- -
- 100%
- +
Мира стояла в коридоре, прислонившись к стене. Сердце колотилось. Она шепнула едва слышно:
– Лайт, ты не один.
В комнате было темно. Лайт сидел на кровати, глядя в окно. Небо темнело, за окном перекликались кузнечики. Мысли метались – злость, обида, усталость, но под всем этим теплилось что-то ещё.
Он вспомнил, как мать смеялась над пригоревшими пирогами, как отец учил точить нож, как вместе сидели у костра. Всё это было правдой.
Лайт медленно выдохнул, проведя рукой по лицу.
– Они всё равно моя семья, – тихо сказал он сам себе.
– И как бы ни было больно, я должен идти дальше.
Он поднялся, подошёл к окну. Ветер донёс запах трав и далёких костров. Где-то лаяла собака.
Мир вокруг жил своей жизнью, и в этой жизни было место и для него.
Лайт посмотрел в небо и шепнул почти беззвучно:
– Завтра я начну заново.
Он закрыл окно и лёг, впервые за день чувствуя усталое, но честное спокойствие.
ГЛАВА 2. ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ДЕТСТВО.
Ночь не принесла покоя. Лайт лежал, не смыкая глаз, глядя в потолок, где плясали слабые отсветы луны. Мир за окном будто выдохнул – густой, тяжёлый, тёмный, словно само небо натянуло над лесом плотное покрывало. Деревья шептались друг с другом языком ветра, листья тихо шуршали, а редкие лучи луны скользили по земле, выхватывая из темноты странные очертания. Иногда они казались тенями живых существ, и Лайт ловил себя на мысли, что не отличает воображение от реальности.
Издалека доносился вой волков, протяжный и глухой. Он отзывался в груди, заставляя сердце биться чаще. Комары настойчиво звенели у уха, кусая шею и щёки, но раздражение тонуло в потоке мыслей. Вся его голова была наполнена одним: вчерашней правдой.
Теперь он знал, что не был сыном тех, кого считал родителями.
И от этого мир, который раньше казался прочным и надёжным, вдруг треснул по швам.
Почему они скрывали? Зачем? От кого его защищали? От жизни? От самого себя?
Мысли бурлили, как лава, и с каждым вдохом становилось труднее оставаться в покое. В груди жгло – смесь гнева, растерянности и горечи. Казалось, само тело стало чужим: мышцы ломило, дыхание давалось через силу, даже воздух казался плотным, вязким, будто сопротивлялся каждому движению.
Он вскочил. Натянул штаны, накинул рубашку, ту самую – мамину работу к семнадцатилетию. Ткань пахла домом, тёплым хлебом и детством, которое вдруг стало недосягаемо далёким.
На лестнице скрипели доски, и этот звук раздражал почти физически. Лайт прошёл на кухню, на ходу отломил кусок пирога, запил молоком – и остановился. Дом был странно тих.
Слишком тих.
Он вслушивался в эту тишину, будто в чужую речь.
Как будто стены знали то, чего не сказал никто.
– Они думали, что делают мне лучше, – тихо пробормотал он, сжав кулаки. – Но лучшего не бывает без правды.
Холодный утренний воздух ударил в лицо, когда он вышел за порог. Мокрая трава липла к ботинкам, ветер пробирал до костей, будто хотел вытряхнуть из него остатки сна. Лайт шёл по дороге, чувствуя, как под ногами хрустит гравий, а каждая мелочь – звук, запах, свет – будто обострилась до предела.
Вскоре рядом возникла знакомая тень. Мира.
Она шла чуть позади, шаги осторожные, дыхание ровное. Руки сжаты перед грудью, взгляд опущен.
– Можно я пойду с тобой? – спросила тихо, почти не глядя. – Просто… рядом. Без разговоров.
– Делай, как хочешь, – отрезал он, не оборачиваясь. – Только молчи.
– Хорошо, – выдохнула она, и шаги за его спиной стали тише, мягче.
