- -
- 100%
- +
Он видел – или ему только казалось – как старик стоит посреди пепла, держа посох обеими руками. Вокруг него всё ещё полыхали всполохи молний. Свет сжимался в одну точку, словно возвращался обратно в землю.
А потом – тьма.
Пламя исчезло, воздух стал вязким и глухим, будто кто-то выдернул звук из мира.
Лайт чувствовал, как сердце бьётся неровно, будто сбилось с ритма. Тело онемело, руки не слушались. Мир вращался, сжимаясь в узкий туннель.
В нём мелькали обрывки – лицо старика, посох, вспышка, рёв демона, и снова свет, слишком яркий, чтобы смотреть.
Он падал.
Падал в темноту, где не было ни земли, ни неба. Только горячий ветер скользил по коже, шепча что-то непонятное.
А потом – ничего.
Он очнулся от запаха.
Травы. Горькие, тёплые, с оттенком меда и дыма. Воздух был густой и странно сладкий. Лайт медленно открыл глаза и моргнул.
Над ним – потолок из старых деревянных балок.
Свет пробивался через тонкие занавески, ложась на пол золотыми полосами. Комната была небольшая, уютная. Воздух дышал покоем.
Он попытался приподняться, но мышцы будто налились свинцом. Голова гудела, в висках пульсировала боль. Рука машинально потянулась к затылку – под пальцами бинт, чуть влажный от мази.
Лайт огляделся. На столе – склянки с жидкостями, травы, аккуратно сложенные связки листьев. Всё было так аккуратно, что даже пыль лежала ровным слоем.
В углу – пара глиняных горшков с живыми растениями, излучавшими мягкий аромат.
Он попробовал сесть – и едва не выругался. Тело ныло, дыхание сбивалось. Но главное – он не понимал, где находится.
Мысли путались, сердце било тревогу. Он вспомнил огонь, демона, старика… и вдруг понял, что жив.
Дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина – лет тридцати с небольшим, с чётким взглядом и лёгкой улыбкой, которую прятала строгость. Белая рубашка, длинная серая юбка, яркий красный платок, полностью скрывавший волосы. От неё пахло травами и дымом – тем самым запахом, что впитал воздух комнаты.
– И куда это ты собрался? – строго сказала она, подбоченившись. Голос был уверенный, тёплый и властный.
– Тебе нельзя вставать. Голова после удара – не шутка.
Лайт замер, ошарашенно глядя на неё. Несколько секунд он просто молчал, потом хрипло спросил:
– Кто вы? Где я?
– Меня зовут Кара, – спокойно ответила женщина. – Это мой дом. Я травница. Лечу тех, кто приходит ко мне живыми. Иногда – тех, кого приносят почти без сознания. Как тебя.
Она подошла ближе и поставила на тумбу чашку, из которой поднимался пар.
– Пей, – сказала она просто. – Отвар для восстановления сил.
Лайт посмотрел на чашку, потом на неё.
– А вдруг ты меня отравила? – сказал он, стараясь скрыть нервный смешок.
Кара прищурилась.
– Конечно, – усмехнулась она.
– Вылечила, перевязала, положила на чистую постель… чтобы потом отравить. Пей, не выдумывай.
Он осторожно сделал глоток.
Напиток был горький, но через несколько секунд по телу разлилось приятное тепло.
Боль в голове стала тише. Дыхание выровнялось.
– Тебя принёс мой старый знакомый, – сказала Кара, убирая со стола травы. – Он скоро вернётся. Всё объяснит. А пока – отдыхай. Лайт хотел возразить, но слова застряли. Впервые за долгое время ему не хотелось спорить. Он просто закрыл глаза и позволил себе дышать.
Когда Лайт очнулся снова, солнце уже клонилось к закату. В комнате царил полумрак, только в углу мерцала масляная лампа. Голова гудела, но боль отступила, оставив лишь лёгкую тяжесть.
Он осторожно сел, придерживая бинт на затылке. Дом казался тихим – слишком тихим. Но за дверью доносились голоса. Мужской – ровный, уверенный. Женский – напряжённый.
