Хранители времени: Сельва

© Ирис Ева, 2025

ISBN 978-5-0068-0974-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Хранители времени: Сельва»

Глава 1: Время будущего (2070)

В 2070 году Мир был чистым, управляемым, точным – и пугающе безликим. Все работало, как часы, но в этом идеальном механизме почти не осталось места для индивидуальности, спонтанности, ошибок и… души. Флоренция напоминала футуристический сон – город, подвешенный между эпохами, в равной степени принадлежащий и прошлому, и непредсказуемому завтрашнему дню. Древние каменные дворцы с терракотовыми крышами мирно соседствовали с прозрачными башнями из стекла и углеродного волокна, отражавшими солнце тысячью переливов – световой акварелью, меняющейся с каждым часом. Но подлинная революция скрывалась не в пейзаже, а в том, как изменилась сама жизнь. Флоренция стала вертикальным городом, слоистым, как слоёный пирог: улицы, террасы, платформы и жилые кластеры громоздились один над другим, словно вытянутые ввысь кварталы. Люди передвигались в воздухе – в бесшумных аэромобилях, скользящих над крышами, – и общались уже не словами, а мыслями: нейронные импланты стерли границы между сознаниями, сделав старые телефоны и компьютеры музейными экспонатами. Город был пронизан технологиями – повсюду, до последнего закоулка. Они не оставляли ни мгновения тишины, ни капли уединения. Даже дыхание здесь казалось синхронизированным с ритмом машин. Сара, Марко и Лука – трое друзей, выросших на крышах, мостах и уровнях новой Флоренции – знали этот город как свои пять пальцев. Они были детьми эпохи высоких технологий, у них было всё, о чём мечтают молодые: свобода, комфорт, доступ к любому знанию и бесконечным развлечениям. Но под этой гладкой оболочкой внутри каждого из них медленно росло беспокойство – чувство, которому не находилось названия даже в самых продвинутых базах данных. Сара родилась в неофициальной арт-коммуне, в которой её мать пыталась сохранить идеи прошлого: настоящую живопись, живую музыку, человеческие эмоции. Но такие проекты долго не жили. Сару изъяли в шесть лет – «для стабильности» – и отправили на госвоспитание. Государственное воспитание – система, где детей обучали строго по стандарту: рационально мыслить, контролировать эмоции, подчиняться алгоритмам. Личных историй быть не должно – только функция. Дружбы – по расписанию. Искусство – в цифре. Всё для гармонии. Всё – одинаково. Она рано начала интересоваться психологией, искусством и старыми философскими системами, запрещёнными к изучению без разрешения. Она мечтала понять: что делает человека человеком?

Марко – сын учёных. Его родители работали в Институте временных технологий, и в доме всегда звучали разговоры о хроно-петлях, квантовом сжатии и теории расплывчатых реальностей. Воспитывался строго, рационально, без излишеств. Он с детства знал, что станет частью научной элиты. Эмоции он считал слабостью. Но втайне завидовал тем, кто умел чувствовать. Его родители были поглощены проектами, и мальчика сдали в «Сферу», один из центральных воспитательных комплексов. Его мир был точен, холоден и выстроен по сетке графиков.

Лука – оказался там позднее. Его бабушка – редкость – пела ему колыбельные, рассказывала сказки, хранила бумажные книги. От неё он унаследовал страсть к музыке. Он играл на гологитаре, изучал старинные ноты, пытался «воспроизвести» утраченные мелодии. Но в один день пришли люди в форме и сказали, что «семейная среда нестабильна». С тех пор он хранил в себе звуки прошлого и мечтал услышать живую, настоящую музыку. Не в виртуале. Не через нейросеть. А прямо здесь – среди людей. Несмотря на разное происхождение, всех троих объединила одна система – и одна тоска: по свободе. По настоящему.

