- -
- 100%
- +
Я назвал улицы, что скрестились у моего дома. Она повторила. По шороху в трубке я понял, что она записывает.
– Я бы хотела подъехать к вам через час. Устроит?
– Вполне.
– Говорите номер вашего дома и квартиры.
– Не скажу.
– Почему?
– Мой небоскреб стоит на отшибе. Мимо не пройдете. А домофон не работает со дня установки.
– Как же мы встретимся?
– Возле дома есть телефон-автомат…
Я выглянул во двор – проверить, так ли это. Убедившись, что ночью местный Кулибин не разобрал аппарат на запчасти, я продолжил:
– Вы наберете из автомата мой номер, у меня зазвонит телефон, я выгляну из окна, и вас увижу. А могу подождать на улице.
– Вдруг я задержусь в пути – зачем вам терять время? Постарайтесь не занимать телефон – я позвоню. Я буду в черном платье.
Мы попрощались, повесили трубки. Я потер ладони.
– Плимут! Мы снова в деле! – крикнул я.
В ответ мохнатый котище недовольно вильнул кончиком хвоста и сделал вид, будто спит со вчерашнего вечера. Почуял грядущие сбои в режиме кормления. График моей работы ему по душе, как летчику штопор.
Я потрепал кота за шкирку, вышел на балкон. И сразу вернулся. Только девять утра, а на застекленном балконе уже адское пекло. И это конец июня! Кругом такая сушь, стоит только чиркнуть спичкой, и все вспыхнет как облако водорода.
Через час заблеял телефон. Из-под козырька уличного автомата дом разглядывала пожилая дама. Среднего роста, седые волосы уложены ракушкой, поникшие плечи. Я помахал рукой, привлекая внимание. Заметив движение на моем балконе, женщина повесила трубку. Мы пошли друг другу навстречу.
Едва я открыл подъездную дверь, дама посторонилась, уступая мне путь, и устремила взор на полметра выше моей головы.
Обычное явление. Мое имя навевает ассоциации с двухметровым господином в твидовом пальто и с тросточкой. Мои сто шестьдесят пять с тапочками вызывают, мягко говоря, удивление. Шорты и футболка навыпуск вместо фрака с бабочкой добивают окончательно.
Теперь мы оба вглядывались в сумрак подъезда.
– Вы не меня там ищете? – спросил я.
Женщина отпрянула, словно я произнес непристойность. Мгновение спустя она узнала мой голос. Это подействовало на нее, как на зрителей появление клоуна на арене цирка.
– Аристарх?! – спросила она, борясь с искушением засмеяться.
– Не стесняйтесь, – улыбнулся я. – Вы не первая. И потом, смех полезен для здоровья.
– Простите, я не ожидала, что вы…
– … так несерьезно выгляжу, – договорил я. – Если вы не передумали, то проходите, пожалуйста. Мы стоим на сквозняке.
– Да, конечно… Куда идти?
*
*
Линзочки влаги лениво сползали по запотевшим стенкам высокого стакана. Минералка осталась почти нетронутой. Гостья лишь пригубила, и теперь безмолвно сидела в кресле напротив.
Кримпленовое цельнокроеное платье чуть ниже колен. Типичный фасон семидесятых, когда синтетика диктовала моду. Черные шнурованные туфли отродясь не знали крема. На лице ни капли загара, словно она не из нашего города. Блеклые глаза цвета речной гальки смотрят в никуда. Мужиковатые руки покоятся на коленях.
Так можно сидеть до следующего утра. Но усидчивость – не мой конек.
– Могу узнать, что вас ко мне привело? – спросил я.
– Зовут меня Клавдия Петровна. Одиннадцать дней назад я похоронила свою дочь. Она… покончила с собой. Отправила мужа на работу, закрылась в доме, приставила пистолет к виску… Ей всего двадцать девять и… я к августу ждала внука…
Я замер.
– Как и у всех, у Леночки тоже возникали проблемы. Мелкие и крупные, разные. Но она решала их спокойно, понимаете? Она не психопатка. Всегда в хорошем настроении. Любила мужа, жила с ним отдельно от меня, и казалась счастливой. Теперь главное…
Наступила пауза длиной в полстолетия. Мое терпение собиралось лопнуть, когда я вновь услышал ее голос:
– У меня есть еще одна дочь, на три года младше Леночки. Что, если и она вдруг додумается до… Имея такой пример… Короче говоря, я хочу знать, почему Леночка застрелилась!
