- -
- 100%
- +
– Ну так, а як жа ж? – засмеялся старый лесник, – мне разницы нету, генералы или адмиралы. Абы люди хорошие были. А плохих ты не привезешь, Лексеич…
Вошла хозяйка, вытирая руки о фартук, быстро засуетилась у печи, двигая горшки и горшочки. Скоро на столе появились тарелки с мясом, квашеная капуста в полукачанах и отварная, с пригарочками, как любит Алексей, картошка.
– Алексеич. Может, рюмочку с дороги?
– Не, спасибо, Сидорович, я ж за рулем.
Сидорович моргнул одним глазом, заговорщически показывая на хозяйку:
– А ты всю не пей, только пригуби. А я для аппетиту чуть-чуть глотну!
– Ах, каб тябе. Чего ты человека подбиваешь! Сам выпить хочет, а я ему не даю, вот он и сказки тут начинает баить. Ишь ты его, едреный корень!
– Ладно, ладно, Александровна. Ну, плесните чуток, так и быть, пока доеду до города – растает…
Александровна, продолжая притворно ворчать, выскочила в сенцы, чем-то там загремела. Сидорович напряг слух, внимательно слушая направления шагов хозяйки. Александровна вернулась с графинчиком самогонки. Налила две рюмки. Графин убрала. Сидорович быстро опорожнил свою рюмочку, закряхтел:
– Ох, хороша. Поверишь, Алексеевич? Спрятала горилку и не дает уже почти месяц, скоро запах забуду водки своей…
Алексеевич усмехнулся, быстро и незаметно для Александровны перелил свою самогонку в стакан Михаила:
– Ну, хозяева, ваше здоровье, спасибо за хлеб-соль. Надо ехать…
Быстро съел несколько картофелин с холодным мясом, закусывая хрустящими листьями капусты. Напоследок обильно обмакнул в земляничное варенье толстый блин, с удовольствием съел его, свернув в трубочку, и запивая зверобоевым чаем, запаренным в чугунке.
– Так, договорились, Михаил Сидорович! Я приеду без предупреждения на ночь.
– Приезжай, дорогой, все будет, как надо, ты же знаешь, – заулыбавшийся Михаил встал из-за стола провожать гостя…
Зинаида Александровна уже проворно и незаметно сунула под сиденье водителя узелок с салом, колбасой и банкой варенья: «Один живет, бедолага! Кто ему там приготовит? А так хоть своего, домашнего покушает», – улыбаясь, думала она, неслышно закрывая дверь УАЗа. Вскоре Алексей, разбрызгивая грязь, пробивался в сторону города, на работу уже опаздывал. Включил в машине рацию и тут же услышал голос диспетчера:
– «Жасмин-32». Срочно ответьте «центральному»!
– Ну вот, утро начинается, – усмехнулся Алексей, включая микрофон автомобильной рации:
– Слушаю, Владимировна!
– Алексеевич! Наконец-то. Вы меня хорошо слышите?
– Да, хорошо, говорите.
– А где Вы сейчас?
– Я в хозяйстве, еду в город, буду через час.
– Вас срочно разыскивает председатель райисполкома. И директора лесхоза, но он уже туда уехал. Просили Вас срочно приехать.
– Владимировна! Позвони им туда, пожалуйста, скажи, буду к половине десятого. Свою рацию не выключаю, если что, «маякуйте». Конец связи.
– Конец связи, сделаю.
«Так я и ожидал, – подумал Алексей, – сейчас начнутся разборки. Почему недоглядели, почему не предусмотрели? Ладно, прорвемся».
Возле здания райисполкома заметил две припаркованные «Волги» с областными номерами. Обтер тряпкой свои резиновые сапоги, обнаружив под сиденьем «термосок» Александровны. Отдав на вахте дежурному милиционеру тихонько ружье в чехле, поднялся в приемную. В приемной для вторника было достаточно много народа: начальник общепита, зам. председателя по сельскому хозяйству, какой-то чин из «железнодорожников». Почему-то угрюмо насупившись, сидел начальник ГАИ. Двое незнакомых в гражданском смело осматривали с ног до головы одетого в камуфляж Алексея, оторвавшись от разговора с директором лесхоза и начальником РОВД.
