Мать бесов
Пролог
1
Белке оставалось жить одно мгновенье. Лес глух, и даже когда кто-то из его детей умирает, – он остается таким же самозабвенным. Как деревянный монумент, страдающий деменцией, просто стоит и смотрит в одну точку. Птицы продолжают петь, ручей журчать, а кузнечик выдавать свою стрекочущую симфонию. Слабый ветер колышет макушки сосен, а белка уже пригвождена деревянной стрелой рядом со своим дуплом. Маленькая смерть в большом лесу никого из его обитателей не удивляет и даже не пугает. Для леса смерть – это самое естественное продолжение жизни.
Щербатая, без нескольких пальцем рука с усилием вынимает стрелу, белка падает в уже приготовленное лоно небольшой сумки. Спрыгивая с дерева, фигура человека не издает не единого скрипа, делая это почти бесшумно. В этом лесу он чувствует себя как рыба в воде. Тут все знакомо, – каждое дерево и куст, каждая кочка, и даже все запахи были досконально изучены. Вот недалеко от той ёлки, в овраге, у него стоят удавки на лису, а вон за этим ручьем вырыта ловушка на бобра. Он знает, где можно набрать вкусных ягод земляники, а где весной щавель кислее прочих.
Люди редко захаживают в этот лес. Только грибники да малочисленные охотники в подходящий для этого сезон, и то не часто. Не то чтобы этот лес слыл каким-то опасным или странным. Самый обычный лес с виду, только старый и дремучий. Иной раз идя по нему, кажется, что ты первый человек, ступавший по этой земле. А другой раз, некоторые чрезмерно чувствительные люди могут и чувство какое-то ощутить, тревожное чувство, будто кто-то смотрит на тебя со стороны, – глядь, а там никого нет, но чувство все равно есть. Слухи разные ходили, но кажется в них никто не верил. Люди в лесу пропадали, но они и в других лесах области так же пропадали. Да и не только в лесах.
Мама не выпускала человека без пальцев на улицу днем, когда тот был еще маленьким. Они всей семьей тогда жили в Молдавии. Другие дети все время издевались и били беспалого мальчика, но ему все равно нравилось бывать на улице, особенно там, где есть деревья и трава, а боли он не боялся.
Но когда ему исполнилось семь лет, папа все же вывозил его иногда подальше от города, где они жили, чтобы беспалый мальчик мог вдоволь набегаться и наиграться. Ну или потому, что маме надоело штопать его штаны и мазать кровавые ссадины вонючим бальзамом. Таких поездок было по пальцам пересчитать, но каждая из них запоминалась. Один раз папа даже уснул в своей «Ауди» и мальчик провел почти всю ночь в лесу, босиком, потому что обувь мешала наслаждаться лесом. Он обнимался с деревьями и даже сумел выследить и убить мышь, а сколько он тогда попробовал на вкус улиток и жуков, – не сосчитать. Если и есть самые счастливые минуты в жизни семилетнего мальчика, то для него это были именно они.
Вообще-то пальцев у него не хватало и на ногах, – такая врожденная особенность. Поэтому, в обычную человеческую обувь ему приходилось подкладывать тряпицы, чтобы не натирало. Впрочем, это раньше было тяжело, а сейчас он обычную обувь не носит совсем. Только мокасины или сандалии, сделанные под его ноги. Мама всегда чинила ему обувь, которую сама же и шила.
Человек шел легкой, бесшумной поступью, немного пружиня при ходьбе. Наклоняясь под ветками и протискиваясь сквозь кустарники, он не сбавлял темп. Не одна ветка не издавала ни звука. Он как будто был бестелесным духом, а не созданием их крови и плоти. Платок с лица можно было снять, потому что в лесу никто не будет смеяться над его обширной заячьей губой. Длинные патлы грязных пшеничных волос торчали их под черной шапки и свисали почти до плеч. Его серые рыбьи глаза замечали каждое движение, каждую травинку вокруг.
