- -
- 100%
- +
Вечером за ужином отпросился у бабушки на танцы в клуб, а двоюродная сестра Лена переодела его на свой вкус: приталенная цветная шелковая рубашка с длинными острыми концами воротника и широкие зеленые штаны. Кроссовки Леша ни за что не захотел снимать. В клуб они пошли втроем: Леша, Валя и Лена. Многие из местных пацанов отнеслись к его появлению настороженно, как это и принято в сельских клубах, однако авторитет сестры Лены сдержал боевой настрой некоторых мальцов. Посмотрели индийскую мелодраму, причем, поразило Лешу то, что абсолютно все во время сеанса щелкали семечки подсолнечника и бросали шелуху прямо в зале под ноги на пол. После киносеанса, потанцевав под музыку ансамбля из трех человек, Валя и Лена потянули Лешу гулять по ночному селу. Небольшая компания, взявшись за руки, гуляла почти до рассвета. Проводив Валю до ее калитки и принимая свой пиджак с ее плеч, Леша приобнял и притянул ее к себе:
– Ты говорила, что научишь меня петли ставить на сурков. Покажешь завтра?
– Конечно. Только не завтра, а уже сегодня. Когда поспишь.
– А ты когда проснешься?
– А я не знаю. Мне сейчас коров доить, потом свиней кормить. Работы много.
– Ни фига себе! А родители?
– Мама работает бригадиром в колхозе, рано уходит на работу, а я старшая дочь. Все хозяйство на мне. Не будет же папа коров доить и молоко сборщику отдавать. Он позавтракает, заведет трактор – видишь, стоит? И на работу уедет до вечера.
– Да, дела! А когда отдыхать?
– Как когда, глупый? Вот, с тобой мы что, работаем? Отдыхаем. То-то же. И днем время есть на отдых.
– Бедненькая, – Леша погладил ее по каштановым волосам. Она поймала его руку, прижала к своей щеке:
– Я все это время вспоминала тебя… Может, я влюбилась в тебя?
Леша аккуратно освободил руку, взял ее за плечо:
– Не надо, Валь. Я уезжаю через неделю. Далеко. Ты же знаешь.
Валя помолчала, глядя ему в глаза, потом опустила голову:
– А мне ничего и не надо. Я мечтала вот так вот с тобой постоять, чтобы… ты меня погладил. И поцеловал. И все. Поцелуешь?
– Конечно! – Леша притянул ее к себе и легонько дотронулся до ее губ.
– Нет, не так. Долго, – прошептала она и сама припала к его губам. Опомнившись, она круто повернулась и убежала домой.
Леша долго ворочался в необъятной перине и уснул лишь тогда, когда загремела на кухне посудой бабушка. Проснувшись, он съездил на велосипеде в магазин, купил бутылку вина и на мехдворе колхоза за эту бутылку ему сделали десять петель из стальных тросиков. К каждой петле он с обратной стороны привязал палку, которая поперек не пролезет в сурковую нору. Так ему сегодня рассказывала Валя. Положив петли в мешок, на велосипеде он уехал в степь, где накануне приметил две больших колонии сурков. Подъехав к норам и понаблюдав вдоволь за пасущимися сурками, он расставил внутри нор по стенкам петли, забрался на сопку и стал ждать. Вскоре сурки вылезли из нор, однако, ни один из них почему-то не влез в петлю. Леша, осторожно подошел к норам, распугав сурков: все петли были сброшены со стенок почти вертикальных нор. Установив петли по-новой, он опять затаился в засаде. История повторилась, сурки не попадались. В третий раз Леша выскочил из засады и с криком бросился к норам. Сработало! Сразу в трех норах послышался визг пойманных в петли зверьков.
Домой Леша приехал уже на закате. В гараже снял шкурки, прибил их гвоздиком к глиняной стенке гаража мездрой наружу, а мясо пяти сурков помыл в соленой колодезной воде и в ведре принес в дом.
– Баб Стюра! Вот, мясо. Приготовите?
– Ой-бай, Леша! Что это за собаки?
– Это сурки, бабушка. Я их сам наловил.
– Внучек, сурков не кушают. Надо закопать это мясо.
– Бабушка, я хочу попробовать. Жир пахучий я отдельно собрал, завтра перетоплю – лекарство будет вам. А мясо надо приготовить. Стушите мне картошки с укропом и лавровым листом. Как положено.
