- -
- 100%
- +
– Колян! Иди скорей сюда! Смотри, кого поймал!
Ермила и Свист вышли из дома, где, видимо, сидели за столом: Коля вытирал тряпкой руки, а Свист ковырялся спичкой в своих позолоченных коронках-фиксах.
– Дрот, на фига малого во двор затянул? – Лениво спросил Ермила у Толика.
– Малого? Ты помнишь, Коля, что нам кто-то сахара в бак насыпал? Ты помнишь, как ты двести баксов за «Волгу» отдал и фингалы неделю отмачивал? Помнишь? А вот этот сучонок только что колеса нам спустил. Иди, посмотри!
– Да ну! – Свист бегом выскочил на улицу, так же бегом и вернулся. – Точно, ниппеля выкручены на двух колесах со стороны улицы…
– Ах ты, мать твою! – Ермила схватил Лешу за шиворот, – чей ты? Как твоя фамилия?
– Пусти, морда браконьерская! – Леша попытался вырваться. – Я вам ничего не скажу! Я вам еще не то устрою за лосенка! Вы мне за все ответите!
Мужики переглянулись, молча уставились на подростка:
– Какого лосенка? Что ты гонишь? – Первым всполошился Свист, – ты, сучонок, за что это базаришь?
– За то! Которого вы вместе с лосихой летом на Маяке убили! Я все знаю, я все видел!
– Дрот! Держи его, – Коля передал Лешу Дроту, закурил, сел на заборчик палисадника. – Значит, видел? А доказательства у тебя есть?
– Есть. Я не скажу, какие! Хоть убивайте. И свою фамилию не скажу.
– Скажешь! Посидишь с крысами в погребе – все скажешь! А мы с отца и матери спросим: и за машину, и за лося, и за бегемота! Ха-ха-ха! – Ермила ногой ударил Лешу в живот, а согнувшегося – кулаком по спине, – все скажешь, щенок!
Они избили мальчишку и полуживого затащили в темный подвал, где замкнули в кладовке с картошкой.
– Ну, что будем делать? – собрал совет Ермила, потирая ушибленные костяшки кулаков.
– А ничего делать не будем. Посидит до полуночи, оклемается. Мы лицо ему не попортили. Скажет, чей он – поедем к родителям, предъявим счет, – Дрот смотрел в сторону, говорил тихо и уверенно.
– Как же он, гаденыш, нас выследил? Это надо узнать в первую очередь, – Ермила тоже задумался, потом, опомнившись, позвал жену, – Надя, принеси-ка нам бутыль. И закусить. Мы думать будем.
Жена принесла пятилитровый графин самогона, закуску и молча ушла в дом. Мужчины разлили сивуху по стаканам, молча стукнулись краями, выпили и, кряхтя, принялись закусывать. Тем временем Надя осторожно прошла в подвал, отомкнула замок кладовки и вошла к Алексею. Тот, согнувшись, сидел в углу и заплаканными глазами неотрывно следил за женщиной.
– Пошли. Только тихо. И не говори, пожалуйста, никому, что я тебя выпустила. Они меня тогда убьют. Хорошо?
– Хорошо, – прошептал Леша и пошел за Надей. Она подвела его к окну в торце подвала, открыла фрамугу, помогла Алексею пролезть в окно и шепнула:
– Сразу лезь через забор на улицу и убегай. Убегай домой и забудь сюда дорогу, мальчик!
