- -
- 100%
- +
– Вы что, меня пугаете?
– Да, пугаю. Здесь готовое дело, и ты его можешь завалить только по одной причине. – Алексей сделал паузу.
– По какой такой причине? – загорячился милиционер.
– Ну, ну, не горячись: если ты пойдешь против закона. Понял?
– Нет.
– Ну и ладно, я тебя предупредил. Едь в город. Бери своего прокурора и нашего тоже, на всякий случай. На маневровых локомотивах есть какой-нибудь контрольный счетчик, фиксирующий путь? Чтоб его нельзя было отмотать?
– Есть.
– Так вот, берите маневровый «паровоз», который водит гражданин Мараков или Мараченко. Этот локомотив вчера проходил ночью, и сегодня утром он возвращался именно вот по этой железной твоей дороге. Не перебивай, – остановил жестом милиционера, готового что-то возразить. – Так вот этот Мараковский паровоз останавливался здесь и увез лося. Это я точно знаю. Не знаю, где он прячет мясо; ищите сначала у него, не давайте звонить, никого не выпускайте. Не найдете: все будет у родственников. С вами поедет мой егерь, он раньше был пожарным, всех здесь знает и никого не боится. Заодно и вам спокойней и веселей будет, и мне надежней.
– Не доверяете?
– Да, не доверяю никому, даже себе, старший лейтенант. Здесь я знаю, чем это все пахнет. Заваривается очень серьезная каша. Так что будьте предельно осторожны, а Миша все знает, все подскажет, если спросите.
– А вы?
– Дело в том, что вторую добычу увезли в деревню.
– В какую?
– Еще не знаю. Но думаю, мясо уже в городе, и возможно, у этого Мараковича.
– Не Мараковича, а Маракова. Я его знаю.
– Ну вот. У Маракова найдете язык и губу лося. Берите «на понт», меряйте линейкой и «сравнивайте» с тем, что лежит здесь. Авось и пройдет – расколется. Понятых с собой обязательно бери. Здесь все очень скользкие. И никому, что я тебе говорил.
– А как я к Маракову с обыском явлюсь?
– По моему заявлению, бумаги оформим потом. Устраивает?
– А вы это официально говорите?
– Официальней не бывает. Особенно ничего не говори Алексашкину. Ясно?
– Но Константин сказал, что вы друзья!
– Именно поэтому ничего и не говори!
– Потому что друзья?
– Потому что я так сказал!
– Понял, понял. Я пошел.
– Да, счастливо и удачи.
Они пожали друг другу руку, и милиционер быстрым шагом удалился в сторону Зубровки вместе с «Мишей-пожарником».
– «Жасмин-32», ответь! – рация не спала.
– На связи, слушаю, Антонович!
– Здесь Саша Болохин объявился, спрашивает, что делать?
– Дай его на связь!
– Лексеич, приветствую тебя.
– Здорово, а ты какими судьбами?
– Работа, Алексеевич!
– Ты же вчера отнекивался от рейда, просил хоть один выходной, ты же вчера кричал, что старшина милиции не лесхоза, а РОВД! Что ж сегодня?
– Да, Алексеевич. Это было вчера. А сегодня с утра был на вышке. Владимировна все рассказала, я заехал домой и сразу в Зубровку.
– Молодец, Петрович. Я знал, что ты настоящий друг, хоть и старшина милиции, ха-ха-ха. Ладно, не обижайся. Я надеюсь, Антонович тебя уже пояснил ситуацию?
– Да, я уже и с местными тут кое-что перетер! Давай, Алексеевич, сюда!
– Хорошо, Петрович. Там пятна должны быть на переезде. Ну, ты потрогай их, понюхай, может, что дельное к моему приходу скажешь.
– Ну, так я ж поэтому и вызвал тебя, Алексеевич.
– Ладно. Скоро будем.
Охотовед дал подписать свои бумаги оставшемуся оперуполномоченному и упиравшемуся сначала Константину. Затем составил еще один протокол, его тоже вынуждены были подписать как свидетели все присутствующие.
