- -
- 100%
- +
Он убрал меч и посмотрел на Лайта почти с жалостью.
– А твой колодец не имеет дна.
– Почему?
– Не знаю. Может, потому что ты – не просто человек. Может, потому что ты первый.
Они шли дальше. Лес потемнел, ветви сплетались над тропой.
– Один человек не может владеть двумя стихиями, – продолжил Рейтар.
– Так устроен дух. Попробуешь взять вторую – силы смешаются и разорвут тебя изнутри.
Один воин – одна стихия. Но две вещи одной стихии можно сочетать.
Он улыбнулся, вспоминая.
– У нас в Дюжине был Фенрис. У него был лук ветра. Без тетивы. Он натягивал воздух, и стрелы из сжатого ветра сбивали врагов с ног. В другой руке он держал топор.
Каждое движение разрезало воздух, и этот разрез резал плоть ещё секунду после удара.
Оба оружия подчинялись ветру – поэтому он жил. Попробовал бы взять мой меч земли – и стал бы прахом.
Он хлопнул ладонями – сухо, коротко.
– Печальный фейерверк.
Лайт невольно улыбнулся.
Рейтар чуть смягчил тон:
– Всё зависит не от стали, а от воли. Тот же посох Анака в чужих руках едва бы искрил. Кинжалы Кары без неё – просто клинки. Одно и то же оружие – разные руки, разные судьбы.
Он сделал паузу.
– А ты, Лайт… не нуждаешься в проводнике. Вот что пугает их всех.
Некоторое время они шли молча. Лес вокруг становился светлее, но воздух оставался тяжёлым, как перед грозой.
Лайт всё переваривал услышанное, будто слова Рейтара не ложились в голову, а проходили сквозь, оставляя за собой гул.
– Вы сказали… я – первый, – произнёс он тихо. – Что это значит?
– За последнюю тысячу лет рождались воины, – начал Рейтар, – в ком дух был сильнее обычного. Они управляли стихиями без особых артефактов, но всё равно нуждались в их силе. А таких, кто творит стихию изнутри, – не было. Никогда.
Он остановился, достал из-за пояса камень и подкинул его на ладони.
– Ингрид из Валемнии могла руками формовать расплавленный металл.
Старейшина Норрин из Наралии замораживал волны в воздухе.
«Безликий» страж из Тарнии поднимал камни, как щиты. Все они – дети своих стихий.
Но ты, Лайт, – первый, кто рождён молнией.
У Лайта пересохло во рту.
– Я? – он засмеялся, но звук получился нервным, ломким. – Это… бред. Я обычный парень. Я боюсь грома!
– Бояться можно и силы, и судьбы, – спокойно ответил Рейтар.
– Но отрицать – бесполезно.
– Вы ошибаетесь! – выкрикнул Лайт. – Если бы это было правдой, я бы знал!
Почему никто не сказал?! Почему меня держали в неведении?! Почему… почему они умерли, пока я даже не понимал, кто я?!
Голос сорвался на крик. Эхо ушло вглубь леса и вернулось глухим откликом.
– Послушай, мальчик… – начал Рейтар, но Лайт не дал ему закончить.
– Нет, вы послушайте! – он шагнул вперёд. – Если я и вправду этот “Сын Молнии”, то я имею право знать! И право кричать!
Рейтар сузил глаза.
– Хорошо, – сказал он и метнул камень.
Камень летел прямо в лицо Лайта. Время вдруг стало густым, как сироп.
Он успел повернуть голову, уклониться. Видел каждую царапину на поверхности, видел, как капля влаги срывается с его края. Камень пролетел мимо и ударился о что-то позади. Послышался короткий стон.
Лайт резко обернулся.
– Вы могли выбить мне глаз! – взревел он.
– Если бы хотел – выбил бы, – холодно ответил Рейтар.
– Я целился не в тебя. – Он повернул голову в сторону кустов. – Правда ведь, мистер Грин?
Из орешника поднялся Алекс, потирая бок и виновато морщась.