Так они и шли. Молча.
Лишь треск ветвей под ногами да утренний ветер, играющий листвой.
Через несколько минут Мира снова нарушила тишину:
– Прости. Просто не хочу, чтобы ты был один.
– Мне не нужна жалость, – сказал он сухо, не оборачиваясь.
– Это не жалость, – едва слышно ответила она. – Просто… забота.
Он ничего не сказал. Только шаг ускорил. Но где-то глубоко внутри, в самом центре этой злости, мелькнула тёплая искра благодарности.
Когда впереди показались башни Академии, Мира остановилась.
– Жди Алекса, – сказала она. – Я к Стэйси. Мы в одной команде, будем готовиться. Удачи тебе, Лайт.
Он кивнул, а потом, почти против воли, добавил:
– И тебе.
Улыбка Миры была короткой, но живой – и исчезла вместе с ней, когда она свернула за угол.
Дом Алекса всегда пах хлебом и мясом.
Стоило открыть калитку, как навстречу вылетала его младшая сестрёнка Энни, с корзиной яблок, вечно босая и шумная.
– Лайт! – крикнула она, смеясь. – Алекс на кухне!
Алекс уже стоял в дверях, как всегда уверенный, чуть растрёпанный и с озорным блеском в глазах.
– Заходи! Завтракать будешь? – он хлопнул Лайта по плечу. – У нас мясо с рынка мама с утра жарила.
Лайт сел за стол. Перед ним – свежие булочки, чай, сыр, всё простое и домашнее.
Но кусок не шёл в горло.
– Нет, – сказал он, отодвигая кружку. – Лучше обсудим предстоящий этап.
Алекс сразу посерьёзнел.
– Мы уже прошли два. Справились. Первый – сила, второй – смекалка. Остался третий. Думаю, он будет про бой.
– Да. И на этот раз – каждый сам за себя, – тихо ответил Лайт. – Но если будем думать, как вместе, всё получится.
Алекс усмехнулся:
– Думаешь, дух командной работы пригодится даже в одиночке?
– Думаю, да. – Лайт чуть улыбнулся. – Он помогает не бояться.
Картер, отец Алекса, за их разговором только покачал головой. Он стоял у разделочного стола, разделывая мясо уверенными движениями.
– Главное – не лезь на рожон, – буркнул он. – И помни, что победа не всегда в силе. Иногда – в выдержке.
Мать, Аманда, поправила волосы и добавила мягче:
– А иногда – в сердце.
Лайт чуть опустил взгляд. Эти простые слова кольнули больнее, чем он ожидал.
– Пора, – сказал он, поднимаясь.
Они вышли на тропу. Лес шуршал ветром, под ногами пружинила земля.
– Ты молчалив сегодня, – заметил Алекс.
– Просто думаю,
– Тогда я рядом, – ответил тот. – Всё остальное потом.
Перед самым поворотом на площадь им встретился старик. Плащ – серый, лицо почти не видно, только блестящие глаза под капюшоном.
– Молодые люди, – сказал он негромко, но голос врезался в воздух.
– Как пройти к ферме Аллистеров?
Лайт насторожился.
– Зачем вам туда?
– Эллиот – старый друг, – спокойно ответил старик. – Должен поговорить с ним о прошлом.
Лайт объяснил дорогу. Старик кивнул, поблагодарил и, уходя, тихо добавил:
– Удачи на испытании.
Когда они обернулись, его уже не было.
– Классика, – пробормотал Алекс, нервно усмехнувшись.
– Только не говори, что это был какой-то магический дед.
– Не скажу, – ответил Лайт, – но всё равно странно.
К моменту их прихода площадь гудела. Кто-то разминался, кто-то проверял оружие, кто-то просто стоял, уставившись в землю. Воздух был плотный – запах пота, пыли, железа и нервов.
На трибуне появился Рейтар. Прямая спина, взгляд тяжёлый, шаг уверенный. Когда он заговорил, даже ветер стих.