Сара шагала по Виа деи Кальцайуоли, не глядя по сторонам, словно рассекая толпу невидимым полем отчуждённости. Люди вокруг сновали в ритме мегаполиса – почти у всех на глазах были очки дополненной реальности, через которые реальный мир был покрыт цифровым слоем данных, графики и рекламы. Улицы были переполнены, но в этом цифровом потоке царило одиночество. Мимо пронёсся юноша, и в её сознание всплыло уведомление – мысленное приглашение на очередное виртуальное мероприятие. Сара не обратила внимания. Подобные поверхностные контакты вызывали у неё лишь усталость. Что-то в ней сопротивлялось этой тотальной связанности, в которой не оставалось ни тишины, ни правды. Рядом шли Марко и Лука, погружённые в свои персональные реальности. Марко – в разгаре космической битвы, где он был капитаном межзвёздного крейсера, сражавшимся за выживание человечества. Его глаза дергались в такт импульсам нейроинтерфейса, но губы были недвижимы. Лука же, почти полностью отключённый от внешнего мира, слушал концерт виртуальной певицы – голос, идеальный до неестественности, звучал прямо в его голове. Он улыбался, но это была механическая улыбка – воспроизведённая эмоция. Всё, что окружало их, было тщательно выверено, оптимизировано, предсказуемо. Это была реальность без боли – и без подлинности. В ней не оставалось места для риска. Ни одного шанса на чудо. Сара неожиданно остановилась. Её взгляд зацепился за сцену, слишком простой, чтобы быть цифровой: человек неспешно выгуливал собаку – настоящую, на поводке, без дронов-наблюдателей, без биотрекеров. Пёс нюхал землю, зарывался носом в траву, а его хозяин просто шёл рядом, не глядя в воздух, не прокручивая в уме сообщения. Эта картина врезалась в сознание Сары, как нечто неправильное – или наоборот, единственно правильное. На мгновение ей показалось, что это воспоминание. Что-то забытое, но важное. – А что, если бы мир был другим? – мелькнуло у неё в голове. В тот же миг слабый импульс прошёл через нейроимплант – почти незаметный, как лёгкое покалывание в виске. Она вздрогнула. Система отметила нестабильность мысли. Отклонение: Рефлексия вне нормативного диапазона.

Инициировать мягкую коррекцию?

[Отложить] [Подтвердить автоматическую адаптацию] Но вмешательство не последовало – пока что. Система словно наблюдала, решая, насколько тревожны эти мысли. Мысль прервала голос Луки: – Ребята… а может, вырвемся за город? Честно, у меня ощущение, будто я задыхаюсь от всей этой технологии. – Он убавил звук в голове, его взгляд стал рассеянным. – Я давно не чувствовал, как пахнет воздух. Технологии обволакивали их как вторая кожа. Они были везде – и никуда не отпускали. Марко, облокотившись на металлические перила моста, смотрел вниз, на темную воду Арно, по поверхности которой плыли световые отблески от экранов и неоновых надписей. – Я больше не могу, – выдохнул он. – Хотите сделать что-то реальное? Я не про «симуляцию на базе физического опыта». Я про то, чего нельзя воссоздать. Что-то, что… случается само по себе. И вновь в мозге что-то едва ощутимо щёлкнуло. Это была не боль, не звук – скорее, внутренняя дрожь. Система анализировала не слова, а структуру эмоции, глубину желания.

Регистрируется групповая мыслеотклоняющая активность.

Контекст: сомнение в эффективности технологической среды.

Ключевые фразы: «реальность», «без всего этого», «не воссоздать»

Степень риска: низкая, но повышающаяся. Рекомендуемое действие: наблюдение. Сара перевела взгляд на горизонт, где высокие уровни мегаполиса исчезали в пыльной дымке. Её голос прозвучал неожиданно тихо: – Я бы хотела увидеть, какой была бы жизнь без всего этого. Без мгновенных откликов, без имитаций, без перехвата мыслей. Мир, который нельзя оптимизировать. Где каждое мгновение не под контролем алгоритма. На фоне города, в глубине системных узлов, зажглись сигнальные флажки. Они не знали, что их поиски реальности уже были записаны, размечены и запущены в процесс оценки. Но они чувствовали.

И потому – замолчали.