Леша вылез в окошко, пригнувшись и прислушиваясь, прошел по цветнику, быстро перелез через довольно высокий забор и через полчаса уже был дома. Родители были еще на работе во вторую смену. Ему, как обычно, предстояло подоить козу, накормить кроликов и двух свиней. Управившись и чувствуя нестерпимую боль в спине и груди, он умылся, расстелил кровать и, только забравшись под одеяло, заплакав, прошептал:
– Вот только брат из армии придет. Пусть только скорее придет…
Уроки Леша делал за час-полтора. Четверок почти не было – одни пятерки по всем предметам, кроме рисования, пения и трудов. Родители не могли понять, почему по трудам четверка. А он знал… Вместо уроков труда, которые обычно были последними, он, быстро «слиняв» из школы, прибегал домой, переодевался и через час уже был в Бобовках. Все чаще и чаще стал прихватывать отцовское ружье, а ведь в сентябре ему исполнилось только тринадцать лет. Редкие веснушки, приносившие столько огорчений, почти исчезли. Остриженные летние выгоревшие рыжеватые кудри превратились по осени в платиновую шевелюру. Пушок пробивается над верхней губой, и голос уже ломается «под мужика». Каждое утро Леша ловко толкал над головой лом, с привязанными проволокой к его концам кирпичами, легко крутил «солнышко» на им же построенном турнике, да и в школе, приученный с детства старшим братом, не задумывался о страхе, когда надо было, отважно один на один выходил разобраться с обидчиком-старшеклассником. Дом Ермилы теперь обходил стороной, издалека поглядывая на стоящую у ворот машину и вспоминая, как на следующий день после его побега из подвала, Свист весь день крутился у школы и даже заглядывал в классы. Несколько раз видел следы машины по лесу, но и не оставил желание поймать браконьеров и наказать их, как можно сильнее…
Октябрь выдался теплым, тихим, солнечным. Зная, что родители придут с работы поздно, Леша, захватив ружье и три патрона с мелкой дробью, убежал после уроков к Белому берегу, где давно уже высмотрел несколько семей рябчиков, обитающих в старом ельнике-кисличнике вдоль небольшого лога. Среди ельника было несколько довольно больших полян, заросших по своим опушкам орешником. Алексей набил рюкзак орехами, уселся на пень и с удовольствием съел захваченное из дома яблоко. Солнце закатилось за верхушки елей, но в лесу было еще светло, и в отсутствие ветра – тихо и уютно. Достав из-за пазухи стальной манок на веревочке (из отцовских запасов), Леша продул его, повесил на грудь. Ружье осторожно зарядил и, улыбнувшись, взяв манок в губы, засвистел рябчиком: «Тссс-тссс-тссс-цик, цик, цик». Посидел, послушал, еще раз поманил. Свист рябчиков в ответ прозвучал из нескольких мест одновременно. И тут же с характерным фырканьем и лопотанием крыльев на опушку прилетел первый рябчик. Леша замер. Рябчик, умостившись на ветке ели, и почти невидимый, вновь засвистел. Ему тут же ответили, и вскоре на полянку прилетели еще три петушка. Леша медленно осторожно приложил ружье к плечу, прицелился и выстрелил. Один рябчик камнем упал с ели, остальные немедленно разлетелись в разные стороны. Бегом Леша подбежал к мертвой птице, поднял ее, рассматривая. «Хорошее будет чучело для кабинета биологии. Ева Андреевна обрадуется», – подумал он про себя, аккуратно укладывая птицу в тряпицу, а затем и в рюкзак. Охота закончена. Радостно повернулся, чтобы идти домой и остолбенел. На противоположном краю поляны стоят и ухмыляются Дрот и Ермила…
– А-а, сопляк! Попался! – Дрот, не выпуская папиросу из губ, широко улыбнулся, – ружьишко, говоришь? Ну-ка, неси его сюда, засранец. Заодно поговорим, как ты из подвала удрал, как ты нашу машину два раза раскурочил, как тебя зовут. Иди, сучонок, иди…
Они смело шагнули к нему. Леша хладнокровно открыл стволы, выбросил стреляную гильзу, вставил новый патрон и, взведя курки, прицелился в ноги Дрота:
– Еще один шаг, и я стреляю по коленям. Стоять! Оба…
Мужики тут же остановились.
– Малец, ты че? Брось ружье, а то… – Ермила не успел договорить, Леша перевел стволы и выстрелил прямо у него над головой. И Ермила, и Дрот присели, побелели и, не сводя глаз с направленных на них стволов, заикаясь, перебивая друг друга, закричали:
– Эй! Хорош! Мы пошутили. Иди своей дорогой, мы – своей. Убери стволы, придурок! Мы уходим.
– Вы уходите, – это я сказал, – Леша переводил стволы с одного на другого, – но если я еще раз поймаю вас в Бобовках или в Белом береге с собаками и оружием, я вас постреляю, так и знайте!