Лайт встал, босыми ногами ступая по прохладному полу, и подошёл к двери.
Щель между створками позволяла видеть лишь часть гостиной, зато слышно было всё.
– Они устроили засаду, – сказал мужчина. Его голос был хрипловатый, но в нём звучала сталь.
– Трое напали на меня у самой фермы, чтобы отвлечь. А пока я с ними возился, четвёртый прорвался к дому. Если бы я опоздал, мальчик не выжил бы.
– Значит, это правда… – тихо ответила Кара. В её голосе звучал страх, но и неверие. – Белэтт вернулся?
– Нет, – коротко бросил мужчина. – Если бы вернулся он, не осталось бы ни фермы, ни деревни. Это лишь тень его силы. Но даже тень – смертельно опасна.
Он сделал паузу. Лайт почувствовал, как по спине пробежал холод.
Только теперь он понял – это был тот самый старик.
– Мне пришлось использовать всё, что я знал, – продолжал Анак. – И всё же… этих “поглощённых” становится больше. Если Белэтт действительно ослабил печать, скоро нам некуда будет бежать.
Кара медленно выдохнула.
– А мальчик?
– Он не просто ребёнок, – ответил Анак тихо.
– Старый друг просил спрятать его, когда ему и двух лет не было.
Я тогда не знал, почему. Теперь понимаю.
Он – потомок Каэла.
Эти слова ударили, как молния.
Лайт отпрянул от двери, сердце билось где-то в горле.
Потомок Каэла? Что это значит? Почему они говорят о нём, как о ком-то чужом?
– Выходи, Лайт, – вдруг сказал Анак, не повышая голоса.
Он вздрогнул.
Как будто старик чувствовал его присутствие с самого начала. Дверь скрипнула, и Лайт медленно шагнул в комнату.
Анак стоял у стола. На нём – карта, свитки, металлический амулет.
Кара стояла чуть позади, прижимая к груди полотенце, словно это могло защитить.
– Собирайся, – сказал Анак, не теряя спокойствия. – Мы уходим. Здесь небезопасно.
– Куда? – спросил Лайт.
– Туда, где нас не найдут.
– А мои родители? – голос дрогнул. – Где они?
Анак опустил глаза.
– Прости. Они погибли. Защищая тебя.
Лайт замер. Мир вокруг словно стал беззвучным. Только биение сердца. Он не поверил сразу – слова прошли мимо, как сквозняк.
– Нет, – выдохнул он. – Нет…
Анак хотел что-то сказать, но не успел. В глазах Лайта сверкнула фиолетовая вспышка.
Кара отпрянула, а старик лишь нахмурился.
– Вот значит, как они тебя нашли, – произнёс он тихо. – Твоя сила проснулась.
Воздух в комнате стал плотным. Молния на миг мелькнула по руке Лайта, но тут же исчезла. Он стоял, сжав кулаки, глаза горели.
– Я должен их похоронить, – сказал он хрипло. – Сейчас же.
– Нет времени, – ответил Анак. – Если мы задержимся, они вернутся.
– ИХ НУЖНО ПОХОРОНИТЬ! – крикнул Лайт так, что стены задрожали.
Молния полоснула по ручке двери – металл зашипел и покраснел. Лайт отдёрнул руку, поражённый, но не испуганный. Анак взглянул на него внимательно, почти с печалью.
– Ладно, – сказал он наконец.
– Пойдём. Но после этого – слушаешься меня.
Лайт кивнул.
Он не чувствовал ног, не чувствовал боли. Только одно желание – увидеть родителей.
Дорога до фермы заняла полчаса. Луна висела над лесом, бледная и чужая.
Ни один зверь не издал звука. Когда они вышли на поляну, где стоял дом, Лайт замер. От фермы остались только угли. Запах гари стоял густой, как дым в кузне.
– То, что ты увидишь, будет тяжело, – сказал Анак тихо. – Они сильно обгорели.
– Я пришёл не смотреть. Я пришёл прощаться, – ответил Лайт.