Каждое утро ребята просыпались под мягкий звук будильника, встроенного прямо в их сознание. Он не звенел и не вибрировал – он просто проявлялся, как ласковое прикосновение света внутри головы, сопровождаемое теплыми сообщениями: Доброе утро, Сара. Уровень стресса – минимальный. Пульс стабилен. Сегодня запланированы: виртуальная лекция по «Эволюции абстрактной эстетики», встреча с куратором восприятия и медитативная сессия в VR-саду. Она открывала глаза, и потолок её квартиры – полупрозрачный купол – начинал проецировать мягкое небо с облаками, которые никогда не менялись без запроса. Идеальный день. Ещё один. По соседству, в соседнем уровне жилого блока, Лука лежал в постели, всё ещё прислушиваясь к затухающему эху концерта, который он слышал ночью. Голос певицы всё ещё звенел внутри, но он знал – это просто отголосок последней загрузки. Эмоция, имитированная системой. И всё же… внутри него зрела тоска. По ошибкам. По нестройным голосам. По настоящей сцене, где можно было сорваться, где публика могла освистать – или влюбиться в тебя. Марко уже сидел на своей террасе, над которой пролетали аэрокары, а в небе мерцали маршруты цифровых потоков. Его глаза были открыты, но мысли – далеко. Он начал читать старые журналы, запрещённые архивы – материалы, которые система считала «исторически непригодными». Там говорилось о вещах, которых теперь не было: одиночество, случайные встречи, мужество быть непонятым. В то утро их мысли медленно начали сближаться – даже без активной связи. Сара первой послала мысленный импульс – как вопрос без слов: – А если мы просто… выключим всё? На один день. Только мы трое. Ни систем, ни имплантов, ни надзора.

Ответ Луки пришёл мгновенно, как вспышка радости: – Я за. Честно. Я почти забыл, как звучит тишина. Марко не ответил сразу. Но в его голове уже формировался план – не игра, не бунт. Настоящее решение. Выйти за пределы. – Есть одно место, – наконец сказал он, – оно не на карте. Туда почти никто не ходит. Старый биокупол, давно заброшенный. За третьим уровнем. В этот момент в их импланты пробрался новый сигнал. Не навязчивый, но странно отчётливый. Он отличался от привычных уведомлений – в нём не было приветствия, не было «тональности». Просто фраза: «Зафиксирована нестабильность ментального кластера. Инициирована фоновая адаптация.» Мысль обожгла троих одновременно. Как вспышка. Без слов они поняли: их уже заметили.

Хотя дни и не были скучными, всё происходящее казалось повторяющимся.

Сара никак не могла избавиться от ощущения пустоты. А вдруг это всё – вовсе не настоящая жизнь? – думала она.

А что если технологии отнимают у нас самое важное? В самом сердце Флоренции, среди зеркальных фасадов и мягко пульсирующих потоков дополненной реальности, трое друзей – Сара, Марко и Лука – шли, будто размытая тень старого времени, чуждая этим идеально отлаженным улицам. Они чувствовали всё сильнее: между тем, что их окружает, и тем, о чём они когда-то читали в книгах или видели в старых фильмах, лежала глубокая, почти непреодолимая пропасть. Когда Марко упомянул о месте за третьим уровнем, они не колебались. Всё внутри подсказывало: если и есть шанс выбраться из замкнутого кольца навязанной реальности – он там. Они шли пешком – специально отключив гравитакси и даже подавив навигационные подсказки. Впервые за долгое время они позволили себе немного заблудиться. По пути цифровые проекции сменялись всё реже, стены становились шероховатыми, асфальт под ногами – неровным. Район был заброшен, обветшалый, забытый системой, как ошибка в идеально написанном коде. На одном из закоулков, где старая улица терялась в тени разрушенного жилого модуля, они увидели бар. Почти неосвещённый, без голограмм, без вывесок. Просто дверь. Настоящая. Внутри было тихо. Ни импульсных столов, ни проекций. Только слабый запах кофе и тёплый свет. У дальней стойки сидел пожилой мужчина. Он медленно потягивал кофе из чашки – фарфоровой, с трещинкой по краю. Его глаза были полны воспоминаний, а руки слегка дрожали, будто каждое движение вытягивало из него нити прошлого, которое он так отчаянно старался удержать. Они замерли у входа. – Это… – прошептала Сара, – это место не на карте.

