Агора. Попаданцы поневоле

Пролог. На Агоре

Северная граница Румелийской республики. 2450 год от основания Румелии или 2444 от обретения Новой Тверди.

– О, боги, что за проклятая ночь, – ворчал центурион Цессий Лонг, ворочаясь с боку на бок на жесткой армейской койке.

В непогоду у старого ветерана всегда ныли давнишние раны.

– Непогода, хм, – назвать непогодой, то что творилось за окнами, – это не сказать ничего.

Снаружи бушевал ураган, какого в здешних местах не видели с начала времен. Ливень лил как из ведра и сопровождался чудовищными раскатами грома. Молнии освещали землю так часто, что смертным начало казаться, будто небожители или обезумевшие титаны, решили устроить гонки на своих огненных колесницах, выбрав в качестве ипподрома само небо.

Порывы ветра, словно руки невидимого чудовища, срывали грубо подогнанные ставни и двери хозяйственных построек, насмерть пугали скотину в хлевах и едва не оторвали крышу гарнизонной казармы.

Дождь сменялся градом, град дождем и, казалось, этому не будет конца.

Проведшему всю жизнь в войнах и походах старому центуриону пришлось видеть не только сражения и бесконечные марши военных колонн. Он много где был и немало повидал на своем веку. Как всякий бывалый человек Цессий Эмилий Лонг хоть и опасался опасностей, исходивших от людей, но все они были, в принципе, предсказуемы, куда больше его страшили капризы стихии, когда всё в руках богов, а от воли жалких смертных почти ничего не зависит.

В бытность свою он, побитый судьбой ветеран, испытал столько событий, что иному и на десять жизней вперёд хватило бы.

Дважды попадал в шторма на Внутреннем море, где грузовые гаулы, перевозившие военное имущество и солдат, бросало словно скорлупки из стороны в сторону. Тогда его жизнь, зависев от прихоти волн, висела на волоске, а грозный повелитель океанов Нептун, как бы в насмешку, играл утлыми корпусами кораблей.

Видел он и извержение вулкана с завораживающими потоками огненной лавы. Не единожды ощущал на своей шкуре горячие бури песков и их страшную заунывную песнь; знающие люди говорили, что чёрные духи пустыни поют её обречённым на гибель…

Да, что там говорить, многое повидал старый Цессий Лонг, но то, что началось вчера вечером, не было похоже ни на что, ранее им виданное.

Странность происходящего выражалась даже не в самом урагане, хотя надо отдать должное силе и мощи гнева небожителей, поразительно было другое – его одномоментное стремительное начало, сопровождавшееся необычным явлением природы.

Ещё вчера вечером ничего не предвещало непогоды: ни единого облачка в небе, не было и намека на ветер, способный пригнать тучи. Лучезарный Гелиос только намеревался укрыть свой солнечный диск за кромкой леса на западе, как вдруг…

Среди всей этой безмятежности, словно бы из ниоткуда, на небосклоне возникла темная точка, разраставшаяся с каждой минутой и вскоре образовавшая огромный радужный столб, казалось бы, зависший прямо над их головами. Справедливости ради, надо сказать, это было завораживающие зрелище, ничего подобного никто здесь ранее не наблюдал.

Однако не прошло и четверти часа, как столб превратился в гигантскую воронку, а потом…

Всё, что случилось потом, тоже плохо поддавалось объяснению: небо потемнело до черноты настолько внезапно, что можно было подумать, будто кто-то из богов задул светильник ещё высоко стоящего солнца, а затем послал сильнейший ветер и дождь, сопровождавшийся громом, походившим скорее на удары молотов по наковальне, чем на привычные раскаты.

К счастью, это небывалое природное явление не могло продолжаться вечно, к утру ураган стал выдыхаться, порывы ветра ослабели, хотя гроза по-прежнему продолжалась.

Мучаясь от бессонницы, старый служака, преодолевая ломоту во всем теле, усилием воли заставил себя встать с кровати и, ополоснув лицо холодной водой, размял затёкшие мышцы, после чего почувствовал себя немного лучше.

Несмотря на пелену дождя, за окном уже начал брезжить рассвет, и темнота ночи медленно, как бы нехотя, сменилась серой дымкой наступающего сумрачного утра.