– Ты что?! Ты сам понимаешь, – начал было Дрот, но Ермила поднялся, потянул его за воротник:
– Пойми, Толя, хороший мальчик умеет нажимать на курок. Пошли. Потом разберемся, у нас еще дела, – они развернулись и, матерясь и угрожая, ретировались в ельник. Леша скоро услышал, как захлопали дверцы их ГАЗика. Подхватив с земли рюкзак, он быстро скрылся в противоположной стороне и, видимо, не зря. Вскоре он услышал со стороны поляны:
– Эй, пацан, иди сюда! Поговорим по-хорошему. Ты же не трус? Иди…
Но он не слушал, понимая, что они, скорее всего, взяли оружие и ему с одним патроном с ними не справиться. Он уверенно, но бесшумно шагая знакомыми тропками, решил сделать крюк и вернуться домой берегом реки, минуя Бобовки. Пройдя узкий перешеек болота, через два часа он вышел к реке и по кромке обрывистого берега в сгущающихся сумерках быстро стал спускаться вниз по течению реки по направлению к дому. Вдруг впереди в кустах завелась машина. Без света тихо поехал вдоль берега все тот же ненавистный ГАЗик Ермилы. Первой мыслью было залечь в густой траве, затаиться. Леша присел на корточки и, когда машина скрылась за кустами, заметил мелькнувший огонек на воде. Вскоре вспышки-отблески повторились. Леша вскочил на ноги и, скрываясь в траве подальше от кромки берега, быстро настиг мелькающие на воде блики. Его предположения оправдались: вниз по течению реки плыла резиновая лодка. За веслами, судя по одежде и кепке, сидел Ермила. Впереди Дрот. Толик периодически опускал в воду сачок. В глубине отражался отблеск света погруженного в воду фонаря, в сумеречной тишине раздавался характерный треск-жужжание «электроудочки». Электроустройство для браконьерского варварского способа добычи рыбы состоит, знал Леша, из электросхемы, через которую проходит провод от аккумулятора. Далее преобразованный ток через промежуточную кнопку поступает на металлический обруч сачка. «Минус» аккумулятора сброшен в воду позади лодки. При нажатии кнопки опущенного в воду сачка загорается лампочка в воде и возникает электрический разряд между металлом обруча и минусовой клеммой. Ток определенной частоты поражает все живое в радиусе трех метров. Подводный фонарик выхватывает в глубине серебристые извивающиеся бока рыбы, всплывающей вверх или падающей на дно. Дрот ловко выхватывает сачком наиболее крупные экземпляры и бросает их в лодку позади себя, под ноги управляющему плывущей вниз по течению лодкой Ермиле. Щуки, лещи, судаки еще трепещутся, но минуты их жизни уже сочтены. Даже ушедшая от сачка, но «битая» током рыба, если и выживет, то нереститься уже не сможет. Попутно в речке гибнет вся микрофлора и микрофауна, зоо-и-биопланктон. На неделю-две жизнь в пройденном электроудочкой участке умирает.
Догнав браконьеров, Леша некоторое время шел, скрываясь, следом за ними. Потом встал во весь рост и, свистнув, закричал:
– Эй, в лодке, мать вашу! Прыгайте в воду, я стреляю в лодку картечью на счет «три»! Раз, два…
Браконьеры не стали спорить и дожидаться счета «три». Несмотря на то, что до берега было метров двадцать, они разом выбросились из лодки в сторону середины реки, так как отчетливо заметили на фоне еще не почерневшего неба пацана, с наведенным на них ружьем, и отчетливо припомнили выстрел, прозвучавший в их сторону около трех часов тому назад. Лишь только они свалились в воду, Леша выстрелил своим единственным последним патроном намеренно в район уключины, чтобы поразить дробью сразу две камеры лодки, разделенные между собой перегородками. Задумка удалась. Лодка мгновенно взорвалась двумя рваными отверстиями и под тяжестью аккумулятора быстро затонула.
– Следующий раз пойдете вслед за лодкой! – Деланным басом крикнул Алексей и быстро шагал в сторону Бобовок – по лугу теперь домой идти опасно, могут догнать, а патронов больше нет.
