Серые годы

СЕРЫЕ ГОДЫ

Пролог «Трещина»

Февраль 2022 года. Москва. Раннее утро в типовой квартире на 14‑м этаже новостроек юго‑востока.

Анна стояла у плиты, глядя, как первые лучи солнца скользят по кухонному гарнитуру. Чайник тихо посвистывал, выпуская струйки пара. Она налила воду в заварник, добавила ложку улуна – тот самый, что сестра привезла из Китая. «Настоящий, пахнет дождём и горами», – вспомнились её слова. Сейчас чай пах лишь пылью городской квартиры.

Она поставила чашку на подоконник, прижалась лбом к холодному стеклу. За окном – привычный пейзаж: шеренги многоэтажек, серые дороги, редкие зелёные островки дворов. Внизу, как муравьи, суетились люди: кто‑то спешил на работу, кто‑то выгуливал собаку, кто‑то кутался в шарф, прячась от утреннего холода.

В голове крутились мысли: «Надо забрать Сонину куртку из ремонта. Позвонить маме. Проверить, есть ли сахар. В субботу – родительское собрание. В воскресенье – навестить бабушку…» Рутина, уютная и надёжная, как старый плед.

И тут – глухой удар.

Он донёсся издалека, словно раскат далёкого грома, но без эха, без вспышки. Просто тук – и тишина. Анна вздрогнула, обернулась на окно. Ничего. Люди внизу шли, как прежде. Машины ехали. Флаг на здании администрации лениво колыхался на ветру.

Она вернулась к чаю. Чашка стояла на подоконнике, пар поднимался ровно, как и минуту назад. Всё как всегда.

Но что‑то изменилось.

Анна снова посмотрела в окно. Теперь ей показалось, что дома стоят слишком ровно, улицы тянутся слишком прямо, а люди двигаются слишком механично. Как будто мир на секунду замер, а потом снова включился – но уже с едва заметным сбоем.

Она сделала глоток. Чай был горьким.

Зазвонил телефон. Экран высветил: «Мама». Анна нажала на кнопку, но в трубке стояла тишина – лишь отдалённый гул, похожий на шум ветра в проводах.

– Мама? – повторила она.

Тишина. Потом – короткий щелчок, и связь оборвалась.

Анна положила телефон на стол. Взгляд снова упал на чашку. На поверхности чая дрожала маленькая тень – не от занавески, не от ветки за окном. Она появилась ниоткуда и исчезла в одно мгновение.

Женщина потянулась к окну, чтобы приоткрыть форточку. Холодный воздух коснулся лица. Где‑то вдали снова раздался глухой удар – тише, будто удалялся.

Анна закрыла глаза. «Всё как всегда», – повторила она про себя, как мантру. Но в этот раз слова не принесли успокоения.

Она налила себе ещё чаю. На этот раз – без сахара.

Часть I. Распад (2022–2023)

Глава 1. «Завтрак»

Артём открыл глаза от тихого писка будильника. 6:45 – время, когда город ещё спит, а квартира наполнена полумраком и тихими звуками: мерное дыхание жены за спиной, шорох одеяла, доносящийся из детской, едва уловимый гул вентиляции. Он потянулся, нащупал телефон, отключил сигнал и на секунду замер, пытаясь уловить то хрупкое равновесие утра, когда реальность ещё не навалилась всей тяжестью дел.

На кухне пахло вчерашними макаронами – Соня, их пятилетняя дочь, накануне упорно отказывалась есть что‑то кроме «спиралек». Артём включил чайник, достал из шкафа две чашки: свою – с потрескавшимся рисунком горы Фудзи (подарок коллеги на прошлый день рождения), чашку Лены – голубую, с тонким золотым ободком, которую она берегла для «особого настроения».

Пока вода закипала, он заглянул в детскую. Соня спала, свернувшись калачиком, одна рука зажата под щекой, вторая свисает с кровати. На полу – разбросанные фигурки динозавров, книжка про космос, недорисованный рисунок: жёлтое солнце и три синих круга – «это мы», как она объясняла вчера. Артём осторожно поднял с пола карандаш, прикрыл дочь одеялом и тихо вышел.

За завтраком Лена рассказывала о звонке из сада:

– Сегодня опять карантин по гриппу. Воспитательница сказала, если температура у Сони выше 37,2 – не ведите.

– А у неё была? – Артём намазывал тост маслом, стараясь не смотреть на счётчик электроэнергии, мигающий на стене.