– Мне придется задать вам ряд вопросов, – сказал я. – Вы согласны на них ответить?
– Почему нет?
– Тогда расскажите про зятя. В общих чертах. Как зовут, кем работает, ваше личное о нем мнение.
Ее губы сжались в тонкую полоску, превратив рот в подобие складки кожи. Я пояснил:
– Я не могу исключать мужа из списка людей, ответственных за смерть вашей дочери. Супруг, как правило, первый претендент на эту роль.
– Мое мнение о нем… оно так важно? Дело в том, что отношений я с зятем не поддерживала.
– Только с ним?
– Да! – она повысила голос. – Он не понравился мне с первого же дня. Когда Леночка привела его в дом, я сразу поняла, что этот самец не для нее.
– Как же его зовут?
– Олег! – выплюнула она.
– Где и кем работает?
– Да таксист он! – сказала она с презрением, с каким вор говорит о ментах.
– Частник?
– Муниципал.
– Где живет?
– Не знаю. Через неделю после смерти Леночки он из того дома выехал. С тех пор я о нем ничего не слышала. Даже на девять дней не пришел!
– Как с ним можно связаться?
– Знаете, что, молодой человек?! – ее тон от любезного отделяла пропасть. – Я вам плачу деньги не за то, чтобы вы расспрашивали меня об этом подонке! Мне кажется, вы не тем занимаетесь.
– Вы назвали зятя подонком. За что?
Женщина достала из сумки две фотографии и протянула их мне со словами:
– Смотрите. Здесь все понятно.
На обороте портрета карандаш вывел дату съемки и имя. Девушка показалась мне знакомой. Вплоть до серых черт лица. Я удивленно посмотрел поверх фотографии на Клавдию Петровну. За исключением морщин и неживого взгляда передо мной сидела Леночка. Мать нерожденного ребенка.
Второй снимок запечатлел Леночку в простеньком свадебном наряде. Ее глаза излучали счастье, светлое и даже в чем-то детское. Такие искренне наивные невесты теперь встречаются редко.
Рядом с Леночкой стоял мужчина с внешностью парня из рекламного ролика крупной табачной фирмы. До меня ему, конечно, далеко, но тоже красив. Жесткие темные волосы, античный нос, мощный подбородок. Высокий, стройный, широкоплечий идеал настоящего мужчины.
Молодожены не смотрелись совершенно. И не потому, что невеста невзрачная, а с жениха лепили статуи богов. Своим присутствием плейбой делал всем одолжение. Улыбка – это лишнее. Свадьба его не касалась. Он проходил мимо и поддался уговорам сфотографироваться со счастливой простушкой-невестой. Для такого случая вполне сойдет равнодушный взгляд человека, осознающего свою привлекательность.
– Подтверждения вашим словам здесь нет, – сказал я, отложив снимки.
– Как?! – она опять приподняла тон. – Разве вы не видите, как он смотрит? Ему же до лампочки вся эта свадьба! Он искал прислугу, и ее нашел!
– Женихов с такими намерениями сейчас предостаточно. Равно как и невест, мечтающих о принце на белом лимузине. Но подонок… Нет, для такого слова одного взгляда мало. Вы о чем-то умалчиваете, Клавдия Петровна. Так не пойдет. Или вы отвечаете на мои вопросы прямо, или прощайте. Мы остановились на том, почему вы назвали зятя подонком.
– Потому, что он алкаш и бабник!
– Кто вам об этом сказал?
– Я сама видела, как он хлещет водку прямо из бутылки. А то, что он волочился за каждой юбкой, я знаю и без подсказок. Я это чувствую как женщина.
Пришло время сменить тему. Я и сам догадывался, что клиентка недалека от истины в отношении личности зятя. Но если каждого любителя выпить и гульнуть называть… Тогда у нас страна подонков.
– Кем работала ваша дочь последние годы?
– Программистом в морском колледже.
– Она с кем-то дружила?
– Практически нет.
– Долги?
– Нет.
Остался самый щекотливый вопрос, опустить который я не мог. Я приложил максимум такта.
– Любовники у вашей дочери были?
Будь моя клиентка моложе, я бы получил креслом по уху. Это намерение ясно читалось в ее глазах.