Сбросив с себя остатки сна и негромко чертыхнувшись, центурион с явной неохотой обулся и, накинув поверх грубой солдатской туники толстый шерстяной плащ, спустился во двор.

– Что же, если уж встал, нужно проверить караулы, – пробормотал он себе под нос. С этими словами набросил на голову капюшон и шагнул из-под козырька у входа в стену воды, потоком низвергающуюся с небес.

Порывы ветра немилосердно трепали полы одежды и норовили забросить холодные капли в лицо, но ничто уже не могло поколебать его решимость.

Громко чавкая подошвами армейских калиг по раскисшей от дождя земле, центурион выбрался на мощённый камнем плац и, кое-как очистив обувь от налипшей грязи, в отвратительном настроении двинулся к своей цели.

Однако едва дойдя до первого поста, Цессий Лонг понял, что происходит что-то совершенно непонятное – нигде не было видно часовых. Ни на стене, ни под навесами сторожевых вышек он не заметил человеческого присутствия.

– Я не понял, – окончательно выходя из себя и поминая на каждом шагу всех богов и демонов подземного мира, рычал центурион. – Где эти скоты? Куда попрятались? Наверняка забились под крышу в тепло. Эх, и отведают они сегодня палки.

С этими словами разъярённый от праведного гнева офицер направил свои стопы к одинокой воротной башне, рядом с которой сиротливо притулилась караулка.

Закипев как медный котелок, он пинком открыл тяжелую дверь и, словно продолжение урагана, бушевавшего на улице, ворвался внутрь помещёния.

Там он и обнаружил своих солдат.

Почти весь дежурный десяток с растерянным видом жался к жаровне, то ли пытаясь просушить намокшую одежду, то ли найти у огня защиту от неведомых сил повелителей ночного неба, пославших им в наказание погодный катаклизм.

Их вид привел Цессия Лонга в бешенство.

– Грязные ублюдки, неженки, выкидыши ослицы…– свирепея и брызжа слюной заорал центурион. – Прибью!

Вне себя от ярости, он выхватил из жаровни железную кочергу, готовясь обломать ее о чью-нибудь незадачливую спину.

Проклиная и понося последними словами свое воинство, Цессий замахнулся на первого попавшегося бедолагу своим импровизированным орудием, как вдруг раздался страшный, невиданной силы, раскат грома, и вслед за ним послышался треск. На крышу караульного помещёния с грохотом обрушилось вырванное с корнем могучее дерево, его массивный ствол разметал черепицу и, проломив кровлю, застрял меж балок.

От неожиданности все находившиеся внутри инстинктивно втянули головы в плечи, включая их грозного командира, который, отбросив кочергу, схватился за висевший у него на шее серебряный амулет-оберег.

На миг показалось, что массивные перекрытия здания не выдержат и погребут под собой людей, но, к счастью, стропила оказались сработанными на совесть.

Устыдившись своей минутной слабости, центурион быстро пришёл в себя и, открыв рот, хотел было продолжить разнос, но новое, ещё более жуткое громовое сотрясение и засверкавшие вслед ему молнии заставили его вновь вцепится в оберег.

Центурион не на шутку напугался.

– О, боги, смилуйтесь, – мысленно начал молиться он, – дайте мне пережить эту бурю и спасите меня от грома и небесного огня.

Цессий тщетно пытался вспомнить хоть какие-нибудь молитвы, которым его учили ещё в детстве, но в голову, как назло, не лезло ничего, кроме площадной брани.

Ко всему прочему он поймал себя на мысли, что у него предательски подрагивают коленки, как у какого-то молокососа из новобранцев перед первым боем или первым походом в солдатский бордель.

– Проклятье, лишь бы никто не заметил, – мысленно произнес он, пытаясь унять нервную дрожь. – Только бы не увидели солдаты, – но, бросив косой взгляд на своих бойцов, он слегка успокоился.

Его воины, вчерашние деревенские парни из полудиких селений не так давно приобщенных к цивилизации и обреченные судьбой на двадцатилетнюю гарнизонную службу в отдаленных крепостях, типа этой дыры, были напуганы куда больше его.

