Охотовед

Скорый поезд «Москва-Новосибирск» отправился ровно по расписанию. Молодой человек забросил на полку свой чемодан и задвинул дверцу купе. Зеркало на дверях купе отразило веселые серые глаза, русые кучерявые волосы, упрямый подбородок, ровный нос, красиво очерченный правильный рот с бурым редким пушком, пробивающимся над верхней губой. Повесив на крючок пиджак модного бежевого цвета, бросил на столик пачку сигарет «Столичные» и зажигалку. За окном поплыли летние пейзажи Подмосковья, когда парень, взяв сигареты, уже собирался выйти перекурить. Дверь купе осторожно приоткрылась, и за дверью застыли удивленные девушки.

– Ой, здесь мужчина, – шепнула одна из них своим подружкам.

– Девушки, вы сюда? Заходите смелее, – парень, явно обрадованный, что его обозвали «мужчиной», гостеприимно распахнул руки.

Девушки, застеснявшись, смущенно вошли в купе, присели на диван и затихли, поставив свои сумки и сумочки себе на колени.

– Ладно, девчонки, я пойду, покурю, а вы тут располагайтесь…

Когда молодой человек вернулся, девушки уже переоделись в халатики, убрав свои сумки, уселись на диванчик купе и вопросительно уставились на вошедшего.

– Здравствуйте, – сам смутившись, парень присел напротив. – Познакомимся? Меня зовут Алексей. Фомин. Я еду в Киров в институт поступать на биолога-охотоведа! А вы?

Девчонки переглянулись, прыснули усмешками в ладошки:

– Здрасьте, – ответила одна из них, – меня зовут Катя, а это Таня и Маша. Мы едем в Новосибирск из Москвы. Домой.

– Ого! Так вы сибирячки?

– Конечно. А вы украинец?

– Какой еще украинец? Что я на хохла похож?

– Да нет, – Катя смутилась, – вы говорите так смешно «што», «дзяучонки».

– А! Я не украинец, я белорус. Хм, я даже не знал, что я смешно говорю. Ну вот, значит, и познакомились. А что вы делали в Москве?

Завязалась непринужденная беседа. Девушки были в Москве на экскурсии два дня. А Леша провел один день с утра и до вечера. Впечатлений у всех накопилось уйма, а настроение еще больше поднялось, когда Леша к нарезанному тонкими ломтиками салу и мясистым ароматным помидорам с домашней грядки вытащил армейскую фляжку и дал понюхать содержимое девчонкам – самогон! Белорусская хлебная самогонка! Из жита. С салом, укропом, помидорами и черным хлебом – кто устоит? И девчонки выпили-пригубили «за дружбу народов», и Леша сто граммов за вечер выпил. Ложились спать они уже заполночь хорошими друзьями. У Леши в новом, купленном в ларьке на Казанском вокзале блокноте, появились первые записи: адреса девчонок.

Киров встретил Лешу ярким, солнечным, но прохладным утром. Мелькнули на прощание девичьи ладошки, и Леша остался на платформе среди немногочисленных ранних посетителей вокзала. Спросил у шустрого мужичонки, как проехать к институту. К своему изумлению, из всего очень быстро сказанного мужиком он понял лишь одно: «троллейбус-то номер три». О такси думать не приходилось. Сто рублей, выданных мамой, надежно спрятаны в карманчике трусов. В кармане модного пиджака – всего три рубля и мелочь, – это большие деньги, если обед в буфете московского вокзала стоит рубль. А это ж не Москва! Сев в троллейбус номер три, получил первый шок. Пассажиры сами бросали в билетный ящик копейки, сами откручивали и отрывали себе билетики. Бросив пять копеек, Алексей открутил себе билет, при этом обратив внимание, что контролера нигде не видно. Только с третей попытки понял, что институт находится на Октябрьском проспекте, остановка «Гастроном». Вятичи говорят быстро, «чёкают», «окают», и вначале он не мог вообще ничего понять, из того, что они говорят между собой. Особенно его веселило постоянное окончание «то» в словах: «Ты во сколько-то вчера пришел-то?» – говорит один. «А че? В семь-то часов-то уже дома-то был!» – отвечает другой. Не знал и не догадывался Алексей, что уже совсем скоро он будет и сам так говорить, удивляя друзей из Белоруссии, а особенно маму. Вечером он поселился в общежитии. Абитуриентов расселили компактно, недалеко от института в студенческом общежитии на проспекте. В первый же вечер состоялась грандиозная пирушка-застолье по поводу знакомства: благо привезенного с собой запаса спиртного и закуски хватило не только познакомиться абитуриентам, но и для ушлых студентов, знавшим сто поводов заглянуть в шумную компанию неопытной «абитуры». Леша много не пил, и вместе с новым знакомым из Великих Лук, Славкой, пошел изучать город.

