Волчий сон

Кубрик разгрузился – часть заключенных была благополучно выведена контролерами на «промку». Мужики, оставшиеся под разными предлогами в жилой зоне, занимались, кто чем: играли в нарды, стирали, просто лежали, дремали, шили, мастерили, читали, смотрели телевизор. «Шныри38» опять прошлись мокрыми тряпками по кубрику и продолу. Покормив в аквариуме рыбок, полив единственный на весь кубрик цветок с неизвестным названием или вообще без названия, но красивый и гордый своей красотой в этом мрачном жилье, Николай прилег. Он вспомнил сегодняшнее утро, промелькнувшую почему-то в сознании тень лосихи на болоте «за колючкой», и вспомнилась ему та молодая красавица лосиха, которая своим телом защищала своего самца, израненного волками, истерзанного, но еще живого. Тогда, той зимой, они погнались за волками и настигли их на дневке. Сразу же обложили флажками еще до темноты, а наутро, переночевав у лесника Гришки, отправились к окладу, где закрыты были шесть волков: четверо молодых и два матерых, одного из которых он все же зацепил картечью, когда тот, уходя на махах по глубокому снегу, уже скрывался в ельнике.

* * *

Ближе к вечеру матерому39 стало еще хуже. Его опять рвало, его трясло, боль в боку нестерпимо жгла и распространялась по всему телу. Он несколько раз зубами рвал свою рану, пытаясь выгрызть эту жгучую боль, скулил, злился, рычал. Молодые волки, подняв загривки и оскалив зубы, настороженно наблюдали за вожаком. В том, что они сегодня потеряли двух своих собратьев, в том, что они голодные уже несколько суток, волки считали виновным вожака, и будь у них немного больше сил и отваги, они разорвали бы его на куски здесь же, на месте. Но волк был еще силен и страшен. Здоровый, сильный, выносливый, победитель и вожак в стае, он не раз доказывал им всем свое преимущество и силу в охоте, в борьбе и в драках-поединках с другими волками, в схватках с дикими кабанами и в ловкости уничтожения охотничьих собак. Он, вожак, не раз уводил стаю от ружей охотников, уводил прямо из-под носа расставляющихся на номера охотников. И вот он сейчас в бешеной злобе исходит рвотой, с окровавленным боком, но такой же грозный и непобедимый. Во всяком случае – пока. Озабоченные таким раскладом и все еще пытаясь воспользоваться раной вожака, чтобы приблизиться к равнодушно лежащей волчице, волки допустили непростительную оплошность. Когда волчица услышала сначала запах людей, а потом чуть слышное шуршание и скрип снега – было уже поздно. Флажки были развернуты и сомкнуты вокруг лежки волков по квартальной сетке.

Вскочившая волчица насторожилась и бесшумной тенью бросилась в противоположную от скрипа снега и запаха людей сторону. Волки рванулись за ней. Раненый волк постоял, прислушиваясь, и шагом, прихрамывая, пошел вслед. Волчица, на махах преодолев неглубокий заснеженный ров, поднялась на гребень, постояла, прислушиваясь. Остальные волки, замерев, наблюдали за самкой. Впереди все было тихо, и волчица, сделав полукруг, пошла против ветра к своим следам, к своей тропе, по которой они пробились сюда от выстрелов охотников. Вдруг опять человеческий запах резанул обоняние. Волчица замерла, и увиденное ею зрелище заставило ее вздрогнуть. Там, откуда они пришли, невероятным образом поперек их следа появилась искусственная преграда-цепочка, преграждающая путь. Шевелясь на ветру, лоскуты серыми пятнами (волки не различают цветов) четко выделялись на фоне белого снега. Резкий запах людей – опасность! Вжавшись в снег, волчица нырнула под разлапистую елку и кинулась в противоположную сторону. Минуя дневку, пройдя еще раз небольшое расстояние, она опять наткнулась на цепочку флажков, несмотря на сумерки, ярко выделяющиеся волчьим зрением на фоне квартальной линии. В панике волчица стала метаться внутри оклада. Волки следовали за ней, и лишь вожак оставался на косогоре. Рана болела, да и понял он, что они в ловушке. Ему уже однажды приходилось побывать в окладе. Его тогда спасло чудо – стадо кабанов ночью разорвало на своем пути флажки и, втоптав их в снег, кабаны проложили ему и волчице – тогда еще молодой паре – дорогу на волю, к жизни. Через прорыв они ушли, а охотники обнаружили порыв уже тогда, когда волки были на другом берегу реки, перейдя ее по тонкому льду.