– Ай… не думал, что вы так метко швыряете.
– Алекс?! – Лайт не поверил глазам. – Что ты здесь делаешь?!
– Я… – парень почесал затылок. – Когда услышал, что вашу ферму сожгли, не смог сидеть. Увидел вспышку, костёр, потом следы. Пошёл за вами.
– И слышал разговор, – уточнил Рейтар, скрестив руки.
– Не весь, – поспешно сказал Алекс. – Отрывками. Но… достаточно, чтобы понять, что творится что-то серьёзное.
Лайт выдохнул, устало улыбнулся.
– Ты дурак, – сказал он тихо, но в голосе звучала благодарность.
– Самый упрямый дурак на свете.
– Возможно, – усмехнулся Алекс. – Но я не собирался бросать тебя одного.
Рейтар перевёл взгляд с одного на другого, потом коротко кивнул.
– Значит, пойдёшь с ним.
– Что? – одновременно сказали оба.
– Ему можно доверять, – пояснил Рейтар.
– А тебе, Лайт, не помешает тот, кто напомнит, что ты не один. В пути это важно.
Лайт нахмурился.
– Я не хочу втягивать его в это. Уже достаточно жертв.
Алекс шагнул ближе.
– Не ты втягиваешь. Я сам иду. Мы ведь мечтали об этом – увидеть мир, попасть в Состав Двенадцати. Вот и шанс.
– Весело, да? – горько усмехнулся Лайт.
– Мои родители мертвы. Хочешь повторить?
Алекс опустил глаза.
– Прости. Я не подумал.
Рейтар вмешался мягко, но твёрдо:
– Лайт, друг рядом – это не слабость. Иногда это единственное, что удерживает нас от тьмы. Не отталкивай его.
Лайт посмотрел на Алекса. Тот стоял прямо, несмотря на испуг, и в глазах у него горел тот самый наивный огонь, которого самому Лайту сейчас не хватало.
Он кивнул.
– Хорошо. Но если что – слушай меня.
– Договорились, – улыбнулся Алекс.
Рейтар протянул ему свой меч.
– Возьми. Путь будет опасным.
Алекс вытянул руки, но едва коснулся рукояти – меч потянул его вниз, будто налился камнем.
– Он… тяжёлый… – прохрипел он, с трудом удерживая клинок.
– Он тебя испытывает, – спокойно сказал Рейтар.
– Не заставляй – попроси.
Алекс закрыл глаза, глубоко вдохнул. Через миг меч перестал тянуть. Вес остался, но стал послушным, как продолжение руки.
Он поднял его, медленно провёл в воздухе, и лезвие описало ровную дугу.
Получилось…
– Вот и хорошо, – сказал Рейтар с лёгкой улыбкой. – Теперь он твой. Береги.
В этот момент из тумана появился Анак. Он остановился, глядя на новенького.
– Кто это?
– Алекс, – ответил Лайт. – Он идёт с нами.
Анак прищурился.
– Смелость – не то же самое, что глупость. Надеюсь, он это понимает.
– Понимаю, – быстро сказал Алекс.
Лайт вздохнул.
– Тогда пошли. Я хочу есть. И хочу наконец узнать, кто я такой.
Рейтар пожал ему руку.
– Удачи, мистер Аллистер. И вам, мистер Грин. Присмотри за ними, брат, – добавил он, глядя на Анака.
– Сделаю, что смогу, – коротко кивнул тот.
И трое исчезли в лесной дымке.
Рейтар стоял, пока их силуэты не растворились в утреннем тумане. В глазах его отражались пепел, тревога и едва заметная гордость.
Юг. Там, где земля уже давно не знала жизни. Где ветер не пел, а выл, поднимая клубы пыли и старого, обугленного песка.
Выжженная Пустыня лежала мёртвой равниной, растянутой до самого горизонта. Солнце не грело – оно жгло, превращая воздух в прозрачное марево. Казалось, само пространство дрожит от жары, и даже тени здесь уставали жить.