– Ну ладно, Леша, поищу кастрюльку отдельную для этой гадости. Как ты это кушать будешь, не знаю… – бабушка забрала ведро с мясом и, ворча, ушла.
Леша умылся, поел, пошел в гараж ковыряться с машиной деда – раритетной «божьей коровкой». Вечером, поливая огород, он услышал ароматный запах тушеного мяса. Бабушка нашла где-то старый керогаз и на нем на улице тушила картошку с мясом сурков. Пришел мамин брат – дядя Ваня, с другом. Принес бутылку самогона и, усталый после работы, разлегся на траве у дома:
– Мама, – обратился дядя Ваня к бабушке, – ты чего на улице стряпаешь? Может, мы и стол вынесем?
Бабушка промолчала, тем временем Леша разложил картошку с мясом по тарелкам, расстелил покрывало на траве и на нем устроил импровизированный стол. Бабушка молча принесла хлеб, овощи и стаканы, а затем, качая головой, удалилась в дом. Бутылка закончилась за разговорами незаметно. Кастрюлька тоже опустела. Удивленная бабушка собрала посуду и проворчала:
– Вот дожились! Сурчатиной закусывают. Алкоголики!
– Мам, ты че?! – Насторожился дядя Ваня.
– Че-че! Лешка-то сурков нынче принес и заказал мне стушить. Он – молодой, несмышленыш. А вы?
Дядя Ваня сначала испугано оглянулся на разостланное покрывало, потом заржал на всю улицу:
– Ну, блин, Фомины! Ну, бульбаши9! Его отец нас однажды вороной накормил на рыбалке вместо утки, а и этот не далеко ушел! Охо-хо! – весело кричал дядя Ваня, глядя то на бабу Стюру, то на Лешу, то на друга Петю. Тут и бабушка засмеялась:
– Знаешь, Лешка, когда твой папа приехал сюда из Белоруссии целину осваивать, он с первой зарплаты купил гармошку. А со второй – ружье. Был он тут первый парень на деревне: кучерявый, черный, как смоль, с гармоникой! Не пил, не курил, по две нормы за день на тракторе делал, а вечером к нам прибегал – за твоей мамкой ухаживал. А брат мамкин, дядя Ваня, все посмеивался: когда, мол, дичью угостишь? Вот, пошли они на рыбалку, а твой папка обещал утку сбить, да вместо утки ворону убил. Ощипал, опалил и бросил в котелок, пока рыбаки карасей ловили. Пришли рыбаки, наварили уху с «уткой», выпили здорово, а потом и перья в канаве нашли с головой и крыльями. Все что съели – все выплеснули. Да и отцу твоему месяц дорога к нашему дому была заказана… Дядя Ваня обещал ему шею скрутить, как той вороне! – все посмеялись, а дядя Ваня выпросил у бабы Стюры тушку сурка из холодильника и понес домой учить жену готовить плов из сурка.
Каждое утро Леша выезжал в степь за сурками. С ним увязалась ездить и Валя. Расставив петли, они подолгу лежали в траве, смотрели на плывущие облака, и Валя рассказывала, что вот так она мечтала через облака передать ему привет и ее мысли, когда облака плыли на северо-запад, туда, где, по ее мнению, жил Леша. Алексей смеялся:
– А че, ты письмо не написала-то?
– А разве девушка может первая парню признаться?
– Ох ты, дуреха! Какой же я тогда парень был? После седьмого класса-то?
– Леш, а че «чокаешь», – сердито прервала его Валя, – говори лучше по-своему. Мне так нравится, как ты интересно «штокаешь».
– Валя, а мне нравится, как вы тут тянете слова. И все мне нравится. Только… хм…
– Что, Леша? Говори!
– Только соскучился я по деревьям, по лесу, по низкому небу, по вкусной воде…
Валя молча слушала, потом вздохнула:
– Наверное, ты не чувствуешь здесь своей Родины.
– Это сложно, Валя, – после долгого молчания тихо сказал Леша. – Когда я приехал сюда, я был в восторге от необъятности степи, от сопок, от курганов и захоронений на сопках в дикой степи. От орланов в небе, от писка сурков, от Балта-горы. От вашего гостеприимства. И я почувствовал себя здесь своим, а не чужим. Но… Как бы это тебе сказать, Валя. Я же там с годика отроду! Так что здесь я больше гость, чем хозяин.