Мужчина поднял глаза. Их взгляды встретились. – Редко кто находит дорогу сюда, – сказал он. Голос был хрипловатым, но живым, и в нём было что-то, чего они давно не слышали: человечность. Лука смотрел на него с любопытством – мужчина выглядел неряшливо, с белыми, слегка взъерошенными волосами, одетый в поношенный плащ, который явно пережил не одно десятилетие. – Эй, здравствуйте, – сказал Лука, подходя ближе. – У вас вид, как будто вы из другой эпохи. Мужчина улыбнулся. Улыбка была усталой, но тёплой, словно воспоминание, которое он носил в себе слишком долго. – Дело не только во внешности, – ответил он спокойным, глубоким голосом. – Я действительно из другой эпохи. Сара подошла ближе, её настороженность сменилась интересом. Что-то в его голосе звучало иначе – безмятежно, но с болью. – Что вы имеете в виду? – спросила она, чувствуя, что в этом человеке скрывается что-то необычное, почти забытое. Мужчина медленно перевёл взгляд с одного на другого. Он словно взвешивал их внутренне, считывал не внешность – мысли, намерения. Некоторое время он молчал. В баре повисла тишина, нарушаемая только лёгким потрескиванием кофемашины и слабым шумом улицы за дверью. – Вы, ребята, живёте в идеальном мире, – сказал он наконец. – Но этот мир – иллюзия. Вы так тесно связаны со всем и со всеми, что даже не замечаете, как потеряли нечто фундаментальное. Сара и её друзья переглянулись – не потому что не поняли, а потому что слишком хорошо почувствовали смысл его слов. – Что вы хотите этим сказать? – спросил Марко, опершись о стойку, глядя мужчине прямо в глаза. Мужчина тяжело вздохнул. Взгляд его стал рассеянным, почти болезненно задумчивым. Он поставил чашку, обвёл взглядом комнату, как будто проверял, осталась ли в этом мире тишина. И наконец, медленно заговорил. – Я родился в 1960 году, – начал мужчина, медленно, будто каждое слово вытекало из боли. – Когда мне было два, случилась трагедия, навсегда изменившая мою семью. Моя мать потеряла ребёнка. Его… у неё отняли. Он сделал паузу. Тишина сгустилась. – Её мир рухнул. Она не справилась с болью. В 1971 году она… решила уйти. Из жизни. Ребята застыли в молчании, словно в помещении стало холоднее. – Но… при чём здесь вы? – с трудом спросила Сара, чувствуя, как где-то в груди разрастается странная тяжесть. – Эта женщина… моя мать, – продолжил он, глядя в пол. – Думала, что всё потеряно. Что для неё не осталось ничего. Но судьба распорядилась иначе. Я выжил. Он поднял глаза – в них дрожала не слеза, а воспоминание, прожитое слишком остро. – Моя мать, женщина, которая любила меня… она так и не узнала, что я жив. Если бы у неё была хоть тень надежды… если бы она знала – возможно, она не сделала бы этот шаг. Он замолчал. В кафе было слышно, как тикают настоящие, механические часы. – Вот почему я попрошу вас об одном, – сказал он наконец. Ребята смотрели на него напряжённо. Они ещё не понимали до конца, куда он ведёт, но чувствовали – за этим стоит нечто важное. – Найдите мою мать, – произнёс он. – Скажите ей, что я выжил. Что моя жизнь состоялась. Что она не зря боролась. Скажите ей, что никогда не поздно надеяться. – Но… – Марко растерялся. – Как мы можем найти человека, который, по идее, давно умер? Мужчина кивнул, как будто ожидал этот вопрос. – Я не прошу вас путешествовать в будущее, – произнёс он тихо. – Я прошу вас вернуться в прошлое. Тишина стала оглушающей. – Я хочу, чтобы вы отправились в 1970 год. В моё детство. В город Фазано, на юге Италии. Там жила она. Если вы сможете поговорить с ней, сказать, что я жив – возможно, она найдёт в себе силы жить. Сара и её друзья не сразу нашли слова. Им казалось, что кто-то только что раздвинул границы реальности, за которыми начиналось нечто гораздо большее. – Но как мы это сделаем? – наконец прошептала Сара. – Мы ведь… не можем просто взять и… вернуться? Мужчина улыбнулся. На этот раз – мягко, по-доброму. – Я могу помочь вам. Но предупреждаю: это будет нелегко. Это не просто путешествие во времени. Это – путешествие в человеческую душу. В боль, в любовь, в надежду. Он встал. Его чашка осталась на стойке, наполовину полной.