Константин Алексашкин волновался. Дело двигалось абсолютно неотвратимо, вопреки его здесь присутствию. Куда-то уехал на дизеле молодой железнодорожный милиционер, пошептавшись с охотоведом; вот еще Болохин явился, у того нюх на браконьеров лучше любой легавой. Что-то нужно предпринимать.
– Ну, господа! Уже обед проходит, а у нас ни в одном глазу. Есть предложение! У меня в УАЗике термосок есть, может, перекусим, – весело провозгласил он, когда вся команда перешла к переезду, за которым стояли два УАЗика.
Помощник прокурора и опер радостно переглянулись в предчувствии хорошего обеда. Сто пудов, Константин и «поддачу» выставит. Егеря вопросительно уставились на начальника.
– Спасибо, Костя. Вы-то можете и перекусить, знаю, человек ты хлебосольный. Но мы пока пойдем по деревне прогуляемся. Сдается мне, и мы на свежину нарвемся.
– Леша! Не занимайся ерундой. Пусть егеря твои пробегутся. Ты, что уже, зазнаешься? Впадлу тебе наша компания?
– Да брось, Константин. Я ж говорю, пойду по Зубровке; вон и Болохин что-то сказать хочет, вижу. Мой УАЗ остается, если что – вызову на подмогу по рации…
Алексей обошел машины, подошел к старшине. Тот, жестикулируя и показывая на деревню, что-то негромко сказал охотоведу.
– Все, мужики. Вперед. Ты, Миша, и ты, Николай, попытайтесь от разъезда идти по каплям, даже если потеряете след – ищите по лошадиным копытам, по санному следу. А мы с Петровичем пойдем сразу к одному двору. Может, прет нам сегодня?
Миша и Николай вернулись к переезду, а Алексей с Сашей Болохиным пошли прямо по деревне, приглядываясь к следам. Скоро они открыли калитку добротного деревенского подворья. Собака на цепи хрипела и захлебывалась от лая. Пройдя немного во двор, обнаружили большие красные разводы в снегу. У собачьей будки валяются кости. Хозяева не выходят. Болохин палкой загнал собаку в будку. Алексей быстро прошел на крыльцо, остановился. Саша успел выхватить мосол и принес на крыльцо.
– Вот и свежина, Алексеевич!
– Да, Саша, Петрович! – рассматривая кусок позвоночника, ухмыльнулся Алексей, – свежина, это точно ты сказал!
Алексей и Саша вошли на веранду. На столе стоят стаканы, пустые бутылки, сковорода с застывшим на холоде жиром. По углам валяются отрезы и обрывки целлофана, некоторые из них в крови.
– Ну вот. Я же говорил, у меня нюх! – Петрович полушепотом обратился к Алеше. – Пировали! – Подошел к столу. Понюхал бутылки:
– Самогонка. Сахарная.
– Ладно, Петрович, – почему-то улыбаясь, остановил его Алексей, – вон посмотри в корыто, что пленкой закрыто, я уже отсюда запах чую…
Петрович подошел к стоящему в углу корыту, откинул пленку:
– Кишки! Ну и что?
– А то, Петрович, что это домашний кабан, и кишки, значит, тоже домашние.
– Точно. Теперь вижу, вон за буфетом голова осмаленная и ноги. Так что, пойдем?
– Нет, Петрович. Из бутылок ты запах слышишь? Да! А я «свежачок» чую. Пошли в хату.
Они открыли дверь в хату, вошли и остановились. Слева в маленькой кухоньке на газу стоит самогонный аппарат, газ включен, струйка течет из змеевика, … и никого нет. Зайдя в другую половину хаты, нашли спящего на диване пьяного хозяина, который под звук включенного телевизора и перебора «на грудь», ни лая собак, ни шагов вошедших гостей не слышал.
– Вставай, дружище. Брагу у тебя поперло в змеевик. Испортил всю малину.
Хозяин, еще не разглядев толком гостей, бросился к аппарату. Здесь все было в порядке, и он, разъяренный, обернулся и хрипло пробормотал:
– Вот, черт, приснул трохи. А вы чего?