Сейчас волк понял, что люди опять расставили ловушку. К флажкам подходить близко нельзя. Они опасны, они пахнут человеком, они шевелятся, их много, они повсюду. От них можно спрятаться только внутри оклада, в густом ельнике переждать, пока люди уберут свою страшную и хитрую ловушку. Волк стоял и ждал, когда стая перестанет метаться, ища выход из замкнутого оклада флажков. Напуганный волками, промелькнул заяц-беляк и скрылся за флажками. Его, зайца, флажки не тронули. Они были опасны только волкам, волки это знали и этого боялись как смерти. По следу зайца промчался один из волков и, резко затормозив перед флажками, огромными прыжками бросился в панике прочь. Осторожно и бесшумно подошла к самцу волчица. Их глаза встретились. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Они понимали, что одному из них нужно идти через флажки, чтобы другие смогли выжить. Раненый волк не мог идти – флажки опасны, и в случае чего, он, раненый, не сможет с ними справиться. Волчица шумно втянула воздух, отошла в сторону и улеглась в снег, свернувшись калачиком. Волк подошел и лег рядом. Остальные волки, пользуясь темнотой, разошлись в поисках мышей или зазевавшегося зайца-беляка. Ближе к полуночи по лесу понеслось жалобное пение озадаченных, голодных, испуганных волков. Эхо разносило вой по ночному лесу, яркая февральская луна дополняла жуткую песнь печальным светом. Ближе к утру волкам удалось-таки найти беспечного зайца-беляка, увлеченного изучением уже остывающих следов ночью пробежавшей здесь зайчихи. Распутывая наброды и петли зайчихи, принюхиваясь к следам, заяц сначала услышал шуршание снега и хриплое дыхание позади, а затем, резко прыгнув в сторону, успел заметить и метнувшуюся в его сторону из-под елки тень. Мощные челюсти перехватили зайца поперек туловища. По лесу прокатился резкий, высокий и громкий, плачущий писк – и оборвался. Через несколько секунд легкий ветерок перекатывал по снегу белый пух: несколько капель крови на истоптанном волками снегу – все, что осталось от зайца. И те были слизаны поздно подскочившим запыхавшимся переярком. К утру весь снег в окладе был расчерчен волчьими следами, но ближе чем на пять-десять прыжков молодые волки к флажкам подойти так и не решились.

На рассвете волчица обошла все флажки по периметру, не приближаясь к ним, иногда останавливаясь и примечая, где флажки опущены пониже, а где наоборот, подвешены выше. Обойдя оклад, она уже направилась к склону оврага, где ожидал ее дрожащий раненый волк, когда вдруг увидела белку, спустившуюся с дерева и разрывающую снег, углубляясь под основание большого пня, где у нее явно был спрятан какой-то запас. Осторожно волчица подползла по снегу к увлеченной раскапыванием своего склада белке, а потом, сжавшись в пружину, тремя прыжками настигла ее. Ничего не подозревавшая белка полностью скрылась в пасти волчицы, лишь рыжий пушистый хвостик несколько раз вздрогнул и безвольно повис. Положив мертвую белку на снег, волчица раскопала лапами норку, в которой было несколько полусгнивших грибов и две еловые шишки. Грибы съела и, аккуратно взяв зубами белку, словно плывя по глубокому снегу, направилась к волку. Волк, подрагивая всем телом, свернувшись клубком, спал. Однако, услышав шаги волчицы, поднял голову. Волчица подошла и положила перед ним белку. Собравшиеся по кругу молодые волки нетерпеливо перебирали лапами, но подойти не решались – лишь облизывались, оскаливая белые клыки. Волк аккуратно взял зубами белку: приятная теплота бархатной шкурки, запах свежего мяса и крови разлились по телу. Одним жимом сжав челюсти, волк наслаждался вкусом принесенного лакомства, даже зажмурившись на несколько мгновений. Волчица стояла рядом и молча смотрела на волка своими желто-зелеными глазами. Не пережевывая, волк проглотил белку целиком и только после этого встал. Он понял, что сегодня ему придется идти под флажки, а это значит, нужно будет преодолеть себя и идти на смерть, чтоб выжили его волчица и молодые волки – продолжение его рода. И он это сделает, даже если ему придется умереть: он – вожак. Слева, сзади, спереди послышались звуки появившихся людей. Опасность и смерть для волков пришли в заснеженный лес. Люди обходили оклад, проверяя, не прошли ли волки за ночь через флажки, через оклад, не порвали ли нить оклада кабаны или другие звери, не провисла ли где нить. Все было в порядке: оклад цел, волки в окладе – выхода не было. Весь снег внутри оклада исслежен волками за ночь. Но ближе 10—15 метров волки к флажкам не приближались. Сняв рукавицы и перчатки, охотники, а это были именно они, обошли оклад, набирая по ходу в горсть снег, проводили мокрыми и потными руками по веревочке, к которой были пришиты флажки, чтобы запах человека был более стойким и ощутимым. Затем под руководством Николая, который указывал им их места засад, стали становиться «на номера40». Пройдя 10—20 метров внутрь оклада, выбрав удобную для стрельбы позицию, охотник расчищал до мха снег под ногами, заряжал ружье, вскидывал к плечу, поведя влево-вправо, и замирал, в белом маскхалате становясь недвижимым и невидимым для должного появиться волка.