– Сегодня этап другой, – сказал он. – Один на один.
Пауза.
– Никакой помощи извне. Никаких оправданий. Только вы, ваш разум и ваши руки.
Толпа стихла окончательно.
– Пары случайны, – продолжил он. – Правила просты:
– не бить лежачего;
– не целиться в голову;
– никаких острых клинков.
Только дубинки, посохи, деревянные мечи.
Он посмотрел на каждого, и его голос стал почти мягким:
– Не сила делает вас воинами. Хладнокровие. Умение думать под давлением.
Лайт глубоко вдохнул. Сердце билось часто, но ровно. Алекс сжал рукоять тренировочного меча – просто из привычки, для уверенности.
– Начинаем, – сказал Рейтар. – Первый бой:
Мира Томпсон против Джека Форбса.
Лайт замер.
Он видел Миру – напряжённую, собранную, почти неподвижную. Её дыхание частое, руки дрожат, но взгляд – прямой.
Джек стоял напротив – тяжёлый, уверенный, опытный. Он чуть покачивался, проверяя равновесие.
– Начали! – рявкнул Рейтар.
Джек рванул вперёд. Удар – блок. Второй – скользнул по плечу.
Мира отступила. Пыль взметнулась под ногами.
Третий удар пришёлся ей в затылок. Она рухнула, дыхание сбилось.
– Мира! – выдохнул Лайт.
Джек поднял дубинку снова, чтобы добить.
– Стоп! – голос Рейтара раскатился по площади, как гром.
Он оказался рядом быстрее, чем кто-либо успел моргнуть. Стальной захват – и рука
Джека замерла в воздухе, дубинка застыла.
Взгляд Рейтара был холоден и прям.
– Нарушение правил. Ты дисквалифицирован.
Толпа шумела. Джек, тяжело дыша, отступил.
Лайт подбежал к Мире, опустился на колени, осторожно поднял её голову.
– Эй, всё хорошо. Слышишь меня?
– Больно… – прошептала она.
– Осторожно, – сказал Рейтар. – Отнеси её в медпункт. Твой бой будет последним.
Лайт кивнул, поднял Миру на руки. Она была лёгкой, почти невесомой. Её дыхание было тёплым, сбивчивым, но живым.
Он шёл быстро, стараясь не смотреть на толпу.
Медпункт пах травами и железом.
Воздух был тяжёлый, чуть влажный – как будто сама боль оставляла здесь след.
Лайт аккуратно положил Миру на кушетку. Она всё ещё была бледной, глаза полуприкрыты, губы сухие.
– Осторожно, – сказала миссис Ридс, подбегая к ним. – Дай-ка я посмотрю.
Она двигалась быстро и уверенно, как человек, видевший и худшее. Проверила зрачки, прощупала затылок, приложила холодный компресс.
– Лёгкое сотрясение. Повезло. – Она обернулась к Лайту: – Никаких переломов, только ушибы. Отдых – и всё пройдёт.
Но Лайту было всё равно, какие слова она произносит. Он стоял, не отводя взгляда от Миры, пока не убедился, что грудь поднимается в ритме дыхания. Только тогда сделал вдох – первый нормальный за последние минуты.
Он сел рядом, осторожно взял её за руку. Тёплые пальцы чуть дрожали, как листья после ветра.
– Всё будет хорошо… – пробормотал он, больше себе, чем ей. – Просто немного отдохни.
Миссис Ридс обернулась через плечо:
– Она придёт в себя. Я пошлю ворона к её отцу, пусть знает, что с ней всё в порядке.
Лайт кивнул. Он не хотел уходить. Не мог.
Сидел, глядя, как на щеке Миры медленно розовеет кожа, как дыхание становится ровнее. Внутри ещё бурлило – страх, вина, злость, – всё смешалось, но теперь поверх всего этого лежало одно простое чувство: ответственность.
Когда дверь открылась, он вздрогнул.