Он вошёл в сарай. Огни его сознания словно погасли – остался только холод. Тела родителей лежали рядом, обгоревшие, неузнаваемые. Запах… горький, металлический, режущий. Его вырвало. Но слёз не было. Только пустота. Он молча взял лопату.
Анак хотел помочь, но Лайт сказал:
– Не надо. Это мой долг.
Старик молча сел на обугленный забор и наблюдал.
Звёзды медленно выползали на небо. Земля поддавалась тяжело, и каждый удар лопаты звучал, как глухой стон.
Когда ямы были готовы, они вместе перенесли тела, обернув их тканью.
На ткани старик написал два имени: Элиот и Скарлет.
Лайт опустил их в землю, засыпал глиной, потом встал.
Молча. Без слов. Он хотел сказать что-то – хоть что-то, но не смог. В горле стоял ком, а руки дрожали.
– ВЫ КТО ТАКИЕ?! – Голос разорвал ночь, как выстрел.
Из-за деревьев вышел человек в плаще. В руке – меч, остриё отражало свет луны.
Он шёл быстро, шаги были точными, глаза – холодными.
– Что вы делаете на ферме Аллистеров?! – рявкнул он, вскидывая меч.
Лайт отпрянул, подняв руки.
– Подожди! Я… это мой дом!
Но в глазах незнакомца не было ни жалости, ни сомнения – только долг и подозрение.
Анак оттолкнул Лайта – коротко, жёстко, без объяснений – и воздух словно вспыхнул под ладонью. Искры разлетелись веером, голубые вперемешку с золотыми, цепляясь за кору деревьев и исчезая, будто их проглотила ночь.
Посох в руках Анака жил своей жизнью: шаг – перенёс вес, уклон – как будто заранее знал, где окажется клинок противника. Слева – ложный выпад, снизу – резкий взмах, который должен был сбить нападающего с ног. Но тот уходил на полшага раньше, чем удар завершался, мягко перетекая с пятки на носок, словно танцуя в чужом ритме.
Ещё попытка – сверху, в лоб. Ещё уход – на толщину волоса. Лайт чувствовал, как гул поднимается к горлу: каждый раз Анак опережал, а всё равно не доставал. Лоб у старика блестел потом, движения оставались собранными, голос – ровным, но в глазах не было усталости, только колючая концентрация. Он не бил – считывал. И не находил.
– ХВАТИТ! – разрезал тишину знакомый голос.
Лайт застыл. Он узнал тембр прежде, чем мозг успел подобрать имя.
Мечник опустил клинок и шагнул в свет луны.
– Почти двадцать лет, Анак, – произнёс он спокойно, – а ты всё ещё не можешь до меня дотянуться.
– А ты – до меня, брат, – ухмыльнулся Анак, и плечи у него на миг расслабились.
Улыбка вышла лёгкой, но глаза настороженными так и остались.
Лайт переводил взгляд с одного на другого. Синхронные дыхания. Едва заметные кивки. Одинаковая пустая стрижка и одинаково упёртые челюсти. «Братья… оба лысые, оба старые вояки», – мелькнуло у него. Но за шуткой пряталась правда: между ними натянута невидимая струна.
– Анак, что здесь произошло? – спросил мечник уже без улыбки.
– Полдеревни твердит, будто какой-то лысый с посохом никого не пустил на ферму Аллистеров. Говорят, её жгли солдаты Валемнии.
– И я, по-твоему, должен был сообщить им вот так, с площади, – Анак шагнул ближе, – что сюда пришли четверо поглощённых за дитём пророчества, не нашли его, и в отместку вырезали родителей и сожгли дом?
Слова легли в лес глухим слоем, будто поверх пепла выпал ещё один. Листья вздрогнули от лёгкого ветра – и стихли.
– Людям нужна правда, – жёстко ответил мечник, делая ещё шаг. – Или ты забыл?
Прежде чем Анак ответил, от тропы, по которой пришли они с Лайтом, полыхнуло красным. Земля под ногами пошла рябью, листья сорвались в круговорот, время на секунду сжалось в узел. Лайт почувствовал, как жар ударил в грудь, и в глазах – короткая фиолетовая молния.