Болохин в милицейской форме первым принялся «будить» хозяина:
– А ты что, не видишь? Собирайся, поедем в город, сначала в вытрезвитель, ну а потом – под стражу. Где хозяйка, зови!
Опомнившись, хозяин рванул к умывальнику, ополоснул лицо:
– Товарищ милиционер. Так я ж не на продажу. Для себя вот трохи. А жена в городе. Кабана мы вчера своего забили, так она с зятем и дочкой на базар повезли.
– А насчет кабана – это отдельный разговор. Знаем, что тут у вас в Зубровке дичью промышляешь только ты один, – охотовед достал из кармана клок волос дикого кабана, – это мы у тебя во дворе нашли. Сейчас будем звонить в город, чтоб арестовали мясо на базаре на проверку. И жену с зятем и тещей заодно!
– Боже, боже. Этот клок щетины не я притащил. Собака мой уже месяц назад кусок шкуры припер. И тут во дворе таскал, чтоб его волки… Я век на охоту не хожу, у меня ружья даже нет!
– Как же нет, вон голова свиная за шкафом. Там видно, что пулей из ружья бит кабан твой. Так что: или признавайся, где спрятал ружье, или собирайся, а мы вызываем прокурора; он сейчас на станции ждет нас, – для пущей убедительности Алексей достал рацию:
– «Жасмин», ответь «тридцать второму»!
– На связи, – послышался голос Антоновича.
– «Жасмин», а кто у тебя в соседней машине? Остались ли гости или уехали?
– Алексеевич! Все здесь! И прокурор, и опер, и Константин. Ждут вас, но по-тиху обедают. Меня приглашали. Я бутербродик взял. С икрой ведь, когда такая халява будет? Что – позвать?
– Нет, нет. Но возможно скоро понадобится их помощь. Ждите!
– Товарищи начальники. Вот вам клянусь, – он перекрестился, – не хожу я ни на какую охоту. И никогда не ходил, и ружья сроду в доме не было. Вот вы – я знаю, вы с охраны природы! Вы у нас в колхозе недавно выступали, что весна скоро, чтоб сети не ставили, чтоб собак всех привязали. Я вас узнал, вас все хвалят, что вы справедливый и правильный! Ну, я ж вот свою собаку сразу и привязал, будь она неладна. И сети я не ставлю, и петли, как вы говорили правильно, тоже не ставлю!
– Ладно, ладно! Как вас зовут? Иван Афанасьевич? Будем знакомы. Давайте присядем. Есть разговор…
Они присели на подставленные хозяином табуреты, огляделись.
– Да, Афанасьевич! Говоришь, для себя гонишь? А вон уже три трехлитровых банки стоят. Это ж ведро! Куда столько? – и не дав опомниться хозяину, Алексей жестко спросил:
– С чьего двора собака принесла кусок шкуры, и кто стрелял тебе кабана? Ты не торопись, я тебя не гоню. Подумай, что ты теряешь и что находишь. Я тебе сразу обещаю. О тебе никому ни слова и даже жене твоей. Ну и, если начнешь жопой крутить, от станции до тебя три минуты езды, прокурор сидит в машине. Тех денег, что жена сегодня заработает, не хватит на штраф. Думай, а если ты не против, я с тобой посижу, а Петрович выйдет, немного подышит воздухом, а то тут одуреть можно от сивухи твоей…
Отвернувшись, он моргнул Петровичу, тот все понял слету, как обычно. Кряхтя встал, вышел в веранду, поднял голову кабана. Действительно, ниже уха чернело запекшееся отверстие от пули. «Ну, Алексеевич! Видит же насквозь, как это я сразу не заметил?» – подумал он, озадаченно оглядывая голову. Не успел он обойти двор, как его позвал охотовед.
– Смотри, Петрович, знаешь таких? – показал ему фамилию, занесенную в блокнот за схемой с железной дороги.
– Нет, не знаю.
– А вот этих?
– Этих знаю.