Очередная стая уток прошелестела в уже ночном небе, когда Леша вошел в Бобовки. Даже в темноте он безошибочно нашел тропу через Криницу на остров, а оттуда рукой подать до дома. Придя домой, быстро переоделся, вылил заранее приготовленную пищу свиньям и едва успел подоить козу, услышал приближающийся стрекот мотоцикла – родители возвращались со второй смены. Пока они вошли в дом, помидоры уже были порезаны в салат, молоко процежено через марлю в трехлитровую банку, чайник установлен на зажженную конфорку. Отварная картошка на плите в кастрюльке, сало в холодильнике. Родители даже и не подозревали, где и как провел вечер их послушный ребенок. А «ребенок», встретив родителей, за поздним ужином подробно отчитался о школьных делах, о хозяйстве и ни словом не обмолвился о войне, в которую он вступил. О войне с браконьерами, о неравной войне, в которую он вступил совершенно неожиданно, но абсолютно осознанно.
Брат приехал ночью. Леша проснулся от шума и переполоха в доме. Заметив сквозь открытые двери своей комнаты пробивающийся из кухни свет и услышав громкие возгласы-причитания матери, он вскочил с кровати и, заскочив на кухню, попал в объятия брата. Сержантские погоны, надраенная бляха кожаного ремня, зеленая фуражка пограничника и выложенное на диван содержимое дембельского чемодана – все это свидетельство того, что брат, наконец, дома. Теперь и на охоту можно будет вместе ходить, и на дискотеки, и с браконьерами разобраться! Одной из первых новостей, о которых Леша рассказал брату, это было убийство лосихи и лосенка браконьерами. Брат нахмурился, узнав о плене в подвале у Ермилы, об электроудочке и стрельбе. Потом потрепал Лешу по плечу:
– Ничего, Леха. Я знаю их. Разберемся на днях. Дайка мне немного дух перевести.
Но «дух перевести» не дали сами браконьеры. Вызнав все-таки адрес Леши, они на своем ГАЗике приехали именно в утро прихода брата из армии. Услышав лай собак, мать вышла на крыльцо и, увидев машину Ермилы, немало удивилась. Дом их семьи находится на окраине переулка. За домом – луг, лес, и сюда очень редко заезжали чужие люди. Она, завидев вышедших и закуривших у машины мужчин, вернулась в дом и озабоченно сообщила:
– Там какие-то люди к нам приехали. Одного я, кажется, знаю. Возле почты живет.
Леша глянул в окошко и замер – это были его враги. Об этом он успел шепнуть брату, накинувшему шинель, чтобы выйти и поговорить с неожиданными гостями:
– О! Ну и отлично! Пошли, Леха, заодно поставим точки над «и».
Когда Леша с братом вышли из калитки, Свист зашелся в истерическом смехе:
– Во, бля! А мы его полгода искали, щенка! А он под боком живет! Надо же. Иди-ка сюда, стрелок! И отца своего зови, сейчас мы вас штрафовать будем!
Брат, Леша и отец подошли к машине:
– В чем дело, мужики? Кто тут кого штрафовать собирается? – брат подошел к Ермиле, – здорово, Коля. Здоров, Дрот. Вот уж не ожидал я вас в гости с утра!
– Здоров, Витек! – Коля скривился в кислой ухмылке, – погранец? Как там китайцы, не балуются?
– Не знаю, Коля. Я не на китайской границе служил. Я других бегунов ловил. Покруче. И покруче вас – нелюдей! Хотел сегодня отдохнуть, а завтра с вами встретиться. Но раз приехали, расскажите-ка, как моего брата в подвале примкнули, подонки? Расскажите, как с малолетками воюете? Расскажите, как мясо летом в лесу жрете – не нажретесь? Что, сволочи, молчите?
– А ты, Витек, вижу, страх потерял? – Дрот сплюнул папиросу и попытался схватить Виктора за шиворот. Коротким ударом в солнечное сплетение Виктор осадил Дрота и тут же ударом в челюсть отбросил Ермилу на машину.
Долго не думая, Леша кулаком добавил согнувшемуся Дроту по затылку и бросился на Ермилу:
– Ты, скотина, лосиху с лосенком летом завалил! Ты меня в подвале запер! Ты электроудочкой и сетями рыбу глушишь! Ненавижу вас! Я уже вам говорил – вот мой брат пришел! Получили? Еще хотите?