– Доложите, что приехал, – обратился Алексей к секретарше под пристальными взглядами притихших посетителей.
– Заходите, Алексей Алексеевич, вас ждут.
В кабинете председателя сидели двое незнакомых мужчин, один из которых в форме прокурора, а другой в форме железнодорожного начальника.
– А, вот и наш герой! Проходи, Фомин, присаживайся, знакомься! – председатель приподнял на лоб очки, – помощник прокурора области Петр Васильевич – и начальник участка железной дороги Иван Анисимович Желобов. Как ты знаешь, у нас в районе ЧП, причем ЧП огромного, никак не районного масштаба. И один из первых вопросов тебе – как ты допустил такой беспредел в доверенных тебе охотоугодьях? Здесь у нас под носом работала целая фабрика, целый мясокомбинат, который организовал твой друг Алексашкин. И мы только вчера обо всем узнаем, и то, только благодаря бдительности железнодорожников и железнодорожной милиции. Скажи, Алексеевич, как это могло произойти? Какова ваша роль в этом с директором лесхоза? Может, вы и в доле были? Может, и у вас следует подвалы потрясти. Ты вот один живешь в таком роскошном особняке. А дом мы давали тебе с семьей, а где твоя семья? Откуда такие панские, собственнические замашки? Ну! С чего начнем?..
Алексей молчал. Зашевелились желваки, что не предвещало ничего хорошего…
– Начнем с дома. С коттеджа. Дом мне выделило Министерство по ходатайству профкома. Исполком к этому дому отношения не имеет. Где моя семья? На этот вопрос я ответ дам позже. Если понадобится кому-то, – Алексей глянул на прокурора, – а теперь насчет браконьерства. Мною с нашей бригадой за три года вскрыто более ста случаев браконьерства, составлено около двухсот протоколов на нарушителей природоохранного закона, изъято около пятидесяти единиц оружия, более десяти километров сетей. А что сделано милицией? Только изъятые по домам стволы, да во время бытовых разборок составленные протоколы. Браконьерство на железной дороге мы раскрывали вместе с железнодорожной милицией, и мой вопрос: где в это время была наша милиция и наша прокуратура? Есть ответ, могу озвучить: они сидели в машине у Алексашкина и там жрали водку. Вы знаете об этом и почему-то выставляете меня здесь мальчиком для битья? Так разговора не получится, я готов откланяться и идти заниматься делом. Если у милиции и прокуроров есть ко мне вопросы – вызывайте повесткой. Только в качестве кого вы меня вызовете? Или мне самому в Минск съездить? И это легко. Завтра здесь будут корреспонденты республиканских изданий. Хотите? Любой каприз! Только, извините, за ваши деньги.
– Алексей! Остановись. Ты что несешь? – председатель сменил тон, – ты не огрызайся тут, привык, понимаешь, там, в лесу, рычать. Мы ж к тебе, можно сказать, по-человечески, по-отечески, а ты сразу на дыбы. Корреспондентов он вызовет! Знаем мы эту вертихвостку, что ты в прошлом году двое суток катал на УАЗе из «Правды в стране». Конечно, дело молодое, но не в рабочее же время и не на служебной машине! Ну, ладно, ладно, не закипай. Может, я и погорячился. Хорошая она девчонка, и материал я читал – очень современный, острый. Хвалю! Но сегодня вопрос о другом. Как район не опозорить? Ведь понаедет проверок – блох не оберешься. В том числе и у тебя, не думай, понаходят изъянов на год вперед. Что ты предлагаешь делать?
– Я ничего абсолютно не предлагаю. «Фабрику» закрыть, виновных, куда угодно, это не мое дело. Вот и весь мой ответ.
– А протоколы?