– А ты поступил в институт?
– Почти…
– Как это?
– Ну, заочно, вроде, поступил. Жду вызова на установочную сессию.
– А там, в Кирове, тебе понравилось?
– Там? Там, как здесь. Интересно. И своя красота. Это, как с новым знакомым, с новой девушкой.
– Хм… А у тебя было много девушек?
– Валя! Ну что за вопросы! Не было у меня никого.
– Врешь ты все. Вон как целуешься, аж дух захватывает! Умеешь… А говоришь, не было…
– А у тебя? У тебя есть парень?
– Нет, Леша. У нас не принято целоваться, пока не ясно, что скоро свадьба. Так – гуляем, провожаем. А с тобой так хорошо, как… – и она замолчала.
– Как что, Валя?
– Как с родным и близким.
– Та-ак! Мать! – Леша взял ее за руку, – давай сменим тему?
– Мать… Мне так нравится, когда ты меня так называешь. Сначала я была в шоке, – Валя засмеялась, – я подумала, что ты угадал мои самые тайные мысли. А потом я поняла, что это ты так просто называешь. И мне опять стало смешно. И грустно…
– Не грусти, Валя. Знаешь, а я в Кирове видел настоящего якута-шамана. И он нам нагадал.
– Ого! И что же?
– Что я в армию пойду. Так вот.
– В армию? А мне напишешь из армии? Я просила у бабы Стюры твой адрес, она не дала. Сказала, что я маленькая еще и пообещала мамке моей рассказать. А я так хотела тебе написать!
– Адрес? Напишу, конечно. Но, когда приеду сюда, я не знаю, Валя. Возможно, очень нескоро. Понимаешь ты, дуреха?
– А мне все равно! Не думай ничего лишнего. Слушай, давай сегодня вечером погуляем в степи?
– Давай.
– Встречаемся за селом в десять вечера, хорошо?
– Договорились. Пошли, пора сурков выгонять…
Каждый вечер Леша обязан был либо идти в гости, либо принимать гостей у бабушки дома. Он было запротестовал, но, увидев специально нарядившихся в праздничные одежды и родственников, и просто знакомых, и друзей его родителей, сдался и безропотно в очередной раз рассказывал о своей семье, о доме, о хозяйстве, о природе, о людях. Всем было в диковинку, что у Леши дома едят черный хлеб как белый. Что любое мясо и масло можно недорого купить в государственном магазине, что в кинотеатре не принято лузгать семечки, а Лев Лещенко запросто выступает в Доме офицеров, и билет стоит всего пятьдесят копеек. В диковину землякам казахстанским было и то, что телефоны там почти у любого в доме-квартире стоят, что по телевизору целых четыре канала, что магнитофоны продаются свободно, так же, как и холодильники… Такие посиделки обычно заканчивались заполночь.
В этот вечер Леша удрал из гостей у своей крестной и в темноте оказался за селом у разрушенного саманного склада. Отсюда через глубокий каньон пересохшего за лето узенького устья знаменитой речки Ишим был натянут канатный висячий мост. На нем его ожидала Валя. Хмельной с застолья, он подошел к ней, обнял и, прижав к себе, стал целовать. Она доверчиво приняла его ласку, ответила крепким объятием за шею тонкими руками. Внизу под мостом журчала речушка, которой далеко ниже по течению предстоит стать могучей полноводной рекой. А пока – это только неширокий ручей, прозрачный холодный источник, со звонким переливом катящийся по камешкам. Высоко в небе мигают далекие звезды и августовским звездным дождем осыпаются на Землю. Загадывай желание, сколько хочешь, только успевай! Валя за руку повела Лешу по мостику на противоположный берег. Там они взобрались на большой скирд соломы – поближе к звездам, поближе к метеоритам. И их желание, самое тайное, самое сокровенное, самое смелое и самое первое у обоих… сбылось. В эту ночь они так и не уснули…