В центре этой пустоты высилась гора – чёрная, как обугленный зуб великана. У её подножия зиял провал, пещера, дышащая древним холодом. Воздух вокруг неё был неподвижен, будто мир сам боялся приближаться.
Внутри было темно не просто из-за отсутствия света. Тьма здесь была плотной, вязкой – живой.
Она не отражала свет, она поглощала его, втягивая, как бездонная пасть. И где-то в её глубине что-то шевельнулось.
Тонкий звук – не то вздох, не то треск – прошёл по камням.
Из черни вынырнула рука. Не плоть – тень, сотканная из ночи и страдания.
За ней – вторая. Потом силуэт. Он поднялся медленно, как будто вытекал из самой земли.
Человеческий контур, но не человек.
Тело колебалось, переливалось, не имея формы – будто само существование не могло решить, кем он был. Голос раздался низко, словно гул подземного камня:
– Найдите мне… тело…
Слова скрипели, будто вырывались из ржавого металла.
– Молодое. Сильное. Чистое болью… Достойное стать сосудом.
От его голоса стены пещеры дрогнули. Камни застонали, песок посыпался с потолка.
Тьма вокруг зашевелилась, сгущаясь в подобие живого моря. Из стен, из пола, из самого воздуха начали проступать силуэты. Десятки. Сотни. Багровые глаза вспыхивали в темноте, один за другим, словно звёзды в обратном небе. Поглощённые. Слуги Белэтта. Осколки его воли. Он смотрел на них, и от взгляда тьма словно кланялась.
– Они прячут его, – прошипел он, – учат… лелеют его силу. Вы позволили мальчишке выжить. Позволили ему стать угрозой.
Голос набирал мощь. В пещере поднялся гул, похожий на бурю, зажатую под землёй.
– Тысячи лет… – Белэтт поднял лицо, и в темноте зажглись два глаза – багрово-чёрные, без зрачков.
– Тысячи лет я ждал, когда найдётся тот, кто осмелится нестимолнию против меня.
Тьма за его спиной вспыхнула внутренним светом – неярким, как уголь под пеплом, но живым. Он вытянул руку, и воздух вокруг сгустился, звеня.
– Если вы не можете убить его… – прошипел он, и каждая буква превращалась в шрам на воздухе, – я сделаю это сам.
Тьма содрогнулась. Волна силы, холодной и плотной, пронеслась по пещере, прокатившись по пустыне. Песок за пределами входа поднялся бурей.
– Вперёд, мои слуги! Разорвите континент, если нужно! Я хочу новое тело, пока он не проснулся окончательно!
Голос Белэтта взревел, превращаясь в грохот, будто сама земля ответила ему изнутри.
Пустыня ожила.
Из песка и камня поднялись чёрные силуэты. Песок осыпался с их плеч, обнажая доспехи, вросшие в плоть. Их глаза загорались кровавыми огнями, по одном, но в каждом.
И когда первый шаг гулко отозвался по земле, из-под песка вырвались остальные. Чёрная лавина хлынула в стороны – на север, запад, восток. По следам живых. По следам мальчишки с глазами цвета грозы. Белэтт стоял посреди тьмы, и его голос теперь был почти шёпотом:
– Молния… вернулась в мир.
И я вернусь с ней. Он поднял взгляд. Из глубин озера тьмы ответил короткий, далекий раскат грома. Первый за тысячу лет.
Над Выжженной Пустыней стих грозный рёв – и чёрная лавина сорвалась с места, расползаясь по континенту. Там, где тень проходила по земле, вода тускнела, а птицы падали камнем. Но до северных лесов волна ужаса докатывалась только шёпотом слухов и ночными кошмарами. Прошло четыре дня. Лес дышал сыростью и хвоей, и только одному юноше снился кошмар.
Ему снова снился огонь. Не костёр – всепожирающая стихия, в которой плавились лица и слова. Кроваво-оранжевые языки срывались с балок сарая, искры взлетали, как сыплющиеся звёзды. Сквозь дым – взгляд матери: застывший, немой, с вопросом, на который у мира не было ответа. Из пелены вырастала тень с углями вместо глаз, и голос, скрежещущий, будто трутся каменные глыбы:
Ты и есть Сын Молнии.