– Протоколы я пустил в ход, они уже в суде. Там и решайте, я вам в этом не указ и не советчик.
– А порвать протоколы?
– Поздно! И я этого делать не буду, как и не делал раньше; тем более, ущерб огромный.
– Все ясно! Пока свободен, ожидай!
– Где ожидать?
– На работе!..
Алексей быстрым шагом вышел в приемную, бросил бешеный взгляд на ожидающих своей очереди чиновников, но ничего не сказал, забрал ружье и сел в машину.
Уже на ходу за рулем задумался, куда ехать? Приехал в лесхоз, у кабинета пять человек на прием ждут. Ничего не поделаешь, люди пришли по делу, надо слушать, решать… День пролетел быстро, и к вечеру появился Антонович.
– Ну что, Лексеич, едем сегодня?
– Нет, Антонович, я совсем закрутился за день, забыл. Обзвони всем отбой до моего звонка. Машину забирай, завтра утром в полседьмого у меня дома. До завтра!
Достал из стола документы, разложил на столе, закурил. То, что местные клерки повязаны с Алексашкиным, Алексей знал давно. Но так бесцеремонно с собой обращаться он никогда и никому не позволял. «Ну, что ж! Если захотят – повоюем. Посмотрим». Не в первый раз приходилось ему сталкиваться с трусостью людей, боявшихся потерять свое «корыто». Выкурив сигарету, набрал длинный номер телефона.
– Алло! Ольга Леонидовна! Здравствуйте. Провинция Вас постоянно вспоминает, вздыхает, любуется на Ваши строчки в изданиях и, по мере возможности, пытается нарушить Ваш драгоценный распорядок и уклад! Спасибо, что узнали сразу, наши зверушки и пичужки давно соскучились, просили передать Вам, что очень надеются на встречу. Ну что вы! Ничего не случилось, правда, соскучились. Серьезно! Нет, жену в лес не вожу, поскольку не имею таковой возле себя, – уехали в «цивилизацию». Да, каждому свое. Вот именно! – опять закурив сигарету, улыбаясь, продолжил разговор «ни о чем», но все же не удержался, – вот иногда так хочется, чтобы все было хорошо и красиво, но не получается. Потому что как раз хорошего и красивого не хватает. А где взять, если вас из столиц в наши дебри не вытянуть? Да, Вы крайне проницательны, мне, наверное, очень нужно будет с Вами обсудить эти трепещущие вопросы. На следующей неделе? Конечно, устраивает. Я встречу на вокзале. Инкогнито? Тем лучше. Я очень буду благодарен, и, по-честному, правда, рад, что ты наконец-то приедешь. Пару дней? Это, конечно, мало, но… Ладно, все, извини, что отвлек. Жду. Целую!..
Алексей положил трубку. Призадумался. Оля – корреспондент центральной газеты – нашла его случайно. Находясь в командировке в их райцентре два года назад, она узнала, что в одной из деревень живет ручной лосенок. Его мать убили браконьеры, и охотовед с большим трудом определил еще рыженького, тонконогого теленка на постой к матери одного из лесников. С большими проблемами лосенка выходили. Приходилось даже вызывать фельдшерку с ФАП, колоть уколы, ставить клизмы. Лосенок подрос, свободно гулял по деревне, и, что удивительно, даже собаки не бросались на него. Дети толпой бегали за гордо и независимо прогуливающимся Борькой. Оля услышала эту историю и захотела сама все увидеть и даже подготовить репортаж. Ей быстро подсоветовали, как найти охотоведа – «крестного» этого лосенка. Так Оля и Алексей познакомились: молодая, стройная, в джинсах и белой блузке с короткими рукавами и дорогущим фотоаппаратом в кофре через плечо, и улыбчивый, в запыленном камуфляже с тремя звездочками в каждой петличке, инженер-охотовед лесхоза. «Зверобой», как она его окрестила про себя, разглядывая сквозь темные линзы солнцезащитных очков. Они на его стареньком УАЗе побывали в деревне, где жил лосенок, потом в гостях у старого лесника Сидоровича, где Оля нащелкала снимков аистов, журавлей, пчел, маленьких щенят и даже гадюку. Вечером на охотничьей базе Алексей лично жарил шашлыки, готовил уху. Они долго любовались звездным небом, встретили рассвет на причале, окутанном теплым туманом, под счастливые трели запоздалых соловьев и хорканье невесть откуда, как специально, взявшегося вальдшнепа.