Виктор оттащил Лешу от Ермилы, взял того за шиворот:
– Тронете моего малого еще раз – не найдете себе места в этой жизни! Обещаю! Я ясно говорю?
Николай вырвался, плюнул Виктору под ноги:
– Ты малого своего спроси, чего он за нами шпионит. Ты спроси, как он вчера чуть нас не застрелил. Почему он с ружьем по лесу бродит? Он вчера нашу лодку прострелил! Кто за это будет платить, Витя? А платить вам придется!
– Я, Коля, заплачу, – неожиданно вышел вперед отец с топором в руках. – Я вам заплачу, – он с размаху ударил лезвием топора по капоту ГАЗика, – пока, мужики, вот – аванс. В следующий раз головы отрублю. Ясно?
Пришедший в себя Дрот достал из голенища нож, но его остановил Ермила:
– Не надо, Толик. Поехали. Базар не закончен. Свист, вылазь, сука, садись за руль, – лишь теперь все заметили, что Свист осторожно выглядывает из-за машины. Тот вышел с монтировкой в руках, пугливо озираясь по сторонам:
– А я че? Я – ничего. Вот! – он поднял в руках монтировку и, сконфужено бросив на полик машины, сел за руль. Ермила остановился, посмотрел на Лешу, Виктора и отца и, не сказав ни слова, забрался вслед за Свистом в машину. Злобно заурчав двигателем, ГАЗик укатил.
– Ну, боец, ты совсем завоевался, – брат ласково потрепал Лешу по шевелюре, – теперь нам вдвоем будет легче. Я иду работать охотоведом. Уже все решено. У меня на руках письмо – меня ждут! Пойдешь ко мне помощником, а потом егерем?
– Ур-ра! – Леша подпрыгнул, забегал вокруг брата, – ура! Теперь у меня законно будет свое ружье!
– Да, Леха, я отдам тебе свое, а себе куплю другое. Но позже. Согласен?
– Еще бы! Конечно! – они вернулись в дом за празднично накрытый стол.
Испорченное настроение постепенно восстановилось. Мама достала из маленького погребка под половицей на кухне банку хлебного самогона, с чердака Леша принес несколько колец вяленой колбасы и большой кусок копченого окорока. Соленые грибы, квашеная капуста, блины, отварная картошка и клюквенный морс логично дополнили гору жареных ребрышек и яичницу на сале с луком. Позвали соседей и родственников, живущих недалеко, на соседней улице. Вскоре отец достал гармошку. Он любил, выпив чарку, задорно и весело блестя глазами, встряхнув гордо черными, с проседью кудрями, сыграть фокстрот, польку, барыню или «Дунайские волны». Позже соседи и родственники затопали в танце на кухне каблуками, а Леша с Виктором вышли на улицу.
– Я себе новое ружье куплю первым делом. Отец – тоже. А курковку тебе отдадим – заслужил! – брат весело похлопал Лешу по плечу, – но без разрешения не ходить, ясно?
– Так точно, шеф, – Леша козырнул, – спасибо, Витя, я так тебя ждал! – он глянул брату в глаза и засмеялся, – а я тебе на первое время могу свой самопал дать!…
Зима выдалась в этом году суровая. Снегом замело все улицы пригородного поселка, только узенькие тропки вдоль заборов позволяли проходить на работу, в школу, в магазин. Достав с чердака бани широкие, тяжелые армейские лыжи, Леша, как учил когда-то отец, просмолил их паяльной лампой, тщательно натер парафином и прижег его сквозь газеты раскаленным утюгом. Крепления на валенки просты и непритязательны: стремя под носок обуви сшито из транспортерной ленты, а зажимающие ногу в стремени резинки – из автомобильных камер. Бамбуковые заводские палки – гордость перед местными пацанами, у большинства которых палки из тонких орешин. От дома вдоль реки, через Бобовки, до Белого берега и обратно по лесу Леша накатал постоянную лыжню и, используя любой подходящий случай – уроки труда, выходной день, а то и просто в наглую пропуская уроки, – он, захватив в рюкзачок кусок сала с хлебом и луковицей, отправлялся в свой двадцатикилометровый «егерский» маршрут, как окрестили эти похождения отец и брат.