При рождении мама дала лесному человеку имя Рудольф. В переводе с немецкого означает – «славный волк». Почему она так решила или кто ей подсказал, никто уже не знает. Но братья и все остальные звали его Рудик, и только мама полным именем – Рудольф. Лесному человеку нравилось его имя, там ведь было слово «волк», а значит он такой же хитрый и сильный хищник, как этот зверь. Местные говорят, – в этих лесах уже давно не видели волков. Хотя несколько поколений назад не знали, как спасать от них свою скотину, а иногда те нападали даже на людей. Рудик не застал тех времен, и сам на людей никогда не нападал, – так велела мама. Пару раз они могли попасть в его капканы, но жизни при этом никто не лишался. Да и чего на них охотиться, – никакого удовольствия. Все эти лесные путники, они ведь бесхитростные, как коровы на полях, – идут и даже не смотрят по сторонам. Один раз Рудик сидел на сыром пне, притворившись камнем, так двое грибников прошли совсем рядом и даже бровью не повели. А может быть он просто научился быть невидимым? Нет, брат Леша говорит, что такого не бывает.
В Калининградскую область они переехали, когда ему было девять. В школе он не учился там, не отправили его и здесь. Отец умер еще в Молдавии, от пьянки. Врачи говорят, – что-то с желудком случилось. Могли бы спасти, если бы мама или братья раньше позвонили в скорую. Но мама запретила это делать, и они просто стояли и смотрели, как папа вертится и трясется на полу, вопя от боли. Весь в поту, он так и застыл с остервенением во взгляде, в позе эмбриона, лежа в луже собственного говна и рвоты. Папа знал, что мама не станет его спасать, – все это знали. Так что переехали они впятером – Рудик, его старшие братья Алексей и Михаил, одноногая тётка Вика и мама.
На проданные в Молдавии квартиру и теткин маленький домик где-то в глуши, они сумели купить себе старый хутор в Озерском районе, Калининградской области. В лесу, у черта на куличках. Один минус был для Рудика – граница с Полшей, проходящая через его лес. Она сильно мешала, но за более чем десяток лет он успел привыкнуть – лес и без того был большой. Правда воспринималось это как лесной тупик – самое нелогичное словосочетание в его жизни. С асфальтированной дорогой их дом в лесу соединял примерно полтора километра грунтовой. Но обе эти дороги находились в лесу, а о чем можно еще мечтать, когда вокруг один лес и ты в нем единственный хищник?
2
– Разложи приборы на столе. Пошевелись!
Мама всегда была строгой, а в это утро как будто по-особенному.
– Всё успеется, мамка, он скорее всего еще даже половины пути от аэропорта не проехал. Мясо уже почти подоспело, – я все контролирую, – опираясь на костыль, тётка уверенной ногой прискакала к столу и стала доставать из кармана фартука вилки и ложки. – Может Лешку разбудить пойти? Пора бы уже.
– Да, сходи-ка. Только сильно его не колышь, и скажи, что я прошу его умыться и надеть чистое.
– Будет сделано, мамка, – бравурно приставив руку ко лбу, как будто она заправский вояка, и улыбнувшись, тётка попрыгала вокруг стола к деревянной лестнице второго этажа.
Взглянув наверх и не ужаснувшись количеством ступенек, она с проворством стала запрыгивать на них. Костыль зажала за пазухой, а тонкие, но сильные пальцы хватались за черные сальные перила, которые когда-то были то ли желтыми, то ли бежевыми.
Мама всегда была довольно тучной женщиной, а сейчас как будто не мешало бы скинуть пару-тройку десятков килограммов. Она сама это понимала, но из-за вселенской гордости, которую несла по жизни как ярмо, не могла признать. Большую часть времени она сидела в главной комнате, в своем бордовом кресле с высокой спинкой. А когда-то золотистые узоры цветов на обивке, давно превратились в серо-черные кляксы терновника. «Главное – чистота внутри», – так всегда говорила мама.