Проснувшись утром, и, чтобы поскорее смыться расспросов бабушки, Леша, захватив ружье, уехал на озера. Первым делом искупался в соленом озере, потом, обсохнув, полез в камыши пресного озера и понял, почему местные жители называют его «Кочкарка». От сухого берега, заваленного тростником, вглубь зарослей стояли, как столбы, высокие кочки. Как понял Леша, весной после таяния снегов воды больше в озере, чем теперь. За лето озеро пересыхает, вода уходит, а кочки остаются там, где и были. И вот он идет по грязи, кишащей улитками и головастиками, среди кочек, как среди деревьев. А крадется он к плёсу, упрятанному впереди в камышах. Тихое кряканье, хлопанье крыльев, мягкий гогот выдают наличие там диких птиц. И точно! Раздвинув камыши, Леша изумленно уставился на плёс: и гуси, и утки, и серо-грязно-белые подросшие птенцы лебедей, и курочки, и кулики. Тьма птиц беззаботно плескалась, кормилась, грелась на водной глади плёса. Сделав несколько шагов по колено в грязи, Леша потерял равновесие, схватился за камыши, но было поздно. Сигнал тревоги сработал мгновенно. Сотни птиц в одно мгновение понеслись по водной глади, налетая друг на друга. Леша вскинул ружье и дуплетом произвел два выстрела по гусям. Три гуся упали на воду замертво. Еще двое подранками закувыркались по воде. Быстро перезарядив ружье, он двумя выстрелами добил подранков. За птицами пришлось плыть. Бездонный слой грязи под ногами не вызывал доверия, поэтому Алексей повесил ружье и одежду на связку камышей, лег на воду и поплыл, стараясь держать тело горизонтально относительно поверхности воды. Гуси оказались тяжелыми, плавать пришлось по очереди за всеми пятью птицами. Выбравшись на сушу с птицами, ружьем и одеждой в руках, он перешел к соленому озеру. Вымылся, оторвав от ног трех присосавшихся пиявок. В это же время, случайно обернувшись, он увидел чудо. В степи, где-то не очень, кажется, далеко, в мареве плещется… огромное озеро! Леша отчетливо видит водную поверхность, птиц на ней. Берега, воду опоясывают заросли камыша. И камыш, кое-где с черными кочерыжками соцветий, тоже виден отчетливо, как в бинокль. «Мираж», – догадался Алексей, протерев глаза. Вот уж повезло, вот уж подфартило! Жалко, что нет фотоаппарата. Он быстро оделся, вскочил на велосипед и помчался по накатанной, как бетонной, дороге в сторону миража, предварительно спрятав в камышах ружье и гусей. Проехав километр, взобрался на сопку – мираж не исчез! Не отдалился, но и не приблизился. Отдышавшись, Леша вернулся назад, упаковал в мешок трофеи и поехал домой делать чучело. Точнее, не чучело, а тушку. У него уже была засолена шкура орлана-белохвоста, которого таскали по улице мертвого мальчишки-казачата, атая, череп с рогами сайгака, панцирь черепахи и крыло лебедя-шипуна, найденное на печи в доме у одного из родственников. Бабушка возмущённо косилась на трофеи, ведь в Лешином чемодане лежало еще с десяток книг и десять шкурок сурка. А тетки, крестные, дядя Аманжол, соседи нанесли еще подарков: кто банку компота из ранеток, кто сушеных шампиньонов, кто сухой колбасы и сухого мяса, кто овчины на тулуп, кто шерстяных носков из верблюжьей шерсти. Рубашки, майки, подарки родителям – все это Леша согласился везти только в одном чемодане, категорически отказавшись поменять его на баул. В конце концов, бабушка пошла на хитрость: купили ему большой китайский рюкзак. Леша аж засветился от счастья – такого рюкзака у него не было. Настоящий туристский рюкзак объемом не менее восьмидесяти литров! Не подозревал он до поры до времени, что именно этот рюкзак будет заполнен подарками, кроме чемодана, с чем ему впоследствии пришлось безропотно смириться.
День отъезда неумолимо настал. Билеты давно куплены, подарки упакованы. Утешало то, что самолет из Целинограда летит до Минска, а там – рукой подать до дома. Не надо будет тащиться по Москве с таким багажом. И снова гости, гости, гости… Леша беспокойно смотрит в окно – Вали не видно. Он ее не видел уже два дня после той ночи под падающими звездами на берегу Ишима.
