щеках. Не в силах терпеть мальчик высунулся в окно. На улице уже собралась шумная толпа, разряженные и разукрашенные соседи болтали и громко смеялись. Ох, там было, на что посмотреть!

Вздумай какой-нибудь ученый пересчитать всех духов, он точно сошел бы с ума – кажется, от пересчета звезд на небе выйдет куда больше проку. Ведь каждый уголок континента, каждая крошечная деревушка была полна собственных поверий. Во многих местах дедушки и бабушки рассказывали внукам легенды о духах, которые когда-то жили в семьях их далеких предков и чьи перья, когти, кусочки кожи или чешуйки сохранялись и передавались из поколения в поколение. И теперь Алу казалось, словно все эти духи выбрались, наконец, из-под земли.

– Ох, и повеселимся же!

– Вы как хотите, а я дальше Гнёзд ни ногой: слышал, старина Крохаль вынесет свои дивные настойки на ягодах, – долетали до Ала обрывки разговоров.

– Ух дам я тебе! Настойки, видишь ли, захотел! Осмелишься вернуться пьяным – отметелю, мало не покажется!

Толпа продвинулась вперед, новая группа заняла место под окнами: родители и целый выводок детей, которые толкали и щипали друг друга. Самая старшая на вид девочка, прическа которой была сделана в форме гнезда, в ответ на какой-то вопрос мамы воскликнула:

– Давайте в следующем году пойдем на праздник по ту сторону реки? Тилли говорит, там такие красивые костюмы, а еще флаги на центральной площади!

– Да ну, скукота! Там же сплошная знать живет – а они каждый год рядятся в одно и то же: в своих предков-божков. Ты там ни призрака, ни духа не встретишь, – видя, что мать принялась успокаивать сидевшего на руках малыша, девочке ответил папа. Он явно не заморачивался с костюмом: нацепил лохмотья, добавил рисованные морщины к уже имеющимся.

Ал подумал, что этот мужчина наверняка решил притвориться духом-покровителем бездомных и странников, часто ночующих под открытым небом. Один из сыновей поддержал его:

– Ага, ага! А еще там и купить нечего! Все втридорога, даже распоследняя куриная лапка под соусом дороже твоего самого красивого платья. Ну и какой смысл?

– Тебе лишь бы поесть! – обиделась девочка.

Ал хотел было послушать еще, но тут его позвала мама. Обернувшись, он увидел, что они с Ноа уже готовы. Обрадовавшись, мальчик взял их за руки и потянул к выходу.

Они влились в пестрый шумный поток, поздоровались с соседями. “Ах, какой славный лягушонок!”, “Ну премиленький же мальчик”, – ворковали знакомые тетушки, и у Ала отлегло от сердца. В конце концов, побыть сильным духом он еще успеет, впереди же еще так много лет.

Подхваченная толпой троица двинулась по улице. Из открытых окон им махали другие люди, кто еще не успел нарядиться или по каким-либо причинам не мог присоединиться к шествию. Они громко восхищались костюмами, некоторые даже бросали в толпу леденцы. Отпустив мамину руку, Ал поймал несколько конфет и, мигом избавившись от пестрых оберток, засунул в рот.

В Гнёздах шествие из Безликих кварталов смешалось с еще более пестрой и разряженной толпой. Большинство местных жителей надели маски с клювами, прикрепили к прическам и одеждам перья, увешали шеи свистками и подвесками в форме птиц. Такие же маски, перья, свистки, подвески и многое другое можно было купить у торговцев, выстроившихся с переносными палатками, отчего улицы сузились еще сильнее.

Ал жадно рассматривал товары, представляя, как однажды разбогатеет и купит прелестные глиняные фигурки, украсит ими комнату. Маме подарит кольцо с камнем, а еще расшитые золотыми нитями платки. Ноа достанутся перьевые кисточки, а ему самому – засахаренные фрукты на изящных палочках… В какой-то момент – Ал и сам не понял, когда и как это случилось – он обнаружил, что потерял своих спутников. Стоило на секунду разомкнуть ладони, толпа разлучила их, разбросала по разным местам.

Ал долго вертел головой, вглядывался в маски и густо раскрашенные лица – чужие, незнакомые. Разволновавшись, он прошел немного вперед, громко выкрикивая:

– Мама? Ноа?

Несколько человек повернули головы и чуть замедлились, но все же прошли мимо. Ал метнулся назад, к палатке с фигурками, где видел маму и Ноа в последний раз.

Время шло, но никто не приходил. “Нужно вернуться домой, я помню дорогу”, – решил Ал, но быстро понял, что в ближайшие несколько часов сделать это точно не удастся: толпа загустела, словно приготовленная Ноа каша, в которую едва удавалось воткнуть ложку.

– Потерялся, малыш-лягушонок? – раздалось из-за спины.

Обернувшись, Ал увидел высокого человека в птичьей маске. Острый клюв хищно загибался, глаза были так густо замазаны краской, что разглядеть их цвет не представлялось возможным. Наряд состоял из причудливо сшитых между собой лоскутков и накидки из перьев, изображающей крылья.

– Пойдем, помогу отыскать родных, – незнакомец протянул руку, и Ал удивился, что даже она оказалась ненастоящей: от маленькой ладони отходило всего три пальца, очень длинных, с острыми когтями.

Ал осторожно коснулся трехпалой руки, стараясь не испортить ее: подобные вещи наверняка делались на заказ и стоили очень дорого. Мальчик вспомнил, как накануне праздника в карнавальной лавке Ноа долго отсчитывал медяки, хмурясь и беспрестанно вздыхая. Пытался сбить цену, споря с торговцем, что десять монет за простую белую маску – слишком дорого.