– Найдите мою мать. Найдите то, что она потеряла. И, может быть… вы найдёте что-то и для себя. Мужчина медленно протянул руку к своей сумке, стоящей рядом, и достал из неё небольшой чёрный футляр. Он открыл его, и внутри блеснули три тонких браслета – из матового металла, похожего на титан, но с мягким внутренним свечением. – Это не украшения, – произнёс он, глядя на каждого из них по очереди. – Это ваш путь назад. Он протянул браслеты друзьям. – Пока они выглядят как обычные устройства. Но в них встроен временной маяк, связанный с вашим нейроимплантом. Когда вы выполните свою миссию – браслеты активируются. Это произойдёт не сразу. Но вы почувствуете: лёгкое тепло, пульсацию… как будто само время зовёт вас домой. Это будет означать, что вы можете вернуться. Сара осторожно взяла браслет, почувствовав, как он чуть дрогнул в её ладони. Он был лёгким, почти невесомым, но в нём ощущалась странная энергия. – А если мы не справимся? – спросил Лука, не отрывая взгляда от устройства. Мужчина ненадолго замолчал. – Тогда они останутся с вами. Без активации. И вы… останетесь там. В 1970-м. Это будет ваш выбор. Или ваша судьба. Мужчина встал, его движения были медленными, но точными, словно он точно знал, куда идти. Он жестом пригласил их следовать за собой. За баром, за полузаросшей аркой, скрывалась узкая дорожка, ведущая к заброшенному участку, затерянному между стенами старых зданий. Там, среди дикого плюща и покосившихся оград, возвышался огромный камень, похожий на скалу. У его подножия зияло отверстие – словно природный грот, странно симметричный, как будто кто-то однажды создал его с особой целью. Старик остановился и повернулся к ним. Сара вдруг шагнула вперёд. – Простите, – сказала она. – Мы так и не спросили… Кто вы? Как вас зовут? Мужчина посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде была тишина прожитых лет, боль утрат и редкое – почти вымершее – тепло. – Моё имя Орацио, – произнёс он мягко. – Я… сын Джованны. Он сделал паузу, позволяя весу этих слов осесть в их сознании.

– В том мире, из которого вы скоро уйдёте, мне сто десять лет. Я прожил долгую жизнь. Но часть меня навсегда осталась в том далёком году – в 1970-м. И если вы сможете вернуть надежду моей матери, вы вернёте её и мне. С этими словами он подошёл к камню. Провёл рукой по воздуху перед отверстием – и в ту же секунду в глубине грота вспыхнул свет. Пространство исказилось, сверкая, будто воздух стал жидким, и в камне открылся портал – живой, сияющий, пульсирующий временем. – Входите, – сказал Орацио. – Вы окажетесь в 1970 году, в той Апулии, которую я помню. Найдите Джованну. Скажите ей, что я выжил. И… что её любовь не была напрасной. Только помните: изменять прошлое – всегда риск. Не всё вы сможете исправить. Но иногда – достаточно всего одного слова. Сара, Марко и Лука переглянулись. Никто не говорил вслух, но в каждом была та же самая мысль: они не могли отступить. Сара первой шагнула вперёд. Свет портала отразился в её глазах. За ней, немного медля, последовали Марко и Лука. Прежде чем исчезнуть в свете, Лука обернулся – и увидел, как Орацио стоял в тени, будто охранял границу двух миров. И вот – яркая вспышка. Жар, лёгкое головокружение, словно ветер пронёсся сквозь сознание. Пространство исчезло. Мир 2070 года остался позади. Они оказались в другом времени.