Лайт рванулся вверх. Холодный пот, молот в висках. Он втянул воздух – влажный, предрассветный, пахнущий хвоей и сырой землёй. Пальцы сами нашли эфес клинка рядом; холод стали возвращал реальность.
Поляна пряталась под древними елями. Костёр догорал углями. Алекс спал, свернувшись клубком. Анак уже сидел на пне, будто часть леса: неподвижный, внимательный взгляд – в чащу.
– Умывайся, – без прелюдий бросил он, не оборачиваясь.
– Через час выходим.
Лайт молча кивнул, пошёл к ручью. Вода обожгла ледяной свежестью, смыла дым из памяти, но не тяжесть из груди. Он вытер лицо, растрепал мокрые волосы, потянулся – мышцы ныли тупо и ровно, как дорога.
Подойдя к Алексу, он ткнул того носком ботинка:
– Подъём.
– Мм-мм… – Алекс с головой ушёл в плащ.
– Вставай, – уже жёстче. – А то Анак посохом разбудит.
Их путь был обозначен вечером второго дня – коротко и без обсуждений: столица Каэлии и молодая королева Лерена I.
– Ей едва за двадцать, – тогда сказал Анак, глядя в огонь.
– Отец умер, когда ей и пяти не было. Матери не стало прошлой зимой. Держит трон мёртвой хваткой. Ум – как лезвие. Мягкость – как маска. Для неё ты либо оружие, либо угроза. Третьего не дано.
Алекс тогда нахмурился:
– Если она опасна… зачем к ней? Разве нельзя найти помощь в другом месте?
– Помощь? – едва заметная усмешка тронула уголок губ Анака.
– Одни захотят его использовать, другие – убить. Лерена предсказуема: ей нужна сила ради страны. С Белэттом на пороге ей пригодится даже необученная молния.
У неё – защита, знания, и главное святилище Хранителей Грозы. Там ты научишься не гореть изнутри. Там же – один из Клинков Каэла. Может, отыщем след второго.
Лайт тогда ничего не ответил. Слова «оружие» и «угроза» отозвались горечью на языке. Он поймал на себе взгляд Анака – из тех, что режут лишние вопросы. Но вечером всё же спросил, когда дорога стала тише, а луна – светлее:
– Ты служил с моим… настоящим отцом?
– Нет.
– Ты знаешь их имена? Моего отца. Моей матери.
– Сейчас это не важно, – отрезал Анак.
– Важно – дойти живыми. Знание, к которому не готов, убивает быстрее клинка. Время придёт – узнаешь. А пока смотри под ноги.
Дальше дни складывались в одинаковые полосы: шаг, вдох, шаг. На рассвете – два часа тренировок, на закате – ещё два. Лайт оттачивал удары; Алекс поначалу только собирал синяки, но упрямство превращало тяжёлое железо в продолжение руки. Ели то, что давал лес: костлявых зайцев, дикую птицу, коренья. Голод стал фоном, как шум ветра.
В один из вечеров они сели у ручья. Пламя бросало пляшущие тени на усталые лица. Анак сел чуть поодаль; веки опустились, дыхание выровнялось – старый воин позволил себе полчаса сна.
Напряжение попустило. Алекс зевнул, размял плечо:
– Чёрт, я теперь каждый мускул по имени знаю, – шепнул, морщась.
– Думал, после мясницкой лавки меня уже ничем не возьмёшь. Ан нет.
Лайт глядел в огонь:
– Ты видел Миру перед уходом?
– Нет. Была в медпункте. Далон рядом. Говорили – поправляется, но… слабая.
Лайт кивнул. Рыжие волосы, упрямый подбородок, смешок – больно чётко.
– Пусть тьма к ней не дотянется, – сказал он едва слышно.
– И чтобы я ещё успел… объяснить.
Алекс положил ладонь ему на плечо:
– Успеешь. Вернёмся с триумфом.