Сразу за огородом начинался пойменный луг, поросший островками ивняка и крушины. Здесь постоянно обитали куропатки и зайцы-русаки, которых Леша, можно сказать, знал в «лицо». Дальше лыжня шла вдоль берега реки вверх по ее течению, где в поросших ивняком берегах обитали норки и горностаи. Примерно в пяти километрах от дома маршрут круто сворачивал вправо, в Бобовки. По звериным тропам, через остров, Леша добирался до большого леса. По пути обязательно посещал несколько бобровых поселений с их плотинами, пересекал Криницу, по берегам которой отчетливо выделялись своими ярко-алыми гроздьями заросли калины. В Бобовках его лыжню пересекали многочисленные следы косуль, кабанов, куниц, лис. Войдя в лес, Леша проходил мимо островка Маяка в урочище Белый берег, а оттуда по лесной дороге, напрямую домой. В большом лесу он примечал тропы косуль, лежки косуль на взгорьях с толстым слоем мха, переходы лосей. Иногда он сворачивал с накатанной лыжни, чтобы проследить свежий след куницы и найти дупло или беличье гнездо, где куница задневала. Часто специально проходил кабаньими тропками до самой лежки стада. Высшим своим мастерством Леша считал пройти под ветер незамеченным, максимально близко к залегшему в глубоком снегу стаду. Поздно почуяв человека, дикие свиньи поднимали над снегом свои головы с чутко настороженными ушами, но убегать, заметив маленького человека, не спешили. А Леша, делая вид, что не замечает притаившихся диких свиней, осторожно ступая лыжами по глубокому, рыхлому снегу, обходил стадо стороной, довольно улыбаясь, сто раз мысленно прицеливаясь в притихших животных, считавших, что он их никто не видит.
Ранним февральским воскресным утром, с ведома брата и разрешения отца, Леша, закинув через плечо курковку отца, отправился в свой «обход». Три патрона самодельной картечи на лисицу и пара дробовых патронов приятно оттягивала карман брюк. Белый поварский балахон-накидка поверх маминой телогрейки заменил маскхалат. Кусок белой простыни, пришитый поверх старой кроличьей шапки, дополнял «униформу». Быстро пройдя лугом до реки, а оттуда до Бобовок, Леша не без труда вскарабкался на оставленный с осени стожок сена, огляделся вокруг и… почувствовал, как под шапкой зашевелились волосы. Вдоль кустов, игриво кусая друг друга, прямо на него по глубокому снегу, разбрызгивая фейерверки снежных салютов, бежали два волка. Расстояние около двухсот метров не позволило волкам почуять человека. Увлеченные игрой, они, казалось, не замечают ничего вокруг себя. Леша замер на своем стожке, судорожно зарядив свое ружье патронами с картечью и взведя курки. Огромное, яркое, но холодное, почти ледяное солнце, поднимающееся над Бобовками, слепило волков, и они не увидели направленных на них пары стволов. Приближаясь к утопающему в снегу стогу сена, они продолжали гоняться друг за другом, ловко и пружинисто пробиваясь по глубокому рыхлому от мороза снегу. Откуда-то неожиданно появившиеся сороки разразились очередями возмущенной стрекотни. Они, перелетая с куста на куст, сопровождали волков, отвлекая их внимание на себя. И все же метрах в пятидесяти от стожка волки почуяли опасность. Разом остановившись, они закрутили головами, зашевелили чуткими ушами, приподняв над снегом пушистые хвосты. Медлить больше было нельзя. Сердце и так стучит уже где-то в голове, кровь разогрелась как расплавленный свинец, руки без перчаток не даже ощущают холода стали. Мушка уперлась в грудь первого волка, стоящего полубоком к Алексею, вытянув морду вперед, принюхиваясь к морозному воздуху. Выстрел прозвучал сухо и, как показалось, совсем негромко. Волк подпрыгнул, разбрасывая в стороны фонтан снега, упал в этот снег, потом подскочил и прыжками бросился в сторону кустов. Алексей «накрыл» его стволами и нажал на второй спусковой крючок. Второй выстрел. Волк опять уткнулся