20 лет теней

© Ирис Ева, 2025

ISBN 978-5-0067-3054-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Двадцать лет теней

«Иногда прошлое не хоронит мёртвых.

Оно лишь ждёт, когда мы снова откроем дверь.»

Глава 1 «Праздник с послевкусием»

Вечер опускался на Роузвуд-Хайтс, окрашивая пригороды в медный свет. Солнечные блики лениво скользили по стеклам домов, по аккуратно подстриженным газонам и белым штакетникам, превращая улицу в иллюстрацию к открытке – почти слишком идеальной, чтобы быть настоящей. На углу Уиллоу-лейн, в двухэтажном доме с веранды, заросшей плющом, Джозеф Рейнольдс стоял у окна своего кабинета с чашкой остывшего кофе. Его взгляд блуждал по знакомому пейзажу, цепляясь за каждую деталь: за то, как Дэвид Паркер упрямо поливал клумбу с розами, хотя солнце уже почти скрылось; за то, как Адам Купер неспешно простукивал доски старого забора, точно проверяя прочность всей своей жизни; за Оливию, его жену, увлечённо разглядывающую рекламную листовку – может быть, выбирала подарок для кого-то, кого уже давно никто не поздравлял. Роузвуд-Хайтс жил, как всегда, – размеренно, почти сонно. Но Джозефу не удавалось почувствовать умиротворение, каким обычно дышали эти вечера. Под ложечкой ныло знакомое чувство – не боль, но холодный, осторожный укол. Джозеф, обаятельный и обычно разговорчивый, сегодня выглядел усталым: отодвигал телефон, но через минуту снова брал его в руки. – Пап, в кухне больше нет печенья! – раздражённо донёсся голос Алекса, шестнадцатилетнего сына, из глубины дома. Джозеф машинально улыбнулся и покачал головой:

– Подожди маму. Может, она приготовила что-то получше. Как будто по сценарию, в коридоре появилась София – с подносом, на котором аккуратно выложены ещё тёплые печенья с крошками шоколада. Она заглянула в кабинет, задержалась у дверного косяка. – Я как раз проверяла кладовку, – сказала она спокойно, но её взгляд искал что-то в лице мужа. София – безукоризненно одетая хозяйка, контролирующая каждую мелочь. Она поправляла кристально чистые бокалы, время от времени бросая тревожные взгляды на мужа. – Ты сегодня какой-то… замкнутый. Что-то на работе? Он слегка пожал плечами, отпил остывший кофе. В его движениях было спокойствие – натренированное, как у врача, сообщающего плохие новости так, будто это обыденность. – Просто устал, – сказал он, стараясь говорить мягко. Он не сказал ей о звонке. Среди шума и фоновых помех вдруг прорезался чужой голос – низкий, почти шепот:

– Двадцать лет прошло. Но «двадцатое» не похоронено. Оно ждёт. Это были не просто слова. Это была угроза. Или напоминание. Или… начало чего-то нового. София ещё несколько секунд стояла в дверях, будто надеясь, что он скажет что-то ещё. Но Джозеф отвернулся к окну. А на улице, тем временем, небо потемнело, и тени между домами стали гуще. Именно в такие вечера Роузвуд-Хайтс казался особенно тихим. Слишком тихим. Почти как в ту ночь – двадцать лет назад. Он вышел на крыльцо, притянувшись к голосам, что доносились с соседнего двора. Дэвид Паркер махнул рукой и что-то весело крикнул, а рядом с ним стоял Адам Купер, по привычке опираясь на мотыгу, как будто для опоры в разговоре, а не в работе. Казалось бы – обычная сцена дружеского приветствия, не разыгранная уже десятки раз на этих улицах. Но на этот раз Джозеф почувствовал в этом странную натянутость, едва уловимое несоответствие. Неподалёку стояла Эмма, жена Дэвида. Она будто бы просто наблюдала за мужем, но её руки были крепко сцеплены перед собой, а глаза выискивали в лице супруга что-то… подтверждение или опровержение тревоги, с которой она, видимо, просыпалась каждое утро. – Дорогой, ты в порядке? – её голос прозвучал негромко, но Джозеф уловил в нём то же, что чувствовал и сам: напряжение, спрятанное под маской заботы. Дэвид кивнул, не глядя на жену. Его движение было слишком быстрым, как будто он хотел избежать дальнейших вопросов. Джозефу не нужно было слов – он заметил эту тень. Её сложно было описать: нечто, что в последнее время витало над каждым из них, как плёнка пыли на старой фотографии, проявляющей давно забытые детали. Тем временем Оливия пересекла двор и подошла к Софии, держа в руках тот самый рекламный буклет, будто ища опоры в поверхностных разговорах. – Я думала о чём-то особенном, – пробормотала она, беззвучно перелистывая страницы. – Но никак не могу определиться. Её улыбка была ровной, как поверхность озера без ветра, – и потому тревожной. Казалось, сама идея приближающегося дня рождения вызывала в ней лёгкое отвращение, которое она прятала под заботливо отрепетированной светскостью. София склоняла голову над листовкой, кивая, улыбаясь, соглашаясь. Но её глаза то и дело возвращались к Джозефу – как будто искали в его лице ответ на вопрос, который она не осмеливалась задать себе. Он знал эту улыбку: она была не для других. Она была щитом. Тонким, как бумага, и таким же хрупким. На первый взгляд всё выглядело мирно. Обычный вечер. Обычные соседи. Даже лёгкий смех Адама, перекатывающийся через забор, мог бы ввести в заблуждение любого постороннего. Но Джозеф уловил взгляд – короткий, точный, как укол иглы. Оливия мельком посмотрела на него, и в этом взгляде не было ни приветствия, ни иронии. Только вина. И воспоминание. Он отвёл глаза. Он любил Софию. Любил её с тех пор, как они лежали на траве в кампусе, юные, наивные, мечтая о детях, доме, жизни, не подозревая, что всё это может рухнуть в один вечер – из-за одного решения, одной ошибки. С тех пор прошло двадцать лет. И вот они – взрослые, успешные, респектабельные. Только что-то в их голосах, в позах, во взглядах всё чаще напоминало: прошлое не ушло. Оно лишь выжидало, спрятанное в тени садов, в паузах между разговорами, в недосказанных фразах, будто бы случайных. И теперь, после того звонка, Джозеф знал: оно возвращается. Он снова мысленно вернулся к старой фотографии, спрятанной в нижнем ящике его кабинета. Снимок сделан летом 2000-го, на даче у Софии за городом, где они отмечали ее день рождения. На переднем плане – двадцатилетние Джозеф и София: он в свободной джинсовой рубахе, с чуть длинными светло-русыми волосами, зачесанными назад; она в лёгком хлопковом сарафане с мелким цветочным узором, солнце оставило золотистые блики в её каштановых кудрях. Оба – смеющиеся, беззаботные, с той широкой, открытой улыбкой, которая бывает только в начале взрослой жизни. Кругом – друзья: Дэвид в футболке группы R.E.M., пытающийся удержать на плечах гитару; Адам в клетчатой рубашке, держащий пластиковый стакан лимонада. На заднем плане – женская фигура в длинном летнем платье; лицо отчасти скрыто ракурсом и светом, так что видны лишь пряди тёмных волос и тонкий обрис профильной улыбки. Под фото – аккуратная подпись выцветшими чернилами: «20 августа 2000». Ни один из них не любил говорить об этой фотографии. Теперь же эта дата билась в висках, тревожа всех, кто оказался в объективе. Джозефу иногда казалось, что если поднести снимок к свету, то в полуобрезанном лице той девушки проявится что-то ещё – укор, предупреждение, вопрос, который они так и не решились задать. Именно этот смутный силуэт из прошлого, стоящий чуть поодаль, делал фотографию опасной: одно движение, один неверный взгляд – и она могла рассказать больше, чем любой из них осмелился бы. София не любила праздновать день рождения. Уже много лет подряд она старалась, чтобы этот день проходил тихо – без гостей, без хлопот, почти без воспоминаний. Лишь по настоянию Джозефа, который всегда уговаривал: «Прошлое не должно держать нас в заложниках», она согласилась устроить этот небольшой вечер. Он уверял, что двадцать лет – слишком длинный срок, чтобы всё ещё бояться теней. София кивала, улыбалась, но внутри всё равно щемило. Её день рождения давно перестал быть просто датой. После того августа она больше никогда не встречала его прежней – лёгкой, беспечной. И, пожалуй, не станет. Сегодняшний вечер – первый за долгое время, когда она решилась снова пригласить всех в дом. Позже, когда София позвала всех на скорый тост, Джозеф заставил себя включиться в общее веселье. Он раздал по бутылке пива Дэвиду и Адаму, а Эмма раскладывала по тарелкам домашний чизкейк с малиной. Оливия резкая и наблюдательная – улыбалась тонко, а глазами ловила каждый жест Джозефа, держалась чуть поодаль. – Спасибо, что пришли. Муж настоял на празднике – круглая дата, как-никак, – слабо улыбнулась София, поправляя бокал на столе. – Пообещал, что если выдержу весь этот вечер, то он устроит нам неделю полного покоя. Ну, посмотрим… Эмма хмыкнула, склонив голову набок:

– Какой покой, София? Ты даже с ребёнком на сеанс идёшь, если «никто больше не может помочь». – Работа с детьми – это как с бомбами. Не знаешь, когда рванёт, – усмехнулась София, но взгляд у неё был вымотанный.

Она чуть приподняла бокал, как будто пила за терпение. – Вот ты смеёшься, а сама же – первая на линии фронта, – Эмма покачала головой. – Отпуск тебе нужен не «если выдержишь», а просто потому, что ты давно перегорела. София ненадолго замолчала. Потом медленно кивнула:

– Может, ты права. Просто пока кто-то не взорвётся – никто не верит, что это срочно. А я не хочу ждать, пока рванёт. Джозеф взглянул на жену – тёплый, почти влюблённый взгляд смешался с беспокойством. Он был готов на всё, чтобы сохранить их хрупкое спокойствие – даже если для этого придётся похоронить окончательно те давние воспоминания, которые упорно пытаются всплыть на поверхность. Адам с видом человека, прервавшего важные переговоры, проверил телефон, но быстро убрал его обратно. – Ну хоть сегодня-то не реклама – заметила Оливия.

– Ладно-ладно, агентство без меня не рухнет. Хотя один клиент уже «паникует», – с притворной серьёзностью ответил Адам. – Сегодня я просто старый друг. Когда стемнело, дети собрались на террасе – Алекс, Гарри и Эмили тихо переговаривались, время от времени поглядывая на взрослых через стеклянные двери. Джозеф, стоя у окна, незаметно наблюдал за ними. Три подростка смеялись и делились секретами, не ведая, сколько тяжёлых тайн витает совсем рядом – в каждом взгляде, в каждом вздохе их родителей. Троица подростков уединилась, каждый в своём амплуа: Алекс 16 лет высокий, спокойный, с камерой-«мыльницей» на шнуре: будущий документалист в душе. Он наблюдал за взрослыми, будто уже писал в голове репортаж. Гарри 17 лет насмешливый «компьютерный гений»; по-своему добрый, но прячет тревогу за шутками. Он ковырялся в смартфоне, пытаясь взломать соседский Wi-Fi – просто чтобы не скучать. Эмили 16 лет – эмоциональная и прямолинейная; в руках у неё блокнот, где она то и дело делала пометки, будто психолог-наблюдатель. Одинокий уличный фонарь отбрасывал бледный свет, делая вечер особенно тихим и зыбким. И в этой тишине Джозеф ощутил, как что-то внутри него затаилось – будто приближалась буря, которую он не сможет сдержать. Он ещё не знал, что именно этот день, день рождения Софии, станет поворотной точкой. Праздник, задуманный как радостное воссоединение, обернётся открытием давних тайн. Прошлое уже распахнуло дверь, и теперь шаг за шагом будет требовать свою дань – вины, правды и последствий. Вечер празднования настал, шурша элегантными нарядами и дежурными улыбками. В просторной гостиной дома Рейнольдсов, напоённой ароматами ванили, свежей зелени и лёгких духов, стол ломился от угощений. Цветочные композиции в пастельных тонах украшали середину, а по краям мерцали свечи – тонкие, изящные, будто специально подобранные под этот вечер. В самом центре – шоколадный торт с вензелями из крема, похожий на изысканное произведение искусства. Всё выглядело по-семейному уютно, но слишком идеально, будто тщательно отрепетированная сцена. София, хозяйка дома и виновница торжества, в свои сорок выглядела всё так же изящно, как и в двадцать. Её каштановые волосы были собраны в аккуратный пучок, подчёркивающий скулы, а тёмно-синее платье с лёгким блеском красиво обтекало фигуру. Когда она рассмеялась, её глаза – большие и мягкие – вспыхнули живостью, но в этом огне читалась и усталость, накопленная за годы. – С днём рождения, София! – воскликнула Эмма, высокая, с прямой спиной и мягкими чертами лица. Она вручила подруге аккуратно перевязанный серебряной лентой пакет. – Я часами выбирала, что-то особенное. Не суди строго. – Ты всегда умеешь удивлять, – ответила София с улыбкой, на миг задержавшись глазами на Эмме. Между ними была видимая близость, но с неуловимой нотой настороженности, которую могли заметить только очень внимательные наблюдатели. Немного поодаль Джозеф, подтянутый, с сединой на висках и спокойной уверенностью в движениях, беседовал с Дэвидом и Адамом. Дэвид – крепкий, с энергией бывшего спортсмена, говорил быстро, с жестами и время от времени бросал взгляд на улицу, словно ожидал увидеть нечто за стеклом. Адам – стоял рядом: внешний вид уверенного маркетолога, но пальцы дёргались на кнопке манжета, выдавая скрытую нервозность, был более замкнутый, с серьёзным взглядом и аккуратными жестами, казался