– Пошли быстро, где они живут?
Через несколько минут они топтались у большого дома на окраине деревни. На улице у ворот стоят сани. Охотовед достал рулетку, измерил полозья, измерил конский след.
– Они, Петрович. Ищи кровь.
– Так тут, Алексеевич, кровищи больше, чем на мясокомбинате, – обрадовался старшина, зная, что у Алексеевича проблема с цветоощущением, – вон кровь на соломе, вон кровь на самих санях
А вот крови у калитки и на снегу нет.
– Так, Петрович. Иди в хату, забирай ружье сначала, постарайся без шума, чтоб добровольно сдали. Склоняй на явку, я тут с нашими свяжусь, где-то они пропали:
– «Жасмин»! Я «тридцать второй», ответьте!
– «Тридцать второй», я на связи, – Антонович словно ждал вызова.
– Антонович, а где наши?
– Мы тут, Лексеич! – ответили по рации егеря.
– Где это тут?
– Улица Бобровая, знаете где?
– Да, мы на ней, на Бобровой. Переулочек к речке от улицы, крайний дом номер три.
– Что у вас?
– Санный след, кровь у калитки. Саней нет, след идет на улицу.
– Отлично! Мы у саней. Стойте там, в дом не входите, но и хозяев, если что, не выпускайте. В общем, скорее всего то, что мы ищем – у вас, а транспорт – у нас. Вот Петрович подсказывает мне, что вы от нас в двухстах метрах, за поворотом. Мы сейчас поговорим с хозяином «такси», потом к вам. Как понял?
– Понял отлично, ждем!
– Антонович, ответь!
– На связи.
– Что гости наши?
– Замерзли, греют машину.
– Скажи, пусть подъезжают на Бобровую, дом семьдесят два, я жду.
– «Жасмин», подожди. Выходила на связь Владимировна. Просила, чтоб ты связался с ней по телефону.
– Что это еще такое?
– Подожди, Алексеевич, – рация трещала, но понять ничего не получалось, но вскоре водитель прояснил ситуацию:
– Алексеевич, она слышит мой разговор с вами. Говорит, звонили с железной дороги. Важные новости, по рации говорить не может.
– Скажи ей, как найду телефон, сразу перезвоню. А сейчас вези сюда вторую машину с командой.
– Алексеевич, пока я с вами говорил, они куда-то поехали. Мне Костик махнул рукой, мол, то ли пить поехали, то ли уже напились. Щелкнул по горлу и заулыбался.
– Антонович, догони их и предложи им приехать на Бобровую. Если откажутся, особо не настаивай. Как понял?
– Понял, понял. Поехал!
– Алексеевич, идите сюда, – услышал крик Петровича из-за высокого забора.
– «Жасмин»! Ответь. Здесь женщина вышла из дома, хотела идти к свекру. Мы с ней поговорили, она все нам рассказала, плачет. Идите сюда скорей! – это Миша малый и Николай.
– Антонович, слышал?
– Да, я все понял. Сделаю, как надо!
– Давай, Антонович, и вы, хлопцы, идите с женщиной к ней домой, попейте чайку, я буду скоро.
– Алексеевич! Ну где ты там? Давай сюда! – Петрович опять закричал из-за забора.
– Иду, – и вполголоса, – прорвало вас всех… видать и вправду поперло…
Алексей вошел во двор, по ступенькам зашел на веранду. В чистенькой веранде оборудована летняя кухня. В дальнем углу у окна газовая плита, слева диван, справа буфет и стол, приставленный к стене. На столе стоит пластмассовый таз, с торчащим из него мясом, на стульчике у стола заплаканная хозяйка, рядом с Болохиным, и, по-видимому, хозяин, нервно затягивающийся сигаретой. У Болохина в одной руке ружье, в другой – патронташ.
– Вот, Алексеевич. Это – Михаил Семенович Павлюченко с женой Валентиной Александровной. Это – его законное ружье, которое брал его сын вчера, и вернул сегодня рано утром, когда привел коня. Заодно и мясом угостил родителей. Им сказал, что домашнее. Кабана, мол, бил на деревне. А на мясе-то черные дырки от картечи.