Расставив охотников на номера, Николай вернулся к началу оклада, нашел входную тропу, по которой кое-где на снегу проскакивала капелька-бисеринка крови раненого накануне волка, и по тропе направился внутрь оклада. Тропа пересекалась поперек многочисленными следами бродивших ночью волков, но Николай не обращал на них внимания. И вот он дошел до первой лежки… Вот место лежки раненого волка. Крови почти нет – значит, рана затянулась. Видно, что его тошнило, что волки съели изрыгнутые волком остатки пищи из желудка. На обратной стороне лога охотник нашел вторую, более свежую лежку, от которой тянулись свежие, еще не замерзшие на морозе следы. Здесь же нашел на снегу несколько капель крови, несколько рыжих и серых ворсинок. Николай поднял пух – белка. Была. Не густо. Следы убегающих прыжками по склону волков говорили о том, что здесь они ночевали и вскочили со своих лежек недавно.

Громко закричал, подняв голову: «Пильнуй, пильнуй41! Пошли, пошли. Давай, давай, дай. О-оо-оо, Гоо-оп». Это был сигнал к тому, что волки подняты с лежки и пошли по окладу. Теперь охотники, находившиеся в засаде на номерах, должны быть особенно бдительными. Волк в окладе идет бесшумно, осторожно, как тень, стараясь избежать редколесья, не залезая до поры в очень густые заросли, выбирая пограничные в таких случаях места. Покричав сигнал, Николай, пройдя шагов двести, выбрав позицию для стрельбы, присел на старый пень, предварительно сбросив с него шапку снега и, сняв ружье с предохранителя, положил его себе на колени. Не хотелось сегодня топтаться в глубоком снегу – волки с лежки подняты, стрелки расставлены. Теперь, наткнувшись на стрелка и получив первую «порцию», волки не залягут – будут постоянно бродить по загону, метаться в поисках выхода. Добыть, как говорит Гришка, «дядькиного хлопца» с этой позиции, где он присел, затаившись, можно: до флажков за спиной метров пятьдесят, и их видно с номера, а слева и справа – молодой подлесок ельника, хоть и редкий, но весь накрыт шапками снега. А прямо перед ним хорошо натоптанная за ночь волками тропа среди снежных столбов молодых елочек. Здесь и ожидал прохода волков Николай.

Выстрел в окладе прозвучал, как всегда, неожиданно; затем сразу же – второй. Николай по звуку определил, кто стрелял. «Этот не должен смазать». Через пять минут – вновь два выстрела, но уже в другой стороне. «Пошла жара», – подумал Николай, ежась в бушлате и внимательно вслушиваясь в сонную тишину леса. Через полчаса еще два выстрела прозвучали почти одновременно, но в разных местах. Стало зябко, Николай поежился, хотел уже встать со своего насиженного места, но, решив еще посидеть чуток, снял руки с ружья и засунул их наперекрест за пазуху – погреть на минутку. Что-то тихо зашелестело за спиной. Николай повернул голову – и волосы под шапкой у него зашевелились. Метрах в пяти у него за спиной стоял волк и прямо смотрел ему в глаза, не моргая и не шевелясь. Николай понял, что перехватить оружие он не успеет, да и ничего не успеет он сделать, сидя спиной к волку с ружьем, лежащим на коленях и с руками за пазухой. Медленно стал освобождать руки – волк оскалил зубы, прижал уши и, было видно, приготовился к прыжку. Стало жарко по-настоящему. Липкий пот появился капельками на лбу. «Нож в чехле на поясе. Спрыгнуть в сторону – невозможно. Если бросится – выстрелить не успею. Нож достать – тоже. Надо не шевелиться», – подумал Николай.

