По небу бабушки летели. Стихи
- -
- 100%
- +
Иллюстратор Елена Макарова-Левина
Иллюстратор Александр Арсененко
Иллюстратор Татьяна Митиенко
© Ирина Евгеньевна Батраченко, 2019
© Елена Макарова-Левина, иллюстрации, 2019
© Александр Арсененко, иллюстрации, 2019
© Татьяна Митиенко, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-0050-3892-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Когда порвутся бусы наших лет
1Новый день начинается – брезжа и бредя;с острой тенью воюет оконная ось.На гербе здесь зачем-то рисуют медведя,хотя мог бы, наверное, быть и лосось.Продолжается день, тиражируя лица,превращая пространство то в сцену, то в плац.Здесь есть всё, как у всех; только эта столица1 —как и всё остальное – немного эрзац.К ночи связан узор притупившейся спицей;тощий сон мой еще до меня не добрёл.…На гербе я зачем-то рисую жар-птицу —там, где смотрит незряче двуглавый орел.2Ночь белыми снегами пролиласькак молоко из черного ковша.На биржах ждут падения гроша,в шестых палатах психи делят власть,пять континентов продолжают плыть,четыре колеса в грязи буксуют,фокстрот три полуграции танцуют,а птица-тройка встала ноги мыть.Сидят за пузырём два капитана,два берега пытаются сойтись…А ты – один в утробе балагана,Петрушка…Да и к чёрту всё. Держись.3Необязательность дождяи обязательность заката.День закрывался, уходя,кулисой с черною заплатой.Пылал весь видимый театр,и тихо громыхало где-то.И ты был – мой неснятый кадри обязательность рассвета.Необязательность вождяи обязательность отката.День закрывался, уходя,конвертом с черною зарплатой.Сенат чирикал, как щегол,и Дума налагала вето;и постаревший Чацкий шелв свою облезшую карету.4О нем говорили, мол, горбатый уродец;а что лоб высокий да глаза ясные —так это еще больше раздражало народеци красило лица и без того красные.О нем говорили: дурак, мол, безумный;а что видел он в каждой душе главное —так это разыгрывалось на котурнахи высмеивалось горожанами многославными.Ему говорили: где ты – там и лихо;а что он верными словами город спас —так это не он, а Шут и Шутиха,и с ними самонаводящийся правящий класс.И он ушел серым днем в вечер белый,и развязал незаметный всем узелок,которым было стянуто его тело —чтоб никто раньше времени догадаться не смог.И – тугие! – вдруг вырвались крыльяиз горбатой, битой камнями и взглядами спины;И исчез он, блеснув серебристою пылью……Видно, так и надо народцу этой страны.Только этот крылатый опять к ним вернется —в сказке Гофмана, опере Глинки, цветке;и ему возвращаться-рождаться, пока у народцане появится мирт вместо смерти в руке.5Настроив все свои антеннына внешний мир, который сед,ты сам себе рисуешь сцены,которых нет.Увязнув в схемах и оценках,которых – тьма, в которых – пшик,перестаешь любить оттенки,но любишь крик.Не слышишь Мунка и Вивальди,в которых – мир, который сед,и бьёшь цитату, как пенальти,в чужую сеть.Колосса глиняные ногидрожат, но всё же топчут стих;все строчки – в снах, все песни – в Боге,который тих.Среди философичных фальшеймолчат Брокгауз и Ефрон,и что-то важное всё дальше,и гаже трон.6Вдруг чуешь – словом ли, рукой ли,звездой, нашитой на ночи, —что сыграны и спеты роли,что всё сказали толмачи,что больше ни креста, ни стяганад нами жизнь не вознесет,что, натерпевшись, ест бумагаперо, что линию ведет,что Гейне – гений не бесспорный,что Марк Шагал, но не туда…Не зря мироточат покорноплоды науки и труда.7Она поёт дискантом, эта луна —Господи, я это слышу.Она продолжается, эта война,и подступает всё ближе.Пирует эрзац, удушающе сер —Господи, я это вижу.К чертовой матери музыку сфер —нам бы чего пожиже.Есть тысячи поводов радостно жить —но, видно, не в нашем болоте,где даже луна приспособилась вытьна злой и обманчивой ноте.8и не катится по накатанномуи не ездится по наезженномурасползается всё залатанноеи тоскуется по недонеженномуне летается по уже лётанномуне плывётся по уже плытомусвечи зажжены огнемётамине живётся по уже житому9А жизнь опять меняет ценники.