Киров восьмидесятых годов… В магазинах – все по талонам. Длиннющие очереди за спиртным. Серая архитектура, полупустой рынок. Зато, как обрадовал охотничий магазин на Комсомольской площади! И охотничьи ножи, и супердефицитные пули «Вятка» и «Кировчанка», значки на лацкан: глухарь, куница, рябчик. И порох, и боеприпасы – без охотничьего билета. И даже без взятки! И первое, что бросается в глаза – вежливость вятичей. И в транспорте, и на улице, и в магазине. А также и скудность товаров в магазинах, особенно в продовольственных. А больше всего поразили Лешу и Славу кировские девушки: скромные и даже какие-то пугливые… Они со Славкой бродили по городу до позднего вечера, зная, что общежитие закрывается в одиннадцать, и за весь вечер так и не встретили раскрепощенных девушек, с которыми можно было и в кафешку забежать, и в гости пригласить или напроситься. Скромно одетые, скромные по характеру, очень часто скуластенькие, они гордо отказывались от предложения прогуляться по городу или просто проводить до подъезда. Так и не «сняв» подружек, парни вовремя вернулись в общагу и обалдели, зайдя в комнату: стол уставлен пустыми бутылками от спиртного, банками с окурками, остатками закуски. Ребята, с которыми Леша только сегодня познакомился и с кем придется делить абитуриентское волнение, спали в одежде на своих кроватях. А за столом сидел с сигаретой в зубах и ковырялся ложкой в банке с килькой в томатном соусе… настоящий якут! Или чукча?! Он даже не обратил внимания на вошедших – лишь перебросил сигарету из одного уголка губ в другой

– Эй, ты кто такой? – Спросил Леша, подойдя к «гостю», – ты что тут расселся?

– Однако, я Федя! А ты кто?

– Я тут живу!

– И я тут живу.

– Ты здесь не живешь, Федя. Вали-ка отсюда, друг, – Слава начал сердиться и вместе с Лешей стал наводить порядок на столе, вырвав потухший окурок изо рта якута. Тот никак не отреагировал на недружелюбные действия, встал и, выходя из комнаты, бросил:

– Завтра приду, однако.

Леша и Слава переглянулись, но спорить не стали. Навели порядок, заварили чай и просидели до рассвета за учебниками – уже через два дня назначен первый экзамен – по биологии, а консультация уже сегодня после обеда. Но поспать им сразу не удалось. Только они расстелили кровати, в дверь постучали, и снова же вошел Федя:

– Мужики, есть похмелиться?

– Федя, а что ты тут делаешь, в Кирове?

– Я учусь. На третьем курсе охотфака, – гордо заявил якут и, усевшись за стол, закурил.

– Ты? Учишься? – недоверчиво переспросил Славка, застыв с майкой в руках.

– А что? Не похоже?

– Да нет, ну, расскажи, как учеба?

– Наши сейчас все на каникулах и на практиках. Я совсем один в институте. Мало-мало загулял вот с вами, с абитурой.

– А ты что, настоящий якут? Чукча?

– Конечно! Саха! Никак не чукча.

– А расскажи про Якутию.

– Расскажу. Наливай!

– Нету водки. Есть чай.

– Я шаман. Я знаю, что есть. Вот, у тебя, – он ткнул пальцем на Лешу, – у тебя есть водка вон там, – он опять ткнул пальцем, но уже под кровать, где лежал Лешин чемодан.

– Ни фига себе чукча! – изумился Леша.

– Эй, я не чукча! Я – Саха. Якут. Не надо путать, однако. Ты чемодан доставай, угадал я! Водка пит будем, однако.

Леша почесал затылок, достал чемодан, извлек оттуда фляжку, плеснул в стакан, а фляжку спрятал обратно. Якут выпил и даже не скривился:

– Вот вы знаете, что такое циклопентанпергидрофенонтрен? Ага! Вижу, что не знаете! А я знаю. А сколько будет синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа? Ага! То-то же. А говорите – чукча! А сколько стадий проходит в развитии медузы? А что такое «Cervus dama»? Вижу – не знаете. В первом случае – единица. Во втором – одиннадцать. А в третьем – это лань, семейство оленей. А если еще нальете, то скажу вам, поступите вы или нет.