– Таак, а сын где?
– Сын живет рядом, но сегодня он с утра уехал на машине в город.
Алексей достал блокнот.
– Как зовут сына и какая у него машина?
– Сына зовут Иван Михайлович. Машины у него нет. Еще ночью он пришел с каким-то другом, выгнали кобылу, а машину поставили к нам во двор. А засветло приехали на лошади втроем, кобылу Ванька загнал в сарай, сани поставил на улице, потому что машина мешала. Выгнали машину и уехали. Я видел, что заезжали в переулок к Ивану, но скоро же и уехали. А какая машина? Иномарка и все…
– Как звали его друзей?
– Одного, главного – Слава, тот из города, я его не знаю. А другой – Вовка. Он из соседней деревни, друг моего Ваньки. А что, они что-то натворили?
– Ой-ой-ой, – запричитала хозяйка, – хлопчики, вы же Ваньку моего не знаете. Он такой доверчивый, все его обманывают, у всех он на побегушках, дурачина. Ой, господи. Вот говорила тебе, не давай ему ружье. А теперь вот посадят дурака!
– Не посадят, хозяйка. Если Вы немного нам еще поможете. Если не тяжело, пойдемте в дом к вашему сыну, пусть невестка подтвердит ваши слова, и мы уедем.
– Пошли, деточки, пошли. Одевайся, старый, быстро одевайся.
Алексей с Болохиным вышли на крыльцо.
– Алексеевич. Ты позвонить собирался. А у хозяев телефон есть.
– Точно! Спасибо, Петрович, – кивнув хозяевам, вроде спрашивая разрешения, набрал номер диспетчерской.
– Владимировна, это снова я!
– Очень хорошо. Вас просил срочно позвонить в железнодорожную милицию!
– Какую милицию?
– Алексеевич! – капризно укорила Владимировна, – милиции на транспорте. Вам телефон нужен?
– Да, давай сверим, – Алексей достал свой блокнот, полистал, – говорите. Понял, спасибо…
Набрал указанный телефон, трубку тут же сняли, и после приветствий он услышал:
– У известного Вам Маракова прямо дома нашли много разрубленного на мелкие куски мяса. Мы пока не знаем, что и как, – проведем экспертизу. Кроме того, изъято оружие, капканы, петли, бобровые шкуры, ножи. Задержаны до выяснения четверо граждан. Может, вы подъедете с помощником прокурора?
– А вы имеет право все это обыскивать, задерживать? На все эти процессуальные действия, что вы провели?
– Да!
– Ну, тогда ждите, я буду через час, максимум полтора. Но прокурора вам не привезу, хватит нам одного вас. Договорились?
– А экспертизы? Эксперты?
– Будут вам эксперты, обещаю. Будут и экспертизы!
Скрип тормозов УАЗиков заставил попрощаться. Выйдя на улицу, Алексей увидел смеющегося в усы Антоновича, стоящего у своего УАЗа, и озабоченного Константина: пассажиры его УАЗа были к этому времени мертвецки пьяны.
– Ну что, Костя, перекусили?
– Ну ты ж, Алексеич, отказался! Нашли что-нибудь?
– Да, нашли все. Только ты разбуди, пожалуйста, помощника прокурора и опера, я им попытаюсь растолковать, что к чему. А вот и ружье. Его я не отдам им, нетрезвым, и сам завезу в РОВД. Протокол тоже мой. Давай, буди!
– Слышь, Леха. Давай-ка ты сам все доводи, чего ты их будешь тормошить. Ты же, как обычно, затеял этот сыр-бор…
– Кто этот сыр-бор затеял, покажет время, Константин. И кто, и ради чего весной мамку бьют поросную, тоже рассудит время и закон… и понятия. А пока… Ты, вы часто говорите, что я жар чужими руками загребаю. Или выгребаю. Только, Костя, это не жар. Это – навоз. Сегодня его разгребать, или загребать будут твои пассажиры, твои шестерки. А нет – их завтра уволят. А к себе официантами ты их вряд ли возьмешь. Жрут много. И пьют. Что, не так?