Не своим, каким-то хриплым и чужим голосом произнес вслух, глядя волку в глаза:

– Ну что? Что смотришь? Иди-ка ты отсюда – пока не поздно!

Волк даже не шевельнулся, но лишь еще больше оскалил клыки. Показалось, что они смотрели друг другу в глаза целую вечность, молча и напряженно. Оскал у волка постепенно исчезал. Неожиданно, резким скачком в сторону под елку волк исчез как наваждение. Николай, не шевелясь, смотрел на снег, где только что стоял хищник, пот продолжал стекать по лбу и спине, а он сидел, словно загипнотизированный. Почувствовав, что задрожали колени, медленно встал, взял в руки ружье, зачем-то проверил патроны с картечью в патроннике, закурил, нарушая самую строгую инструкцию своего же инструктажа. Выкурив сигарету, обошел елку, под которой скрылся волк, нашел за ней следы. Оказалось, что волк подходил к нему сзади по его же следам бесшумно и тихо, так, что Николай не слышал его до последнего мгновения. Крупные, в два волчьих корпуса прыжки по снегу вели прямо к флажкам. Николай пошел по следам и, дойдя до флажков, остолбенел. Справа под флажки уходили следы еще двух волков, а его волк уходил уже по их следам под флажками, в этом месте почему-то приподнятыми. Присмотревшись, понял, что утром лапы елок зацепили руками охотники, снег с них опал, и сами лапы, освободившись от груза, выпрямились и приподняли собою флажки. Пока один волк держал Николая «в заложниках», два других ушли под флажки, а за ним следом ушел и матерый хищник. Приглядываясь к следам, Николай прошел несколько метров и, выматерившись, застонал. Его караулила волчица, а в это время раненый волк и переярок на махах ушли под флажками, и уже за ними след в след ушла и волчица. Изумленный и ошарашенный, Николай в бешенстве стал громко ругаться, опять закурил, зачем-то подергал флажки, вернулся к злополучному пню, опять посмотрел на следы. Да, возле него стояла волчица, а матерый волк спокойно в это время ушел сам, увел волчонка и «пробил» дорогу волчице. Следы уводили в болото, а за болотом пойма и река. Сматывать флажки и организовывать погоню было бессмысленно. До моста через реку было километров тридцать в одну сторону. Раненый волк, судя по следам, припадал на одну ногу, но прыжки на целый корпус говорили о том, что рана не смертельная – волк был еще силен.

Обойдя весь оклад по квартальным линиям, Николай по очереди подходил к номерам. Счастливые охотники показывали трофеи: трое волков были добыты, лежали в снегу в разных позах: как настигала их горячая картечь. Можно было сматывать флажки, распить настывшую в холодной машине водку, горячо обсуждая прошедший день. Но радости на душе не было. В мыслях у Николая стояли желто-зеленые, немигающие, спокойные глаза волчицы – в них не было ни грамма страха, беспокойства или угрозы. Лишь оскаленные клыки и прижатые уши говорили о намерениях. Волчица словно хотела показать ему, чтоб не вздумал шевелиться или нападать первым. И ушла, словно испарилась, бесшумной серой тенью по глубокому снегу. Когда приехали к Гришкиному хутору, солнце уже скрылось за верхушками деревьев. Баня была истоплена, из закрытой заслонкой печи доносились вкусные запахи, охотники оживленно делились впечатлениями. Лишь Николай больше молчал, сопел, а потом и вовсе сказал водителю, что сегодня машину он поведет сам, поэтому тот может «расслабиться» за столом. Эти немигающие упрямые, смелые и уверенные глаза волчицы напоминали ему глаза родного для него человека – его жены, и от какой-то новой, пока еще несформулированной, несформировавшейся, но уже поселившейся где-то в глубине подсознания мысли или даже ощущения, он никак не мог прийти в себя…