Через неделю республиканские газеты опубликовали снимки, сделанные Олей, и Алексей лично завез Сидоровичу и Александровне репортаж об их семье и их жизни и фотографии. Они периодически созванивались, Алексей всегда нахваливал ее статьи, но встретиться больше так и не довелось. Оля знала, что Алексей женат, сама же замуж не спешила: командировки, суета, занятость по работе иногда сутками ее полностью устраивали. И вот сейчас, едва лишь они поздоровались по телефону, что-то теплое и волнующее кольнуло у каждого в сердце, и само собой получилось, что они договорились о встрече.
Болохин вошел, как всегда, шумно, бросил на стол свою полевую сумку, расстегнул форменный бушлат и, словно спохватившись, протянул руку:
– Здоров, Алексеевич! А я тебе с шести утра звоню домой. Тишина.
– Ездил ночью на маяк, к Сидоровичу. Тетеревов искал, гусей. Кабанов большой табун видел.
– Ну, что?
– Петрович! Хотел бы – съездил сам, навестил стариков. «Чтокаешь»!
– Алексеевич! Не психуй. Меня начальник РОВД просил тебя найти с самого утра.
– Саня! Мне пофиг твой начальник, вместе со всей твоей ментовкой. Так ему в следующий раз и скажи. Я тебе, кстати, уже говорил, чтобы ты по отношению ко мне никаких его ни просьб, ни приказов не передавал, понял, нет?
– Леша! Что случилось, ты чего?
– Да ничего! Потом сам узнаешь. Ты рапорт писал о вчерашнем?
– Да, писал.
– А где он?
– У начальника.
– Зарегистрировал?
– Нет еще.
– Ну вот, Петрович. Видишь! А чего ты не зарегистрировал? А указал, что опер в нетрезвом виде был на работе? А указал, что тебе машину не дали? Можешь не тужиться и не отвечать. Ничего этого ты не указал в своей бумажке. Видишь, сколько у нас писателей развелось? И ты туда же! В рапорте, небось, написал о том, что вскрыл массовое браконьерство и передал дело. А куда ты его передал? А покажи-ка мне копию своих протоколов. Что – нету? То-то же! А в шесть утра звонить по поручению начальника вместо секретарши – мы можем!
– Алексей Алексеевич! Я не понимаю, что случилось? Все документы у меня в порядке. Я целый день позавчера и вчера на ногах. А ты на меня кричишь, объясни-ка, где ты и в чем меня упрекаешь?
– Просто, Саша, я просил тебя не бегать на поводу у нач. РОВД, и меня бесит, что ты пропускаешь это между своих ушей.
– Не между, а мимо. Это во-первых, а во-вторых, это мое начальство, и у меня Устав, обязанности, форма. Ты что, не понимаешь или специально пытаешься с меня шкуру снять?
– Ладно, Петрович, пока замнем. Я знаю, что и как вы выездили. Но теперь тебе надо самостоятельно, без ведома твоего начальства ехать в Зубровку. Бери тех мужиков, что мне звонили, пройди всю дорогу, каждый куст, возьми своих лаек: найдите старые кости, шкуры, головы, потроха, лыжи, короче все, что по обе стороны дороги хоть как-то связано с добычей лосей, кабанов, оленей, косуль. Даже если уже истлело, шерсть какая-то, фрагменты. Понял? Все нанеси на схему. Возьми с собой Пыркова и кого хочешь еще, чтобы сразу по обе стороны дороги, хотя бы только на границе заказника. Это около пятнадцати километров.