мордой в снег, но, поднявшись, пополз по снегу и скрылся в кустах. Куда подевался второй волк, Леша так и не успел заметить. Дрожащими от волнения руками он перезарядил ружье последним патроном картечи и патроном с дробью. Сороки улетели и стрекотали уже где-то в глубине Бобовок. Леша сполз со стога, закрепил лыжи и подошел к следам. Вот, спокойно шли волки – борозда по сыпучему рыхлому снегу. Вот, прыжки в разные стороны. Волк, по которому стрелял Леша, направился к ближайшим кустам, а второй волк, развернувшись, метнулся обратным следом. Пройдя шагов десять по следам «своего» волка, Алексей увидел яркие алые брызги на снегу. Кровь! Кровь мелкими бисеринками рассыпалась по левой стороне от следов волка. А вот и место, где волка настиг второй заряд картечи. Несколько длинных полос по снегу слева и справа от следа – разлеталась картечь, выпущенная из левого ствола вторым выстрелом. Здесь Леша насчитал шесть полос, значит, три картечины, вероятно, настигли цель. Дальше следы шли уже не прыжками, а глубокой бороздой с обильным крапом по обе стороны замерзшей каплями алой крови. Леша остановился, огляделся по сторонам. Лыжи снять – глубоко. А в лыжах идти страшновато. Взведя курки, он медленно пошел по кровавому следу.
В кустах, судя по следу, волк стоял. Глубокие проталины стекающей крови свидетельствовали о его серьезном ранении. Чуть дальше по снегу Леша увидел, что волк лежал здесь в снегу. Пройдя еще метров сто, он увидел и самого зверя. На белом, с синевой от теней деревьев снегу лежал тяжелораненый хищник. Освещенный ярким солнечным светом, серый с рыжеватыми подпалинами, он лежал у толстого ствола старой осины и смотрел на застывшего в двадцати шагах Алексея. Издали кажущиеся черными, его глаза, не моргая, безжалостно, зло и бесстрашно следили за приближающимся человеком. Нос сморщился в оскале, уши приложены к голове. Леша поднял ружье и прицелился в пытающегося безуспешно подняться зверя. Волк изо всех сил попытался встать, приподнялся на передних лапах и, получив смертельный заряд картечи, уткнулся мордой в снег.
Алексей снял шапку, вытер мокрый от пота лоб. Подержав некоторое время забившегося в агонии волка на мушке, подошел к нему, осторожно ткнул стволами. Волк был мертв. И только теперь Леша почувствовал, как предательски дрожат колени, как бешенно стучит сердце, как мороз обжигает щеки и пальцы. Он присел, повернул волчью голову с оскаленными окровавленными клыками и стекленеющими глазами. Это был не сон! Это был настоящий волк, и добыл он его сам! И вдруг ему стало жалко волка. Он вспомнил, как беззаботно волки приближались к стогу, как трогательно тыкали они клыкастыми мордами друг друга. Вздохнув, он погладил волка по жесткой шерсти. С другой стороны, Леша знал, сколько ущерба приносит волчья стая дикой природе, сколько мяса нужно волчьей семье на пропитание. И не абы какого мяса, а свежей, с кровью, дичи: косуль, кабанов, лосей, оленей. Да и приспособлены волки к дикой жизни лучше, чем многие другие животные. Сильные, выносливые, хитрые и даже умные, они в лесу являются лидерами, хозяевами по их, волчьему, понятию. Ан – нет. В лесу хозяином является человек. А беспечность и отсутствие страха перед человеком сгубили этого волка. А еще везение. Начало жизненного пути будущего охотоведа привело к тому, что он, молодой, юный еще охотник, сидел, вздыхая, у поверженного им сильного и злого зверя. Ведь ему только недавно исполнилось тринадцать лет, и для матерого волка он был еще, по сути, щенком. И вот где-то глубоко в подсознании ликующей, озадаченной и потрясенной души юного охотника затрепетали и переплелись эмоции и чувства охотника и ценителя дикой природы – ее же ребенка и воспитанника, чувство справедливого и мудрого распределения ролей в жизни честной, свободолюбивой и скрытой от человека жизни дикой природы…