– Иди в гараж, Леша-баловник, тебя ждут. И смотрите мне! – бабушка Стюра ворчливо хлопнула Лешу ладошкой по спине.
В гараже, всегда открытом, его ждала Валя. Губы поджаты, глаза воспалены, заплаканы, под глазами тени. Лишь только Леша вошел, она нежно и крепко обняла его и прижалась щекой к его лицу:
– Ты, Леша, не думай плохо обо мне, ладно? Не будешь? Обещаешь?
– Ты чего, мать?
– Молчи. Молчи. Я мечтала тебя встретить, я мечтала, чтобы облака передали тебе об этом. И они меня услышали… Я мечтала о тебе как о мужчине. Ты и есть мой мужчина! Я знаю. Мы больше никогда не встретимся, но я всю жизнь буду тебя помнить. И… любить. И даже если выйду замуж, я буду думать, что это… ты. Прощай… – она расцеловала его, расплакалась и убежала. А он остался стоять, ошарашенный, с солью ее слез на своих губах, такой же соленой и горькой, как вода в соленом озере у Балта-горы.
Конец августа выдался солнечным, безветренным, с густыми утренними туманами. Из огородов яркими насыщенными ароматами разносятся запахи переспелых огурцов, слив-паданок, яблок, груш, пряного тмина. Скворцы, собравшись в большие стаи, весело щебеча-переговариваясь, черными облаками носятся над лугом. Уже улетели аисты и ласточки. Уже давно «на крыле» дикие утки. Уже заканчивается гон у косуль. Кое-где покрылись багрянцем листочки осин, покраснели ягоды рябины и калины. Матовыми, иссиня-чёрными гроздьями висят в колючих кустах пупырышки ежевики. Опустели поля, по второму укосу скошена трава на лугах. И только стайками попрятались в луговой траве бекасы, дупеля, задержавшиеся коростели. Вот-вот улетят чибисы, галдящие в пойменных лугах и на скошенных полях. Отъевшиеся и разжиревшие на молочном овсе и пшенице утки с наступлением темноты покидают плёсы и по привычке летят на сжатые поля, находя там и зеленую траву, и остатки просыпавшегося зерна. Бобры, не дожидаясь осенних дождей, по полуиссохшим каналам тащат к хаткам и норам голье ивняка, осинника. Надежно и сытно будет им зимой в свих убежищах. Лисята давно уже покидают свои норы и вместе с родителями всю ночь проводят в поисках пропитания. Но к утру вновь и вновь возвращаются в надежное свое убежище… Приближается тихо, незаметно, медленно меняя краски и запахи, волнующая, грустная, тихая осень…
Уже месяц каждую ночь волчица водит своих волчат на охоту, удаляясь от логова все дальше и дальше, но непременно возвращаясь к утру на свой остров. Пятеро щенят за это время заметно подросли. Из черных пушистых комочков они превратились в серых широколобых, на крепких ногах хищников. Молока уже не было, но обилие ягод и грибов и добываемое хоть и не так часто матерью мясо спасало от голода вечно голодных растущих щенков. В каждый свой выход волчата учились чему-то новому. Они научились отличать хромающую, судорожно машущую крыльями самку рябчика от ее птенцов, тихо в это время прячущихся в траве. Они знали, что вкусно пахнущий ежик несъедобен. Они знали, что стадо диких кабанов не боится их мамки, а все другие звери шарахаются от нее, едва заслышав их запах или увидев на тропе их семью. Волчата, обучаемые одной матерью, тем не менее, уже знали, как одним укусом перекусить позвоночник зайцу, как поймать тетеревенка или глухаренка, как подкрадываться к добыче под ветер, как подавать сигналы голосом-воем. Они уже знали тропки-дорожки на водопой, на скотомогильники, где можно полакомиться вкусно пахнущим протухшим мясом. Волчица научила волчат обходить все, что издает запах человека: проволоку, следы, газеты, потерянные или разбросанные человеком вещи. Волчата, притаившись по команде матери, наблюдали за людьми с корзинками, бродящими рано утром по лесу в поисках абсолютно невкусных грибов, в то время как полезные, хоть и горькие, высокие с серыми шляпками в белую крапинку грибы они сбивали ногами и не брали. Волчата, правда, не различали цвет: красные в крапинку мухоморы им казались светло-серыми. А деревья – черными. Несколько раз волчица уводила волчат к стаду молодых телят, загоняемых на ночь в загон из жердей по берегу реки. Безумно вкусно пахло от них! Абсолютно слабые и беззащитные, как казалось волчатам, они, почуяв запах волков, метались в загоне, сбиваясь в кучки и громко мыча. Волчата, по команде матери залегавшие в высокой траве, видели и людей, выбегавшись из своего жилища и размахивающих руками, что-то кричавших в ночь. Волчата не боялись их, потому что их не боялась мать. А она – главный авторитет в этом мире. Волчата видели, что мать вжималась в траву и внимательно следила за людьми и за телятами. Они повторяли все за матерью, но не понимали, почему она не нападает. Дрожали от азарта и голода, глотали судорожно слюну, но терпели.
