Суженый мой, ряженый

© Вера Мосова, 2016

© Мария Лебедева, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-4823-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Тёплым июньским деньком неспешно идёт Анфиса по заводскому кладбищу. Чёрный платок надвинут на глаза, губы сложены в скорбную складку, в одной руке она держит небольшой узелок, другой опирается на палку. Неожиданно с молодой берёзки сорвалась встревоженная её приближением стайка ворон, и хлопанье множества крыльев всколыхнуло кладбищенскую тишину. Женщина долго провожает птиц взглядом. Что-то зловещее видится ей в их чёрных силуэтах. Щуря глаза на солнце, Анфиса едва заметно усмехается – как же она похожа на этих птиц своим траурным облачением. Только взлететь ей не дано, а так хочется вспорхнуть легко и вольно, да и умчаться прочь от дикой боли и тоски, что поселились в сердце. Душа её плачет и рвётся к незабвенному Прошеньке, который ушёл в мир иной ясным апрельским днём под звон капели и вешний гомон птиц. На глазах у неё и умер. Теперь Анфиса при первой же возможности спешит сюда, на заводское кладбище, словно ждёт он её тут и тревожится.

– Вот, Проша, и пришла я опять к тебе, – говорит она, остановившись возле ещё свежей могилки.

Постояв немного в молчании, вздыхает, развязывает узелок, кладёт две творожные шаньги перед большим деревянным крестом, высыпает на могилу горсть крупы и смахивает навернувшиеся слёзы.

– Как ты тут без меня? – продолжает она свой неспешный разговор с мужем, усаживаясь на скамейку. – У нас всё в порядке, слава Богу. Отсеялись, огород засадили. Всё идёт своим чередом, только тебя нет…

Она всхлипывает и утирает глаза. Долго сидит молча, потом вновь обращается к мужу:

– Плохо мне без тебя, Прошенька! Ой, как плохо! Такая пустота в избе… И в душе тоже пустота. Словно ушёл ты и душу мою с собой унёс. Всё во мне умерло… Ничего больше не радует… Забрал бы ты меня к себе, родной… Зачем мне жизнь-то, коли нет тебя рядом?

Анфиса снова замолкает и закрывает глаза, вся погрузившись в себя, в своё горе.

Многое хочется рассказать про теперешнюю-то жизнь, про детей, про внуков. Да он, поди, и сам всё знает. Видит сверху-то, чай, как они тут живут без него. Знает, что Иван взял в свои руки всё хозяйство, спокойно и уверенно управляется с делами. И сыновья ему хорошо помогают, особенно Степан. Пятнадцать нынче парню минуло, шестнадцатый год пошёл. Глазом моргнуть не успеешь, как уже и жениться пора придёт. А там и Сашок подрастёт. Ой, бежит времечко, торопится! Уже и Ася невеста, семнадцать ей, а никто не сватается. Ещё годок-другой в девках засидится, потом и вовсе не выдать будет. Давно ли сама-то Анфиса молодой была?! Давно ли с Прошей женихались?! А вот уже и нет его, да и ей немного осталось. Шесть десятков, почитай, она землю топчет. Пора и честь знать…

Долго сидит она так, в глубокой задумчивости, пока чья-то лёгкая рука не касается её плеча.

– Здравствуй, матушка, – говорит ей тихонько Маруся и усаживается рядом. – Здравствуй, батюшка, – продолжает она печально, обратя свой взор на могилку, – прости, что редко к тебе прихожу.

– Откуда же ты взялась-то? – удивлённо смотрит на дочь Анфиса.

– Да вот, решили мы тебя навестить, всей семьёй приехали, – обнимая матушку за плечи, говорит Маруся, – Иван сказал, что ты на кладбище отправилась, я и пошла следом.

– А ребята где же?

– Нюра сразу к Асе побежала, у них вои секреты. Тимофея с Никитой Стёпка на речку увёл. А Егор с Иваном, как всегда, разговоры сурьёзные завели, Тюша стол им накрыла.