Некоторые из них шептали молитвы своим варварским божкам, а кто-то даже взывал к духам неба и демонам подземного царства, и все без исключения теребили свои родовые обереги.

Сказать по правде, сам центурион, хоть и носил амулет, но излишними суевериями не отличался, однако богов побаивался и почитал, периодически принося им жертвы, стараясь умилостивить небожителей.

Напрягая все извилины и роясь в закоулках своей памяти, он, наконец, вспомнил обрывки гимна верховному божеству, которые слышал в храме.

–О Юпитер! Громовержец, отец всех богов, владыка неба и всего живого, смилуйся над нами, – мысленно взывал к небесам Цессий Лонг. – А я в благодарность принесу тебе в жертву ягненка…

Однако не успел он закончить свою мысль, как небо вновь разразилось громом небывалой силы, и в без того развороченную крышу ударила молния.

Несколько солдат упали ниц, прикрыв головы руками, а центурион, справившись с секундным страхом, вдруг осознал, что это знак свыше, что, может быть, сам бог услышал его, и с опаской попытался продолжить свое мысленное общение с верховным владыкой небесного мира.

– О, прости меня, величайший, ты очень убедителен! Один ягненок – это не достойная жертва для тебя! клянусь добавить к нему самую жирную овцу и ещё… Проклятье, чтобы ещё добавить, – как назло в голову ничего не лезло, но внезапно его осенило:

– Я добавлю черного петуха, да, да самого голосистого черного петуха, какого найду в округе, только смилуйся над смертными, о всемогущий!

Быть может, и в самом деле боги услышали его молитвы или Юпитер польстился на обещания щедрых даров, а может, просто им надоело горячить своих небесных скакунов, только гроза внезапно прекратилась, словно её и не было.

Небо резко просветлело, и на востоке забрезжил рассвет.

Возблагодарив небожителей, Цессий облегченно выдохнул и быстро пришёл в себя, после чего, постаравшись придать своему лицу устрашающий вид, резко обратился к ещё не отошедшим от шока караульным.

– Вы ещё здесь, песье отродье, – грозно рыкнул центурион, – дождика напугались, твари?! А ну, живо по местам! Я за вас службу нести буду? – с этими словами он вновь подобрал валявшуюся рядом кочергу, но в ход ее не пустил, лишь демонстративно помахал ею перед носом все ещё робевших солдат.

– Все ещё не на шутку напуганы, – подумал он. – Да, не дай нам боги пережить ещё одну такую ночь, тут и бывалые ветераны теряют присутствие духа, а эти вообще молокососы. Кстати, о ветеранах, где их десятник? Где этот старый пропойца Скавр?

Однако он не успел ещё спросить о причине отсутствия старшего караула, как напуганные его грозным видом солдаты буквально ломанулись к выходу из помещёния, перевернув на своем пути скамью и пару табуретов. Сверкали только пятки их грубых подкованных гвоздями калиг.

Центурион Цессий Эмилий Лонг и повседневные заботы

Формально пограничный гарнизон, которым ныне командовал Цессий Лонг, охранял северные рубежи государства от набегов варварских племен.

Впрочем, некогда так и было.

Многочисленные, порой неведомые народы, живущие среди лесов и предгорий Атласских гор, ещё совсем недавно доставляли немало хлопот мирным поселенцам, пожелавшим переехать в эти отдаленные области из перенаселенных внутренних районов Румелийской республики.

Многие безземельные крестьяне тогда польстились на дармовые участки и посулы в виде подъемных денег. Только вот большая часть денежных средств, выделенных переселенцам, осела в казне наместника провинции и чиновников рангом поменьше, а несчастные бедолаги вынуждены были сами поднимать свои наделы, при этом страдая от не в меру агрессивных соседей. Так продолжалось более десятка лет.

В конечном итоге чаша терпения отцов-сенаторов была переполнена. Многочисленные жалобы на варварские набеги и крайне неэффективные ответные действия властей северных территорий вызвали гнев власть предержащих.

Для защиты от варварских вылазок несколькими членами сената было предложено строить укрепленную границу с ожерельем фортов и крепостей.

Да вот только казна оказалась не безразмерной, и коррупцию никто не отменял, так что удалось заложить лишь с десяток укрепленных постов.