Анак успел заметить.
– Лайт, ко мне! Возьмись за посох! Рейтар, ты тоже! – рявкнул он.
Имя будто щёлкнуло за пазухой: мечник – Рейтар. Лайт на долю мгновения замялся, но пальцы сами потянулись к древку. Пульс сорвался с места. Он ухватился. Рука Рейтара легла выше.
Бело-синий свет сомкнулся вокруг троих, пошёл волнами – и мир вывернуло.
Свет ударил волной – и их вышвырнуло на опушку. Перед ними пылал дом Кары: стекло в окнах плыло, балки трещали, дым катился по двору тяжёлыми клубами. Жар бил в лицо, как от кузнечного горна.
– Я здесь! – голос Кары прорезал треск огня.
Она вышла из дымного проёма – живая, целая, с двумя кинжалами в руках. Платок сорван, волосы – огненной гривой. Одежда местами тлела, но не прожигала кожу, будто огонь её признавал.
– Держусь. Разберёмся, – коротко бросила она, глянув на троих.
Первый поглощённый рванул из-за сарая. Кара метнула кинжал – клинок прошил воздух, оставив огненный след, и врубился в грудь. Враг качнулся, захрипел, но устоял.
– За нас – прячься! – рявкнул Рейтар, занимая стойку.
Лайт метнулся ему за плечо. Сила внутри шевельнулась – не как вспышка, а как тёплый ток под кожей.
Из тени вышли ещё четверо. Пятеро в сумме.
И один – выше остальных на голову: широкие наплечники, двуручный топор, тяжёлое дыхание, как у мехов в кузнице. Он не спешил. Он смотрел.
– Здоровяк – мой. Остальных – возьмите, – бросил Анак, перехватывая посох.
Пятеро двинулись разом. Лес ответил эхом стали.
Рейтар сорвался вперёд. Движения – низкие, экономные, будто его толкала сама земля. Первый поглощённый атаковал сверху – Рейтар ушёл полшага назад, провёл клинком снизу вверх, не задев шею, но срезав замах. Искры щёлкнули и погасли в воздухе.
Второй с фланга – клинки звякнули, Рейтар отбил, подался корпусом вперёд и кончиком меча ткнул в плечевой сустав. Тот выронил оружие и осел, пытаясь понять, чем именно его ударили.
Лайт ловил ритм, как музыку: вдох – шаг – удар – тишина. И снова. Казалось, Рейтар не рубит, а смещает людей по невидимой диаграмме.
Кара ушла к правому краю, забирая двоих на себя. Кувырок – и огненный клинок врезался между щитом и латой. Второй удар пришёлся в бедро следующего – резкий, точный, без замаха. Она не задерживалась рядом: каждый раз, коснувшись, ускользала, будто её тянула за талию невидимая струна. Лайт видел, как она дышит носом коротко и тихо, чтобы не расплескать внимание.
Слева загрохотало – это Анак сошёлся с командиром.
Посох стучал часто, как палочки барабанщика: по рукам, по рёбрам, по ключицам. Здоровяк принимал в корпус, почти не защищаясь. Он был медленнее, но на каждую серию отвечал одним ударом, от которого воздух делался тоньше. Глухой звук, словно по дереву колотят чугуном.
– Не лезь, – бросил Рейтар через плечо. Это Лайту – тот уже шагнул вперёд.
– Стою, – выдавил он, чувствуя, как пальцы зудят от силы, которой он пока не умеет управлять.
Один из рядовых всё же прорвался. Замах – слишком широкий; Рейтар вошёл в шаг, упёрся плечом в грудь, развернул врага корпусом и плашмя клинка выбил ноги. Тот рухнул, как мешок с зерном.
Пламя лизало стены, дым крошил горло. У двора стало жарко, как на полуденном поле, и от этого всё слышалось чётче – удары, вдохи, скрип ремней.