В эту ночь волчица снова привела волчат к телятам. Подошли осторожно к загородке. Телята, почуяв волков, повскакивали с мест и бросились в противоположный угол загона. Но люди из палатки не вышли. Волчица, внимательно следившая за палаткой, знала, что есть такие дни, когда люди так крепко спят и не реагируют на шум телят. Она обежала стан по кругу – телята шарахнулись в другую сторону. Из палатки сквозь топот и мычание телят слышался храп. И волчица решилась. Она проскользнула между жердями изгороди и бросилась к ближайшему теленку. Возбужденные волчата немедленно кинулись вслед за матерью. Волчица видела, что ближайшему к ней теленку некуда деваться. Тот пытался броситься в гущу стада, но телята, собравшись в тесный круг, не пропустили метнувшегося к ним теленка, а волчица в это время уже прыгнула. От удара передними лапами волчицы в бок теленок упал, а волчица тут же вцепилась мертвой хваткой ему в шею, мгновенно перекусив шкуру и мышцы. Кровь брызнула сквозь сжатые челюсти. Теленок захрипел, забился в агонии, ударяя копытами рвущих его плоть волчат. Оставив теленка, волчица опять бросилась в стадо. Теперь она сходу вцепилась в живот ближайшего к ней теленка в районе паха. Теленок бросился прочь. Затрещала шкура, и через несколько метров теленок упал с распоротым животом и вывалившимися внутренностями. Двое волчат, бросившиеся на мощь матери, сразу же стали жадно хватать теплые парящиеся внутренности, жир. Сколоченная из жердей изгородь затрещала и рухнула под напором сотен обезумевших животных. В полной темноте бросились они на луг. В ночь – подальше от волков и запаха крови. Волчица бросила еще живого второго теленка и метнулась за стадом. Только один из волчат последовал за матерью. Она настигла мечущегося теленка и с разбега запрыгнула ему на холку, впилась зубами в шею. Теленок зашатался под тяжестью волчицы и резкой боли, пронзившей тело. Тем временем волчонок перекусил сухожилия задней ноги теленка, и тот рухнул в траву вместе с волчицей. Продолжая сжимать шею челюстями, волчица добралась до отростков позвонков. Еще усилие – теленок захрипел и завалился с перекушенными шейными позвонками. Волчица оглянулась. Двое волчат терзали первого теленка в загоне, еще двое – второго. Пятый щенок, урча и скалясь, грыз горло поверженному третьему теленку.
С рассветом, проснувшиеся и чумные с похмелья, пастухи обнаружили, что стадо исчезло, а в загоне и за изломанными жердями загородки валяются три истерзанных волками туши телят. А в это время семья волков, с раздутыми от обилия пищи животами, уютно разлеглась на песке у норы-логова. Волчица, напившись пахнущей грязью воды из лужи, обошла волчат, лизнув каждого за хорошее поведение и выучку на славной охоте, устало легла на песок. В этом сезоне это была первая такая удачная охота и такой сытый пир. Щенята подросли. Подросли ей в помощь, ей на радость, ей на гордость и защиту. И волчица знала – ее стая жива и будет жить. А тот ее волчонок, что не бросил мать в разгар охоты ради жирного куска – будет со временем вожаком.