– Двадцать, Алексеевич.
– Ну, пусть двадцать. Саша, нам нужны все любые, пусть даже косвенные, улики отстрела дичи с локомотивов, с паровозов, с дрезин, черт бы их побрал. Опроси путейщиков, работников дорожной лесополосы, местных жителей. Два дня я тебя не вижу на работе, Петрович. Двое суток – ты на дальних границах хозяйства, я тебе командировку оформлю и вызов оттуда о якобы браконьерстве сделаю. За эти два дня ты должен всю железную дорогу, как партизан, на пузе проползти. Петрович, ты понял?
– Ну конечно. Не в первый раз. Давай журнал, делаем вызов с Горячевки, это уже почти заграница. Я заеду за Мишей, и мы поехали. Вечером буду звонить, ночевать будем в Зубровке, у Станкевича. Если что – найдете.
– Хорошо, Петрович. Надеюсь на твой нюх, знаю, что не подведешь, а за мои слова злобы не держи. Ты знаешь, находит иногда.
– Ладно, Леша, в пятницу, а, может, и раньше увидимся…
Болохин ушел, захватив из сейфа пару раций и зарядное для них. Алексей, покурив, набрал номер на телефоне:
– Вокзал? Как связаться с вашим милицейским начальством? Пусть позвонят на работу охотоведу. Спасибо.
С документами просидел до темноты. Уборщица уже два раза заглядывала, но выгнать хозяина из кабинета не решилась. Воспользовавшись сидением в кабинете, заполнил формуляры токов тетеревиных по каждому егерскому обходу, наметил планы полевых работ по хозяйству, обзвонил знакомых председателей колхозов с просьбой оказать помощь техникой и семенами для посевной; связался с рыбинспекцией: договорились согласовывать свои действия на Днепре и по мелким рекам во время патрулирования. Долго разговаривал с домом. Жена рассказывала о детях: растут, не слушаются, дерутся меж собой, компьютер просят. Компьютер пообещал к летним каникулам, если хорошо школу закончат и будут маму слушать. Очень расстроился голосу младшего сына, который на прощание таким уж жалобным голосом попросил: «Папа, ну приезжай, пожалуйста, поскорей». Что-то комком перехватило в горле. Нужно обязательно срочно вырваться, хоть на пару дней, тем более, что потом уже совсем времени не будет. Представил своего меньшенького. Беленькая головка, веснушки, тихий голос, ясные доверчивые глаза. А первый – в маму весь. Шустрый, резкий, огонь. Вздохнул и уткнулся в бумаги. С железной дороги так и не позвонили. И сам решил тоже пока туда больше не звонить, посмотреть, как они зашевелятся через два дня. Уже после третьего заглядывания уборщицы, сложил в стол документы, зацепил кобуру под мышку, закрыл сейфы и вышел из конторы. Сегодня домой решил идти пешком. Грязные улицы плохо освещены редкими фонарями, редкие машины норовят обрызгать грязью из проявившихся выбоин. До дома дошел за полчаса, по дороге решил заглянуть в магазин, что-нибудь взять на ужин. Девчата-продавцы приветливо улыбнулись. Купил две пачки пельменей, бутылку пива, сметаны и в предвкушении теплого и уютного вечера, повернул к своему дому…
Сколько человек стояло за углом, он отметить не успел. Первый удар по голове чем-то тяжелым…, искры из глаз. Почувствовав, что упал, и его бьют ногами, прижал локти к ребрам, защищая и ребра и зажатый под мышкой пистолет. Очнулся оттого, что кто-то настойчиво совал вату с нашатырем в нос. В мозгах и так звенело, а тут еще этот нестерпимый резкий запах. Люди! Над ним склонились лица, среди которых различил женские. Значит, бандюки уже разбежались. Переулок осветила фарами машина, замигала разноцветными фонарями мигалки. Сознание опять отключилось.