– Нет, но ты же знаешь, как они паникуют. В прошлом месяце из‑за одного чиха весь корпус закрыли.

Она говорила спокойно, но Артём заметил, как она нервно теребит край скатерти – той самой, с цветочным узором, которую они купили на распродаже пять лет назад. Тогда казалось, что это «навсегда».

Он кивнул, отпил кофе. На столе лежал конверт с платёжкой за ипотеку – сумма, от которой сжималось что‑то внутри. 23 745 рублей 68 копеек. Каждый месяц одно и то же, но цифры будто становились тяжелее.

– Банк опять звонил, – будто между делом сказала Лена. – Спрашивали, почему в феврале был пропуск на три дня.

– Я же объяснил: задержка зарплаты.

– Они не любят объяснений. – Она отодвинула тарелку. – Может, взять подработку? Я могу брать переводы по вечерам…

Артём хотел сказать: «Не надо, справимся», но слова застряли в горле. Вместо этого он потянулся к телефону, открыл рабочую почту. Первое письмо – от редактора:

«Артём, срочный запрос: нужно переписать текст про импортозамещение в сельском хозяйстве. Срок – сегодня к 14:00. Гонорар – 3 500 руб.»

Он вздохнул. Это не журналистика, которой он мечтал заниматься, а «контент», но деньги нужны. Особенно теперь, когда курс доллара снова скакнул, а в магазинах цены менялись быстрее, чем успевали перепечатать ценники.

На экране ноутбука сам собой запустился новостной ролик. Женский голос бодро сообщал:

«В регионе запущены новые программы поддержки семей с детьми. Льготные кредиты на жильё, субсидии на образование…»

Артём машинально убавил звук. За окном, как по расписанию, проехал мусоровоз. Где‑то сверху хлопнула дверь – соседи тоже просыпались, втягивались в день. Всё как всегда. Но «как всегда» теперь означало:

проверять баланс карты перед покупкой хлеба;

откладывать разговор о летнем отпуске (а вдруг «всё изменится»?);

улыбаться, когда хочется закричать: «Почему мы должны это терпеть?»

Лена встала, чтобы помыть посуду. Её телефон лежал экраном вверх – там мигало уведомление из чата дома:

«Внимание! В подъезде № 3 замечен подозрительный мужчина. Описывается как…»

Она быстро закрыла сообщение, будто Артём не видел. Но он видел. И знал: вечером она проверит замки, дважды, как делает уже полгода.

В детской Соня уже сидела на кровати, натягивая колготки.

– Папа, смотри! – Она протянула рисунок: красный дом, зелёное дерево, а рядом – огромная синяя фигура с множеством глаз. – Это наш двор. А это – страж. Он защищает нас.

– Хороший страж, – Артём улыбнулся, хотя внутри что‑то сжалось. С прошлого месяца Соня рисовала только таких «стражей»: то с крыльями, то с щупальцами, то с глазами на всём теле. Психолог из сада сказала: «Это возрастное. Дети так перерабатывают тревогу».

Но Артём помнил, как месяц назад она проснулась среди ночи и прошептала:

– Там кто‑то стоит.

Он включил свет – никого. Но Соня упорно показывала на угол:

– Он прячется. Он ждёт.

Сейчас она беззаботно болтала о садике (даже закрытом), о том, что хочет завести хомяка, о том, как «дядя из магазина дал ей конфету просто так». Артём слушал, кивал, завязывал ей шнурки, а сам думал: «Когда она научилась так легко врать? Или это не ложь, а способ выжить?»

Выйдя из дома, он вдохнул холодный воздух. Утро было ясным, почти праздничным. Но Артём заметил:

у подъезда – очередь в «Пятёрочку» (вчера привезли гречку);

на остановке – женщина в пуховике, дрожащая от холода, держит табличку «Сдам комнату недорого»;

в автобусе – мужчина в костюме, уткнувшийся в телефон, шепчет: «Нет, мам, всё нормально. Просто работа…»

Артём сел у окна, открыл ноутбук. Нужно было написать текст про «новые возможности для аграриев». Он набрал заголовок: «Импортозамещение: шаг к самодостаточности», но пальцы замерли. Перед глазами стоял рисунок Сони – синий страж с множеством глаз.

Автобус тронулся. За стеклом проплывали дома, вывески, лица. Всё как всегда.