Славка умоляюще глянул на Лешу, тот достал фляжку и опять налил. Федя выпил, съел кусочек хлеба, любезно подставленный ему вдруг ставшим заботливым Славкой.

– Вы оба поступите, мужики!

– Ну, смотри… – начал было Слава, но Федя его перебил, сделав страшное лицо:

– Но, мужики, учиться вы не будете.

– Как?

– Просто! В армию пойдете, – Федя заржал, обнажив желтые крупные зубы, закатив белки узких глаз.

– Ах ты, баламут! – рассердился Леша, пряча фляжку в чемодан.

– Хорошая у тебя водка, Леша. – Федя крякнул, поднялся, – а после армии ты, – он показал на Славу, – будешь учиться и жить тут. А ты, – он показал на Алексея, – будешь большим человеком, но учиться будешь заочно.

Ошеломленные парни недоверчиво смотрели на якута. Сквозь щелки его глаз что-либо рассмотреть было невозможно, но Федя сам уже поднялся, ни слова не говоря больше, тихо вышел…

Поступать на факультет охотоведения приехало почти триста человек, и это на пятьдесят мест. Шесть человек – на место. Но Леша со Славой успешно сдали экзамены без единой четверки. Три недели пришлось попотеть. Предметы зубрили в основном по ночам, периодически выбегая на институтский стадион среди ночи. Днем до обеда отсыпались, после обеда шли на консультации, которые проводили выдающиеся педагоги, и ребята с восторгом, восхищением и трепетом ловили каждое слово профессора Маракова, профессора Колеватовой, доцента Козлова, доцента Никульцева.

День, когда вывесили списки поступивших, Леша запомнил на всю жизнь. Поступление отметили по полной программе в общежитии. Но ближе к ночи произошло ЧП. Игорю из Горького разбили в туалете лицо парни с пятого курса факультета механизации. Начались разборки. Большинство абитуриентов-охотоведов приехали из Сибири. Студенты, побившие Игоря, быстро были найдены и наказаны. Но через час те собрали толпу около пятидесяти человек и с криком ворвались на этаж, где жили абитуриенты охотфака. Драку разняла милиция, последствия были ужасными: коридор и стены третьего этажа в крови, студентов мехфака волоком утащили: кого вниз к скорой, кого наверх – зализывать раны. Ректорат долго разбираться не стал. Всех ребят из комнаты, где жил Игорь, а заодно с ним Слава и Леша, отчислили за «поведение, несовместимое со званием Советского студента» и за «нарушение правил Советского общежития». К тому же, каждому нужно было уплатить тридцать рублей за разбитые двери, табуретки, столы, иначе не отдавали документы. Леша со Славой пробились всеми правдами и неправдами к ректору, но бесполезно. Тот их просто вытолкал за дверь. Недолюбливал ректор сельскохозяйственного института студентов биологов-охотоведов за их принципиальность, честность, активную жизненную позицию. Декан же факультета посоветовал Леше отдать свои документы на заочное отделение, что Леша и сделал. И сразу же получил заверение декана заочного факультета, что с этими оценками он может считать себя уже зачисленным и готовиться к установочной сессии в январе. Заплатив штраф, ребята, конечно, пригорюнились – денег на возвращение домой не было. Билетов тоже. Да и стыдно. Тем не менее, Леша дал телеграмму домой: «Поступил на заочное. Еду к бабушке в Казахстан». Он уже давно принял решение съездить в Казахстан к бабушке, где не был уже три года. Три ночи они со Славкой разгружали вагоны на железнодорожной станции и подпольно жили в комнате у Феди-якута, слушая его рассказы о Якутии. Заработав сорок рублей, Алексей купил билет до Целинограда, переплатив спекулянту пять рублей. На дорогу осталось восемь рублей на трое суток. Провожали Лешу всем общежитием. За неполный месяц совместного проживания он подружился со многими студентами и абитуриентами. Нажарили три сковороды яиц, купили коньяка, который хоть и стоил шесть рублей, но продавался без талонов. С гитарой, большой толпой приехали на вокзал, несмотря на поздний час, проводили Лешу до вагона, спев на прощание гимн «Во славу охотоведов». Как оказалось позже, одним из авторов музыки этого гимна был земляк Леши – белорус Саша Шестаков, с которым жизнь сведет его в разных ситуациях еще не один раз.