В больнице пролежал две недели. Разбитая голова уже почти не болела, синяки позеленели-пожелтели. Переломов нет. Два раза приезжали опера из РОВД; и вообще, посетители приходили каждый день. Алексею очень приятно, что в абсолютно чужом городе нашлось столько жалеющих его, сочувствующих и просто приходящих по-дружески. Палата пировала: овощи, фрукты, сладости Алексей щедро раздавал соседям по больничной палате и сестричкам. Уже на третий день в больницу явились Болохин и Пырков. Они собрали материал по полутора десяткам фактов обнаружения мест гибели диких животных вдоль железной дороги. Повезло Болохину, как и предполагал Алексей – в двух местах добычи лосей нашли пули от карабина «СКС» в полуразложившихся черепах. Пули и материалы по этой работе Болохин тайно, как и просил Алексей, переправил в Государственную инспекцию, копии отдал в прокуратуру. Алексашкин и Мараков сидят дома под подпиской о невыезде, их имущество переписано. Комитетом Госконтроля проводится проверка работы районной инспекции по охране природы, совместно с прокуратурой на транспорте трясут железнодорожников, общепит, райпотребсоюз.
Кто избил Алексея – это неизвестно, и вряд ли милиция найдет, но известно, что в магазин заходили крепкие парни, незадолго до прихода Алексея, а крутой джип, на котором они приехали, имел номер соседней области. Обо всем об этом Болохин рассказывал Алексею, приходя к нему в больницу через день.
Ближе к выписке стало известно об увольнении «из органов» зама начальника РОВД, помощника прокурора района. Обоих уволили с формулировкой «за преступную халатность», вроде бы даже возбудили уголовные дела за халатность и злоупотребления.
Уже готовясь к выписке, получил от улыбающейся медсестры большой пакет. «Просили сказать, что внутри записка, – кокетливо улыбнулась сестричка и восхищенно добавила, – та-а-акая женщина. Сама за рулем на иномарке».
«А чего ж она не зашла», – недоуменно спросил Алексей, растерянно держа пакет в руке. Раскладывая на тумбочке бананы, апельсины, шоколадки и соки, нашел листок бумажки. Красивым почерком написано несколько строк: «Извини, Леша. Мы же договорились, что я здесь инкогнито. Я узнала, что ты выздоравливаешь, поэтому надеюсь на скорую встречу, которой буду очень, очень рада. Я тебе позвоню, выздоравливай! Я за тебя очень переживаю. Целую. Оля».
От растерянности аж присел на кровать. Он уже и забыл, что разговаривал с ней именно в тот день. А она приехала. Вот черт. Интересно, сколько она здесь пробыла и почему не зашла? И все же, как приятно, что она нашла возможным написать ему, нашла возможным приехать, и как жаль, что встретиться так и не удалось.
В пятницу, в день выписки у больницы собрались все егеря. Алексей, обритый наголо, бледный, с перевязанной головой, улыбался во весь рот в окно своего второго больничного этажа. Двое сыновей и жена, держащая их за руки, скромно стоят у входа в больницу. Алексей просил всех не сообщать им ничего и сейчас был удивлен их приезду, тем более сюда, в больницу, а представив, какой кавардак дома – вообще ужаснулся. И пустая бутылка из-под водки в мусорном ведре, и курочка Ряба там бедная одна, и холод, и сырость. Ну ладно, решил, не в первый раз жена приезжает к нему без звонка, «знянацку»: выговор обеспечен, так или иначе. Детей не видел месяца два, а, кажется, здорово подросли. Жена серьезная, вроде заплаканная…
К большой радости детей, попросил ключи у водителя. Антонович, улыбаясь, передал ключи, открыл дверцы: заднее сиденье машины оказалось заваленным пакетами и пакетиками – подарками от души всяких деревенских вкусностей: деревенские колбасы, мед, окорок, варенье, сушеные грибы, яблоки, компоты. Алексей ахнул, увидел такое количество «разносолов». Достал из одной сумки за торчащий хвост сушеную щуку:
– Ну, мужики! Вы что это? Куда мне столько всего? Я что: дите или совсем уже калека?