На пороге стоял Далон – высокий, крепкий мужчина с густыми сединой и усталыми глазами.
В руках – свиток с печатью миссис Ридс, тот самый, что прилетел вороном.
– Где она? – спросил он, даже не здороваясь.
– Здесь, – ответила Ридс, указывая на кушетку.
– Сотрясение лёгкое, опасности нет.
Далон подошёл ближе, и весь его гнев растаял, стоило взглянуть на дочь. Он опустился на колени, осторожно взял её руку и накрыл ладонью.
– Мира… девочка моя… – голос дрожал, – всё хорошо. Я здесь.
Она слабо пошевелила пальцами, едва слышно выдохнула:
– Папа…
И снова провалилась в сон.
Лайт отвёл взгляд. Ему стало неловко быть свидетелем этого – такой настоящей, тихой, почти святой сцены. В груди что-то кольнуло: тоска, зависть, боль – всё вместе.
Далон поднял глаза.
– Лайт, да?
– Да, сэр.
– Спасибо, что помог. – Он помолчал. – Она часто говорит о тебе. Говорит, что ты… настоящий.
Лайт не знал, что ответить. Только кивнул.
Миссис Ридс, заметив, как воздух в комнате стал тяжёлым, мягко вмешалась:
– Всё, господа, ей нужен покой. Мира отдохнёт пару часов – и всё будет хорошо.
Далон встал, кивнул в благодарность.
Лайт остался ещё на минуту.
Смотрел, как мягкий свет ложится на её лицо, как ресницы дрожат во сне.
– Мне пора, – сказал он тихо.
Он шагнул к двери, и Ридс добавила:
– Аллистер, скоро твоё испытание. Успей собраться с мыслями.
Лайт кивнул, не оглядываясь.
Когда он вышел наружу, воздух показался резким и свежим, почти колющим.
Он глубоко вдохнул.
Шум толпы, гул шагов, выкрики тренеров – всё звучало будто издалека. Но мысли уже не были разбросаны.
Он чувствовал спокойствие – то особое, что приходит, когда эмоции выгорели дотла.
– Всё будет хорошо, – сказал он тихо, больше самому себе. – Теперь – мой черёд.
Он провёл рукой по лицу, будто смывал остатки тревоги, и направился обратно к площади.
Толпа гудела, как пчелиный рой. Кто-то уже праздновал победу, кто-то тихо перевязывал плечо, кто-то просто сидел на каменной ступени, глядя в землю. Воздух был пропитан потом, пылью и напряжением.
Рейтар стоял на трибуне.
Голос его был как молот: спокойный, но тяжёлый.
– Осталось два участника, – сказал он. – Лайт Аллистер и Эрик Дьюран.
Шум сразу стих.
Кто-то прошептал:
– Это будет интересно.
Лайт поднял взгляд. Эрик уже стоял напротив – высокий, плечистый, собранный. Его взгляд был ледяным, точным, без лишних эмоций. Он выглядел как человек, который никогда не проигрывает.
– Последний бой на сегодня, – произнёс Рейтар. – Правила те же: никаких ударов по голове, никаких острых клинков. Только дубинки, посохи и открытые руки. Победа – по решению судьи или до потери боеспособности соперника.
Ветер прошелестел между ними, будто отсчитывая последние секунды.
Эрик сделал шаг вперёд, покачивая дубинку.
– Слышал, ты спас девчонку, – усмехнулся он. – Герой дня, да? Посмотрим, сколько геройства останется, когда тебя ударят в грудь.
Лайт ничего не ответил. Только выдохнул.
– Посмотрим.
– Начали! – рявкнул Рейтар.
Эрик атаковал первым – быстро, резко, с силой, будто хотел смести противника одним ударом. Лайт едва успел уйти в сторону, блокируя дубинку локтем. Удар отозвался болью, но тело двигалось само – привычно, точно.
Они кружили друг вокруг друга, ловя момент.