К счастью, в сенате нашлись и более разумные головы, решившие, что лучший способ защиты, это нападение.

Несколько карательных экспедиций против враждебных племен, подкуп вождей, взятие заложников и стравливание дикарей между собой, по древнему принципу-разделяй и властвуй, дали потрясающие результаты.

Северные народы успокоились и почти не совершали дерзких вылазок на окрестные поселки, наоборот, все больше молодых охотников-варваров нанимались на службу во вспомогательные войска республики в надежде обрести славу и богатство в дальних походах. К тому же междоусобные войны среди дикарских племен постоянно пополняли рынки рабов.

Да, что там говорить, много изменений произошло за последние годы: поменялась не только обстановка на границе, но стремительно менялся и состав населения северных провинций.

На смену деревенским нищебродам и городским низам приходили отставные ветераны легионов, получившие землю в пограничье. Они плотно оседали здесь, заводя крепкие хозяйства с полями и виноградниками, мельницами и маслобойнями.

Даже провинциальный прокуратор и друзья самого наместника не побрезговали основать тут несколько латифундий. Правда, сами они приезжали в свои отдаленные имения редко, разве что на охоту, все больше полагаясь на своих доверенных управляющих-виликов.

Впрочем, Цессий Эмилий Лонг, бывший офицер, ветеран шестой центурии, второй когорты одиннадцатого Разящего легиона, а ныне командир пограничного форта «Медвежий коготь», никаких походов на здешних северян не застал, не участвовал он и в схватках с местными варварами.

Вы спросите – почему? Да потому, что никогда центурион не мечтал о карьере пограничника.

Даже в страшном сне он не мог себе представить, что венцом его военной карьеры будет отдаленный, забытый всеми богами форт.

Двенадцать долгих лет шел Цессий Лонг по служебной лестнице, кровью и потом прокладывая себе дорогу наверх. Поднялся от простого солдата до командира центурии и дальше бы пошел, да видать не судьба.

От былого славного времени молодости и службе в настоящей армии остались лишь воспоминания.

Поначалу центуриону было тяжело привыкнуть к новым реалиям:

– Проклятье! Изменчивая шлюха, богиня Фортуна, повернулась ко мне спиной, – нередко сетовал он на непостоянную и ветреную небожительницу. – Да что там – спиной! Задницей повернулась. Своей голой задницей! – свирепея и разбивая в бессильной ярости пустые кувшины с выпитым вином о стены в ближайшей таверне, рычал Цессий Эмилий.

Однако так было только первые полгода, но месяц шел за месяцем, и время, складываясь в года, дарило ему сладкое забвение. Воспоминание о бурной молодости становились далекими и какими-то нереальными, словно седые мифы из детства.

Постепенно Цессий привык к своему нынешнему положению и даже стал находить его вполне приемлемым.

Здесь он был сам себе хозяин: ни тебе начальства, ни тебе изнурительных маршей, да и риска почти никакого. Инспекции последнее время вообще не посещали «Медвежий коготь», называя его за глаза не иначе, как «медвежьим углом». Да и что могло заинтересовать командование в этом забытом богами месте.

Небольшой любитель эпистолярного жанра, один раз в год Цессий Эмилий посылал с нарочным отчет о состоянии дел в гарнизоне, а в ответ получал от казначейства жалование для личного состава крепости и пару формальных указаний, совершенно не обязательных к исполнению.

Вот собственно и всё: жизнь текла своим чередом, размеренно и неторопливо. Центурион перестал гневить богов и сетовать на судьбу, да и, сказать по правде, владыки неба обошлись с ним довольно милостиво.

В одной из многочисленных военных компаний, которую вела Румелийская республика против своего заклятого врага Асанидской империи, центурион был серьезно ранен. Снаряд, метко выпущенный из баллисты, как кегли, разметал стоявших перед ним солдат и уже на излете контузил Цессия, заодно изрядно поломав ему кости, так что поначалу офицера все приняли за мертвого.

Когда всё же поняли ошибку и стали оказывать помощь, военный хирург только от удивления языком цокал.