менее вовлечённым в разговор. Все трое – когда-то неразлучные однокурсники – теперь жили на одной улице, воспитывали детей, и собирались вместе каждый раз, как когда-то на университетских лужайках. Оливия, жена Адама, стояла в углу, листая что-то в телефоне. Её стройная фигура в светло-бежевом платье казалась отстранённой от общего веселья. Когда София подошла к ней, Оливия натянуто улыбнулась и включила обаяние, будто по команде. – Мы не могли пропустить такой вечер, – сказала она, протягивая небольшой бархатный футляр в голубых тонах. – Маленький знак внимания. От нас обоих. – Он прекрасен, – прошептала София, открыв шкатулку и обнаружив внутри изящный кулон с бирюзой. Она на мгновение застыла, будто вспомнив что-то. Джозеф, заметив это, нахмурился, но ничего не сказал. За двадцать лет этой дружбы – с университетских времён и до сегодняшнего дня – они пережили многое: свадьбы, рождение детей, переезды и обеды по выходным. Их дома стояли рядом, дети выросли вместе – Алекс, сын Софии и Джозефа, Гарри, сын Адама и Оливии, и Эмили, дочь Эммы и Дэвида. Им теперь по шестнадцать-семнадцать, и они были как родные друг другу. Казалось, что это – почти идеальная модель дружбы и сосуществования. Алекс и Гарри даже внешне напоминали друг друга – оба светловолосые, с открытым взглядом и легкой небрежностью в движениях, свойственной юности. Это сходство, почти братское, придавало их тесной группе ещё большее ощущение родства, словно судьба сама переплела их жизни с самого начала. И всё же… каждый день рождения Софии, как и сегодня, вызывал у всех едва заметное напряжение. Как будто именно эта дата напоминала о чём-то, что они все старались не вспоминать, пряча вежливыми фразами, подарками и уютными тостами. За окном темнело. Сад освещался гирляндами. Кто-то включил музыку – лёгкую, ненавязчивую. Смех детей доносился издалека, с террасы. Джозеф, подливая вина в бокал, уловил мимолётный взгляд, которым обменялись Оливия и Адам. Это был взгляд не тех, кто просто прожили вместе двадцать лет. В нём скользнуло напоминание – о чём-то общего, запретного, возможно, даже опасного. Он почувствовал, как его внутренний покой начал трескаться по швам. Сегодняшний вечер, как и двадцать лет назад, начинался со смеха и подарков. Но никто ещё не знал, что за этим последует. Как вино, тщательно выдержанное в подвале, прошлое снова начинало дышать. И этот день рождения, быть может, станет не просто праздником, а отправной точкой расплаты. София поблагодарила всех тепло, принимая подарки и комплименты с той грацией, которую за годы общения гости привыкли считать её естественной чертой. Она смеялась, благодарила, поддерживала разговор, но внутри ощущала, как холодной петлёй сжимается желудок. За всеми этими улыбками что-то неуловимо дрожало. Она замечала мимолётные взгляды между Джозефом и Оливией – короткие, почти невидимые для постороннего глаза, но слишком частые, чтобы быть случайными. Дэвид то и дело замолкал на полуслове, будто вспоминал, что не должен говорить лишнего. Даже Эмма – некогда душа компании, теперь сидела чуть в стороне с мягкой, задумчивой улыбкой; она слушала, но заметно была в собственных мыслях. Атмосфера была тягучей, как перед грозой. София не могла объяснить себе, что именно происходит, но чувствовала всем телом: под поверхностью этой кажущейся идиллии что-то не так. Что-то старое и, возможно, опасное, снова поднимает голову. Оливия, пока остальные хлопотали с закусками, бесцельно бродила по дому. Заглянув в кабинет Джозефа, она задержалась у стола, провела пальцами по лакированной поверхности. Пальцы почти машинально легли на ручку ящика, но она не открыла его. – Ты всё ещё ничего не выбросил отсюда? – спросила она, посмотрев на Джозефа через плечо. Джозеф, появившийся в дверях, пожал плечами: – Некоторые вещи… не так просто выбросить. Оливия задержала на нём взгляд чуть дольше, чем требовалось, затем опустила руку и вышла. Джозеф последовал за ней; они остановились у окна, переговариваясь вполголоса. В этот момент мимо проходила Эмма, и сцена не ускользнула от её внимательного взгляда. – Джозеф, вы с Оливией хоть вне офиса разговариваете? – поддела она с лёгкой улыбкой. – Или общаетесь исключительно в Excel? – На прошлом корпоративе он сказал мне «Добрый вечер», – парировала Оливия, подняв бровь. – Я до сих пор под впечатлением. Джозеф, не отрывая взгляда от бокала, сухо заметил:

– И это стоило мне полной отчётности за квартал. Тогда этот обмен выглядел дружеским подшучиванием. Позже же казалось, будто каждый их взгляд и слово прятали нечто куда более значимое, чем лёгкая офисная пикировка.

Тем временем подростки – Алекс, Гарри и Эмили – собрались на кухне, устав от бесконечных разговоров взрослых о работе, старых друзьях и «как быстро летит время». Они сидели на высоких табуретах у барной стойки, перегрызая печенье и запивая его газировкой из банок. – Если услышу ещё один тост про «испытанную годами дружбу», сбегу, – проворчал Гарри, изображая зевок. – А если начнут вспоминать «как быстро летит время», – тихо усмехнулась Эмили, – я пойду с тобой. Алекс, глядя сквозь приоткрытую дверь в гостиную, заметил, как Джозеф украдкой проверяет экран и тут же прячет телефон. – Слушайте… – он наклонился ближе, – на чердаке я видел старый универ-сундук родителей. Хотите разведать, что там? Любопытство взяло верх: скучные взрослые останутся внизу, а они отправятся за настоящими тайнами. – Я недавно заглянул на чердак – там стоит старый университетский сундук родителей. Огромный, пыльный. Внутри, кажется, какие-то вещи с их студенческих лет, – сказал Алекс, понижая голос. Эмили сразу оживилась: – Да ладно! Почему ты до сих пор никому не показал? – Я только краем глаза глянул. Один туда не полез бы – немного жутковато там, если честно. Но втроём – другое дело, – добавил он с озорной улыбкой, словно предлагая приключение. Гарри пожал плечами, как бы колеблясь, но любопытство взяло верх. – Ну, давайте. Всё лучше, чем слушать, как наши родители притворяются, будто им весело. Они крадучись прошли через коридор, миновали гостиную, стараясь не попадаться на глаза взрослым, и тихо поднялись по деревянной лестнице на чердак. Чердачное помещение оказалось просторным, с покатыми стенами и деревянными балками под потолком. Воздух был тяжёлый, с запахом старой бумаги и дерева. В углу тикали забытые часы, где-то скрипнула доска. Узкое окно пропускало слабый свет от уличного фонаря, отбрасывая неровные тени по стенам. Среди груды коробок, обтянутых потемневшими под дождём и временем скатертями, стоял он – тот самый сундук. Обитый кожей, с латунными уголками, он будто ждал кого-то всё это время. Алекс подошёл к нему первым, провёл рукой по крышке, оставляя на коже чистую дорожку в пыли. Но прежде чем он успел её приоткрыть, снизу донёсся голос Софии: – Алекс? Ты где? Нам пора разливать шампанское! Подростки вздрогнули. – Потом, – прошептал Алекс, вставая. – Вернёмся после торта. Они переглянулись, и было в этом молчаливом взгляде что-то похожее на сговор – лёгкий, детский, но уже тянущий за собой нить чего-то большего, чего они пока не понимали. – Вот это бардак… – фыркнул Гарри, наклоняясь к сундуку. Его пальцы осторожно откинули крышку, которая со скрипом поддалась, выпуская в воздух запах старой бумаги, времени и чего-то неуловимо личного. Внутри теснились пожелтевшие тетради, папки с заметками, несколько книг с загнутыми страницами и выцветшими обложками, а в углу валялось что-то, похожее на коробку с фото. Эмили склонилась ближе, разгребая слои старых бумаг, и вдруг её взгляд упал на небольшой дневник – тёмный, обтянутый кожей, с грубыми, неровными стежками по корешку. Он выглядел сделанным вручную – не фабричным, почти как чей-то личный проект. – Что это?.. – пробормотала она и бережно вытянула его наружу. Обложка была покрыта пылью, но когда Эмили сдула её, проступили тиснёные инициалы – почти незаметные, как будто специально спрятанные. Алекс с интересом придвинулся: – Похоже, это чей-то личный дневник… – Или записная книжка. – добавил Гарри, заглядывая через плечо. Эмили аккуратно раскрыла дневник, и сразу стало ясно – это был не обычный журнал воспоминаний. Почти каждая страница содержала всего одну-две фразы, написанные тем же аккуратным, немного наклонным почерком. Чернила местами выцвели, но слова всё ещё были различимы. – Тут почти нет записей… только фразы, – прошептала она, перелистывая страницы. Алекс и Гарри молча переглянулись. На первой странице, размашисто, будто в состоянии сильного волнения, было написано: «Мне страшно.» Следом: «Мы не виноваты.»«Никто не узнает.»«Это не мы.»

«Забудь. Просто забудь.»«Лили Харпер, ты знаешь – мы не виновны.» Эмили перевернула ещё несколько страниц – те повторяли почти мантрические записи, как будто автор пытался внушить себе нечто: «Я не помню.»«Я не боюсь.»«Прошлое не может навредить.»