Приехав из Казахстана, Леша срочно занялся таксидермией. Привезенные тушки и шкурки, обильно просоленные еще у бабушки, промыл (кроме орлана-белохвоста) и замочил в уксусе в эмалированной бадье. Орлана же долго отмывал теплой водой с помощью зубной щетки – чуть ли не каждое перышко. Кое-где застывшую кровь смыл перекисью водорода. Череп птицы, предварительно засоленный вместе со шкуркой, отмыл от соли и обложил ватой, смоченной в перекиси. Шкурка готова: когти, клюв аккуратно обмыл и, где надо было, слегка подкрасил гуашью и слегка «шлифанул» шерстяной тряпочкой поверх нанесённого разогретого парафина. Из обмедненной стальной проволоки сделал каркас будущего чучела. Двойной крест, где первая перекладина – крылья, вторая – ноги. Передний конец, сантиметров двадцать пять – шея, остаток внизу – хвост. Теперь, обматываемая туго нитками, кладется вата – макет мышц туловища птицы на скелете из проволоки. Выпуклая грудь, киль, втянутый живот. Мышцы бедер ног, мышцы крыльев до локтевого сгиба, шея – все из ваты, туго перетянутой нитками и вперемешку с сухими стеблями багульника (от моли и пероеда). Череп обмазал пластилином – мышцы щек, зоба, основание шеи. Шкура, просоленная и обильно смоченная формалином, мягкая, как тряпочка. Наступает очень ответственный момент: шкурка натягивается на изготовленный каркас-тушку. Алексей напильником заточил концы проволок каркаса. Первой на проволоку одевается вывернутая голова, потом – шея. Спинка сама ложится на тушку. Теперь Алексей очень аккуратно, согнув проволоку с намотанной на нее ватой, вставляет каркас сначала в одно крыло, затем в другое. Проволока протыкает шкурку за локтевым сгибом предплечья крыла. Тоже самое проделывается с ногами: согнутая проволока протыкается внутрь вывернутой кожи бедра, затем в полость пустотелой кости голени и выходит наружу по центру лапы, между задним и передними пальцами. Когда лапы «заправлены», самый нижний конец проволоки протыкается в основание хвоста, специально сохраненном при съеме шкурки, чтобы хвостовые перья не разлетелись. Теперь шкурка собирается на передней части тушки и сшивается иголкой с обыкновенной ниткой – от хвоста до шеи. Тушка готова. Но это всего лишь заготовка. Впереди самая кропотливая часть работы – придание птице задуманной в композиции позы. Леша предположил, что орлан будет держать в лапах только что пойманного тушканчика. В специально приготовленный спил бревна, где пробиты сквозные дырки, Леша вставил концы проволоки из ног, закрепив тушку на спиле. Приподнял над плечами согнутые в локтевом сгибе крылья, выпятил грудь, убрал живот, согнул шею так, чтобы казалось, что орлан смотрит на зажатого в когтях тушканчика и собирается его клюнуть огромным желтым клювом с хищным грозным крюком на конце. Зубной щеткой, расческой и пинцетом почти три часа расправлял перья – перышко к перышку. Нитками-растяжками распрямил для просушки крылья. После просушки форму взмаха крыльев уже не изменить – треснет шкурка, не выработанная химикатами. Весь день ушел на изготовление чучела орлана-белохвоста. Остались глаза. Порывшись в своем охотничьем ящике, Леша достал… лафетку10 таблеток. Полукруглая прозрачная оболочка упаковки таблетки будет глазом. Обрезав ножницами выпуклости двух таблеток, Алексей иголкой внутри получившихся чашечек нацарапал ровные круги. Это будут зрачки. Капнутая внутрь капля черной гуаши не растечется за пределы границы, очерченной иголкой. И в то же время, капнутая вокруг зрачка капля желто-оранжевой гуаши не сольется с черной краской зрачка по той же причине. Готовые «глаза» полежали, засохла краска, и только после этого Леша аккуратно вставил глаза в прорези ресниц на шкурке головы птицы. Теперь, наконец, орлан стал похож сам на себя. Отойдя и встав прямо перед чучелом, Леша поправил глаза симметрично относительно оси головы и клюва, слегка направив взгляд вниз, под ноги, где будет добыча. Уже к ночи закончил работу, которую начал с утра. Орлан, словно живой, сидел на земле, хищно раскинув полусогнутые крылья, и свирепо смотрел себе под ноги. Только теперь Леша разрешил войти в гараж родителям и брату, которые восхищенно оценили работу – орлан был, как живой.