– Алексеевич! – Антонович хитро улыбается в усы, – тебе нужно поправляться и поскорей. На одних макаронах далеко и долго не потянешь… Да вот и семья твоя собралась, а холодильник у тебя наверняка пустой. Разве что курочка Ряба яиц нанесла. А так будет с чем яичницу пожарить!..
Все наперебой стали чисто по-дружески желать Алексею быстрейшего выздоровления, но потихоньку прощаться. Не ускользнуло от него и то, что один пакет они в машину не поставили. Его бережно держал Миша, и что-то в нем позвякивало.
– Одна звенеть не будет, а две звенят не так, – улыбаясь, заметил Алексей, показывая на пакет. Все дружно засмеялись, поняв друг друга. Таня тоже заулыбалась, укоризненно покачивая головой, а дети шустро оккупировали машину, споря, кому сидеть спереди, рядом с отцом.
Алексей и Таня поблагодарили всех присутствующих, Таня извинилась, что пока не могут пригласить в гости, но все дружно заявили, что у них «дел по горло».
– Именно, – подтвердил Алексей, щелкнув себя по горлу, – поехали, мать, смотреть мою берлогу. Сразу предупреждаю: не убрано, не топлено, но следов присутствия посторонних, гарантирую, нет…
Приехав домой, выгрузили пакеты; Алексей занялся растопкой котла, Таня же, как обычно, начала уборку.
– Таня, я с детями давай-ка съезжу за сигаретами?
– Удираете? Ну ладно, все равно с вами только лишняя канитель. Но чтобы через час были дома!
Алексей с ребятами уехали за город на речку. Весна вступила в свои права по полной программе. Река вышла из берегов, залив пойму. Кое-где по течению бесшумно скользили почерневшие рыхлые льдины. Вербы покрылись белыми и желтыми пушистыми «котиками». Вдоль кустов плавают утки, по берегу снуют кулички.
Наломав котиков для мамы, вернулись домой ровно через час. В протопленном и прибранном доме уютно пахло вкусным обедом, в ванной тихо работает стиральная машина, на веревках во дворе висят несколько простынь, шторы. Татьяна грабельками приводит в порядок цветники перед домом и вдоль дорожки, переодевшись в спортивный костюм. Искренне обрадовалась «котикам», приказав умываться и готовиться к обеду.
– Леша! Там в пакетах столько разного! Ты бы подоставал все, надо как-то все переложить.
– Ну вот раз уж ты хозяйка сама здесь, давай попозже и займемся. Дети просят в кино, в город после обеда, а мы тут и займемся нужным делом. Как ты?
– Я только «за»! За «нужное дело» – она засмеялась и потянула его к себе. – Я так соскучилась. Мне такие сны плохие снятся, а ты даже не дал знать, что в больнице. Я звоню-звоню… Потом позвонила в приемную, а там говорят, что ты уже две недели в больнице. Ну вот, я детей в охапку – и к тебе. Думала, ты у меня совсем уже помираешь. А ты, я смотрю, молодец!
– Ну так для кого я стараюсь?
– Ну и для кого, интересно?
– Для тебя, конечно. Жду, жду. А ты все не едешь. Вот я и решил тебя заманить.
– Эх ты, заманилка! Вот убьют когда-нибудь. Будешь знать, как одному жить.
– Мать. Это не я один живу, а вы без меня. Ладно, пошли, там вкусненько пахнет. А вечером поедем в лес, если хотите. Возьмем сало, хлеб. Костерок разведем, сок березовый подставим. Поехали?..
Она обняла его, ласково потерлась щекой о его щеку и прошептала:
– Я так испугалась, что до сих пор не могу опомниться. Конечно, поехали, и дети будут рады. Только после обеда ты с ними сходи в город, а я тут хоть немного пыль поубираю, все твои охотничьи одежды стирну, а то они уже скоро всех диких зверей распугают, не только людей.