И я ей влеплю подзатыльник за насмешки… – он попытался улыбнуться, но в голосе звенела та же тоска.
Ночь допевала древнюю лесную песню. Пламя держало круг света – и тьма не заходила внутрь.
Утро встретило низким небом и сырым ветром. Плащи – выше ворот. Шаг – шире. Лес густел, тропа худела. Где-то впереди каркнула ворона.
– Слышал? – прошептал Алекс, дёрнув Лайта за рукав. – Справа.
Казалось, меж стволов прошла тень. Ветер играл ветками, обманывая глаз. Шаг Анака стал ещё тише, посох лёгким поворотом лёг в боевую хватку.
Воздух налился электричеством – как перед разрядом.
Анак остановился резко, будто упёрся лбом в невидимую стену. Пальцы побелели на древке посоха. Он медленно повернул голову, взгляд коротко скользнул по Лайту – оценка, расчёт – и метнулся назад, туда, где должен был идти Алекс.
– Где Алекс? – его голос щёлкнул бичом.
Лайт обернулся. Позади – пусто. Туман, еловые лапы и шорох листвы.
– Надо вернуться! – выдох сорвался в панике.
Анак кивнул – лицо потемнело, как перед грозой. Они рванули обратно по собственным следам, прорубаясь через молодняк. Лес, ещё недавно – дорога, стал лабиринтом. Через несколько минут донёсся глухой гомон. Они, крадучись, раздвинули папоротник и вышли к поляне…
На поляне стояли семеро. Грубые, в потёртых кожанках, с самодельным оружием – смесь кривых мечей, ножей и палок.
Алекс – в центре. К спине прижата сосна. Лицо бледное, губа разбита. Его клинок валялся в грязи.
Главарь – широкий, с полосой шрама через глаз – стоял ближе всех. Голос сиплый, с хрипотцой, будто проглоченный песок:
– Ну что, герой, – прошипел он, – кричи громче. Может, друзья услышат. Нам как раз компания нужна.
Алекс сглотнул, пытаясь отступить, но дерево за спиной не дало. Пальцы судорожно сжимались в кулаки. Он знал: один против семерых – верная смерть.
Лайт, спрятавшийся в кустах, едва сдерживал себя. Гнев и страх клубились внутри.
Глупец! Почему не крикнул сразу?
Он уже хотел броситься вперёд, но холодный взгляд Анака остановил. Старик лишь чуть качнул головой и указал на правый фланг.
Они разделились, обходя поляну.
Алекс тем временем стоял, будто прибитый, чувствуя, как пот холодными каплями стекает по спине. Главарь приблизился, ткнул пальцем в его грудь.
– Ну? Где твои храбрецы? Или ты решил помереть тихо?
Усмехнулся.
И в этот миг лес треснул: два силуэта вышли из тени.
Лайт – справа, меч в руке, взгляд жёсткий.
Анак – слева, посох внизу, но тело выпрямлено, будто всё вокруг уже подчинено его воле.
– Вот и пришли, – хмыкнул главарь. – Сами – и с добычей.
Он кивнул своим. – Облегчите им ношу, ребята. Жизнь на вещички – честный торг, а?
Лайт сжал рукоять до боли.
Они заберут всё. Еду, золото, мой клинок… Клинок Рейтара. Гнев поднимался, горячий, слепой. Но Анак стоял спокойно.
– Согласен, – сказал он ровно, будто обсуждал цену соли. – Берите вещи.
Отпустите парня.
– Что? – у Лайта едва не вырвалось вслух. Он не верил. Он просто сдаёт нас?
Главарь осклабился.
– Вот это я понимаю, старик. Сразу видно – не первый день в дороге. А посох твой… – он прищурился. – Красивая штука. Старина, резьба. Ценная. Отдавай и её.
– Это не для продажи, – Анак даже не пошевелился.
В голосе его появился металл.
Главарь ухмыльнулся, сделал шаг вперёд:
– Я не спрашивал.
Мир рванулся. Главарь махнул рукой – шестеро сорвались, как свора.