Поезд уносил Лешу по бесконечным лесным просторам необъятной страны. Это было не первое его самостоятельное путешествие в такую даль. В плацкартном переполненном вагоне на верхней полке он безотрывно смотрел в окно, любуясь природой, буквально «вдыхая» проплывающие ландшафты. На второй день пути он познакомился с девчатами-проводницами, которые, будучи студентками харьковского железнодорожного института, подрабатывали проводниками в студенческих отрядах. Девчата разрешили Алексею втихаря открывать дверь в тамбуре, когда поезд проезжал Урал. Он никогда не видел гор вблизи, а тут иногда голова поезда и его хвост были напротив в спиральном серпантинном завитке. Уфа, Челябинск, Миасс, Златоуст. Дальше пошли степи. Бесконечные просторы с сурками «на стрёме» и орлами, парящими в безмерно высоком голубом небе. Трое суток пролетели незаметно, и вот, наконец, его станция – Вишневка. Одинокий полустанок, вдали поселок. Горький, пахнущий каспийской нефтью и ковылем ветер. Как все интересно, как ново. Как удивительно притягательно. Только год он прожил здесь после своего рождения, а вот ведь – родина! Притягивает, волнует чем-то, а чем – непонятно. Только к вечеру Леша добрался до бабушкиного села.

Село Николаевка – огромное, раскинувшееся тремя улицами в степи многонациональное село. И все же эти нации жили раздельно. Казахи, коренные жители, жили по одной улице. Их улицу было легко узнать: дома из самана, с плоской крышей, часто поросшей травой. Заборов нет. Улица, где жили русские, украинцы, белорусы отличалась от казахской наличием высоких тополей вдоль улицы, кустов сирени у домов, огороженных палисадников и большим количеством домов островерхих и крытых шифером. Улица немцев отличалась от двух соседних улиц крашеными заборами, ухоженными огородами, в которых росли и плодовые деревья – яблочки-ранетки. Все дома у них здесь побелены, стоят ровно по одной линии и, в отличии о русской и казахской улиц, не изобилует свободно гуляющими стадами гусей, овец, курей и телят. Их скот либо пасется в степи, либо стоит в сарае.

Леша быстрым шагом прошел к бабушкиному, с плоской крышей и небольшим огороженным палисадом, дому. Баба Анастасия, а проще – баба Стюра, не ждала внука. Она быстро вскочила, всплеснув руками: « Ой – бай, внучек!», – расцеловала Алексея, засуетилась у газовой плиты. В доме царила приятная прохлада, и уставший с дороги Алексей с удовольствием растянулся на диване, на котором любил отдыхать его прославленный дед-фронтовик – деда Коля, умерший, к сожалению, в прошлом году.

Проснулся Леша от шума: в доме уже собралось полно гостей – его родственников, ведь Леша здесь родился, в этой самой Николаевке. В бабушкиной бане. Семнадцать с хвостиком лет тому назад…

Уже на следующий день был отремонтирован дедов «Запорожец», и Леша сразу же отправился на нем в степь, захватив дедовскую курковку и пару патронов с дробью. Остановился на высокой сопке за селом. Кругом степь и высоченное бездонное небо. Внизу, у подножия сопки, пасутся сурки. В уже пожухлой траве их хорошо видно сверху: у нор стоят на задних лапах «дежурные», остальные разбрелись вокруг нор. Завидев Лешу, «дежурные» оповестили сородичей своеобразным криком-свистом: «Каафииик! Каааафик!» Неожиданно все сурки бросились в норы, и резкий крик-свист пронесся по степи. Присмотревшись, Леша увидел, что одного из сурков уже прямо у входа в нору схватил за ногу корсак. Сам сурок успел вскочить в нору, подтащив за собой степную лисицу. Худой рыжий корсак остервенело тянул сурка из норы, но тот, видимо, уцепившись передними лапами за стенки норы, громко пищал и не поддавался. Решив помочь несчастному животному, Леша засвистел, заорал – корсак бросил жертву и, оглядываясь, исчез в густой желтой траве.