Эрик снова ударил, Лайт парировал, шаг вбок, уклон, короткий ответный выпад.
Деревянные дубинки сталкивались со звоном, будто сталь. Толпа гудела, Рейтар молчал.
В груди у Лайта стучало не сердце – барабан.
Мысли скакали, но одна, самая тихая, пробилась сквозь шум: “Это больше, чем бой. Это проверка – кто я есть.”
Вдруг в висках зазвенело.
Мир будто стал медленнее.
Воздух сгущался, время растягивалось, звуки – глохли.
Он почувствовал – под кожей что-то движется. Не страх. Не злость. Сила. Тёплая, пульсирующая, будто молния в венах.
Глаза Лайта вспыхнули лёгким фиолетовым отблеском. На долю секунды, незаметно для других.
Эрик не успел понять, что произошло.
Лайт ударил.
Не сильнее обычного – но так точно, так быстро, будто само пространство помогло ему.
Дубинка в руке Эрика вылетела, звук удара гулко разнёсся по арене.
Эрик согнулся, хватая воздух, упал на колени.
Рейтар поднял руку.
– Достаточно!
Пыль опустилась. Толпа молчала. Лайт стоял, тяжело дыша, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Он не радовался. Не праздновал.
Просто смотрел на Эрика – и видел в нём не врага, а зеркало.
«Каждый бой – это плата за правду. Только не всегда знаешь, сколько она стоит», – подумал он.
Рейтар подошёл ближе, бросил взгляд на землю.
Там, где Лайт ударил, остался едва заметный след – тонкая полоса, будто от молнии.
– Так вот она… – пробормотал наставник. – Его сила.
Он кивнул.
– Победитель – Лайт Аллистер.
Толпа загудела.
Алекс, стоявший у края арены, поднял руку и крикнул:
– Я знал, что ты сможешь, брат!
Лайт кивнул в ответ, но не улыбнулся.
Всё вокруг гудело – поздравления, шаги, голоса. Но для Лайта звуки будто шли сквозь стекло. Он не слышал ничего. Он пошёл обратно в медпункт.
Мира уже сидела на кушетке, бледная, но слабо улыбающаяся.
– Привет, победитель, – сказала она тихо. – Я видела твой бой.
– Ты в порядке? – спросил он, садясь рядом.
– Почти, – она улыбнулась чуть сильнее.
– Голова гудит, но жить буду.
Далон стоял рядом, руки на плечах дочери.
– Она останется здесь до завтра, – сказал он спокойно. – А ты иди. Тебе нужно поговорить с родителями.
Лайт кивнул.
Мира посмотрела на него долгим взглядом – благодарным, мягким.
Он хотел что-то сказать, но слов не нашлось.
– Отдыхай, – выдохнул он. – Завтра всё будет по-другому.
Он вышел.
Вечер был тихим. Небо светилось золотом и алым, воздух пах дымом и дождём.
Дорога к дому казалась длиннее обычного, но он шёл быстро, почти бегом.
Мысли путались. Предательство родителей. Сила, вспыхнувшая внутри. Мира, почти убитая. Он хотел ответов. Хотел объяснений. Хотел, чтобы всё наконец стало ясно.
Но когда на горизонте показался дом, его шаг замедлился. В воздухе пахло гарью. А потом он увидел дым. Тонкие струи поднимались в небо, темнея на фоне заката.
– Нет… – выдохнул он.
Он сорвался с места.
Пламя охватывало крышу. Доски трещали, дом стонал. Ветер гнал искры вверх, превращая их в дождь из золы.
– МАМА! ПАПА! – крик вырвался из груди, рваный, отчаянный. Ответа не было. Только рев огня. Он обежал вокруг. В глаза бил дым.
И вдруг – голос. Хриплый, сильный, из-за сарая:
– ЛАЙТ! БЕГИ! Голос отца. Элиот.
Лайт рванул туда. Пламя. Тени. Запах гари и крови.
Скарлет лежала на земле. Без движения.