Анак – шаг вперёд, разворот, и посох в его руках превратился в смерч. Первый удар – под колено ближайшему, хруст. Второй – в челюсть.
Лайт не успел осознать, что произошло: двое уже лежали.
Алекс поднял свой меч. Клинок дрожал, но парень сжал зубы и кинулся на обидчика.
Размах, крик – неуклюже, но искренне. Лезвие ударило по плечу разбойника, тот отшатнулся, Алекс добавил удар эфесом – и противник рухнул.
Он учится, мелькнуло у Лайта. Чёрт, он правда учится.
Но двое уже шли на него.
Лайт встретил первый удар. Искры. Лезвие звенит, отдаваясь в руках болью.
Второй – сбоку. Он отпрянул, споткнулся о корень, едва удержался. Один из нападавших занёс дубину. Лайт поднял меч для блока, но знал – не успеет. Вспышка.
Разбойника отбросило, как тряпичную куклу. На груди – обожжённое пятно, дым.
Анак стоял рядом. Кончик посоха дымилась тонкой струйкой света.
Тишина повисла вдруг. Пятеро лежали неподвижно. Остальные, в ужасе, сорвались в бег. Шум шагов – и лес вновь поглотил их.
Анак осмотрел побеждённых. Все живы – просто вырублены.
Повернулся к Лайту.
– Буря слепа, – произнёс он.
Голос звучал негромко, но от этого только тяжелее.
– Она бьёт во всё, что видит, не разбирая – враг это или друг.
Он шагнул ближе.
– А воин – не буря. Воин видит. Не просто смотрит – видит. Каждый камень, каждую мышцу, каждый вдох врага.
Он ткнул пальцем в грудь Лайта:
– Ты смотрел на того, кто занёс дубину, но не видел второго, что заходил сбоку. Учись. Или я не успею.
Пауза.
– И тебя не станет. Или твоего друга.
Лайт молчал. Слова били больнее ударов.
Анак поднял их разбросанные сумки, бросил одну Лайту.
– Идём. Пока те, кто сбежал, не вернулись с подмогой. Воздух уже пахнет смертью.
Звери почуяли кровь. Он пошёл вперёд.
Лайт, сгорбившись, шёл следом. Тяжесть сумки в руках казалась пустяком рядом с той, что тянула изнутри.
Стыд, страх, бессилие. Он снова едва не потерял – и друга, и себя.
Ночь опустилась быстро. Лес был глух, дождь начинал красться между ветвей.
Анак не останавливался до тех пор, пока не показалась поляна с вывороченным деревом – естественное укрытие. Только там позволил им отдышаться.
Алекс сел, прижимая к губе ткань – кровь ещё сочилась.
– Я думал… всё, – выдохнул он. – Ещё чуть-чуть – и конец.
– Подумай об этом завтра, – коротко сказал Анак.
– Сейчас – спи.
Лайт сел рядом, вглядываясь в темноту. Где-то вдали ухнула сова, дождь начал шептать в листве. Буря слепа. Он повторял про себя, пока глаза не закрылись.
Ночь прошла тяжело. Ему снились молнии, что падали не с неба, а изнутри него самого. Они прожигали кости, превращали кожу в пепел, но сердце не горело – только светилось изнутри, как ядро шторма.
Он проснулся на рассвете. Лес был тих, словно переваривал кровь и бой. Анак уже стоял у границы поляны, посох в руке, взгляд в сторону востока.
– До столицы – два дня, – произнёс он, не оборачиваясь. – Если не наткнёмся на патруль.
– А если наткнёмся? – хрипло спросил Лайт.
– Тогда узнаем, кто быстрее – их стрелы или твоя молния.
Лайт усмехнулся, но в голосе не было радости. Он знал – шутка без тени шутки.
ГЛАВА 5. ПЕРЕПРАВА.