Километров в пяти от села возвышается огромная гора. Именно гора, а не сопка. Местные жители называют ее Балта-гора. А у подножия этой горы уникальное явление – два озера. Одно озеро, Кочкарка, пресное, заросшее не только по берегам, но и по всей площади камышом. Другое озеро, без названия, соленое. Растительности в нем нет вообще, рыбы – тоже. Леша подъехал к озерам, бросил машину и пешком стал обходить береговую линию пресного озера. Пройдя полкилометра, вернулся к машине. На плёсах, образовавшихся между зарослей камышей, кипела жизнь даже днем: курочки, утки, даже гуси бесстрашно плавали на ярко-зеленой глади плёсов. Сделав несколько снимков своим фотоаппаратом «Зоркий-4», Леша, вернувшись к машине, пошел берегом соленого озера. Это озеро было светло-синего, бирюзового цвета, а соленая вода была настолько прозрачной, что дно было видно сквозь толщу воды метров за тридцать от берега. Не выдержав, Леша разделся и, взяв фотоаппарат, вошел в теплую воду и стал подкрадываться к стае лебедей, грациозно качающихся на мелких волнах метрах в ста пятидесяти от берега. Дно очень медленно опускалось, и Леша прошел метров сто, пока вода достигла плеч. Лебеди забеспокоились: самец несколько раз предупреждающе приподнимался над водой на лапах и бил крыльями по воде. Внезапно Леша услышал за спиной приближающийся крик, похожий на кряканье, и хлопанье крыльев по воде. Он оглянулся и вовремя… На него, словно катер, неслась большая красноголовая утка. Местное название этой утки – атай. Защищая своих птенцов, атай несся торпедой прямо в голову Алексея, которому пришлось нырнуть, выставив руку с фотоаппаратом над водой, чтобы не лишиться головы. Жертвовал меньшим. Атай ударил крыльями по руке с такой силой, что фотоаппарат вылетел из руки и шлепнулся в воду. Пленка, конечно же, была испорчена, да и по руке, словно кто-то доской огрел. Лебедь-шипун тоже, агрессивно вытянув шею и шипя, стал приближаться к напуганному Алексею, взмахивая и ударяя мощными крыльями по воде. Подобрав со дна фотоаппарат, Леша, оглядываясь, заспешил к берегу и благополучно удрал от атак агрессивно настроенных птиц.

Вечером бабушка повела его в гости в семью казаха Аманжола. Уважаемый аксакал жил на казахской улице в доме из самана с плоской крышей. Вся семья Аманжола приветствовала Алексея добрыми улыбками – все уважали деда Колю, который после ранения на фронте был в селе и председателем колхоза, и председателем сельсовета. Аманжол тоже воевал и к приходу бабы Стюры и Леши надел пиджак с медалями и орденом. Вся семья и гости уселись на ковре в зале у низенького большого стола, который был заставлен ароматно пахнущими яствами: мясо птицы на одном блюде, баранина на втором, бешбармак, по центру на большом плоском блюде, еще ароматно дымился горячим паром. Пельмени стояли в глубоких чашках по краям стола. Брынза, сыр, помидоры огурцы, зеленый лук, белый хлеб и лепешки были разложены вокруг блюд с мясом. В графине по центру стола – самогон, в нескольких пиалах – кумыс.

– Биссмилля, Рахим, Рахман… – расслышал Леша знакомые слова молитвы. Все притихли. Закончив короткую молитву, Аманжол разлил самогон нескольким мужчинам-казахам и Алексею в том числе, сам же поднял чашку с кумысом и произнес тост за дружбу, вспомним при этом деда Колю. Застолье в честь гостя началось. В одном из мужчин, сидящих напротив, Леша признал казаха, который сегодня проезжал верхом на красивой лошади, когда Алексей обходил пресное озеро. Оказалось – это местный егерь, племянник Аманжола, Мелик Каракамбаев. Узнав, что Леша охотник и много охотится в Белоруссии, Мелик попросил его рассказать об охоте в лесах. К рассказу Леши об охоте на кабанов, лосей, волков, об охоте по снегу на зайцев, куниц, белок прислушалось все семейство. Леша обратил внимание, что слушали мужчины не ради этикета, а с неприкрытым интересом. В знак признательности за приход в гости и за дружбу с дедом Аманжол подарил Алексею настоящую плетку с кожаной рукоятью и кожаным хлыстом, раздвоенным на конце. А егерь при всех разрешил Леше охотиться с дедовым ружьем и дал в придачу две пачки патронов с дробью номер 3 и номер 1. Женщины, между тем, меняли блюда. За вечер Леша продегустировал и тушеные с морковью и луком кишки, и жареную на углях баранью голову, и колбасу из конины, и гуляш из жеребятины. Пельмени с молодой телятиной, бешбармак из баранины, заливной язык, брынза и сыр из овечьего молока, лепешки из проса и бурсаки из пшеничной муки, мясо индюка в виде фарша и гусиную шею, нафаршированную печенью того же гуся, с гречкой и луком, – все это непрерывно подставлялось к дорогому гостю в перерывах между длинными тостами. Еле встав из-за стола от неудобного с непривычки сидения на своих ногах и переполненного едой желудка, Алексей нашел бабушку и, захватив с собой охапку подарков, в сопровождении хозяев отправились домой.