– Ты чего, и вправду уезжаешь?
– Давай, буди. Или нет. Я сам…
Алексей бесцеремонно, на глазах у изумленных егерей и любопытных соседей, начавших выглядывать из-за заборов, вытащил из машины «оперативников». Специально громко объяснил суть дела, показал заспанным, ничего не соображающим сотрудникам ружье, дал подписать какие-то бумаги и, захватив по дороге Мишу и Николая, уехал. По дороге сдал ружье в РОВД, откуда позвонил специально максимально открыто прокурору на транспорте: договорились о встрече…
Дом машиниста маневрового локомотива Маракова находился сразу за товарной станцией. Рассчитанный на проживание двух семей, но умело переоформленный на одну семью Маракова, состоящей из хозяина, жены и двоих переростков-сыновей, дом, словно крепость, огорожен высоким кирпичным забором, с такими же высокими металлическими воротами.
УАЗ охотоведа остановился у «Нивы» прокурора на транспорте, одиноко припаркованной у штабеля бетонных шпал, сложенных у ворот.
– Во, блин, не стесняются средь бела дня шпалы тырить себе домой, – не удержался Мишка «малый».
Из полуприкрытых ворот показалась голова Мишки «большого»:
– Заходите, заждались вас. Тут делов – километр! Да и замерзать я уже стал!
– А что тут, Миша? Не согрели еще? Хреново, значит, работаете, раз мерзнете!
– Да тут полный звиздец, щас увидите!
Все по очереди вошли во двор. Широкий двор обустроен толково. У крыльца, отделанного под мрамор, черный джип. К дому пристроен гараж на две машины, с тыла дома – баня с большой верандой, хозпостройки. Прямо напротив ворот еще не оттаявший бассейн с фонтаном в виде лилии. Двери в гараж, баню и хозпостройки распахнуты. У входа в баню стоят люди, о чем-то спорят. Алексей подошел ближе.
– Алексей Алексеевич! Наконец-то, заждались, – прокурор сделал несколько шагов навстречу, – нужна твоя помощь. Вот смотри, – он указал на несколько пластиковых ванн, загруженных мясом, два полиэтиленовых мешка с костями, шкуру, копыта и голову дикого кабана, стопку сушеных бобровых шкур, связку лисьих шкур, несколько шкурок куницы, енотовидной собаки, связку лосиного камуса, пять пар лосиных рогов, три охотничьих ружья, боевую винтовку-трехлинейку, несколько деревянных ящиков с капканами, проволокой, петлями, а также сети и невод.
– Ни фига себе, – Болохин стал обходить вокруг выложенных «трофеев», – это все из хаты?
– Да не из хаты. Это все из летнего домика-пристройки к бане. В доме мы ничего еще не трогали, хотя опись уже сделал, – прокурор невесело ухмыльнулся, – живут же люди на зарплату…
Алексей молча осмотрел «трофеи», покопался в ванночках с мясом, встряхнул пушнину, оглядел рога, причем каждую пару рогов изучал внимательно.
– Ну, как тебе эта вся выставка достижений? – прокурор серьезно уставился на охотоведа.
– Здесь кое-чего не хватает. Вы в холодильники заглядывали?
– Да, смотрели. В одном из них в ванночке для овощей лежит лосиная губа и язык. Это ты ищешь?
– Да, точно. Ну теперь я вам и не нужен. Составляйте опись, давайте я дам всему этому оценку, на первый прикид, все остальное потом и в суде. Договорились? Я думаю Александр Мараков, – он кивнул в сторону бледного хозяина, – не будет отрицать, что вот это – мясо лося, которого он добыл из винтовки со своего «паровоза» сегодня ночью, и губы, и язык которого лежат у него в холодильнике. А это мясо дикой свиноматки, добытой сегодняшней ночью у Белого Ручья жителями д. Зубровка и вывезенными оттуда подельником Саши – Славиком. На его же, Сашином, джипе. Мясо свиноматки, выпотрошенной у железной дороги, на 132 километре. Так что, все это дело железнодорожной прокуратуры: и паровозы, и служебные дома со шпалами, и мясо, добытое на железной дороге. Так я говорю?