Вся мебель в доме была довольная старая и потертая, еще советская, а некоторые экспонаты даже немецкими. Что-то им удалось забрать с собой при переезде, а что-то прикупили тут на барахолке. Мама верила, что старое и проверенное прослужит дольше, чем новое и неизведанное. На телевизор с пультом дистанционного управления она согласилась совсем недавно, когда тяжело стало каждый раз ходить переключать каналы. Летом так вообще семь потов с тебя сойдет, пока проделаешь такую вылазку. Леша притащил его откуда-то, сумел починить и вот ей не приходится каждый раз вставать. Хоть это непривычно и даже слегка пугает, но она не могла не признать, что так удобней. Вслух она конечно этого не сказала.
Деревянная входная дверь с легким скрипом отворилась и в дом вошел Рудик. Слегка сгорбившись он засеменил к матери. Встретив ее жестокий взгляд, остановился, издал какой-то гортанный звук, достал из наплечной сумки белку. Протянул ее на ладони ближе к матери, не поднимая глаз.
– Молодец, Рудольф. Ты наш добытчик, без тебя бы мы все тут с голоду подохли. Ты такой молодец, – лишь на мгновенье в ее глазах прочиталось тепло и нежность, а рот чуть подернулся, будто не мог вспомнить, как улыбаться. – А теперь отнеси это на кухню, вымой руки и подходи к столу, скоро уже все соберутся. И сколько раз я тебе говорила, снимать шапку, когда входишь в дом. Зачем ты вообще ее носишь? Жарища такая на дворе.
– Гынхм, – изрек Рудик. Развернулся и двинулся к двери в кухню, стягивая черную шапку, к которой налипли репейники.
– Защита от комаров – поняла.
Нет, конечно Рудик не смог бы прокормить пять голодных взрослых ртов своими белками, бобрами и скворцами, – в семье водились иногда деньги на еду. Мама просто любила своих детей, только и всего, и Рудик не был исключением.
Лицо матери снова было повернуто к телевизору. Звук на нем был включен очень тихо, только шепчущие головы на голубом экране громоздкого и пыльного «Самсунга». Она считала своей обязанностью и даже необходимостью «слушать дом». Знала все доски, двери и ступеньки, которые скрипят; знала сквозняки и запахи, кажется она могла даже услышать, как на чердаке ласточки вьют гнездо. Слышала, как только что на кухне белка погрузилась в железный тазик, как Леша громко топает на втором этаже и как сестра спускается по скрипящей лестнице вниз. Дом дышал ее легкими, а сама мать была его сердцем.
3
Такси из аэропорта Храброво стоило дорого, тем более если ехать приходилось домой, в другой конец области. Михаил мог себе иногда позволить подобные траты. Да и к тому же встретить его было некому, – в их семье, кроме него самого, водил машину только Леша, но у того забрали права пару месяцев назад. За нетрезвое вождение. Да и вряд ли отцовская «Ауди 100» могла уже позволить себе такое дальнее путешествие.
Телефон в кармане возвестил о новом сообщении, и Миша знал наверняка от кого оно. Только она может в такую рань проснуться, лишь бы поприветствовать его и порадоваться возвращению. Но за телефоном он тянуться не спешил, – пусть понервничает. Он успешно держать всех своих женщин на поводке, и давно научился ремеслу манипулирования женскими сердцами. Конечно, Таня немного отличалась от других его девушек, но это не давало ей повода, чтобы он сменил с ней свою тактику соблазнения.
Он летал в Санкт-Петербург на повышение квалификации риэлтерского дела. Целый месяц жил в гостинице, куда успел привезти двух разных женщин. Для него это было обычным явлением, и он никогда не мог понять мужчин, которые легко могут жить без женских голых тел и их округлостей. Другие мужчины занимаются своей работой и даже не замечают, что рядом с ними находятся красивые женщины, которые только и ждут, чтобы их пригласили на бал. Михаил же в своем естестве был гармоничен и счастлив – красив собой, высок, с тонкими пальцами пианиста и всегда начищенными ботинками; он знает толк в мужском парфюме, следит за своими зубами и одеждой. Его всего окружали женщины и дефицита внимания с их стороны он не ощущал никогда.