На следующее утро Леша встал поздно. В доме тихо и прохладно. По темному коридору саманного дома-крепости, в котором под одной плоской крышей, разделенные толстыми саманными перегородками, находились и баня, и сарай для курей, и гараж, и сам жилой дом, вышел на улицу. Бабушка попросила съездить за водой. Вода во дворе в колодце была непригодна для питья из-за своей высокой солености. Ею поливали огород и, как ни странно, огурцы и помидоры принимали безболезненно соленую и горькую на вкус воду из глубокого колодца. На «Запорожце» Леша съездил на водокачку, залил два молочных бидона воды и уже собирался уезжать, когда обратил внимание на хрупкую девушку с двадцатилитровой пластиковой канистрой воды, которую она собиралась нести в руках:

– Девушка! Вы сама эту канистру потащите?

– Да, а что?

– Давайте, подвезу? Где вы живете?

– Хм. Напротив вашей бабы Стюры!

– Вот как? А как вас зовут?

– Валя. А вас Алексей, я знаю.

– Откуда?

– А я помню, как вы приезжали три года назад. Вы тогда у нас пластинки брали.

– А! Вспомнил! Валя Клювина. Так выросла! Ты совсем уже большая!

– А как же! Десять классов окончила и в училище медицинское поступила в Целинограде.

– Садись, Валя, поедем с ветерком!

По пути Валя рассказала, что она все это время вспоминала его кучеряшки, вспоминала, как вместе слушали пластинки Боярского и Караченцова. Высадив смущенную своими же откровениями девушку, ничего не заметивший Леша принял её приглашение вечером вместе сходить в клуб: была суббота, и в клубе после кино намечались танцы под «живую» музыку местного ВИА.

Пересев с «Запорожца» на велосипед, Леша поехал на Балту-гору. Издали не такая уж и высокая, вблизи она восхищала своим величием и высотой. Поросшие мелкими кустарниками, мхом и травой скалы, глубокие расщелины, длинные уступы. По отчетливо видимой тропе Леша почти за час добрался до вершины. Неописуемое, захватывающее дыхание зрелище открывалось взору с высоты почти трехсот метров. Бескрайняя холмистая степь, гряда синих гор вдалеке на юго-востоке, блюдца озер у подножия горы, беленькие коробочки домов и полоски улиц виднеющихся в бескрайней дали сел, колышущееся, бескрайнее золотое море пшеничных полей поднятой целины. Помня о скорпионах и змеях, Леша с тропинки не сходил. Постояв с полчаса на вершине Балта-горы с замеревшим сердцем, он неохотно спустился вниз и поехал на велосипеде домой, заскочив по пути на соленое озеро искупаться. Сегодня на него никто уже не нападал. Накупавшись вдоволь, он с интересом обнаружил на плечах кристаллики соли – настолько соленая вода, что, испарившись в лучах солнца, она оставила соль на коже! Уезжать не хотелось – такая умиротворенность, такая первозданная красота, такая тишина. Благодать! А буквально через сто метров в камышах кипит жизнь. Обойдя по берегу пресного озера, на песке Леша обнаружил следы камышового кота. Обрадованно полез в камыши, осторожно раздвигая шелестящие заросли и чуть не влез в стадо диких кабанов, устроивших себе лежку прямо среди озера в примятых зарослях камышей. Резкий запах диких кабанов заставил насторожиться и, приглядевшись, он увидел торчащую из лежки морду-рыло с пятаком, настороженные уши и злые маленькие глазки. Пятясь, Алексей вернулся не без содрогания назад и решил без ружья по озеру больше не лазить. По пути домой заприметил несколько колоний-поселений сурков и решил наловить их себе, чтобы пошить из их шкурок шапку.