Анфиса кивает головой.

– Надолго приехали-то? – интересуется мать.

– А пока не выгонишь! – улыбается Маруся.

– Ты всё посмеиваешься, – качает головой Анфиса. – Разве я когда выгоняла вас? Кабы вы насовсем домой вернулись, я бы только рада была. Тоскливо мне порой. Хорошо, хоть Ася подле меня каждый день топчется, по хозяйству помогает. Воды принесёт, полы помоет, стирку быстренько провернёт. Добрая она у нас девка, заботливая. Мать-то её, Лукерья, такая же была – тихая, немногословная и работящая.

– Да, славная она была, наша Луша, – подхватила Маруся. – Частенько я её вспоминаю. Да и Тюша хороша. Кабы не она, так неизвестно, что с Иваном сейчас сталось бы.

– Да уж, неизвестно, – вздохнула Анфиса, вставая. – Пойдём-ка к дому, доченька, я уж давно тут сижу и не знаю, не ведаю, что гости там ко мне пожаловали. Вот так-то, Прошенька, – поклонилась она могиле, – пора мне. Но ты не скучай тут, я скоро опять к тебе приду.

Маруся с сочувствием смотрит на мать – подкосила её смерть тятеньки. Совсем сникла матушка, в старушку превратилась. Вот и спину едва разогнула, вставая со скамейки, и ходит уже с палочкой. Грустно Марусе от этих мыслей, но ничего не поделаешь. Пожалуй, надо погостить у неё подольше, а то так мало они видятся, живя почти за двести вёрст друг от друга. Пусть матушке полегче станет, да и Марусю, может, отпустит это щемящее чувство вины перед оставленными вдали родителями. Тятенька-то ушёл уже, и не воротишь время вспять, не поговоришь теперь с ним, так хоть с матушкой наговориться вволю, хоть немножечко обогреть её.

Всю дорогу до дома Анфиса пытала дочь про жизнь её городскую, про Нюру, про Василия. И Маруся подробно отвечала на её вопросы. У Нюры всё хорошо. Старшие её дети – Ваня и Варя – гимназии нынче окончили. Варвара совсем красавицей стала. И, похоже, по осени замуж выйдет. Арсений Никонов ухаживает за нею, сынок того банкира, с которым Павел Иванович с давних пор дружбу водит. Парень неплохой, воспитанный. Родители – и те, и другие – довольны, что так удачно всё складывается, и потихоньку готовятся к свадьбе. Ваня собирается учиться дальше, готовится в университет поступать. Павел Иванович очень уж желает, чтобы парень непременно достиг каких-то высот. Фису с Прошей тоже в учёбу определили. В общем, они же благородного происхождения, и все обязательно выучены будут. И у Василия с Любой всё в порядке. Филя, старший их сынок, с Нюриным Прошей дружит, они ровесники, да и учатся вместе в мужской гимназии, в одном классе. К девчонкам учителя приходят. Музыка, танцы и французский язык. Это Любаша у Нюры переняла, сама ведь тоже всему обучалась, когда жила у них.

Анфиса слушает и кивает головой. Коли у детей всё в порядке, то и душа у матери на месте. Она долго молилась, чтоб Василий одумался да в родные места вернулся. Вот Господь и наставил его на правильный путь. Пожил он немного в дедовом-то имении, помаялся там от безделья и решил возвращаться. Зря что ль его горнозаводскому-то делу обучали? Любит он свою работу, не может без неё. Продал сынок свой столичный особняк, да и подался к сёстрам, в Екатеринбург. Домой-то уж не захотел. А Анфиса и тому рада, всё не за тридевять земель. Купил он в городе дом, большой, богатый. Комнат много. А как же иначе, если семья у него растёт, как на дрожжах?! В тот же год, как обвенчались, родила Любаша дочку в конце сентября. А по святцам как раз Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья. Назвали Верой. Ещё через год, опять же в сентябре, родилась Надежда. Все уже решили, что теперь непременно Софья должна быть, подшучивали над ними. Но следующей осенью родился сынок, Петром назвали. Ему нынче уже три года исполняется, Надюшке – четыре, а Верочке – пять. Вот ведь как расстарались – пятеро детей! Больше всех. У Нюры и Ивана – по четверо, а у Маруси – трое. Всех переплюнул младшенький-то сынок! Конечно, Любаше одной не управиться с такой семьёй, так что в доме у них прислуга живёт – и нянька, и кухарка, и горничная. И дом богатый, ничего не скажешь. Анфиса с Прохором ездили однажды их навестить, как раз, когда Петруша народился. Отец остался доволен, понравилось ему у сына. А на обратном пути вдруг высказался:

– Хорошие у нас с тобой парни выросли, Фисушка! Не стыдно за них перед людями! И девки хороши! А внучат-то сколько народилось! Уже шестнадцать! Вот оно, богатство-то! Род наш продолжается! Я-то один у отца был, а сейчас, гляди-ко, как семья растёт. Оттого и на душе тепло.

При этих мыслях Анфисина печаль немного отступила. Отмякла душа, расслабилась, тихой радостью наполнилась, слегка потеснив глухую скорбь. Да и как не порадоваться – дочка приехала. Вот она, идёт рядом, под руку её поддерживает. Сейчас и дом старый оживёт, наполнится голосами внучат. Правда, детки-то у Маруси уже взрослые, так помощники будут опять же. Впереди страда, а в эту пору лишние руки не помеха.

Да, жизнь продолжается. И живым надо жить. Старая присказка, конечно, но очень правильная. Вон она, жизнь-то, так и прёт отовсюду, так и напоминает о себе – и лёгким ветерком, и солнечным теплом, и зеленью свежей травы подле старых изб. За шаткой изгородью разлёгся поросёнок, похрюкивает, радуясь солнышку, и смотрит на мир своими глазками-бусинками. Хорошо ему, привольно, лежит себе и жизнью наслаждается. Куры пурхаются в тёплой пыли, квохчут о чём-то своём и не глядят на красавца-петуха, важно шагающего рядом. А он косит на них глазом, выбирая себе достойную партию. Всё кругом живёт и радуется жизни. Вот и Анфиса постепенно приспособится жить без дорогого сердцу человека.

Мать с дочерью уже повернули на свою улицу, когда их настигли трое парней. Анфиса не сразу и поняла, что это Марусины сыновья со Стёпкой возвращаются с реки, такие они большие выросли.

– Доброго здравия, бабушка! – приветствовали её ребята.

– Здравствуйте, родные мои! И не узнать вас! Какие вы красавцы стали! – всплеснула она руками.

А они и в самом деле все как на подбор. К тому, что Стёпка уже вполне взрослый парень, она привыкла, он-то всегда на глазах, а вот Марусины сыновья вызвали у Анфисы удивление. Она шла и невольно разглядывала их. Тимофей очень похож на Сану: лицо круглое, как у отца, нос картошечкой, глаза серовато-зелёные и очень доверчивые. Но Анфиса знает, что добродушие это и доверчивость – лишь внешняя сторона. На самом деле парень не так прост, как это кажется на первый взгляд. Она давно приметила, что Тимоха может быть таким же дерзким, какой была Маруся в его годы. Это у них от Прохора. Сано-то слабоват будет, не в него сын пошёл, хотя и похож с виду. И фигуру отцову унаследовал, весь такой крепкий, коренастый. Никита другой. Он даже ростом чуть выше своего старшего брата. Стройный и гибкий, как Егор. Нос прямой, как у него, а глаза Марусины. Вот девичья присуха будет! Анфиса давно заподозрила, что не Санов он сын. В детстве-то сложно понять было, а теперь видно. Ох, и накуролесила доченька! Да что теперь вспоминать, всё в прошлом, главное – жизнь у неё сложилась хорошо. Повезло девке с Егором-то, а ведь всяко могло быть.

– Ну что, парни, соскучились по жизни деревенской? – спросила их бабушка.