– Да, ты в рубашке родился, дружище! Чуть-чуть правее – и проклятый булыжник снёс бы тебе голову, -сказал он, показывая на изрядно помятый шлем.

– Да, видать боги хранят меня, – согласился с ним раненый, корча в гримасе боли рот, в голове у него все звенело и все плыло, как в тумане.

Восемь долгих недель центурион приходил в себя, понося на чем свет проклятых ассанидских камнеметчиков, нерасторопных санитаров и свою беспомощность.

Однако тренированный организм солдата взял свое, и он пошел на поправку, но на этом его проблемы не закончились.

Несмотря на то, что центурион выжил и даже попытался вернуться в строй, медицинский консилиум во главе с начальником легионного госпиталя все же решил иначе.

Цессию грозила отставка.

– Отставка мне!? – возмущению офицера, просто не было предела. – Не дождетесь, проклятые эскулапы! Вы меня ещё плохо знаете! – брызжа слюной прорычал он в лицо медкомиссии, при этом запустил костылем в сторону стоящего неподалеку санитара.

Несмотря на возмущение медиков, он дошел до самого легата, который помнил его как бывалого ветерана предшествующих компаний.

– Чем смогу – помогу, – пообещал командующий, – но в легионе оставить тебя… – Он развел руками. – В общем, не проси.

В принципе так и вышло: с военной службы пораненного центуриона не уволили, но из действующей армии попросили.

Вот таким образом, вместо беспокойной легионной службы он, строевой офицер, превратился в командира отдаленного гарнизона, и уже скоро пять лет, как этот пограничный форт и полу варварский поселок у его подножья стали для него его миром и его домом. Домом в окружении с завораживающими воображения видами далеких гор, маячивших на горизонте, изумрудных красок леса и прохладных чистых рек и ручьев.

Не раз, стоя на площадке воротной башне и обозревая окрестности, центурион начинал ловить себя на том, что пейзажа здешних мест ему будет не хватать после ухода в отставку. Все чаще приходили мысли:

– А не попросить ли командование в награду за службу землю именно в этом районе. Обзавестись поместьем, семьей, детьми… А почему бы и нет?

Порой ему начинало казаться, что всегда, с самого своего рождения, жил здесь и он, Цессий Эмилий Лонг, не просто страж границы, а сам уже принадлежит этому миру: – Граница цивилизованного мира, а он, стало быть, ее страж.

Формально – да, а на самом деле – границу от набегов дикарей уже охраняли живущие на севере союзные племена лесных охотников сормов и горных варваров умбаров, а румелийский гарнизон выполнял лишь полицейские, ну, может быть, ещё таможенные функции.

В обязанности солдат форта входил контроль над лесным участком Северной торговой дороги и поддержание порядка в окрестных поселках. Кроме этого, на гарнизон были возложены функции по подавлению бунтов, если таковые случаться, уничтожению разбойников и ловлю беглых рабов.

По счастью, воровские шайки обходили вверенную центуриону территорию стороной.

Был, правда, случай: года три назад объявилась одна банда конокрадов, но их быстро поймали и повесили на крестах вдоль проезжего тракта для урока всем подобным искателям чужого добра.

Что до остальных происшествий, так они иногда случались: часто ловили беглых невольников, иногда преследовали контрабандистов. В общем, гарнизонная рутина.

Все воинство Цессия Эмилия состояло из ста двадцати бойцов. Сотни пехоты, составлявших гарнизонную центурию, и не полной турмы всадников-ауксилариев, вспомогательных кавалеристов из числа северных варваров. Последние были отменными следопытами и охотниками.

Кроме самого центуриона в крепости было ещё два офицера, занесенные ветрами судьбы в эту глухомань.

Опцион Тит, по прозвищу Тит Лупо, дебошир и забияка, завсегдатай местной таверны, спускавший жалование на продажных девок и выпивку. Появление его в гарнизоне в свое время породило целую волну слухов и домыслов, один невероятнее другого. Говаривали: что, будучи преторианцем, Тит прирезал в столице какого-то влиятельного типа, или что он забрался в чужой дом и обесчестил сенаторскую дочь.

Слухов поначалу было море, но сплетники очень быстро умолкли, познакомившись с пудовыми кулаками опциона, и вскоре интерес к нему стал угасать.