Но где‑то внутри уже звучал тот глухой удар – как в феврале, когда Анна стояла у окна. Только Артём его ещё не слышал. Или не хотел слышать.

В офисе Артём сел за стол, открыл документ. Написал первую фразу:

«Россия уверенно движется вперёд, преодолевая вызовы времени…»

И замер. За окном проехала машина с мигалкой. Где‑то далеко, как эхо, раздался глухой удар.

Артём не поднял головы. Он просто стёр написанное и начал заново.

Глава 2. «Карты не работают»

Утро выдалось серым и вязким, как недоваренный кисель. Артём проснулся от того, что Лена ворочалась рядом, то включала, то выключала телефон, шепча: «Ну давай же…»

– Что случилось? – пробормотал он, протирая глаза.

– Карта не проходит. Ни в одном приложении. Я пыталась заплатить за молоко в „Пятёрочке“ – терминал выдал ошибку. Потом попробовала перевести тебе на проезд – тишина.

Артём сел на кровати. В груди зашевелилось неприятное ощущение – как будто пол под ногами слегка дрогнул, но ты ещё не понял, землетрясение это или просто грузовик проехал.

Он достал свой телефон, открыл банковское приложение. Экран моргнул и выдал: «Сервис временно недоступен». Артём попробовал ещё раз – та же надпись. Потом ещё. На пятый раз приложение просто закрылось.

– Может, сбой? – сказал он скорее себе, чем Лене.

Она молча протянула свой телефон. На экране – история попыток: шесть неудачных транзакций за утро.

– Я позвонила в поддержку, – добавила она. – Автоответчик: «Ваш звонок очень важен для нас. Ожидайте ответа». Жду уже двадцать минут.

В детской заплакала Соня – видимо, проснулась от их разговора. Артём поднялся, на ходу натягивая свитер. В голове крутились цифры: остаток на карте, платёж по ипотеке, деньги на детский сад… Всё это вдруг превратилось в невидимые цифры, которые нельзя потрогать, нельзя потратить, нельзя даже увидеть.

После завтрака (оставшиеся макароны, чай без сахара) Артём решил сходить в магазин – проверить, «работает ли хоть что‑то». Лена осталась с Соней – та капризничала, отказывалась одеваться.

На улице пахло талым снегом и выхлопными газами. Люди шли быстрее обычного, глаза – в телефоны. У подъезда стояла соседка, тётя Маша, и громко говорила в трубку:

– Нет, Наташ, я не могу перевести! Карта заморожена! Говорят, технические работы… Но у меня пенсия сегодня должна была прийти!

Артём кивнул ей, не останавливаясь. В магазине у кассы уже толпились люди – кто‑то размахивал картой, кто‑то пытался расплатиться наличными, но кассир только разводила руками:

– Терминал не работает. Ни один. Мы даже сдачу не можем пробить.

Он прошёл вдоль полок. Ещё вчера здесь было всё: крупы, консервы, макароны. Сейчас – зияющие пустоты. Кто‑то успел схватить последнее, кто‑то стоял в растерянности, держа в руках пачку соли, которую уже нельзя было купить.

– Вы не знаете, когда восстановят? – спросил он у девушки за кассой.

Она пожала плечами:

– Третьи сутки так. Говорят, санкции… или хакеры. Никто ничего не объясняет.

Артём почувствовал, как внутри нарастает глухой гнев – не на девушку, не на магазин, а на эту невидимую силу, которая вдруг взяла и выключила привычный мир, как свет в квартире.

Возвращаясь домой, он заметил, что у квартиры на первом этаже стоят чемоданы. Дверь была открыта, из неё доносились голоса.

– Олег? – окликнул Артём соседа, с которым обычно здоровался по утрам.

Олег обернулся. Лицо у него было усталое, будто он не спал неделю.

– А, Артём. Привет. Да, мы уезжаем.

– Куда?

– В Ереван. Пока туда. Жена нашла удалёнку, я попробую что‑то на месте… В общем, надо рвать когти, пока границы открыты.

Он говорил буднично, но в голосе звучала та же скрытая паника, которую Артём чувствовал в себе.

– Надолго?

Олег усмехнулся:

– Кто знает. Может, на месяц. Может, навсегда. Здесь… – он махнул рукой в сторону магазина, где всё ещё толпились люди, – здесь больше нет уверенности. Сегодня карты не работают, завтра – что?

Артём молча кивнул. Он хотел сказать: «Мы тоже подумаем“, но слова застряли в горле. Потому что думать об отъезде – значит признать: то, что было „навсегда“, закончилось.