Квартиры и дома он начал продавать сравнительно недавно, и пока не сильно в этом преуспел. Звезд с неба не хватает, но мама им уже гордится. Ему нравилась новая работа, ведь раньше он был пильщиком на лесопилке, долгие годы, а затем даже успел поработать раздельщиком свиных туш. А тут руки пачкать не надо, можно потратить часть заработанных на новый костюм или духи, – мама это даже поддерживала. «Вот выбьешься в люди – нас с собой возьмешь», – говорила она.
Все бы ничего, но была одна вещь, которая порой нарушала ощущение счастья в жизни Михаила. Некоторые женщины, после ночи с ним, шли в полицию и писали на него заявление, утверждая, что он якобы их бил, мучил и истязал, и что вообще он больной псих. Ну что за бред! Все они радовались сексу со мной, улыбались и были счастливы, а потом видите ли им больно стало. Да и что это за секс, где ты просто гладишь и трепетно прикасаешься? Я никакой не псих, все было по обоюдному согласию, и вы ничего не докажите! Я просто страстный любовник.
Так и было, за много лет никто не смог даже маленького штрафа с него взыскать, – не находилось достаточных оснований. У меня ведь есть переписки с каждой, где они добровольно соглашаются на секс со мной, где сами шлют мне свои обнаженные фотографии и всячески намекают на разного рода действа интимного характера. А то что я вместо обычного секса вдруг связываю ее и имею всю ночь, не взирая на крики и мольбы, это не является нарушением – сами виноваты!
Однако Таня, молодая девушка девятнадцати лет, студентка педагогического колледжа вызывала в Мише какие-то другие чувства, незнакомые. Нет, они тоже вожделенного плана, но он почему-то пока сторонится близости с ней. Конечно не боюсь, просто выдерживаю паузу, пусть «промаринуется».
Глава 1
1
В этот раз Тане повезло получить «хорошо» по обществознанию. Нина Георгиевна, преподаватель преклонных лет со слуховым аппаратом, была непреступна как крепость. Не брала взяток и свято верила в идеи социализма. Поговаривают, что она дважды рвала свой российский паспорт, со словами, что СССР официально не закончился и что все мы его граждане. Есть даже целые движения пенсионеров на эту тему, мол Союз не развалился и нас всех надули. Нина Георгиевна с размахом отмечала «День труда» и пару раз в год гнала всех на субботники. А вообще она довольно умная женщина, прекрасный преподаватель, но уж слишком дотошная к знаниям своих студентов. Поэтому ее не любили и называли между собой Нинка-пионер. Рассказывая студентам о современной России и ее законах, о флаге и конституции, она явно не получала от этого удовольствие. Но делала это по своей методичке и все же получалось хорошо. И лишь одному Богу известно, как ей было нелегко, какому испытанию подвергалось ее мировоззрение каждый будний день. А вот когда речь заходила о законах Советского Союза, она словно впадала в раж, – руками машет, лицо красное, слюни орошают все вокруг. Будто впадала в экстаз, еще немного поднажмет и настанет оргазм, ну или эпилептический припадок.
– Можете считать это авансом перед основным экзаменом. На последнем курсе, в следующем году я буду вести у вас социологию. Подтянуть знания нужно, если хотите закончить свое обучение в нашем университете, – слово «колледж» она всячески избегала.
Получить четыре в зачетку по обществознанию на третьем курсе от Нинки-пионерки, – такого добивались не многие. В целом только Таня и еще один мальчик были помечены «четверками». Большая же часть студентов довольствовались тройками, а некоторых отправляли и вовсе на пересдачу.
* * * *
– Как она меня бесит, я прям не могу! Даже если бы я рожать прям там начала на паре, она бы не отпустила меня в туалет. Крови Нинка точно не боится, посмотри на ее волчью морду. Уууу, не могу! – доставая сигареты из сумки, ругалась Катька. Она всегда тяжело переносила критические дни. – У меня там такой потоп, а она смотрит на меня как на говно и говорит … ну ты слышала.