– Мама… – прошептал он. – Пожалуйста… нет. Но холод кожи всё сказал без слов. Он услышал крик снова:
– Лайт! Это поглощённый! Уходи! Встретимся на пло… – Фраза оборвалась.
Лайт поднял голову – и увидел.
Тварь, сотканная из дыма и тьмы. Красные глаза, лезвие в руке. Оно стояло над Элиотом. И одним движением перерезало ему горло.
– Папа… – голос Лайта сорвался. – Нет…
Мир рухнул. Всё внутри сжалось, как перед бурей. Существо повернулось к нему.
– Значит, вот ты какой… дитя пророчества, – произнесло оно. Голос был не голосом – шёпот из темноты. – Мал, но не слаб. Жаль, что придётся убить.
Всё тело Лайта кричало от страха. Но в груди вдруг вспыхнуло – ярко, горячо. Не злость. Решимость. Молния прошла по венам. Воздух дрогнул. Он поднял глаза.
– Я не умру здесь, – сказал тихо. – Не сегодня. Существо усмехнулось.
В небе сверкнул свет – короткий, как вдох. И мир взорвался громом.
ГЛАВА 3. ПЛАМЯ И ПЕПЕЛ.
Пламя разрасталось, пожирая сарай.
Воздух был горячим, будто сам дышал болью, а в гулком реве пламени вдруг раздался другой звук – глухой удар, будто кто-то разорвал ткань тьмы.
Из огня шагнул старик.
Он двигался не спеша, но так уверенно, что время будто на миг остановилось. Между ним и тварью вспыхнула ослепительная искра – густо-синяя, с золотым отблеском. Воздух содрогнулся, и обоих отбросило в стороны.
Лайт едва не упал, прикрыв лицо рукой. Свет полоснул глаза, и даже сквозь пальцы он видел, как между вспышками мелькают тени – лицо демона, металл, и яркий посох в руках старика. Воздух был насыщен электричеством, трещал, как перед бурей.
Демон завыл. Его рев был нечеловеческим, пропитанным яростью. Он отшатнулся, закрывая глаза рукой, будто боялся света, а не удара. Меч его рассекал воздух вслепую, оставляя за собой следы света, как горящие трещины в темноте.
Лайт застыл. Сердце колотилось, как барабан, в груди гулко отзывался страх, но под ним уже шевелилась решимость – стоять, смотреть, понять, кто этот человек.
– Неужели ты думал, что мальчик останется без присмотра?! – голос старика перекрыл даже рёв огня. Он звучал так, будто говорил не один человек, а сама буря.
Посох в его руках сиял, из кончика вырывались молнии – густые, голубые, с золотистым оттенком.
Лайт прищурился, пытаясь разглядеть лицо старика. Морщины. Глубокие, как трещины в скале. Каждая – след прожитых лет и пережитых битв.
Но глаза… глаза были живыми. В них горела сила, будто сама стихия выбрала себе сосуд. Радужка сверкала бледно-голубым светом, и в этом взгляде не было ни страха, ни сомнения – только концентрация.
Теперь, когда глаза привыкли к свету, Лайт смог рассмотреть старика полностью.
Он был высок, но не громоздок, сухощавый – из тех, кто не растерял силу с возрастом, а превратил её в точность. Лицо избороздили морщины, будто кто-то вырезал на коже карту прожитых лет. Каждая черта несла в себе опыт, боль и спокойную уверенность.
Лысая голова отражала отблески огня, делая его похожим на древнего воина или монаха, прожившего сотни бурь. Высокий лоб, острые скулы, внимательные глаза – всё в нём говорило о человеке, который видел слишком много, чтобы удивляться.
На нём был тёмный плащ из плотной ткани. По краю – вышитые символы, потускневшие от времени, но всё ещё ощутимо живые, словно хранили память старых обетов. Под плащом – простая рубаха и штаны, удобные для движения. Ничего лишнего, ничего для показного эффекта.