Лес закончился внезапно. За последним рядом елей раскрылось серое, бесцветное небо. Впереди – деревня, притихшая так, будто сама вымерла от страха. Ни собачьего лая, ни утренних голосов за плетнями – только глухая, вязкая тишина и запах гнили, смешанный с гарью. Воздух стоял неподвижно, будто боялся шелохнуться. Ветки вдоль дороги были опалены, трава примята и выжжена, а над покосившимися крышами вился тонкий дымок – чужое дыхание, застрявшее в утре.
– Что здесь… – начал Алекс, но голос его захлебнулся.
Он сделал шаг, и лицо побледнело.
У дороги стояло брошенное корыто с бельём, в котором застыла чёрная, вонючая жижа.
Рядом опрокинутая колыбель. Из-под неё торчала крошечная, почерневшая рука.
Алекс отпрянул – и наткнулся на тело старика, глядевшего в небо пустыми глазами.
Из уголков их тянулись тонкие, застывшие, как смола, чёрные дорожки. Он поднял ладонь, но та дрожала.
Анак молчал. Он шёл первым, посох держал низко, легко, будто часть руки. Любое движение – готовое стать ударом.
Первый дом встретил их распахнутой дверью.
На столе – горшки с едой, будто жизнь остановилась на вдохе.
На полу, на боку – мужчина с кожей, исполосованной чёрными узорами, словно под ней проросли ядовитые корни. Лицо застыло в беззвучном крике.
– Поглощённые, – сказал Анак ровно. Носком перевернул руку женщины у порога. Пустые глазницы обведены копотью.
– Искали сосуд. Не нашли – устроили пир из страха и смерти.
Лайт стоял за его плечом. Во рту пересохло, пальцы сами сильнее сжали рукоять меча. Он начал улавливать ритм – кровавый след к калитке, выбитая ступень, вдавленный каблук в глине. Кто-то бежал, споткнулся, поднялся, снова побежал.
Урок был прост: место нужно читать, как противника.
Лайт наблюдал, как глаза Анака, холодные и непроницаемые, скользят по двору, будто по карте.
Он двигался мягко, почти бесшумно, но в каждом движении чувствовалась сила и знание. Старик не просто смотрел – он чувствовал. Казалось, он слышит остаточный шёпот тех, кто умирал здесь, ощущает дрожь Тьмы, всё ещё висящую в воздухе.
Лайт понял: наставник читал это место, как живое существо. Каждая трещина на стене, каждый след, каждое пятно крови – слова на языке смерти.
Рядом Алекс стоял, словно приросший к земле. Глаза бегали от одного тела к другому, дыхание становилось рваным. Он пытался не смотреть, но взгляд снова и снова возвращался – к колыбели, к выжженным следам, к неподвижным лицам.
Страх был живой, цепкий, липкий, будто мог коснуться его самого.
Анак, не произнося ни слова, всё ещё осматривал двор. Его присутствие держало их от паники, как невидимая стена.
Лайт начал замечать то, что раньше бы не увидел: обрывки крови на земле, следы борьбы, мелкие сколы на дверях, будто кто-то царапал дерево ногтями. Дом не просто вымер – его выжгли. Это была не вспышка ярости, а холодный, методичный вырез. Убийство ради отбора.
Анак остановился у ворот и произнёс, негромко, но так, что слова будто впились в воздух:
– Каждая тварь оставляет след. Каждая смерть несёт знак. Чтобы выжить – нужно понимать их язык.
Лайт стоял, сжав кулаки. В груди жгло. Он понял, что страх можно не только чувствовать, но и читать. И если научиться этому – можно обернуть его в оружие.
Он сделал шаг, но в следующее мгновение его вывернуло. Сладкий, тягучий запах тлена ударил в горло. Лайт согнулся, упершись руками в колени, судорожно втянул воздух. И понял: этот запах он уже чувствовал. Тогда, в ночь пожара.
Тот же привкус в воздухе. Та же тяжесть.
– Из-за меня, – пронеслось в голове. – Они ищут меня. Из-за меня гибнут такие, как они…
Голос Анака выдернул его из этого потока:
– Осматриваем дома. Живых – ко мне. Всё странное – не трогать.