– Слышала. Все слышали и поняли, что у тебя кровяная течка. Нинка тоже поняла, но видимо решила, что ты от этого не умрешь.
– Ну она же тоже типа женщина, вроде. Разве сложно сообразить? Я же не курить отпрашивалась. Хорошо хоть никто вроде бы не заржал, – Катька затушила бычок тонкой сигаретки о бетонный забор курилки. – Не знаю вот, как тебе удается с ней коннект найти, ты никогда у нее не проваливалась. Ниже тройки никогда не получала. А мне тащиться к ней теперь еще в августе на пересдачу, не могу больше видеть ее рожу.
Катька продолжала ворчать и говорить какие все вокруг уроды и скоты, что-то там про «ботаника», который тоже сдал, а Таня неотрывно строчила кому-то сообщения в телефоне и только кивала головой, иной раз сопровождая это коротким «угу».
– …как там его вообще зовут: Денис, Дима…? Капец – учимся с ним вместе уже столько лет, а я только фамилию его знаю. И то, потому что преподы нас по фамилиям зовут. Сидит вечно в конце, патлами своими сальными глаза спрячет. Ну молодец, что, сдал и сдал. Урод.
– Давид, – улыбаясь экрану, произнесла Таня.
– Чего?
– Солонгин Давид его зовут, ну парня с патлами. Он в соседнем поселке живет. В одной школе учились, только я на класс старше. Хороший, добрый парень, хоть и немного странный. Он даже у меня в друзьях есть в «Вконтакте». Его отчим где-то год назад менял у нас окна, – все так же улыбаясь, Таня убрала телефон в задний карман.
– Фигасе! У вас там целая история любви, а я узнаю об этом только сейчас?! – наигранно удивляется и смешно шевелит бровями, на что-то намекая. – А это сейчас любовные сообщения он тебе шлет? Чего ты лыбишься, как дурочка? – уже с серьезным видом неподдельного любопытства спрашивает Катька и пытается заглянуть в ее телефон.
– Нет, ничего такого. Просто по учебе иногда спрашивает что-то, расписание, например, – Таня с довольным видом убрала телефон в карман.
Они уже отдалились от своего колледжа, неспешным шагом двигаясь в сторону автобусной остановки. Черняховск – городок небольшой, провинциальный. Почти везде оставшаяся от немцев брусчатка, старые кирпичные здания выстроились вдоль узких улочек, автомобилей не много. Несколько памятников и барельефов. Считай, старый немецкий город с российским колоритом и начинкой. Правда местами выглядит и ощущается так, как будто 90-е укоренились тут навечно. Нынешние переселенцы с большой России редко селятся в таких глубинках, – им центр всегда подавай. Моря рядом нету, только лес, да болота. Поэтому даже к 2022 году городок сохранил свою тихую незыблемость. От того-то большая часть местных знали друг дружку, через несколько рукопожатий все были со всеми знакомы. Таня, хоть и с соседнего района, Озерского, прожила тут уже три года, в общежитии при педагогическом колледже, и тоже успела завести разные интересные и не очень знакомства.
Все благодаря Катьки. Она была местной, родилась тут, а еще она очень общительная и веселая девушка. Таких экстравертов Таня еще не встречала. Ей необходимо было обсудить с продавцом в магазине свои проблемы по учебе, дворник знал о болезни ее старого кота, а буфетчица Зоя Васильевна в столовой так вообще относилась к ней как к внучке. Катю все любили и у нее совсем не было врагов. Роста в ней было немного, зато сердце у нее было размером с космос. Про таких людей еще говорят – душа на распашку. Девушки хорошо сдружились с первого курса, поэтом почти всегда проводили время вместе.
– Ой, спрячь меня, там опять этот придурок, – она прыгнула за спину подруги и притаилась. В голосе не слышалось привычной девичей придури.
Они шли по почти пустой улице в тихом районе города. Несколько припаркованных машин наслаждались тенью высоких лип. Редкие проезжающие автомобили стучали колесами по брусчатке. Всю эту сонливость старого города нарушал приближающийся вой музыки, басами сабвуфера оглашавший свое приближение.