Лена сидела на кухне, разглядывая платёжку за ипотеку.

– Я звонила в банк, – сказала она, не поднимая глаз. – Оператор сказал: „Технические неполадки. Ожидайте уведомления“. А как мне платить за квартиру? Налички хватит на один раз, а дальше?

Соня играла в углу с куклами, но даже её игра звучала как‑то иначе – тише, напряжённее. Она то и дело поглядывала на родителей, будто проверяла: «Вы ещё здесь? Вы ещё мои?»

Артём включил ноутбук, попытался зайти на сайт банка – страница не открывалась. Он попробовал через мобильный браузер – то же самое. Потом набрал номер горячей линии. Гудки шли, но никто не отвечал.

– Может, снять всё, что осталось? – предложил он. – Пока банкоматы ещё работают.

Лена посмотрела на него с тревогой:

– А если завтра они закроются? Или скажут: «Вы превысили лимит»? Мы останемся без копейки.

Они замолчали. В тишине было слышно, как тикают часы на стене – старый будильник, который они купили на блошином рынке. Тогда это казалось «стильным винтажом». Сейчас – просто ещё один предмет, который нельзя обменять на еду.

За ужином (чай и хлеб с маслом – последнее, что удалось купить вчера) Артём включил телевизор. На экране – бодрый репортаж о новых производственных мощностях где‑то в Сибири. Диктор улыбался:

«Страна уверенно преодолевает временные трудности. Импортозамещение даёт результаты…»

Лена выключила звук.

– Временные, – повторила она с горькой усмешкой. – А у нас ипотека не временная. И Соня не временная.

Соня, будто почувствовав напряжение, прижалась к матери.

– Мама, а мы уедем? – спросила она тихо.

– Куда, солнышко?

– Как дядя Олег. Туда, где нет темноты.

Артём и Лена переглянулись. Опять эти «тени», о которых она говорила по ночам.

– Мы никуда не поедем, – сказал Артём твёрдо. – Мы дома. Здесь наш дом.

Но в голове крутилось: «А если карты не заработают через неделю? А если магазины опустеют совсем? А если…»

Ночью Артём проснулся от звука. Кто‑то ходил по квартире. Он приподнялся, прислушался. Шаги – лёгкие, почти невесомые – двигались по коридору.

– Лена? – прошептал он.

Тишина. Потом – шорох, будто кто‑то провёл рукой по стене.

Он встал, включил свет. В коридоре – никого. Но на полу, у двери в детскую, лежал маленький предмет. Артём наклонился – это была банковская карта. Его карта. Та самая, которая сегодня не работала.

Он поднял её. На пластике блеснул отблеск света – или ему показалось?– будто карта пульсировала, как живое существо.

В этот момент из детской донёсся тихий голос Сони:

– Он стоит у двери. Он ждёт.

Артём бросился в комнату. Дочь сидела на кровати, глаза широко раскрыты.

– Кто, Соня? Кто стоит?

– Тот, кто забирает карты. Он говорит: «Всё теперь моё».

Артём обнял её, прижал к себе.

– Это сон, – сказал он. – Просто сон.

Но когда он укладывал её обратно, то на секунду увидел в темноте у порога тень – высокую, тонкую, с длинными пальцами, будто держащими невидимые карты.

Он закрыл дверь, вернулся в спальню. Карта лежала на столе, как мёртвая птица.

Артём выключил свет. За окном, где‑то далеко, снова раздался глухой удар.

Глава 3. «Чайник»

Артём проснулся от привычного писка будильника – 6:45. В комнате ещё царил полумрак, лишь тонкая полоска света пробивалась сквозь щель в шторах. Он потянулся к телефону, отключил сигнал и на секунду замер, прислушиваясь: из кухни доносилось тихое посвистывание. Чайник. Этот звук, всегда такой уютный, сегодня резанул по нервам.

Он встал, натянул свитер и пошёл на кухню. Лена стояла у плиты, спиной к двери. На столе – две чашки, хлеб, банка мёда. Всё как всегда. Но Артём заметил:

сахарница пуста (вчера он сам её наполнял);

на краю стола – смятый чек из магазина с перечёркнутой позицией «молоко» (значит, не нашли);

в раковине – одна грязная ложка (Лена, видимо, уже завтракала одна).

– Доброе утро, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Лена обернулась. Под глазами – тени, которых ещё неделю назад не было.