Глава 2: Чужие в 1970-м

Когда портал закрылся за ними почти нереальной тишиной, Сара, Марко и Лука очутились… в знакомом, но до странности чужом месте. Это всё ещё была Флоренция – та же площадь, тот же мост через Арно, те же фасады домов с вековой кладкой. Но что-то было иначе. Небо стало более плотным, почти осязаемым. Солнце пекло по-настоящему, не фильтруясь через прозрачные покрытия небоскрёбов и климатических систем. Воздух больше не был стерильным: он пах пылью, выпечкой, перегретыми булыжниками, бензином. Мимо проехала машина – настоящая, грохочущая FIAT с хромированным бампером. За ней – Vespa с парой подростков в ярких рубашках. Всё было… физическим. Материальным. – Мы всё ещё во Флоренции… – пробормотал Марко, с трудом узнавая город. – Но это не наш город. – Это их город, – сказала Сара, осматривая улицу. – 1970 год. То же место, но другое время. Смотри – ни одной антенны, ни одной панели на крышах. Они выглядели почти как местные, но только почти: их одежда – хоть и адаптированная к ретро-стилю – была слишком аккуратной, ткань слишком плотной и незнакомой для тех лет. Волосы ухожены, лица чистые, а в глазах – растерянность, которая выдавала их с головой. На соседней улице разворачивалась какая-то сцена: люди таскали световую аппаратуру, устанавливали треноги, кто-то хлопал хлопушкой. Плёнка. Это была киносъёмка. Группа артистов в костюмах 1940-х оживлённо обсуждала сцену. Рядом – режиссёр с сигаретой, машущий руками. …Они шли по узкой улочке, когда из переулка выбежал мужчина в рубашке с закатанными рукавами и с сигаретой в зубах. За его спиной виднелись свёрнутые тросы, камера на треноге и шумная группа в костюмах. – Эй! – крикнул он, подбегая ближе. – Вы кто такие? Из какой труппы? Вы странно одеты… Это какой фильм? Сара, не моргнув глазом, быстро улыбнулась: — Фантастика, – сказала она. – Фильм о будущем. Мужчина прищурился, втянул дым и кивнул с интересом: – О, ну ясно. Сейчас все снимают что-то странное. Вы, значит, не из нашей группы?

– Нет, – подключился Марко. – Мы из… американской труппы. Нас ждут в Апулии. В Фазано. – В Фазано? Серьёзно? Это ж где оливковые рощи, каменные хаты и пастухи на ослах? Прекрасное место. Вы, значит, по старинке, с натурой работаете? Сара кивнула, стараясь выглядеть уверенно. – Да, только натура. Минимум декораций. Мужчина усмехнулся, теперь уже совершенно без подозрений. – Ну, тогда удачи вам, фантасты. Хотите – я скажу, где вокзал? До Апулии путь не близкий. Но вы молодцы, что через Флоренцию идёте, город вдохновляет. Он нацарапал им схему в блокноте и объяснил дорогу до вокзала «Санта-Мария-Новелла». – У вас ещё есть шанс успеть на поезд в 10:45. Но поторопитесь. Там такие составы – как из вашего фильма, только в плохом смысле, – подмигнул он и снова скрылся в гудящей съёмочной группе. – Спасибо, – сказала Сара. – И… удачи со съёмками. – Удачи вам, американцы! – рассмеялся мужчина и вернулся к съёмочной площадке. Они двинулись по улице. На ходу обсуждали увиденное: – Нас приняли за киношников, – прошептал Лука. – Это лучше, чем быть принятыми за сумасшедших. – Или за шпионов, – добавил Марко. – Нам повезло.