Темно-зеленая «БМВ» с помятой дверью и ржавыми крыльями резко затормозила возле тротуара, слегка стукнувшись колесом о край. Музыка играла так громко, что в окнах старых пятиэтажек стали шевелиться занавески – это выглядывали горожане, явно с недовольными лицами. Водитель, молодой парень лет двадцати, с бритой головой и с сигаретой в зубах высунулся в окно, всем видом давая понять, кто тут самый крутой. Когда музыка стала тише, было слышно, как за тонированными окнами в салоне хохочут его друзья.
– Катенька, я тебя везде ищу! Стоял значит возле твоей шараги, ждал тебя. Неужели мы разминулись? – язвительно говорит бритоголовый и делает грустные глаза, при этом улыбка не сходит с его лица. В салоне без остановки слышен дикий смех, вперемешку с матом. – Может быть ты начнешь отвечать на мои сообщения, а, сучка!? – вся наигранная веселость испарилась, на место им пришел строгий садизм. Друзья в машине тоже перестали смеяться. Улицу окатила волна звенящей тишины, нарушаемой только легкими басами в багажнике «БМВ». – А ну-ка быстренько прыгнула в машину, я два раза повторять не буду, – брошенный окурок падает рядом с девочками.
– И подружаню свою пусть с собой возьмет, – из открывшегося окна сзади высовывается другая бритая голова. Голос второй был гнусавым из-за явно поломанного носа, а татуировка на горле в виде черепа в немецкой каске имела устрашающий вид.
– Тощая какая-то, но с пивом потянет, – третий не знакомый возглас раздался из салона. Не было видно его обладателя, но по голосу совсем еще подросток.
Все снова загоготали.
– Эй, куда ты пошла? Я только что с деревом разговаривал что ли?! – кричит водитель в след быстро уходящим под руку девушкам, с опущенными головами.
– Кто это нафиг такие? – тихим голосом спрашивает Таня.
– Это Генка, я познакомилась с ним случайно, пару дней назад, возле колледжа. У нас общие знакомые, стояли просто болтали в одной компании, и он подъехал к кому-то из своих. Ну и под общие шуточки вроде как сватали нас. А потом он нашел меня в сети, мы стали общаться и… Я кажется дала ему какую-то надежду…
– Кать…
«БМВ» двинулся следом, невзирая на то, что ехал по встречной полосе. Никто из проезжающих водителей не сигналил нарушителю. Может это был страх перед бритыми головами молодых мужчин, высунутых из всех окон? Генка продолжал выкрикивать увещевания, явно непохожие на доброжелательные.
А друзья водителя продолжали выкрикивать пошлые шуточки, адресованные Тане, – Катька была неприкосновенна, она была «занята» Генкой.
– Да знаю я, знаю, ну просто он поначалу показался мне нормальным. Писал мне приятные вещи, хоть и слегка грубые, иногда. Я думала, что понравилась ему. Хоть кому-то блин, Тань.
– Тебе явно не хватает опыта общения с парнями.
– А кто ж против-то? Просто я не шибко красивая тётка – все хотят со мной общаться и дружить, а как я начинаю проявлять свою симпатию к кому-то, сразу сливаются. А тут первый раз парень сам изъявил желание, для меня это необычное что-то и новое.
Редкие прохожие старались не замечать происходящего на улице. Легкое любопытство проявляли только люди с противоположной стороны дороги, и то лишь слегка поворачивали головы в сторону зеленой «БМВ», а затем сразу понуро отворачивали. На стороне улицы развернувшейся громкой сцены, люди вообще будто нацепили шоры, – ничего не видели и не слышали.
Девушки были напуганы. Рядом не оказалось ни одного магазинчика, куда можно было зайти и попытаться укрыться. Только жилые дома вдоль узкой улицы, пыльные липы, да фонарные столбы.