– Ага! – вместе ответили Тимофей и Никита.

– Вот и хорошо! Завтра в лес пойдёте, веники берёзовые заготавливать пора, – распорядилась она.

– Я не умею, – смущённо проговорил Никита.

– А Стёпка-то на что? Он и научит! – продолжала Анфиса.

– Я умею! – подхватила Маруся. – С вами пойду, буду работу принимать. Никому спуску не дам!

– Правильно, ступай с ними, и девок возьмите с собой, пусть они земляники пособирают, – подхватила Анфиса. – Варенье сварим. Увезёте потом.

Приближаясь к родительской избе, Маруся с грустью отметила, что накренилась она слегка, хоть и крепкая с виду. Давно ведь ставили-то, в ту пору, когда покойный дед Степан молодым был. Сколько она ещё простоит?

– Ну, слава Богу, все вернулись! – встретила их у ворот Тюша. – А то разбрелись кто куда, а я тут переживаю.

– Да куда ж мы денемся? – проговорила Маруся, входя во двор.

И вдруг остановилась, словно остолбенев, – из конюшни вышел …тятенька. Господи, да это же Иван! А ведь совсем как батюшка! Та же стать, тот же поворот головы. И движения, и походка – всё в нём напоминает отца. Раньше она и не замечала их сходства.

Анфиса молча смотрела на дочь, поняв всё без слов. Она и сама всякий раз вздрагивает при виде сына. Прохор, да и только!

Глава 2

Наутро большая компания из четырёх парней, двух девиц и тётушки Маруси отправилась в лес. Впереди с важным видом шагали Степан и его младший братец Сашка, они были в роли проводников, поскольку знали тут каждую тропинку. Сашка размахивал палкой, срубая головы полевым цветам, а Степан катил тележку для веников. За ними двигались гости – Тимофей с Никитой. У каждого в руках было по узелку, в которые бабушка Анфиса наложила пирожков да шанежек на всю ватагу. Позади них шла Маруся, оглядывая окрестности и наслаждаясь прогулкой по родным местам. А следом за ней – Ася и Марусина дочка Нюра. У каждой девицы в руках было по маленькой плетёной корзине для ягод. Маруся, увидав эти старые корзинки, сразу вспомнила, что именно с ними они с сестрой в детстве ходили в лес. И сплёл их дедушка Степан, а для ребятни уже прадедушка.

Ася его не помнила. Она была совсем малышкой, когда прадед помер. Но зато наслышана о нём. В семье часто поминали деда добрым словом, а младший брат её, Стёпка, гордился, что назван в честь прадеда. Вообще, у них в семье все названы в честь кого-то. Сама она – в честь теперешней мамы Тюши, они обе Анастасии. Дяди Васин сынок Филя – в честь какого-то своего прадедушки, тёти Нюрины Проша и Анфиса – в честь дедушки и бабушки. А тётушка Маруся назвала дочку именем своей сестрицы Нюры. Как будто других имён нет. Зачем нужно создавать такую путаницу? Ася для себя уже давно решила, что своим детям даст имена, каких в семье ещё нет. Правда, она до недавних пор не собиралась ни замуж идти, ни детей рожать. В монастырь податься хотела. А всё из-за сестрицы своей, Любаши. Как увидала она однажды дедов гнев на Любочку, так и бросилась к образам грех её замаливать. И решила тогда для себя, что не хочет она никаких соблазнов этой грешной жизни, чтоб никто из близких не мог гневаться на неё, лучше в монастырь уйдёт и всю жизнь станет Господу служить. И ведь ушла бы, кабы опять же не Любочка. Когда та родила своего младшенького, Петрушу, матушка отправила Асю в Екатеринбург, в помощь сестрице. Ася там почти всю зиму прожила. Научилась пеленать малыша, носила его на руках, если он плакал, пела ему колыбельные песни, когда-то слышанные от матушки, баюкавшей младших братьев. Она смотрела на Любашу, которая крутилась со своим большим семейством, не зная ни сна, ни отдыха, и вся при этом светилась от счастья. И поняла тогда Ася, что тоже хочет всё это испытать – выйти замуж, родить детей, кормить их грудью, целовать розовые пяточки и таять при этом от умиления. Только с замужеством что-то не получается. Не сватается к ней никто. Слишком долго жила она затворницей, не ходила на вечёрки, на гулянья молодёжные, на посиделки девичьи. Не хотелось ей прежде этого. До той поры, как она подружилась со своей городской сестрицей Нюрой, дочкой тётушки Маруси.