Руки старика были жилистыми, кожа покрыта сетью вен. Эти руки могли и лечить, и убивать. Когда он сжимал посох, мышцы напрягались, но без суеты – каждое движение было точным, будто он не боролся с хаосом, а дирижировал им.
Лайт уловил странное ощущение: вокруг старика воздух казался плотнее, тяжелее. В нём щёлкали невидимые искры, как в грозовом небе. Даже запах изменился – к дыму примешалось что-то металлическое, острое, почти электрическое.
Старик шагнул вперёд – легко, без лишних усилий. Его движения были тихими, плавными, но в них чувствовалась мощь. Казалось, сама земля под ногами подстраивается под его ритм.
Ветер шевельнул подол плаща, и огонь, вместо того чтобы поглотить его, будто отступил.
Он выдохнул – спокойно, глубоко. С каждым движением, с каждым взмахом посоха свет в сарае будто подчинялся ему.
Когда молнии вспыхивали, казалось, что не старик держит посох, а сама стихия выбрала себе руку.
На мгновение всё замерло: демон – огромный, тёмный, почти бесформенный – и человек, окружённый светом.
Но именно человек казался центром этой бури.
Старик шагнул вперёд.
Демон двинулся навстречу – огромная тень, чьи движения были тяжёлыми, как раскаты грома. Воздух между ними звенел, словно натянутая струна.
Старик поднял посох. На миг всё стихло. Потом – первый удар.
Посох сверкнул, воздух дрогнул, и вспышка света разорвала темноту. Молнии сорвались с кончика, рассекли дым, отразились в глазах демона. Лайт отшатнулся, прикрывая лицо рукой, но не смог отвести взгляд.
Демон рыкнул, размахивая мечом. Удар – и в воздухе вспыхнули искры, будто столкнулись металл и гром. Старик уклонился, скользнул в сторону с лёгкостью, которой не ждёшь от человека его возраста. Посох описал дугу и врезался в плечо чудовища. Воздух вспыхнул электрическим светом.
– Уходи туда, откуда пришёл! – голос старика был как раскат грома, будто само небо произнесло эти слова.
Демон заорал, отбросив посох в сторону, но тот вернулся в руку старика, словно был живым.
Каждый удар становился точнее, каждое движение – быстрее. Вокруг них закружились искры, будто мелкие звёзды.
Лайт видел, как старик двигается – не рубит, не машет, а танцует. Всё точно, с холодным расчётом. Посох ударял, молнии вспыхивали, тьма отступала.
Демон ревел, пытался контратаковать, но его сила выглядела грубой, бездумной, а старик – наоборот – был чистым контролем.
Когда когти демона задели руку старика, по коже выступила кровь, но он не замедлился. Только сильнее сжал посох и ударил вновь – в грудь, потом в колено, потом вверх, прямо в голову.
С каждым ударом воздух вибрировал, как барабан перед бурей.
Последний взмах был почти беззвучным.
Посох вспыхнул – и ослепительный свет заполнил всё пространство. Пламя вокруг погасло.
Тишина.
Только треск углей и слабое дыхание.
Лайт упал на колени. Его швырнуло ударной волной, затылок встретился со столбом, но он всё равно смотрел – сквозь боль, через дым, через остатки света.
Старик стоял посреди пепла. Спина прямая, дыхание ровное. Посох мерцал, будто внутри него ещё жила буря, сдерживаемая усилием воли.
Тело демона дрогнуло, осыпаясь.
Чёрная масса рассыпалась в пепел, и тот поднялся вихрем, закружившись, будто кто-то невидимый вздохнул. В воздухе запахло озоном и гарью.
На лице старика не было ни триумфа, ни страха – только усталость.
Он стоял среди тишины, как человек, который знает: победа – это не конец, а просто передышка.
Волна света ударила с силой бури.
Лайта отбросило назад – воздух вырвало из груди, голова стукнулась о деревянный столб, и мир вокруг в одно мгновение рухнул.