– Ну, почти так, – «транспортный» прокурор оглядел незаконно добытую продукцию и оружие, – а что дальше?
– Дальше? Дальше вызывайте ОБЭПовцев, проводите полный обыск. Вон там, – он указал на баню, дом, сараи, – вы еще больше нароете: под крышей буду висеть домашние колбасы, в погребах – банки, бочки с мясом; в сараях – кости, шкуры, капканы, петли-сети; в доме – оружие, боеприпасы, шкуры, мех и т. д. Но все это – не мое уже дело. Вот посмотрите только на мясо – оно в щетине и в волосках тех зверей, что добыты на «железке». А вот у меня образцы этих волос с места добычи. Возьмите – пригодится. Да вот еще что. Возьмите понятых и оформляйте все по максимуму правильно. Шуму будет и вони очень много. Это – ОПГ, и «крыша» у них солидная.
– С чего вы взяли?
– Три года, четвертый год я здесь. И кое-что должен знать. Так что успехов вам и внеочередной звездочки. До свидания; хлопцы, по машинам! Саша Болохин, а ты как представитель РОВД и лесхоза остаешься. Надо, Саша, надо. Я знаю, ты не против, – увидев возмущенно поднятые брови друга, Алексей подошел к нему и что-то зашептал на ухо. Тот сосредоточенно выслушал, молча кивнул головой и поплелся к УАЗику за сумкой…
Лишь под утро стадо диких кабанов собралось у густого ельника, где они обычно дневали. Самка-хозяйка так и не появилась после выстрелов на подкормочной площадке. Каждый член стада занял свое привычное место: молодые поросята-сеголетки сразу улеглись, уставшие, в ранее вырытые в снегу до мха ямки-лежки; двухлетки, поковырявшись в разрытом мертвом муравейнике, разлеглись, прижимаясь друг к дружке; свиноматки, отяжелевшие к весне, забились под густые лапы елей, оглядываясь по сторонам в поисках хозяйки стада. Лишь неугомонные трехлетние секачики бродили вокруг лежки стада, но, не уходя далеко: можно нарваться на старого секача, и тогда нагоняй неминуем.
Уставшее, испуганное стадо насторожено пролежало весь день. Лишь с наступлением сумерек в табуне началось движение. Первыми повыскакивали из своих лежек молодые поросята – самые голодные и неугомонные. Они начали бродить по лежке стада, нарываясь то на грозное хрюканье и клацанье зубов более старших кабанов, то на реальные укусы и болючие удары в бока мощными «пятаками» не родных «теток» и «дядек».
Поднявшееся стадо по привычке ждало команды на выход. Но команду подавать было некому.
Наконец одна из старших в стаде свиноматок двинулась вперед, уверенно пробивая след в рыхлом, покрытом острой корочкой наста, снегу. Сквозь верхушки деревьев на черном небе ясно горят капельки звезд, весенний воздух наполнен свежестью, легкой, дурманящей изморозью. Стадо шумно приближалось к месту вчерашней кормежки. Но, когда до подкормочной площадки оставалось совсем близко, когда запах прелого картофеля и прорастающего плесневелого теплого зерна уже пронзал чуткое обоняние диких свиней, идущая впереди свиноматка наткнулась на кровавый след, тянувшийся от подкормки. Она остановилась, шумно потянула воздух. Идущие позади, повинуясь строгой дисциплине стада, замерли. Глубокая тишина окутала ночной лес. Лишь где-то вдали несколько раз шумно ухнул филин, да позади на болоте тишину ночного леса разрывало лопотание крыльев самцов глухарей, шумно усаживающихся на облюбованное дерево, где им предстоит со своей знаменитой глухариной песней встречать рассвет. Токовать древнейшим языком о любви, о страсти, о нежности и ярости природного зова.