За убежденья вновь сидят,и сортовые шизофреникитвоей судьбой руководят.Всегда беременна запретами,власть, поощряя суррогат,плюётся жёлтыми газетамии собирает компромат.Раскатаны законы траками,и кто-то едет волчьей тьмой —но не в такси, а автозаками,и в КПЗ, а не домой.10Печально, но вряд ли кому нужнатвоя геометрия арлекина.Многим бы пива да эрзац-кина,а ты тут всерьёз со своим пианино.Страна давно превратилась в Тролльхаузен —такие же праздники и те же порядки.Разобран на цитаты тот самый Мюнгхаузен,но жизнь по-прежнему строго по разнарядке.В деревнях, кроме старых подковна счастье, счастья никто не видит.В городах, кроме новых оков,ничего не получит тот, кто выйдет.И кривляется в нас вечное «бы»,заднего ума кособокая сила.Это – недовытравленные рабы.…Тебе мама об этом не говорила?..11По белой дороге, похожей на ленту,шагал человек, нарисованный кем-то.Размахивал дудкой, похожей на флейту,пел голосом, очень похожим на чей-то,терялся в порталах, похожих на гейты,и сам был похож на себя – хоть убей ты.Встречал он печалей, похожих на радость,случайностей, очень похожих на гадость,зверей, так похожих на добрых людей,людей, так похожих на злобных зверей.Он видел любовь, что похожа на сказку,Пегаса, впряженного в сани савраской…И только война ни на что не похожа:у ней безобразная сытая рожа,дурными вестями стреляющий рот,который всегда по-чиновьичьи врет.Шагал человек от песков до причала;от гор до полей его флейта звучала.Хрипел флажолетом он ноту одну,горюя, что мир так похож на войну.12Святая МарияСвятая МарияТвоя благодатьТвои слезы святыеДождями ручьямиНад миром над моромВесною грачамиНад полем над боромЗимой над крестамиОливковой кущейПо осени стаейВолковьей бегущейА летом над дымомСвятилищ и войнМне даришь молитвуА я тебе вой13Каждый первый из нас – мыслитель,эрудит и оригинал.Наш распухший от дум числительзнаменатель нести устал.Извлекает ненужный кореньили в степень возводит пшики непонятый алкоголик,и непуганый большевик.По расчету, по цифре голойв столбик загнан недлинный путь…И увядший листок фиговыйприкрывает больную суть.14…Когда порвутся бусы наших лет,рассыпавшись притёртыми годами,сонатою окажется сонет,и словом – струн прощальных флажолет;и, в платьях с золотыми рукавами,те, кто невидим раньше нами был,вдруг явятся – над городом, над страхом:– Любила ли? – Прощал ли? – Не любил?И чин неважен твой, и вид, и пыл —в зачёт лишь Свет в тебе;всё остальное – прахом.15Всего лишь – провисшие провода,всего лишь – солнце закатное.Стоишь истуканом, и ни тудане можешь идти, ни обратно.И будто шагать уже ни к чему,и будто воздух твой рвётся,и будто уже никому, никомуобнять тебя не придётся.И будто уже никого, никогообнять тебе не придётся.И я не могу понять одного —при чём тут закатное солнце?..…День сдёрнут, застрял в облаках, как дронв антеннах над кровлей храма.Продавлен объявленный вечным трон.И смазана панорама.16Жерновами по каждому время проходит,и стакан в это крошево дней льет вискарь.Заводной апельсин свой performance проводит,и фальшиво звонит по нему пономарь.А в чернильнице памяти – непроливайке —самиздат и фарца, миру-мир и портвейн;там всегда под дождем мокнет брошенный зайка,курят хиппи и скоро родится Кобейн.Оттого, что пропитаны мы, как гашишем,дымом родины, добрый ты мой побратим,недобитки, мы всё же допьём и допишем,дорисуем, докурим, дожмём. Долетим.17Все это – призвуки, морок, усталость.Гулким форшлагом – война в голове.Лезу на башню – лишь прыгнуть осталось.В окнах мелькает валькирия… Две!Воздух холодный. Дышу, как придется.Пьет музыкант с золоченой трубой.Вороном черным валькирия вьется;крутится, дура, как шар голубой.Ты не из нашей былины; Валхаллаждет не меня. И заслуги не те.…Там, где Хехцир-гора, птица слеталас древа шаманов к амурской воде:хвост – что копье для медвежьей охоты,клюв – как пешня, чтобы лед продолбить,перья в крылах – сабли тонкой работы…Эй, птица Кори, лети сюда! фьюить!