Прежде, когда Ася и Нюра были маленькими, они виделись редко. Но в пору Асиной жизни у Любаши сошлись более тесно. Василий с Любой поселились недалеко от Марусиного дома, и Нюра часто прибегала к ним, ей тоже было интересно понянчить малышей. В своей-то семье она была младшей, и ей этого не довелось. Тогда девицы и подружились. Они вместе играли с детками, много беседовали о том, о сём. Несмотря на то, что были они совершенно разными, сёстры очень привязались друг к дружке. С той поры Нюра каждое лето рвалась сюда, к своей заводской родне, а Ася часто гостила зимой в Екатеринбурге.

Однажды, в очередной свой приезд, Ася сказала сестре:

– Всё, надоела эта путаница с именами! Я когда бабе Фисе про тебя чего-то рассказываю, она вечно переспрашивает, о ком это я – о тебе или о её дочери, тётушке Нюре. Когда твоя матушка зовёт тебя по имени, вы с тётушкой обе откликаетесь. Теперь буду звать тебя Анюта! Нет, лучше просто Нюта!

Нюра рассмеялась, но возражать не стала. Постепенно с лёгкой Асиной руки и все стали кликать её Нютой. Разве что Маруся по-прежнему называла дочку Нюрой, для неё это имя было родным. Ася всей душой полюбила свою сродную* сестрицу. Живая и подвижная, Нюта заразила её жаждой жизни, постепенно отодвигая подальше мысли о монашестве. А нынче, в Крещенский сочельник, произошло то, что окончательно разрушило её прежние намерения.

Ася с братьями в тот вечер отгребала снег у ворот, а он всё сыпал и сыпал. В свете луны снежинки сказочно кружились и мягко опускались на землю. Зрелище было завораживающим. Вдруг вдалеке послышались крики, звуки гармошки и звонкий смех, а вскоре из заулка появились ряженые. Они кричали, перебивая друг друга, громко смеялись, кто-то пел под гармошку, кто-то приплясывал на ходу, выделывая коленца. На одних были надеты самодельные медвежьи или козлиные личины, на других – шапки-малахаи, а иные рожи изукрашены сажей да помадою. Ребята прекратили работу, заглядевшись на эту весёлую процессию. Вот от толпы отделился наряженный в чёрта человек. Глаза озорно блестели на его чёрной рожице. Он направился прямо к Асе со словами:

– Отгадай загадку, девица-краса, а я тебя в награду поцелую! Вот скажи, что это – восемь ног, два хвоста, посередине гривенник!

Ася смущённо молчала и смотрела на него в изумлении.

– А не угадаешь – с нами пошагаешь! – усмехнулся чёрт и схватил её за руку.

На выручку пришёл Стёпка:

– Ась! Это две свиньи целуются!

Но парень уже тащил её за собой.

– Отпусти, я никуда не пойду! – сердито сказала Ася.

Ряженый быстро притянул её к себе, поцеловал в щёку, отстранился и бросился вслед за весёлой компанией. Девица стояла, словно громом поражённая. Она прикоснулась ладонью к щеке, ещё не веря в то, что произошло. Всё было так неожиданно. И лицо парня даже под слоем сажи показалось ей знакомым, во всяком случае, эти зелёные глаза кого-то ей напоминали. Перед сном она впервые загадала себе суженого-ряженого. И ей приснилось детство, рождественские славельщики перед дедовой избой и сама она, стоящая у ворот в накинутой на плечи шубейке. В руках она держит гостинцы. Вот от толпы отделяется мехоноша и шагает к ней. Девица кладёт угощение в его мешок, а парень смотрит на неё весело, и глаза его как будто смеются. А глаза-то зелёные! Ася тут же проснулась. Это он! Точно он! Этот парень уже не раз бывал тут. Ася не знает его имени, но лицо помнит. Он не местный, приезжает к кому-то в гости по праздникам.