– Чайник закипел, – ответила она, не улыбнувшись. – Я налила тебе.

Он сел за стол. Чашка с горным пейзажем (тот самый подарок коллеги) была горячей, но чай – едва тёплый. Артём помешал ложкой, глядя, как кружатся чаинки.

– Опять не работает приложение? – спросил он, кивая на её телефон.

Лена молча отодвинула гаджет. Экран был тёмным.

– Я ходила в банкомат, – сказала она тихо. – Очередь – человек двадцать. Кто‑то кричал, что «всё выгребут», кто‑то пытался договориться «пропустить по срочности». Я простояла сорок минут – банкомат отключился.

Артём сжал чашку. Горячий фарфор обжёг пальцы, но он не отпустил. Нужно было удержать что‑то реальное, что‑то знакомое. Чай. Стол. Лена напротив.

– А в магазине?

– В «Пятёрочке» полки наполовину пустые. Гречка, рис, сахар – только по одной упаковке в руки. Молоко – если повезёт. Я взяла хлеб и мёд. – Она провела пальцем по краю чашки. – На кассе девушка плакала. Говорит, зарплату не выдали, а у неё ребёнок астматик, нужны лекарства…

За окном проехала машина. Звук мотора показался слишком громким, как будто город нарочно усиливал шумы, чтобы заглушить тишину, которая теперь жила в квартирах.

Артём встал, налил себе ещё чаю. Чайник – тот самый, с серебристым боком и кнопкой, которую надо нажимать с усилием, – стоял на плите. Он вспомнил, как они покупали его два года назад:

в магазине Лена долго выбирала, придирчиво проверяла, нет ли сколов;

продавец улыбался: «Надёжная модель, лет десять прослужит»;

дома они впервые вскипятили воду, смеясь, что теперь «официально взрослые» – есть свой чайник.

Сейчас чайник выглядел иначе. На боку – едва заметная царапина (когда это случилось?). Кнопка западала. А свист – тот самый, который будил Артёма каждое утро – стал каким‑то надтреснутым, будто чайник тоже устал.

Он поставил чашку, провёл пальцем по корпусу прибора. Холодный. Ещё не закипел.

– Ты долго его греешь, – заметила Лена, не поднимая глаз.

– Не заметил.

Она вздохнула, встала, чтобы убрать со стола. Движения были механическими, как у робота, который выполняет программу, но уже не понимает её смысла.

В детской Соня играла с куклами. Артём заглянул: дочь сидела на полу, поставив две игрушки лицом друг к другу.

– Они разговаривают? – спросил он.

– Нет, – ответила Соня, не глядя на него. – Они ждут.

– Чего ждут?

– Когда чайник засвистит.

Артём замер. Почему она это сказала?

– Зачем им ждать чайник?

– Потому что так всегда. – Соня наконец подняла глаза. – Ты пьёшь чай, мама убирает, я играю. Потом ты уходишь. Так надо.

Её голос звучал странно – не по‑детски ровно, будто она повторяла заученный текст. Артём хотел обнять её, но дочь отстранилась:

– Не надо. Я должна следить за ними.

Он вышел из комнаты, чувствуя, как внутри разрастается холод. Всё как всегда – но теперь это «как всегда» напоминало сломанный механизм, который продолжает двигаться по инерции, хотя шестерни уже скрипят и гнутся.

На работе Артём открыл ноутбук. Экран моргнул, показав чёрный фон с белыми буквами: «Нет подключения к серверу». Он попробовал перезагрузить – та же надпись. Потом ещё раз. На пятый раз компьютер просто выключился.

– Опять проблемы? – спросила Марина, коллега из соседнего кабинета.

– Похоже на то.

– У меня тоже. – Она покрутила в руках флешку. – Говорят, провайдер отключил корпоративный тариф. Или это санкции… Никто ничего не знает.

Артём откинулся на спинку стула. За окном – серый небосвод, редкие прохожие, магазин с заколоченной витриной. Где‑то вдали – гул, похожий на рокот самолёта, но слишком низкий, слишком протяжный.

Он достал телефон, открыл новостной сайт. Первая строка:

«Экономика адаптируется к новым условиям. Рост внутреннего производства компенсирует временные сложности…»

Слова расплывались перед глазами. Временные сложности. Как назвать это: когда ты не можешь купить молоко, когда банкомат не выдаёт деньги, когда твой компьютер не подключается к сети?