Двигатель заревел, шины свистнули по брусчатке от резкого нажатия педали газа. Обогнав девушек, «Бумер» резко остановился. Открылись все четыре двери и бритые высыпались на улицу. Все они вели себя фривольно, с немалой долей показушной грубости. Как будто они тут главные и опасные бандиты. Генка казался самым крупным из них, – широкие плечи, сильные загорелые руки, ярко очерченные скулы, а высокие черные ботинки и пронзительный взгляд карих глаз, явно намекали на источавшую им опасность. Впрочем, все четверо были одеты почти одинаково: голубые или синие джинсы, белые майки и черные военные ботинки, именуемые берцами. Сломанный нос вульгарно почесал яйца, как будто это какой-то ритуальный танец. Другой, что ниже всех ростом, казался самый счастливым, смачно харкнул на тротуар, не переставая улыбался во весь рот и поглядывал на Генку. Еще один, который сидел рядом с водителем, оказался самым высоким и тощим, его лева рука висела на повязке, в белом гипсе, на котором было много разных надписей синей ручкой. И еще рисунки – свастика и черепа. Длинному явно не шла такая прическа, его яйцевидный череп добавлял скорее комичности. Лицо его было тусклым и источало безучастность, не только к происходящему сейчас, но, кажется, и ко всему вокруг.
– Уезжайте и не трогайте нас или я сейчас позвоню участковому, – Таня пыталась хоть как-то спасти положение, но понимала, что на них это не подействует.
– А ты вообще закрой рот, тебя не спрашивали, шалава, – руки в карманах у Генки перебирали что-то металлическое.
– Я ей могу закрыть рот, если надо, кое-чем, – смеясь, выдавил из себя мелкий и все остальные прыснули от смеха. – Пойдем со мной в машину, зайка, я тебе кое-что покажу, как тебя зовут?
Таня перевела взгляд обратно на водителя и сказала:
– Отстань от нее. Давайте мы просто пойдем, нам не нужны проблемы.
– Ага, она обещала мне свидание, а потом слилась, как это по-твоему? Я что на лоха похож?
– Не похож, – пронзая пристальным взглядом Таню, сказал мелкий.
– Я ей написал, что она мне понравилась, что хочу встретиться, – и она согласилась. Даже писала, как в ней пробудились чувства! – последние два слова были сказаны почти криком, с нажимом. А взгляд устремился в Катьку.
– Да, а потом ты начал в переписке вести себя грубо, обзывать меня и материть, за что? За то, что я не ответила тебе на твое «доброе утро» в течении двух секунд. И что значит ты найдешь меня и вы..ешь? Или твои эти пошлые картинки, фото твоего члена, – мы два дня знакомы, ты что думал, я сразу же прыгну к тебе в машину? А вот хрена лысого ты угадал, мудак!
Таня поняла, что Катьку понесло и ее чувство самосохранения отправилось в долгий отпуск. Сейчас все может усугубиться и домой она может быть не попадет уже никогда. А если и попадет, то только на инвалидном кресле прикатит.
– Наш Герберт письки бабам шлет, – хихикая, шептал сломанный нос длинному, прикрывая рот рукой. Мелкий смотрел с замиранием сердца на Генку.
Глаза Генки запылали злобой. Он ринулся вперед, схватил Катьку за русые волосы и резким движением повалил на землю. Никто даже глазом моргнуть не успел, а он уже сидел на ней сверху и что-то нечленораздельно орал ей прямо в лицо. Девушка закрывала лицо руками, волосы раскидало по пыльному тротуару. Таня будто впала в ступор, в ушах звенел адреналин. Она не знала, что делать, все просто смотрели на то, как крупный парень шлепает по лицу ладонями маленькую девушку и кричит на нее благим матом, как будто она является его самым большим врагом. Тело будто сковало цементом, она не могла двинуться и ощущала чувство скорбного бессилия.
– Да ладно, хорош, – сказал сломанный нос и двинулся медленным шагом к этой сцене на тротуаре, не вынимая руки из карманов синих джинсов.
– Отойди на хер! – крикнул на него Генка, брызгая слюной. У него так налились глаза кровью, что казалось, будто он плачет.