С той поры девица стала чаще выходить за ворота, с удовольствием бежала с поручениями в лавку или на реку, но парень ей не встречался. Даже пару раз она посетила зимой девичьи супрядки**, поддавшись на уговоры подруги Даши. Но ухажёры, обычно навещавшие девиц к концу посиделок, её не особо примечали, да она и не ждала их внимания, ведь того, кто был ей нужен, там всё равно не было.

Наконец пути их пересеклись. Случилось это в масленицу на Катушечной улице. Ася с братьями отправилась кататься на санях с горы, поддавшись всеобщему веселью. А парень гулял там же в компании заводских ребят. В какой-то момент взгляды их встретились, и Ася поняла, что тот узнал её. От смущения она поспешила спрятаться в толпе, а потом и вовсе убежала домой. Сердце гулко колотилось. Это он! Её суженый-ряженый! Это он поцеловал её тогда, это он привиделся ей во сне!

– Ты куда пропала? – спросил Стёпка, вернувшись домой. – Мы с Сашкой тебя потеряли.

– Да, потеряли, – добавил младший брат, – а ещё тебя один парень спрашивал.

– Какой парень? – зардевшись, спросила Ася, хотя сама прекрасно знала, какой.

– Да родственник Сашки Семёнова, – отозвался Степан, он из Невьянского завода сюда приезжает, Данилом звать.

Так она узнала имя своего суженого.

А на Пасху Ася отправилась гулять на Вознесенскую горку, где собиралась молодёжь. Чуяло её сердце, что приедет парень-то, не может не приехать. Она долго вертелась у зеркала, чем очень удивила матушку.

– Красавица ты у нас, Асенька, красавица писаная! – сказала та, вставая рядом с дочерью. – И правильно сделала, что сняла свои тёмные одежды. Сразу и личико посветлело, и глазки засияли. Гляди, как интересно вышло – глаза у тебя мои, серые, у Луши-то карие были. И кто скажет, что ты не моя дочь?

Ася прижалась к матушке:

– Твоя, конечно!

Та погладила её по голове.

– Давай, я тебе косу переплету! – и Тюша взялась за гребень. – И волосы у тебя цвет поменяли, какие-то соломенные стали, а в детстве были такие беленькие.

Потом Тюша достала из сундука красивую шаль и набросила дочери на плечи поверх жакетки. Ася невольно залюбовалась отражением в зеркале – уж очень шаль была хороша. На ней по серому фону были разбросаны красивые ярко-голубые цветы

– Глянь-ка, как к глазам твоим подходит! – всплеснула руками Тюша. – Тебя просто не узнать! Сегодня все парни твои будут!

И ведь как в воду глядела! Асино появление вызвало живой интерес ухажёров. Много восхищённых взглядов поймала она в тот день, кружась в хороводе. Но главное – она встретилась с ним! Данило сразу подошёл к ней, и всё время был рядом, а потом проводил до дома. Она трепетала от его голоса, смущённо отводила взгляд, встречаясь с его глазами, а сердце её так и прыгало в груди весёлой райской птичкой.

Ася узнала, что живёт Данило с отцом и матерью в Невьянском заводе, что есть у него две старшие сестры, но они уже замужние. Сам он бондарничает, у них с отцом своя мастерская. Их кадушки да ушаты пользуются большим спросом. А здесь у него живёт отцов брат, Григорий Иванович Семёнов, вот к нему Данила и ездит в гости, тем более, что они ровесники с Сашкой, дядькиным сыном, и сызмальства дружат. Ася сказала, что помнит, как он в детстве мехоношей был неоднократно. И парень сознался, что давно её заприметил и каждые святки приезжал специально, чтобы пойти славить к беловской избе и ещё раз увидеть красивую девочку, которая выносит им гостинцы. Ася засмущалась от такого признания.