Когда им объяснили, где находится вокзал, ребята направились в сторону центра города. Они прошли по узким улочкам, где пробивался утренний свет, отражаясь в витринах старомодных кафе и булочных. Вдалеке, за кипарисами, уже вырисовывался массивный фасад базилики Санта-Мария-Новелла – такой, какой она была до всех модернизаций XXII века. Сара остановилась, поражённая. – Вот она… Настоящая, – прошептала она. – Без голограмм, без навесных конструкций, без металлической рамы над куполом. В их 2070-м базилика Санта-Мария-Новелла всё ещё стояла – но уже как интерактивный музей, в котором фасад был покрыт защитным прозрачным куполом, а внутрь пускали только по записи. Фрески заменили цифровыми проекциями, и каждый шаг сопровождался комментариями ИИ. Сейчас же, в 1970 году, она стояла живая, будто немного выцветшая от времени, но настоящая. Камень её фасада тёплый от солнца, запах старой кладки и цветов из соседнего сада долетал с лёгким ветерком. Люди сидели на ступенях, кормили голубей, кто-то раскладывал газеты, и всё это было настолько настоящим, что у ребят перехватило дыхание. Справа от базилики – вокзал Santa Maria Novella, оживлённый, строгий, с широкой лестницей, по которой шли спешащие люди с чемоданами, сумками, даже деревянными ящиками. Они вошли внутрь, удивляясь отсутствию экранов и автоматов. Вместо них – большие механические табло с переворачивающимися буквами, запах кофе из старого бара, приглушённый гул голосов и шагов. У кассы им вежливо объяснили маршрут: Флоренция → Рим → Бари → Фазано. Всё было вполне выполнимо, но занимало целый день. – До Рима первый экспресс уходит через десять минут, – сказал кассир. – Платформа 4. Успеете, если побежите.

Вагоны были тяжёлые, металлические, с деревянными сиденьями и полками. Люди сновали по коридору – у кого корзинки с фруктами, у кого чемоданы, у кого – дети. Мужчины в костюмах с помятыми галстуками, женщины с пышными прическами, некоторые – в платках, словно только что с рынка. Проводник в строгой униформе с золотыми пуговицами проверил их билеты, бросив странный взгляд на одежду ребят. Сара, Марко и Лука выглядели слишком «театрально» для 70-х – в удобной, но явно нестандартной одежде. Но слово «кино» уже объясняло многое. Они заняли места у окна. Стук колёс заглушил разговоры, и поезд поехал. Марко прислушивался к скрипу вагонов, будто впервые слышал звук, не сгенерированный динамиком. Лука наблюдал за пожилой парой напротив – они спорили громко и одновременно нежно. Он никогда раньше не видел настоящую бытовую ссору без драматизации, без фильтра. А Сара уставилась в окно. За стеклом проносились зелёные поля, холмы с виноградниками, старые тракторы, фермеры, махавшие поезду. Всё было неприглаженным, неструктурированным, настоящим. – Так вот как жили наши предки… – сказала Сара, словно сама себе. – Ты говорила, твоя прабабушка была из Апулии? – спросил Лука, не отрывая взгляда от пейзажа. Сара кивнула. – Да. Кажется, из какого-то прибрежного городка. Родила двоих детей, потом перебрались в Тоскану. А почему? Лука усмехнулся: – Потому что мой прадед – тоже из Апулии. Интересно, как много людей в 2070 году думают, что их корни отсюда? Марко рассмеялся: – Похоже, это путешествие – не только ради Джованны. Они замолчали. За окном тянулась Италия 1970-х – немного запылённая, шумная, яркая и настоящая. Они действительно оказались в круговороте жизни – нерациональной, неуправляемой, но живой. А впереди – Рим. Поезд до Рима прибыл с характерным скрипом тормозов и резким вздохом пара, оставляя после себя запах железа и пыли. Сара, Лука и Марко сошли на перрон вокзала Термини – главного транспортного узла Италии. Они сразу оказались в гуле настоящей жизни: громкоговорители объявляли поезда на север и юг страны, спешащие люди в летней одежде толкались, волокли сумки, окликали такси. Солнце било в стеклянный фасад вокзала, освещая зал с расписаниями и старомодными кассами, за которыми скучали кассиры. Марко посмотрел на часы – до их поезда на Бари оставалось чуть больше двух часов. – Можем немного осмотреться? – предложил он. – Мы же в Риме. Настоящем, шумном, жарком Риме семидесятых. Рядом на стоянке туристических автобусов гид в белоснежной рубашке собирал группу.