Глянь, как стемнело в твоем Приамурье,бубен услышь сиуринку-сама2…Бьет он, колотит в него со всей дури,голос сорвал и устав поломал.Я – как шаман, только без барабана.Пью с музыкантом и рот свой кривлю.Кори не слышит. Боится обмана.Кори, я тоже обман не люблю.18Вечер, штрихом рождённый, как графика —красным лучом прошит.Птицы включили радио Африка —греются; зябко; shit.Рано вернулись: лентами рванымилёд ещё на реке.Город проводит битвы с нирванами,путаясь в языке.Куклой, ходящей за руку с девочкой,грусть шагает со мной.Кто-то мне машет с финиша ленточкой;впрочем, мне ли одной?..Город, ты всё же отчим; не кровный мне.Я к тебе не хочу.И за прищур твой сонный неровнымия стихами плачу.19Откуда взялся этот соль-диез,пронзивший плотный дым, восход и реку?По праву «своего» он в уши влеззаведомо больному человеку…Он острый, как корейская едав больших лотках на полнобрюхом рынке;он синий, как хинганская гряда,неровный, как щербина на пластинке.Он громкий и нарочный, как «ура»на площади у дома профсоюзов;он липкий, как июльская жара,он – доза в память, как спектакли ТЮЗа…Я псих, наверно. Да, я шут и псих;пора сливать пассажи из поддона.…А соль-диез – проклятие больных,настраивавших жизнь по камертону.20
чукоткаstyle
Природа здесь всегдавынашивает лето(так женщина растит в себе дитя),чтоб к тундре мог припасть,причмокивая цветом,июль, от удовольствия кряхтя.Тебе здесь ясно всё;ты ладишь с этим миром —чтоб сшить накидку из кишок моржа,чтоб сделать каютак3,потом ээк4 с гыргыром5и лезвие для женского ножа.Флейтовый свист крылаптиц светлыми ночами;лов корюшки сквозь ледяную сталь;в блестящих щёлках глаз —прощанье на причале,и вечная, как мерзлота, печаль.…Но где ты видел, чтобтак небеса синели?чтоб так в лиман вмерзали корабли?..…Ты думал, что прилёгна краешек постели,а вышло, что на краешек земли.21Уезжаю. Просто чтоб уехать.Вытянуть хребет свой на восток.Полдороги по-китайски шпрехатьи с лапшою сёрбать кипяток.Дед-попутчик перца в миску кинет,чаю с хризантемой мне нальёти Россию, как занозу, вынет…Только жизнь обратно запихнёт.С дырочкой монету дай мне, птицарайская с рубахи расписной.Лао, цзынь!..В провинции родиться.Через всю страну проволочиться.И остаться с этою страной.22Гуляли ветры плутовские,и на берёзе, хохоча,качались духи городскиеи ждали первого луча.У них балы в такую пору,когда их выдует из стен,и Корф имеет в карты фору,и наливает граф N.N.И Унтербергер с эполетасдувает тополиный пух…Гуляй, хабаровское лето —амурских волн шальной пастух.23Распласталось на городе лето:белый пух тополей лезет в рот,горожанин почти не одетыйс горожанкой такой же идет.Вдоль по улицам – квасы и морсы,кукуруза, пян-се и пломбир,обмелевший Амур чешет косы —окосел наш восточный фронтир.Птицы квёлые ходят ногами —видишь, голубь в асфальте увяз?Восхищается кто-то югами,только юг этот – вот он, у нас.Вместо моря – Амур; так же жарко;в пот бросает медведя с герба…Не придумала лучше подаркадобрым хабаретянам судьба.Пусть мошк`а с духотой правят краем,но, тарифы и цены кляня,всё равно мы туризм развиваеми гостей зовем к нам в ебеня.Времена года
24Смотри-ка, год пошел с начала!Он вылез, как из рукавафакира; смотрит одичало,бубня январские слова.Ты станешь выть с ним по-февральски,как бес, глумящийся в трубе;в апрель, на Пасху, мало-мальскивдруг разберешься сам в себе.Июль скостит тебе усталостьи даже вынет из кольца,в котором жизнь твоя зажаласьи всё никак не вырвется.В воображаемом пролаземеж сентябрём и октябрёмтебя качнёт, как долю в джазе,и снова выбросит на стрём.Твоя декабрьская страницапослушно даст себя прочесть,и пискнет за окном синица
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
С мая 2000 по декабрь 2018 Хабаровск был
столицей ДФО.
2
Сиуринку-сама у нанайцев – врачующий шаман.
3
Каютак – общее блюдо (посуда).
4
Ээк – жирник.
5
Гыргыр – доски-огнива.