- -
- 100%
- +
Лайт кивнул, сжимая рукоять меча. Каждый шаг по пустой улице отзывался в груди, как удар сердца.
Он вошёл в ближайший дом – запах гнили и дыма встретил его густой волной. Пыль висела в воздухе, как туман. Он двигался осторожно, глаза ловили каждое движение света, каждый тень. Мебель опрокинута, стены исцарапаны, будто кто-то отчаянно пытался выбраться.
Алекс пошёл по другой улице. В одном из домов он заметил погреб, прикрытый кривыми половицами. Осторожно откинул их, и внизу, между бочками с соленьями, сидел старик.
Он дрожал, сжимаясь в комок. Его глаза, огромные и мутные, метались по углам.
– Не убивайте… пожалуйста… – прохрипел он, закрываясь руками. Голос ломался, как старый тростник на ветру.
– Мы не причиним вам вреда, – тихо сказал Алекс, опуская меч.
– Что здесь произошло?
Старик сглотнул, тело его дрожало. Он говорил, задыхаясь между словами:
– Тени… пришли ночью… искали кого-то… молодого… сильного…
Он всхлипнул, вцепившись в стену. – Кого не брали – убивали… Я спрятался… слышал их… Говорили – “сосуд”…
Алекс молча слушал, чувствуя, как по спине катится холод. Каждое слово старика звучало, как приговор.
Пока Алекс помогал старику выбраться на свет, Лайт исследовал дом старосты. Всё вокруг было перевёрнуто, словно бурей. Стол – сломан, половицы в щепках, стены в копоти.
Он уже собирался выйти, когда под ногой что-то глухо скрипнуло. Половица чуть просела. Лайт присел и осторожно отодвинул её. Под доской – ларец, обитый потемневшим железом. Замка не было, лишь следы ржавчины.
Он открыл крышку.
Внутри – несколько пергаментов, потемневших от времени, и кинжал. Металл почернел, а на клинке светились руны – слабым, зловещим дыханием. Когда Лайт протянул руку, кинжал будто ожил: короткий, обжигающий отклик – и пальцы обожгло жаром. Он вскрикнул и швырнул оружие обратно в ларец. Металл глухо лязгнул.
Сердце стучало в висках, как барабан.
Он смотрел на кинжал, и в груди всё холодело. Руны словно жили – пульсировали, словно дышали. Вспышки сна вернулись: пламя, безликая тень, глаза как уголь. Он почувствовал – этот клинок знает его. Гнев и страх боролись внутри.
Гнев – на тех, кто зовёт такие силы. Страх – от осознания, что эти силы отвечают.
– Не трогай, – голос Анака прозвучал тихо, но резал, как сталь.
Он стоял у двери, не делая ни шага внутрь. Посох в его руке чуть дрожал, будто ощущал ту же волну.
– Страх и жажда власти – самые древние яды, – произнёс он, подходя ближе.
Он наклонился, поднял кинжал через кусок ткани, не касаясь металла. Руны мигнули и потухли, будто узнали силу, перед которой уступили.
– Белэтт щедро платит тем, кто готов продать душу.
Сначала – видения, потом сила. А потом пустота.
Он бросил взгляд на пергаменты. – Эти знаки зовут его, как запах крови зовёт волка.
Культисты не случайно были здесь – они призывали Поглощённых.
Лайт чувствовал, как кожа покрывается мурашками.
– Люди… сами открыли им путь? – спросил он.
Анак кивнул.
– Слепая жажда силы всегда делает одно – открывает двери, которые потом невозможно закрыть.
Он завернул артефакт в ткань, положил в сумку и повернулся к Лайту.
– Теперь ясно, почему деревню сожгли дотла. Это место стало приманкой. Те, кто звали Тьму, получили ответ.
Лайт стоял молча. Слова Анака били сильнее, чем запах гари.
Он смотрел на сумку с завернутым кинжалом и понимал – это не просто оружие, а след чьей-то слабости.
Ему казалось, что от него тянется невидимая нить – прямо к Белэтту.
– Страх – быстрый учитель, – тихо сказал Анак и, схватив Лайта за плечо, развернул к реке.
– Смотри.
В мутной воде отражалось его лицо – иное, будто старше. Глаза стали глубже, щеки – впалые, а в зрачках горел тихий, упрямый свет.
Лайт отвёл взгляд.