«Ты не должна говорить.»«Это исчезло.» Под конец страницы стали совсем неровными, буквы – угловатыми, строчки сбивались к низу, словно писавший терял контроль: «Всё началось 20 августа 2000 года…««Эта ночь не закончилась.»

«Они не узнают.» Эмили остановилась, будто испугалась перелистывать дальше. Атмосфера чердака сгущалась – прохлада, тишина, и эти слова, словно эхом отложившиеся в стенах. – Это… как будто кто-то пытался себя убедить. Заставить забыть, – тихо произнёс Алекс. – Или просто… сойти с ума потихоньку. – Это же дневник Софии? – спросил Гарри, стараясь не глядеть на последнюю страницу.

– Похоже на то, – кивнула Эмили. – Но… она ведь психотерапевт. Может, она так справлялась? Они переглянулись. Никто не сказал вслух, но всем было понятно: здесь была не просто боль. Здесь была тайна. – Думаю, мы только что нашли нечто большее, чем просто старые воспоминания. Словно в подтверждение её слов, снаружи резко хлопнула ставня, и они вздрогнули почти одновременно. Молчание снова воцарилось, тяжёлое и насыщенное чем-то неопределённым – как затишье перед бурей. – Ладно, лучше закрыть и аккуратно отнести вниз, – предложил Алекс. – Не уверен, что нам стоило это читать… но… чертовски интересно. – Ещё бы, – пробормотал Гарри, заталкивая дневник в рюкзак. – Но если это действительно что-то серьёзное… мы уже в это ввязались. Эмили ничего не сказала. Она всё ещё чувствовала странную дрожь внутри – не страх, но что-то близкое. Инстинкт подсказывал: они задели за ниточку, которую лучше было не трогать. Но было поздно. Изнизу донёсся звон бокалов и голос Софии – она звала всех на торт и тост. – Ладно, пошли, пока не начали искать, – вздохнул Алекс. Через минуту они уже снова были внизу, будто и не поднимались наверх. Шум, смех, запах шоколадного крема и вина – всё это контрастировало с атмосферой чердака, как будто речь шла о двух разных мирах. – Все на месте? – радостно воскликнула София, оглядывая гостей. Бокал в её руке дрожал едва заметно, но никто, кроме Джозефа, этого не заметил. Он утвердительно кивнул, встречаясь с ней взглядом. И София, улыбнувшись, задорно задулa свечи под аплодисменты и натянутые смехи. Гарри и Алекс переглянулись. Никто не произнёс ни слова, но каждый чувствовал – этот вечер стал началом чего-то, что уже нельзя было остановить. – Я предлагаю тост за Софию, нашу замечательную хозяйку! – провозгласила Эмма, поднимая бокал с лёгкой торжественностью. – За Софию! – подхватили остальные, бокалы звякнули, заполнив комнату коротким эхом. София благодарно улыбнулась, но что-то в её взгляде выдавало усталость – словно она не верила, что этот момент действительно праздничный. Джозеф поднял бокал вина.

– За дружбу, которую не сломали годы, – произнёс он, глядя в декоративный огонь камина.

– И за то, что мы всё ещё вместе, – добавила Эмма, но как-то неуверенно.

На секунду повисло молчание. Дэвид взглянул на Джозефа, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Лишь Адам быстро сменил тему, спросив о планах на осень.

Тогда это казалось просто неловкой паузой. Теперь – как предупреждение. Все отпили по глотку, но глаза некоторых говорили другое. Джозеф смотрел в экран телефона, время от времени проводя пальцем по экрану – будто ждал ответа, которого не приходило. Дэвид внезапно напрягся, его взгляд застыл на окне – там, в тени сада, ему показалось, мелькнула чья-то фигура, но через секунду всё снова было тихо. А Оливия не сводила взгляда с кольца на своём безымянном пальце. Она нервно сжимала его, будто вспоминала клятвы, данные когда-то – или нарушенные. София обвела их взглядом – и вновь ощутила то странное, подспудное чувство, будто в комнате кто-то прячется в чужой коже. Всё было как всегда… и в то же время – совсем не так.