Дома пахло подгоревшим хлебом – Лена пыталась испечь что‑то из остатков муки. На столе – та же чашка с горным пейзажем, та же банка мёда, но теперь рядом лежал маленький пакетик соли (единственное, что удалось купить).

– Чайник сломался, – сказала Лена, не оборачиваясь. – Свистит, но не выключается. Я выключила из розетки.

Артём подошёл, потрогал корпус. Горячий. Значит, вода кипит, но мы не можем этого использовать.

– Починим, – сказал он, сам не веря в свои слова.

– Зачем? – Она наконец повернулась к нему. Глаза были сухими, но в них стояла такая усталость, что ему захотелось закричать. – Завтра найдём другой. Или будем греть воду на плите. Или… – она запнулась, – или перестанем пить чай.

Соня сидела в углу, рисуя что‑то на листе бумаги. Артём подошёл, взглянул: чёрный круг, внутри – крошечный чайник с дымящейся струёй.

– Это наш дом, – пояснила она. – А это – он. Он больше нас.

Артём хотел спросить: «Кто „он“?», но уже знал ответ. Тень. Та, что росла в углах, что шептала в пустых магазинах, что превращала рутину в ловушку.

Ночью Артём проснулся от звука. Свист. Тихий, но настойчивый. Он поднялся, пошёл на кухню.

Чайник стоял на столе. Не на плите – на столе. Его кнопка светилась красным, а из носика вырывалась тонкая струйка пара.

– Лена? – позвал он.

Тишина.

Он протянул руку, чтобы выключить прибор, но чайник двинулся. Отъехал на пару сантиметров, словно живой.

– Это сон, – прошептал Артём. – Просто сон.

Но свист становился громче, заполнял комнату, проникал в голову. Он попытался схватить чайник, но пальцы прошли сквозь него – прибор был прозрачным, как туман.

Из пара сформировалась фигура: высокая, без лица, с длинными пальцами, сложенными в жесте, будто держащими невидимый чайник.

– Так надо, – прошелестел голос. – Так всегда.

Артём закричал.

Проснулся он в своей постели. Лена спала рядом, тихо дыша. На кухне было тихо. Чайник молчал.

Но на столе, в лунном свете, лежал маленький предмет – кнопка от чайника. Красная, светящаяся, как глаз.

Артём поднял её. В этот момент где‑то вдали раздался глухой удар.

Глава 4. «Тень у окна»

Утро выдалось непривычно тихим. Не было привычного свиста чайника, не слышались голоса из соседних квартир – будто весь дом затаил дыхание. Артём проснулся от того, что Соня трясла его за плечо.

– Папа, – шептала она, прижимая к груди плюшевого медведя. – Там.

Он приоткрыл глаза. В комнате царил полумрак – шторы были задёрнуты, но сквозь щель пробивался бледный свет.

– Что, солнышко? – пробормотал он, пытаясь собраться с мыслями.

– Там, – она указала на окно. – Он смотрит.

Артём сел на кровати. Лена спала рядом, свернувшись под одеялом. Он осторожно встал, подошёл к окну и раздвинул шторы.

За стеклом – обычный двор: детская площадка, припаркованные машины, соседский балкон с сушившимся бельём. Ничего необычного.

– Где, Соня? – спросил он, стараясь говорить мягко.

– Вот. – Она подошла, встала рядом и прижала ладошку к стеклу. – Он был там. Высокий и тонкий. Как палка. Но с глазами.

Артём всматривался в очертания деревьев, в тени между машинами. Ничего.

– Наверное, это тень от дерева, – сказал он. – Ветер качнул ветку, и тень двинулась.

Соня посмотрела на него так, что ему стало не по себе – взгляд был слишком взрослым, слишком осмысленным.

– Нет. Он стоял и смотрел. Он ждал, когда я проснусь.

На кухне Лена молча заваривала чай – новый чайник, купленный вчера за наличные, шипел неуверенно, будто не привык к своей роли. Она выглядела измученной: под глазами – тёмные круги, волосы собраны в небрежный хвост.

– Опять не спала? – спросил Артём, доставая чашки.

– Сон плохой. – Она поставила чайник на плиту. – Как будто кто‑то ходил по квартире. Но я знала: никого нет. Просто… шаги.

Артём хотел сказать: «Нервы. Всё из‑за этих дней», но слова застряли в горле. Вместо этого он налил себе чаю, стараясь не замечать, как дрожит рука.