Командир вдруг поймал момент: левой рукой ухватил Анака за горло и поднял на вытянутой. Посох звякнул о камни и отлетел в сторону. Пальцы поглощённого сжались, и звук стал неприятно влажным.
– Отпусти! – Кара уже была рядом.
Два удара в спину – быстро, почти беззвучно. Командир рванул плечами, как бы стряхивая жалящих ос. Анак полетел в дерево, ударился, сполз – мир у него погас на секунду.
Командир повернулся к Каре. Она осталась на ногах, но приблизилась слишком близко – расстояние, где важнее не сила, а рефлекс.
Она ударила – под рёбра, чуть выше. Он взвыл, но схватил её левое запястье. Хруст был короткий, сухой. Лайт содрогнулся, будто ломнули его собственные кости.
Головой – в переносицу.
Кровь брызнула. Кара качнулась, но попыталась провернуться – поздно. Он выдрал кинжал из её правой руки и загнал ей под рёбра до упора.
Всё произошло в одну секунду. Ещё секунду никто не шелохнулся. Лайт успел увидеть её глаза – широкие, ясные, без страха, но уже далеко.
Командир дёрнул клинок обратно. Кара осела. Земля под ним потемнела.
– Нет, – сказал Лайт, не то вслух, не то себе. Горло сжало, пальцы содрогнулись – по коже пробежала фиолетовая искра.
Командир наступил на её голову. Короткий, зверский жест.
Мир встал. Шум боя исчез. Осталось собственное дыхание.
Здоровяк развернулся к Лайту. Шёл не торопясь, позволяя страху догонять. Топор на низкой траектории чертил по воздуху тяжёлую дугу.
Лайт не шелохнулся. Страх не ушёл – просто отступил вглубь. На поверхность поднялось другое: горячее, стянутое, как тетива. В висках – глухой удар, под кожей – ток.
– ЛАЙТ! – крик расколол вязкую тишину.
Рейтар вылетел как можно быстрее. Клинок сверкнул и встретил рукоять топора.
Удар – как выстрел. Здоровяк качнулся, и этого хватило, чтобы вернуть миру звук.
– Держись за меня, – коротко бросил Рейтар, не оборачиваясь. – Дыши. Ровно.
Лайт кивнул, хотя тот этого не видел.
Рейтар пошёл в резкую серию: сбил топор с линии, сковал лезвие, провернул кисть – и уже в упор, под грудные пластины, вонзил сталь. Тело поглощённого затряслось; из раны хлынула тёмная, густая жижа. Он попытался рубануть сверху, но Рейтар ушёл на дугу, рывком выдернул клинок и добил – коротким, злым, в сердце.
Командир осел. Лес выдохнул. Бой оборвался.
Огонь ещё потрескивал на стенах, но в воздухе уже не было жизни – только запах крови и горелого дерева. Дым поднимался в небо медленно, вяжуще, и всё вокруг казалось нереальным, будто сцена из чужого сна.
Кара лежала на земле, неподвижная.
Её глаза смотрели в никуда, лицо – искажённое болью, но в этом было странное достоинство, как будто она умерла стоя, просто тело опоздало. Пепел прилип к её коже, волосы спутались с кровью, и даже ветер обходил это место стороной.
Рейтар стоял рядом, опершись на меч.
Дыхание тяжёлое, плечи осели, руки дрожали. Он не пытался вытереть кровь, просто смотрел в пустоту – туда, где только что был враг.
Анак сидел у дерева, посох покачивался в его пальцах. Он не двигался, не моргал, только сжимал древко, будто от этого зависело равновесие мира.
На его лице не было выражения – ни боли, ни злости, только усталость, старая и тихая, как после долгого пути.
Лайт стоял посреди поляны.
Пепел ложился на волосы, на руки, на лицо, оставляя белёсые следы. Он чувствовал, как хрустит обугленная трава под ногами. Мир замер. Он смотрел на Кару и не мог поверить.
Слёзы не шли – только ком в горле, будто кто-то камень туда положил. Он опустился на колени, коснулся её плеча. Кожа холодная. Пальцы дрожали, и в ладони ещё чувствовалось лёгкое покалывание – остаток силы, что вспыхнула в нём, когда он видел, как её убивают.