– Ну, вы знаете, как бывает, – поспешил я с объяснениями. – Внезапная встреча на улице, старая любовь возвращается, вернуть все назад невозможно, а очень хочется, и…
– Моя Леночка не такая! – каждое слово хлестало меня нагайкой. – Я ее воспитала хорошо. По мужикам она не бегала. Это вам говорю я, ее мать! До таксиста она встречалась только с одним мужчиной, и очень приличным. Мишенька стал бы ей прекрасным мужем. Скромный, интеллигентный. С ним бы Леночка горя не знала! Общалась бы с образованными людьми, а не с этим… водилой! И я бы за нее не краснела!
Некий Мишенька пришелся ко двору, это понятно. Вопрос в том, глянулась бы ему такая теща? Водилы для нее как пыль под ногами. Белая кость ей по душе больше, чем счастье родной дочери. С этой мамочкой можно либо не видеться вообще, либо остаться старой девой, либо… застрелиться.
– Как я могу связаться с Мишей? – спросил я.
– У меня есть номер его телефона, – тембр ее голоса смягчился до неузнаваемости, – но он дома в записной книжке. Я вам позвоню сегодня же, и продиктую.
– Договорились. А мишин адрес у вас есть?
– Нет.
– Последний вопрос: где жила ваша дочь, и могу ли я побывать на… месте происшествия?
– Она снимала небольшой домик в частном секторе недалеко отсюда, – женщина сморщилась как от зловония. – Я сейчас туда еду. Хочу забрать некоторые вещи Леночки. Можете поехать со мной.
– Отлично! Не будем терять времени.
Я вынул себя из кресла и помог гостье выбраться из глубин кожаного сидения. Оправив платье, она как-то странно на меня посмотрела, сделала шаг к выходу. Потом вдруг развернулась на каблуках, чуть не проделав дырку в ковре, и произнесла:
– Я не совсем поняла. Вы решили за это дело взяться?
– Да. И прошу вас оставить мне фотографии Леночки.
– Те, что я принесла, вам подойдут?
– Вполне.
– Но… ведь мы же еще не обговорили вашу зарплату. Имейте в виду, я не миллионер.
– Я это заметил. Сколько вы можете мне выделить?
От хозяйственной сумки отпочковался кошелек. Из него выглянули четыре портрета американского президента. По углам зеленоватых бумажек прижимались друг к другу пятерка и нолик.
– И вы не боитесь носить такие деньги в сумке?
– Теперь я уже не боюсь ничего. Этого вам хватит?
Передо мной эффектно раскрылся зеленый веер. Он не очень вязался с небогатым гардеробом клиентки. Мое удивление не осталось незамеченным.
– Я продала машину покойного мужа. Деньги отложила на черный день… Не думала, что он наступит так скоро… Но у меня больше ничего нет. Этого мало?
– Постараюсь уложиться. А пока возьму только пятьдесят. На текущие расходы. Остальное – когда выполню работу.
– В старину самоубийство считалось великим грехом. Таких хоронили за кладбищем. Не хочу, чтобы люди плохо думали о моей дочке. Она не могла так смалодушничать.
Возражать я не стал, хоть и уверен в обратном. Самоубийц назвать слабаками нельзя. Особенно тех, кто мстит себе пулей. Какую нужно иметь силу воли, чтобы, находясь в здравом уме, приставить к виску ствол пистолета и спустить курок!
Но если мать требует доказать всему свету, что ее дочь не могла смалодушничать…
*
*
К гаражу вели семьдесят метров раскаленного асфальта. Ласковое солнышко старалось вовсю. К концу пути я узнал, что чувствует нанизанный на шампур кусок мяса, барахтаясь над мангалом.
Я открыл гараж. При виде моего дредноута Клавдия Петровна отшагнула назад. Лицо ее выражало ужас, словно она повстречалась с саблезубым тигром.
– Может, я поеду на трамвае? – спросила она.
– Не волнуйтесь, Клавдия Петровна! Если кто-то из ваших друзей увидит вас в Горби, он подумает, что обознался.
– В чем, простите?
– Горби. Так я называю этот вездеход.
– По-моему, передо мной горбатый “Запорожец”.
– Вы не ошиблись. К тому же экспортный вариант. Друзьям по Варшавскому договору он известен под названием “Ялта”.
– Не знала, что это покупали за рубежом.
Я выкатил божью коровку на солнышко, и пригласил клиентку в салон. Она села в машину, сообщила, куда ехать, и до конца нашего круиза не проронила ни слова. Ее ладонь прильнула ко лбу, прикрыв хозяйку от случайных знакомых.