Оставалось только догадываться, за что Тита законопатили в эту дыру. Сам же он предпочитал об этом не распространяться.

В остальном, опцион был образцовым солдатом и опытным офицером, имевшим за своей спиной несколько военных компаний и даже награды. Последнее обстоятельство полностью устраивало Цессия Эмилия, а на остальное командир гарнизона просто закрывал глаза.

Третьим офицером в крепости был декурион вспомогательной кавалерии Маркон или Маркон Циклоп. Это был нелюдимый одноглазый варвар, с сильно обезображенным лицом, родом откуда-то из этих мест.

Маркон был изгоем – будучи сыном местного князька, он убил родного брата и был объявлен вне закона. Его прогнали из племени, лишили крова, воды и огня и даже родового имени.

Для человека его народа все это было равносильно смерти.

Маркон наверняка погиб бы, но его судьба, по счастью, сложилась иначе, уготовив ему путь румелийского наемника.

Попав на войну, он не слишком высоко ценил свою жизнь и лез в самое пекло схваток. Часто добровольцем вызывался на разведку, поэтому вскоре его заметило начальство.

Две фалеры за доблесть и значок декуриона он заслужил честно. Правда за это пришлось расплатится глазом и обезображенным лицом, но к этому он отнесся почти стоически, посчитав, что все в этой жизни имеет свою цену, а он лишь игрушка в руках богов.

Нелюдимый и немногословный Маркон напоминал скорее волка, чем человека, точнее вожака стаи волков – его турма состояла сплошь из варваров изгоев или парней с темным прошлым, в ней декурион пользовался непререкаемым авторитетом.

–Банда, ни дать, ни взять разбойничья шайка, – нередко ворчал про себя Цессий Эмилий Лонг, – наблюдая за кавалеристами Маркона, но никогда не высказывал этих мыслей на людях.

Формально к конной турме и ее командиру претензий у центуриона не было: службу несли исправно, следопытов, как эти варвары, надо было ещё поискать, а эксцессы? Эксцессы случались, в виде драк в придорожных кабаках или соблазнение чужих жен с последующим мордобоем в поселке, ну так что с них возьмёшь – дикари.

Кроме конных разъездов, патрулирования и сопровождения купеческих караванов на вверенном им участке торгового тракта, у всадников Маркона была ещё одна обязанность – ловля беглых рабов и преступников, которые по наивности своей старались укрыться от правосудия в северных лесах.

Этой обязанностью декурион и его люди никогда не пренебрегали, потому как, кроме премии за поимку беглецов, она служила и развлечением сродни охоте. Вот и два дня назад командир гарнизона получил ориентировку сразу на поимку четырех невольников.

Погоня, посланная по горячим следам, управляющим имения, не дала результатов. Следы беглецов будто бы обнаружили в лесу жители поселка, и надсмотрщики с виллы даже попытались их преследовать, но, увы, безуспешно.

Пришлось прибегнуть к помощи военных.

Получив сообщение о сбежавших, Цессий Эмилий вынужден был реагировать, способствуя поимке невольников. Недаром же в форте стояла турма разведчиков и содержались специально обученные собаки, натренированные брать след преступников.

Просторное помещёние, служившие таблинумом-канцелярией командира и гарнизонным штабом, имело плохо оштукатуренные стены и грубо сколоченную, но весьма крепкую мебель в виде большого дубового стола и нескольких табуретов. Кроме этой не замысловатой обстановки в углу располагалась маленькая конторка с множеством ящиков и сундук, окованный железом, для хранения денег и важных документов, там же сиротливо примостился ещё один маленький стол для солдата-канцеляриста, исполнявшего при центурионе должность писаря и секретаря.

Здесь почти безотлучно находился ординарец и по совместительству секретарь командира гарнизона Юлий Каст – по прозвищу Плут, весьма расторопный молодой человек, назначенный на эту должность за изрядную грамотность, хороший почерк и способность раздобыть любую нужную вещь даже в этой глухомани.

Злые языки поговаривали, что Юлий Каст имел проблемы с законом и специально завербовался в армию, чтоб избежать каторги, а то ещё и чего похуже. Возможно, это и было правдой.