Свет под кожей мелькнул и погас. Лайт смотрел на свою ладонь и шептал:
– Почему я? Почему не она?..
Ответа не было.
Только ветер прошелестел в листве и поднял в воздух пепел.
Он кружил вокруг, как рой светящихся точек, и казалось, будто лес сам хоронит павших.
Лайт не выдержал – слёзы прорвались. Горячие, обжигающие, не от горя даже, а от беспомощности.
Рейтар подошёл. Не сказал ни слова – просто положил руку ему на плечо.
Жест был простым, но в нём было всё: утрата, поддержка, и понимание того, что плакать – это не слабость.
Анак, по-прежнему молчаливый, кивнул – коротко, будто разрешая им обоим просто быть живыми.
Лайт поднял голову. Небо над ними уже очистилось, только дымная полоса тянулась вдаль.
Высоко, над тьмой, мерцала одинокая звезда. Холодная, но упрямая. Он смотрел на неё долго, пока дыхание не стало ровным. Боль не ушла, но изменилась. Она стала стержнем, тяжёлым, но надёжным.
Лайт медленно поднялся.
Пепел сыпался с одежды, как старая кожа. Он провёл рукой по глазам, вдохнул глубоко и сказал почти шёпотом:
– Я помню.
Эти два слова прозвучали как клятва. Не для других – для себя.
ГЛАВА 4. ПУТЬ К ГРОЗЕ.
Туман тянулся над землёй, цепляясь за корни и сухую траву. Воздух был влажным, пах пеплом и холодом. На месте дома Кары чернело пятно пожарища, а посреди него медленно догорал костёр. Пламя шептало, вырывая из пепла последние клочья дыма.
Рейтар стоял рядом, освещённый отблесками огня. На лице – ни злости, ни жалости, только выжженная усталость.
– Зачем ты её сжигаешь? – спросил он глухо. Голос будто сам боялся вырваться наружу.
Анак не отвёл взгляда от костра. Тени плясали по его лицу, делая морщины глубже, взгляд – тяжелее.
– Там, откуда она родом, так принято, – ответил он тихо.
– Верят: прах, разлетаясь, находит своих. И тогда они идут вместе – туда, где нет боли.
Он говорил медленно, будто боялся спугнуть утреннюю тишину. Лайт стоял чуть позади, молча смотрел на языки пламени. Они били вверх, как живые, но тепла он не чувствовал. Внутри всё окаменело. Смерть Кары, родителей, всё, что случилось за последние дни, – сплавилось в один немой ком.
– Пора, Лайт, – сказал Анак, резко отведя взгляд. Плащ хлестнул по траве, сбивая росу.
– Дальше путь длинный. Пока не потеряли ещё кого-нибудь. Рейтар помог Лайту подняться.
– Я провожу вас, – коротко сказал он.
Парень хотел что-то ответить, но ноги под ним дрожали.
– Иди первым, – добавил он хрипло. – Мы через пару минут.
– Хорошо. Девяносто шагов впереди. Не отставайте, – Анак бросил последний взгляд на костёр и растворился в сером мареве леса.
Лайт долго стоял, слушая, как догорает дерево. Треск углей напоминал дыхание.
– Куда мы идём? – спросил он наконец. Голос хрипел, будто говорил не он, а кто-то внутри.
– Анак объяснит, – ответил Рейтар и двинулся вперёд. Лайт пошёл следом, чувствуя под ногами хруст обгорелых веток.
Лес оживал неохотно. Где-то крикнула птица, с ветки капнула вода. Но для Лайта всё оставалось будто в сером стекле.
– Нам бы поесть, – выдавил он наконец.
– Через волчьи ямы пройдёте – там и поохотитесь, – сказал Рейтар. Он снял с плеча сумку, достал флягу, мешочек со специями и протянул Лайту.
– Провизия. И это, – он подбросил плотный кошель. Звон монет глухо прозвенел в утреннем воздухе.