Сломанный нос остановился и обернулся назад, глянуть на своих друзей. Длинный все так же имел безучастный вид, изредка оглядываясь по сторонам, яйцевидная голова на тонкой шее смотрелась неестественно. Мелкий же смотрел с каким-то наслаждением за происходящим, ехидно улыбаясь.
– …ты меня решила кинуть, тварь? Ты хоть понимаешь, кого ты решила бортануть?! Я тебя выбрал, чтобы не просто потрахаться, ты мне понравилась, сучка ты тупая!
Таня наконец сумела договориться со своим телом и сделала первый шаг, а затем ринулась на Генку, не зная себя. Она пинала его ногами, руками, чем только могла и куда только могла попасть. Парень был крепкий, но носки ее балеток на ребрах отдавались острой болью. Он приподнялся и схватил Таню за ворот белой блузки, оттолкнул от себя и чуть в сторону, чтобы та не смогла сохранить равновесие. Таню хорошенько тряхануло, и она упала боком на асфальт.
– Уберите эту паскуду! – показывая пальцем на Таню, сказал Генка. По его подбородку тянулась струйка слюны. Но бить и кричать на Катьку он сразу не стал, просто смотрел на ее закрытое ладонями лицо.
– Завязывай, Ген, хватит с нее, – это впервые издал звук длинный. Голос был сухим и нерасторопным.
– Ладно, – посмотрев в глаза длинному, запыхавшись объявил Генка. Вытирая сгибом локтя слюни с подбородка, он встал на ноги. Начал отряхивать пыльные колени джинсов, не отрывая злой взгляд от лежащей на тротуаре Катьке.
– Всё, едем? А ее с собой не возьмем? – спросил мелкий, указывая пальцем на Таню и делая к ней шаг. Та продолжала сидеть на асфальте и смотреть на подругу, которая уже убрала ладони с лица и просто смотрела на всех. Мокрые от пота волосы налипли на лоб и щеки. В глазах стояли слезы.
– Да мне насрать, – достал сигареты из кармана и пошел в сторону своей машины.
– Ну все, зайка, пришла пора знакомиться. Пойдем, вставай, мы тебя не обидим, домой отвезем. Смотри как попка твоя испачкалась, давай отряхну, – мелкий приближался все ближе, протягивая руки в Тане, предлагая подняться. При этом ехидная улыбка не сходила с его лица, а глаза светились от счастья.
– Не трогай ее! – прокричала Катька, приподняв голову.
– Аааа! – этот голос вообще был никому не знаком. Возглас звучал откуда-то со стороны. Все обернулись в его сторону. В этом крике одновременно читались отчаяние, злость и страх.
Юноша появился откуда-то из-за угла дома. Держа в руках что-то длинное и кривое, похожее на сухую ветку дерева, он несся к развернувшейся на тротуаре сцене и кричал во все горло. Худощавый парень с длинной челкой черных волос яростным криком пытался заглушить страх.
Все опешили и смотрели только на него, даже в лицах бритоголовых можно было прочесть изумление. Мелкий даже сделал несколько шагов назад, в сторону машины, а кривоносый достал руки из карманов. Но легкое замешательство прошло так же быстро, как и началось, когда волосатый приблизился и они могли рассмотреть его поближе.
– Этот педик яйца свои нащупал что ли? – с ехидством спросил длинного кривоносый. Тот продолжал сохранять змеиное спокойствие. Просто смотрел на приближающегося парня с бревном.
– О, а я знаю этого нефора, его мамка у нас в пивнухе полы моет пару раз в неделю. Он часто там вечером тусуется с ней, – со смешком в голосе из-за спин друзей сказал мелкий. – Капец он воин конечно, – бритоголовые рассмеялись, даже у длинного слегка подернулся уголок рта. Генка следил за происходящим из машины, дымя очередной сигаретой, а на лице было лишь легкое любопытство.
Парень уже не бежал сломя голову, а почти шел. Он тяжело дышал, а дубина в его руках казалось весила целую тонну. Худые плечи опущены вниз, а в глазах застыли ужас и замешательство.