Неприметный автомобильчик неторопливо повез нас по пыльной дороге. Прохожие, завидев малыша, брезгливо воротили носы. Что поделать, люди ничего не понимают в раритетах…
Под колесами зашуршали мелкие камешки. Мы въехали в царство бездорожья и одноэтажных домиков. О близости цивилизации здесь напоминают лишь трамвайные пути да телевизионные антенны. С трех сторон район имеет естественную границу – реку. С четвертой его подпирает бетонная дамба из девятиэтажек.
По грунтовке мы ползли не долго. Клавдия Петровна махнула рукой, и я остановил машину напротив ветхих деревянных ворот, окруженных дощатым забором. В тени от двух неказистых вишен автомобильчик спрятался целиком.
В соседнем дворе затявкали собачонки, но их быстро успокоил старческий голос. Клиентка подошла к воротам, в ее руках появился ключ размером с монтировку. Под скрип рассохшегося дерева и ржавых петель дощатый забор сотрясли конвульсии. Я с недоверием покосился на калитку, грозящую оборваться в любой момент, и вошел во двор.
Шаткие плетени призваны скрывать вросшую в землю хату-мазанку, крытую камышом, и запущенный двор, поросший сорняком. Или, на худой конец, картофельные грядки, украшенные колониями колорадского жука.
Вместо этого я увидел залитый солнцем ухоженный дворик, являвший собой одну большую клумбу. Узкая тропинка, мощенная известняком, вилась среди ярко-желтой календулы. Воздух наполняла какофония цветочных запахов. Сотни пчелиных крылышек клонили в сон мерным жужжанием.
Плавно изогнувшись в двух местах, дорожка вела к домику под красной черепицей. Первый камень в его фундамент заложили еще язычники.
Слева двор ограничивала глухая стена соседского дома. Низкий штакетник отделял клумбу от помидорной плантации соседского двора справа. Среди кустов томата резвились собачонки неизвестной породы размером с кошку. Это их тявканье оповестило округу о прибытии моего автомобиля. Я попытался их сосчитать, но сбился со счету уже на пятой зверушке. Они носились по огороду как стайка воробьев, и постоянно менялись местами.
– Вот тут и жила моя Леночка.
– Здесь очень уютно, – отозвался я, не оборачиваясь.
– Она любила цветы… Проходите к дому, нам на этой тропинке не разминуться.
Со стороны двора уличный забор от самой земли сплошь увила чайная роза. Воротами не пользовались уже много лет. Открыть их, не срубив под корень красно-зеленое покрывало, было невозможно. Не погребенной под толстым и пушистым ковром оказалась только калитка.
В полуметре от забора, возле стены соседского дома благоухала деревянная уборная. Рядом с кабинкой, над кустиком розовых флоксов, возвышалось дешевое винтовое кресло. На серой обивке сидения отчетливо темнело большое пятно. В стране цветов засохшая кровь выглядела надругательством.
Раздраженный возглас клиентки заставил меня повернуться к ней.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она. – Как только Ленка справлялась с этим замком? Это же тихий ужас! Проходите, Аристарх.
Ленка… Немного же вам надо, чтобы выйти из себя, Клавдия Петровна! Всего-то три минуты возни с запором, и Леночка уже Ленка.
В доме пахло сыростью и прохладой. Сквозь трещины в ставнях полумрак рассекали хиленькие лучики. Застоявшийся воздух пришел в движение и поднял с пола пыль, заставив ее заиграть на свету мириадами блестящих частичек.
Повсюду валялись обрывки газет. Исконные обитатели дома – мыши – зашуршали в бумажных завалах, разбегаясь по норкам.
Клавдия Петровна вошла следом за мной. Раздался щелчок выключателя, и комнатка залилась желтоватым светом. Маломощная лампочка не имела абажура. К патрону по потолку тянулась наружная проводка. Я уже и забыл, как она должна выглядеть.
Девять квадратов бетонного пола застилали пестрые самотканые дорожки. У двери побелка скрывалась за двумя лентами обоев с вытертым рисунком. Соломенная шляпка на одном из трех косо вбитых в стену гвоздей говорила, что этот угол использовался в качестве вешалки.
На письменном столе сиротливо застыли старенький монитор, удивившая не стертыми буквами допотопная клавиатура, мышь на потрепанном коврике, древний модем и развороченный системный блок. Рядом магнитола из тех, что продаются по сотне долларов за дюжину. Рычажок регулятора громкости у отметки “max”. Контейнер для кассет пустовал. На полу лежала телефонная розетка с мотком провода. Аппарат к ней не прилагался.
– Аристарх, вы не поможете мне открыть окно? – спросила Клавдия Петровна. – Здесь такой спертый воздух, а мне не дотянуться даже до ставен.