Но с той поры они с Данилом не виделись. Понятно, что в мае у всех был сев, было много работы и в поле, и в огородах. Но сейчас-то стало посвободней. Уже Троица позади, Петров день приближается. Почему же он не объявляется? Ася всякий раз выглядывает в окно, чуть заслышав любые звуки, вздрагивает на каждый стук проезжающей мимо повозки и никак не может понять, что же случилось. Наверное, она ему просто не понравилась.

– Ась, ты о чём задумалась? – услыхала она Нютин голос.

От неожиданности Ася вздрогнула.

– Его вспоминаешь, да? – шёпотом спросила Нюта.

– Кого его?

– Ну, того парня, про которого ты мне вчера сказывала.

– А ты кого вспоминаешь? – улыбнулась Ася. – Тоже того, о ком мне сказывала?

Девицы дружно рассмеялись, а идущая впереди них Маруся обернулась:

– Чего отстаёте, хохотушки?

Они тут же прибавили шагу.

Вскоре все остановились на поляне у большой берёзы. Парни со знанием дела начали ломать ветви, а девицы занялись сбором земляники, то углубляясь в лес, то снова выходя на поляну и весело перекликаясь при этом. А Маруся достала бечёвку и стала показывать сыновьям, как правильно перевязывать веники, чтобы они не рассыпались в бане при первом же ударе.

* Сро́дная – двоюродная

**Супря́дки – посиделки, вечеринки, на которых девушки совместно пряли

Глава 3

Егор вышел из тёщиной избы во двор, где хлопотал по хозяйству Иван, и невольно засмотрелся на шурина. Тот и впрямь очень походил на своего отца, не зря вчера Марусю это так потрясло. Помнится, тесть вот так же, в рубахе навыпуск, в жилетке поверх неё да в простецком картузе топтался во дворе, выполняя ежедневную работу. И сама фигура Ивана, и его движения, и чёрная борода с едва наметившейся проседью, и цепкий взгляд карих глаз – всё в нём напоминало Прохора Степановича.

– Может, помочь чем? – спросил Егор.

– Нет, я уже управился, – ответил хозяин. – Пойдём-ка лучше к нам, Тюша там пирогов напекла в честь дорогих гостей, звала чай пить.

Мужики направились в избу Ивана, стоящую на этом же подворье.

– Разговор у меня есть к тебе, – начал Егор, когда они уселись за стол перед большим медным самоваром. – Серьёзный. Я специально не пошёл со своими в лес, хотел поговорить, пока их нет.

Тюша, налив мужикам чая и порезав на куски большой пирог с квашеной капустой, удалилась в огород, чтоб не мешать им своим присутствием.

– Беда у нас со старшим, – вздохнув, заговорил Егор.

– С Тимохой что ли? – переспросил Иван.

– С ним, – кивнул гость, – связался он с дурной компанией. Приятель у него новый появился, сбивает парня с панталыку, в какой-то тайный кружок его водит. Вот наш-то наслушался там всякой ереси про бедных и богатых, про борьбу за правду и справедливость и младшему, Никите, голову дурить начал, дрянью этой забивать. Мир им, видите ли, переустроить надо! Потому и приехали мы сюда, чтоб от греха подальше увезти парня, пока большой беды не приключилось. Придётся разлучить братьев-то, так спокойнее будет. Мы с Никитой завтра домой вернёмся, нам работать надо, а Маруся с Тимофеем и Нютой тут останутся до конца лета. Так ты уж, Вань, если чего, по-родственному вправь ему мозги-то, коли станет он эту ересь нести. Маруся, конечно, глаз с него не спустит, но и ты будь начеку, помоги нам спасти парня. В работу впрягай, чтоб силушку расходовал на доброе дело, а не на глупости всякие. Пусть упахивается так, чтоб едва до подушки голову донести мог.