– Сто золотых. Не трать по-глупому.
Он достал ещё один предмет – длинный свёрток в кожаных ножнах.
– И это… от меня.
Лайт развязал ремень. Сталь блеснула в слабом свете – знакомый клинок защитника деревни. Тот, о котором он мечтал с детства. Он сжал рукоять, чувствуя холод металла.
– По-вашему… я сдал экзамен? – спросил он, и уголки губ дрогнули – то ли усмешка, то ли попытка не заплакать.
Рейтар посмотрел на него внимательно. Морщины у глаз смягчились.
– Экзамен проверяет не руки, а хребет, – сказал он.
– Не сбежал, не сдался, стоишь на ногах. Значит – прошёл.
Он положил руку Лайту на плечо.
– Ты заслужил этот клинок. Лайт кивнул.
– Спасибо, мастер Рейтар.
Они шли вглубь леса. Туман редел, солнце пробивалось сквозь ветви бледными полосами, пахло влажной землёй и дымом. Лайт шёл молча, глядя под ноги. Слова Рейтара о “прошедшем экзамене” всё ещё гудели в голове, будто эхо далёкого боя.
– Вы… знали, что я приёмный? – спросил он вдруг, не поднимая взгляда.
Рейтар шагал чуть впереди.
– Конечно, знал. Это мой брат привёл тебя в деревню. Я предложил оставить тебя у хорошей семьи. Под присмотром.
Слова ударили тише, чем выстрел, но больнее. Лайт остановился.
– Значит… вы знаете, кто мои настоящие родители?
Рейтар покачал головой.
– Нет. Анак сказал, что лучше не знать. Ради твоей же безопасности. Когда такое говорит член Состава Двенадцати… ему стоит верить.
– Анак в Составе Двенадцати? – Лайт не поверил ушам.
– Был, – кивнул Рейтар. – Пятнадцать лет назад ушёл. Без следа.
Они прошли ещё несколько шагов в тишине. Только хруст веток под ногами.
– Тогда скажите, – нарушил молчание Лайт.
– Что произошло этой ночью? Кто были те… поглощённые?
Рейтар посмотрел на него через плечо.
– Ты уже знаешь больше, чем большинство солдат. Поглощённые – воины Белэтта. Но не живые. Они держатся на остатках духа, пока не найдут источник новой силы.
– Отец рассказывал… – Лайт нахмурился.
– Про Белэтта и Сына Молнии. Про пророчество. Но это же сказки. Если верить им, Анак и есть тот самый Сын Молнии. Он ведь владеет молнией.
Рейтар хмыкнул.
– Нет, мальчик. Анак – сильный воин, но сила, что ты видел, не его. Это посох.
Любое оружие стихий берёт силу из владельца. Чем крепче дух – тем дольше она держится. Но предел есть у всех.
Он поднял ветку, отбросил её в сторону.
– Анак может сделать пару молниеносных рывков – потом истощается.
Кара держала пламя на кинжалах десять минут – не больше. Отдых, пища, сон – вот как возвращается энергия. Их возможности велики, но не бесконечны. Мы назовываем эту энергию – силой духа
– А я? – тихо спросил Лайт. – У меня нет посоха, но… всё это происходит само.
– Вот именно, – сказал Рейтар и обернулся.
– Твоя сила не в оружии. Она в тебе. Ты не сосуд. Ты – источник.
Лайт остановился, будто наткнулся на стену.
– Я не понимаю.
Рейтар вздохнул.
– Оружие – проводник. Оно направляет силу духа в стихию. Но твой дух сам создаёт стихию.
Понимаешь разницу?
Он достал свой меч, показал эфес. На ножнах тускло сверкнули три камня.
– Видишь эти камни? Это резервуары. Я накапливаю в них силу – месяцами. Потратить можно за секунды. Так воюют обычные бойцы. Хотя мой меч не совсем простой. В моих руках он лёгкий как перо, и всегда заточен – это его особенность. Я в отличии от Анака – использую оружие стихии земли. Мы черпаем из колодца, что может опустеть.