Окно над письменным столом не издало ни единого скрипа. Я не ожидал такого поведения от старинной деревяшки с облущенной краской. Присмотревшись, я увидел, что петли и шпингалеты хорошо смазаны. Причем совсем недавно.
– Может, откроем и другие окна? – предложил я. – Надо бы здесь проветрить. А то компьютер в такой сырости долго не проживет.
– Вы так считаете?
– Я в этом уверен.
– Тогда открывайте.
Сразу за соломенной шляпкой находился вход в крошечную кухоньку. История с бесшумной податливостью петель и шпингалетов повторилась.
В домике имелась еще одна комнатка, позади прихожей. Мебель там мечтала о свалке. Обивка дивана свободно провисала между пружинами словно скатерть, накинутая на стол, уставленный блюдцами. Когда-то оранжевый барокан приобрел цвет грязной лужи в глиняном карьере. Двум креслам и зашарпанному шифоньеру жить оставалось до следующего переезда.
Из окон комнатки открывался вид на запущенный двор позади дома Леночки. Смазанные петли меня уже не удивили.
Пока я знакомился с домом, Клавдия Петровна собирала кухонную утварь в хозяйственную сумку.
– Ну, как вам это жилище? – спросила она, когда я вошел в кухню.
– Небогато для семьи таксиста и программиста.
– О чем вы говорите! – сказала она большой эмалированной кастрюле, не желающей влезать в переполненную сумку. – Леночка едва сводила концы с концами. А этот алкаш зарабатывал хорошо, но Леночке давал только на свое питание. Жена от него ни одного подарка не увидела. Про себя я вообще молчу. Жлоб! Да вы посмотрите – он даже старый телефон забрал!
Кастрюля со скрежетом заняла место в сумке. Клавдия Петровна с облегчением вздохнула.
– Куда выходят окна из спальни? – спросил я. – Ну, той комнатки, где стоит диван.
– Из этой душной каморки?! Разве в ней можно заснуть? Это чулан, а не место для отдыха! Таксист… Таким все равно где переспать. Но Леночка… Я ее не так воспитывала. Моя дочь жила в этом сарае! Даже стыдно сказать знакомым. Что они обо мне подумают? Позорище!
– Вас так волнуют чужие мысли?
Меня приласкал испепеляющий взгляд, но я даже не задымился.
– Это я обсуждать не буду! Доживите до моих лет, вырастите двух дочерей, а уж потом говорите глупости.
– Я задал вам совсем не глупый вопрос.
– Какой?! – ее лицо выражало неподдельное удивление. – Ах, да! Окна из, как вы сказали, спальни, выходят в соседний двор. Леночка говорила, что там никто не живет. А это вам зачем?
– Следователю из милиции вы тоже задаете такие вопросы?
– Но это же представитель Закона… – с почтением произнесла женщина.
– Однако вы наняли меня. Мы занимаемся болтологией, Клавдия Петровна, а дело стоит. Итак, я спрашиваю, а вы, пожалуйста, отвечайте без лишних вопросов. Если хотите, конечно, чтобы я отработал ваши деньги.
Клавдия Петровна поправила волосы, ее пальцы нервно пробежали по воротничку. Женщина оглянулась назад, подвинула к себе табурет, села за кухонный стол. Устремив взгляд во двор, на клумбу, Клавдия Петровна несколько мгновений хранила молчание.
– Спрашивайте, – нарушил тишину ее безучастный голос.
Убедившись, что руки моей собеседницы свободны от колюще-режущих предметов, я спросил:
– Как вы думаете, почему Олег съехал из этого дома так быстро?
– Я уже говорила. Он подонок!
Будь у нее топор, последние слова она бы высекла у меня на лбу.
– А здесь жил только потому, – продолжала она, – что Леночка не могла без всех этих цветочков. Он всю жизнь прожил в квартире, а частные дома считал гадюшниками. Впрочем, в этом он прав…
– Оставим зятя в покое. Кто нашел Леночку?
– Соседка. Она же вызвала милицию.
– Когда это случилось?
– Тринадцатого июня.
– Пистолет принадлежал Леночке?
– Не знаю.
В голове царил полнейший кавардак. Я посмотрел в окно. Пчелы деловито копошились в цветах. Мне бы их энтузиазм!
– Могу я задать вам вопрос не по теме? – напомнила о себе Клавдия Петровна.