Неожиданно когтистая рука крепко сжала пальцы Ала, заставив еще больше удивиться. Не успел он воскликнуть, другая рука обхватила его поперек пояса, потянула вверх.

– Держись, лягушонок, – человек усадил Ала себе на плечи. – Ну как, теперь дальше видно?

– Ага!

Алу показалось, он взлетел почти к самым крышам – настолько высоким был незнакомец. От волос его, жестких и курчавых, исходил странный запах. Втягивая носом воздух, Ал все пытался понять, на что же похож этот запах, но так и не смог подобрать подходящего определения.

Плывя над толпой, Ал все-таки представил себя могущественным духом, отправляющимся на битву: какое бы чудовище ни захотело полакомиться этой землей, ему это не удастся! В какой-то момент Ал даже издал воинственный, угрожающий вопль, но он быстро растворился в гуле.

Прошло еще немного времени, прежде чем Ал ощутил: кто-то пристально смотрит на него. У некоторых людей есть способность остро чувствовать на себе чужие взгляды: для них такой взгляд – словно попавший в ботинок камешек, упавшая за шиворот льдинка.

Повертев головой и отыскав, кто именно на него смотрел, Ал просиял:

– Господин, там, у стены, моя мама! И Ноа!

– Очень хорошо, лягушонок.

Человек спустил Ала с плеч, взял за руку и стал пробираться к указанному месту, расталкивая людей широкими плечами. Но перед тем, как отпустить мальчика, человек в маске птицы вдруг придержал его, наклонился низко-низко, зашептал в самое ухо:

– Лягушонок, хочешь, я напоследок я открою тебе важную тайну?

– Какую?

– На самом деле эпоха сновидений никогда не заканчивалась.

Ал вдруг увидел, как черные глаза в прорезях маски на секунду затянулись полупрозрачной пленкой, словно у настоящей птицы. Потрепав Ала по голове и чуть царапнув когтем край лба, человек отошел, смешался с толпой.

Глава 2. Страшные тайны

Ноа заплетал в косу седые, по плечи, волосы. Его одежда всегда была заляпана краской, краска пропитала и руки – казалось, ни одно мыло на свете не способно вывести пятна с ладоней и пальцев. Еще Ноа имел привычку покусывать кончик кисточки, раздумывая над картиной. Порой во время работы он забывался и тянулся кистью ко рту, пачкал губы и кривился из-за неприятного вкуса.

Алу очень нравилось наблюдать, подмечать такие моменты.

Обычно они вместе уходили из дома на целый день. Ноа нес мольберт, холсты и готовые картины на продажу, Ал обеими руками прижимал к груди чемоданчик с красками, палитрой, набором кистей и банкой воды. Ноша была тяжела для ребенка, и Ноа предлагал помощь, но Ал упрямо отказывался. Ему нравилось ощущать себя почти взрослым, причастным к важному делу.

Старик и мальчик вместе подыскивали живописное место в одном из кварталов, а в пору цветения даже наведывались на правый берег, в великолепные яблоневые, вишневые и сиреневые сады. Иногда выезжали в пригород, чтобы изобразить мельницы с огромными, в полнеба крыльями.

Помимо пейзажей Ноа рисовал на заказ. Удивительно, но чаще всего его звали в Гнёзда: помешанность местных жителей на птицах достигала невероятных масштабов, в каждой семье вели альбомы с портретами пернатых любимиц. Еще у Ноа заказывали портреты детей, возлюбленных и старших родственников. Ну и совсем редко – Ал мог вспомнить всего три случая – старика приглашали в зажиточные дома расписывать стены и потолок.

Создание картины – работа кропотливая. Ноа мог целый день сидеть перед мольбертом почти неподвижно, только грудь под поношенным сюртуком едва заметно вздымалась и опадала, да рука с кистью порхала от холста к палитре. Удивительно, но маленькому Алу не было скучно проводить так время. Когда он уставал следить за Ноа, складывая его мельчайшие жесты в невидимую копилку, то кормил голубей и воробьев, выводил буквы в самодельных прописях или палочкой по земле, помогал размачивать краски, менял грязную воду или вовсе отправлялся в ближайшую лавку за лепешками.

Прохожие любили останавливаться за спиной Ноа и наблюдать, как продвигается работа. “Эй, не мешай! Коли покупать картину не собираешься, так и вали отсюда!” – обычно другие художники сердились, но Ноа никогда подобного не говорил. Даже если находились непрошеные советчики или критики, прочь их не гнал.

Лишь раз старик попросил прохожего оставить его в покое. Тогда зима, притесняемая весной со всех сторон, стремительно отступала, ветер перестал колоться, а солнце рассыпало по щекам горожан веснушки. Каналы вышли из берегов, вода текла по улицам. Таявший снег капал с карнизов и фонарных столбов; здания, мостики и прохожие отражались в огромных лужах.

Ал разглядывал отражения и воображал, что видит другой мир – в точности как здешний, с теми же кварталами, каналами и домами – и все же немного другой. Там иномирный Ал живет в просторном светлом доме, в отдельной комнате, наполненной стопками книг до потолка. У Ноа – собственная мастерская с дорогими красками. Ну а мама… Там маме не приходится много работать, она чаще улыбается и распускает волосы, надевает красивые платья. И почти никогда не ругается.

Ал печально вздохнул. Вдруг над головой раздался приятный голос:

– Малыш, ты что-то уронил в лужу? Хочешь, помогу поднять?