– Да, конечно…
– У вас есть знакомые, которые могли бы купить компьютер Леночки? Нам он не нужен. Сколько за него дадут, как вы думаете?
Я даже растерялся. Ляпнул первое, что пришло на ум:
– Честно говоря, у меня таких знакомых нет. Но я поспрашиваю, если будет у кого.
– Другими словами, это старье никому не нужно, я правильно вас поняла?
– Ну, я бы так не сказал…
– Что ж, спасибо.
– У вас телефон есть? Вдруг найдется покупатель…
Женщина продиктовала номер. Я записал на внутренней стороне клапана сигаретной пачки. Затем протянул ей визитку.
– Это мои координаты. Звоните в любое время.
Мои реквизиты утонули в груде посуды, наполнявшей хозяйственную сумку. Небрежность жеста оскорбила бы даже использованный трамвайный талончик.
– Теперь мне пора ехать, Клавдия Петровна.
– Что? Ах, да! Только… Аристарх, я хочу вас попросить о небольшой услуге. Даже не знаю, как…
– Говорите, не стесняйтесь. Вы же мой клиент.
– В ваш автомобиль случайно не влезет это?
Палец указывал на письменный стол. Если она хотела меня обрадовать, то у нее не вышло. Я молил Всевышнего, чтобы она не вспомнила о диване, креслах и шифоньере.
– В салон не влезет, – ответил я, – а на багажник запросто. Только придется разобрать, целиком не подниму.
– Будьте осторожней с полировкой. И… может, тогда и компьютер поместится?
– Постараюсь.
Электроника устроилась на заднем сидении. Там же нашлось место и для хозяйственной сумки с кастрюлями и моей визиткой на дне. Потом я нашел гаечный ключ и приступил к отделению столешницы от тумбы. Резьба на болтах сильно поржавела, и я потратил пять минут на то, чтобы отвинтить несчастных четыре гайки.
Ничего кроме обрывков газет я не нашел. Насобирав достаточное количество, я проложил их между полировкой столешницы и багажником. Завязывая последний узел веревки, я обратил внимание на клочок бумаги, свисавший с багажника перед самым моим носом. Меня заинтересовал фрагмент текста, обведенный фиолетовой пастой.
Частное объявление о сдаче дома в аренду. Судя по номеру телефона, дом не в самом плохом районе города. Указанное количество комнат предупреждало, что ждать от хозяев низкую цену смешно. Я вырвал объявление из газеты, сунул под прозрачную обертку сигаретной пачки.
Еще раз обойдя машину, я проверил надежность крепления багажа. Поклажа держалась мертво. Я отошел в сторону – полюбоваться на творение рук своих.
Невесть откуда взявшийся ветерок зашевелил паучьи сети, натянутые между ножками тумбы письменного стола. Вместе с паутиной затрепетали прилипшие к ней мушки. Но привлек мое внимание не иссохший трупик комара. Я отлепил от паутины сложенную вдвое ядовито-желтую тончайшую бумажку. Вероятно, ее забросил под стол сквозняк.
Копия квитанции из компьютерного магазина уже поинтереснее газетного объявления. Объект оплаты обозначался неразборчивым почерком. Что-то стоило пятьдесят долларов, и рассталась с ними Северцева Елена двенадцатого июня. Следующий день стал последним для дочери Клавдии Петровны. Ее тоже звали Еленой.
– Я уже готова, – сообщила клиентка, когда я вошел в дом. – Если вы закончили, то закрывайте окна, и поехали.
– Клавдия Петровна, я хотел бы наведаться сюда еще разок… может, два… У вас есть второй комплект ключей от этого дома?
– Учтите, что за дом заплачено только до конца месяца. В это воскресенье ключи должны быть у хозяйки.
– Спасибо. И еще один вопрос. Ваша дочь в замужестве носила девичью фамилию?
– Нет!
– А у мужа какая?
– Северцев. Разве я не говорила?
– Наверное, я забыл.
Квитанцию на пятьдесят долларов оплатила дочь моей клиентки. Елена Северцева. Накануне своей смерти.
Клавдия Петровна закрыла дверь в дом, ключи передала мне. Мы уже подошли к калитке, когда до нас донеслось:
– Уже уходите?
С порога соседской хибарки нас разглядывала сухонькая старушка в выгоревшем домашнем халате. Вокруг ее ног резвилась вся дворовая живность: собаки и кошки вперемешку. Зверье издавало один сплошной протяжный звук. Очевидно, скул означал просьбу повторно наполнить дочиста вылизанный алюминиевый тазик.