Алекс молча опустился рядом на колени, пальцы его дрожали. Он вцепился в меч так, словно тот мог удержать реальность.
– Соберись, – сказал Анак. Его тень легла на обоих, длинная и тяжёлая.
– Твой страх – это зов. Они слышат его за многие мили. Хочешь выжить – учись молчать даже сердцем.
– Я… не могу, – выдохнул Лайт. Голос дрожал, он сжал виски ладонями.
– Внутри всё рвётся. Это как падать в пустоту – и знать, что дна нет.
Воздух стал плотным, почти вязким. Сердце билось слишком быстро. В каждом вдохе звучал отголосок той силы, которая дремала под кожей.
Он чувствовал, как молния, запертая внутри, царапает его изнутри, просится наружу.
Анак наклонился ближе.
– Думаешь, я не понимаю? – сказал он уже тише. – Я видел, как стихии сходили с ума, когда их хозяева теряли контроль. Сила не терпит слабости. Или ты ведёшь её, или она ведёт тебя.
– Но я… – Лайт сорвался, почти выкрикнул: – Я не могу!
– Можешь, – отрезал Анак. – Просто ещё не научился.
Он выпрямился. – И научишься, иначе следующая деревня погибнет по твоей вине.
Из-за покосившихся домов выплыла тьма. Не просто дым – нечто живое.
Трое Поглощённых скользнули к ним, и в их очертаниях не было ничего призрачного. Плотные, вязкие тени с багровыми глазами двигались тихо, но с точностью живых существ. Они не нападали слепо – выстраивались, словно по невидимому приказу.
– Алекс, прикрывай Лайта! Круговая оборона! – коротко бросил Анак.
Посох в его руке вспыхнул. Голубые искры пробежали по дереву, воздух наполнился низким гулом, будто где-то рядом ворчал гром.
Лайт стоял, чувствуя, как сердце бьётся в горле. Один из Поглощённых двинулся к нему – плавно, как волна. Второй и третий метнулись к Алексу и Анакy.
Твари двигались не как безумные – они изучали, как звери перед броском.
Алекс успел перехватить меч обеими руками. Первый удар – в спину тени. Лезвие прошло сквозь неё, как через дым, оставив лишь шлейф темного пара.
Поглощённый рванулся в ответ, ударил так, что Алекс полетел на землю. Воздух вышибло из лёгких, мир качнулся.
– Алекс! – выкрикнул Лайт, но ответом был только глухой стон.
Поглощённый повернулся к нему. Глаза – две алые точки, холодные, разумные.
Анак шагнул вперёд. Его посох с хлёстким звуком ударил землю. Воздух вспыхнул электричеством, запахло озоном. Первая тварь, бросившаяся на него, застыла в воздухе – и, как будто треснувшее зеркало, рассыпалась на куски дыма.
Но двое оставались. Один уже обходил сбоку, другой шёл прямо на Лайта.
– Сосредоточься! – крикнул Анак. – Не на страхе – на чём-то одном!
Лайт отступал. Спина упёрлась в лодку.
Он слышал, как шаги твари хрустят по пеплу. Багровый свет приближался.
«Маленькое, – мелькнула мысль. – Найди что-то маленькое».
Но вокруг было только разрушение.
Внутри же – буря. Она рвалась наружу, готовая сжечь всё, что попадётся.
Он вдохнул – и отпустил.
Крик вырвался из груди, словно его сорвало ветром. Лайт выбросил руки вперёд во врага.
Воздух взорвался звуком.
Фиолетовая вспышка рассекла утро. Молния, сорвавшаяся с его рук, ударила с таким грохотом, что земля содрогнулась. Волна энергии обожгла лицо. Поглощённый, попавший в разряд, завизжал – звук был не человеческий, будто металл режут по живому. Его силуэт разорвался на части, распался в воздухе, как дым, разметённый ветром.
Тишина пришла мгновенно, как после выстрела.
Лайт стоял, дрожа, не веря, что дышит. Руки тряслись, в ушах гудело.
Позади, Анак опустил посох, огонь на его концах угас. Алекс, весь в грязи, медленно поднялся, сплёвывая пыль.
– Греби, – резко сказал Анак.
Он вталкивал лодку в воду, перерубая верёвку ножом. – Быстро! Пока другие не почуяли.
Лайт едва успел прыгнуть внутрь. Вода схватила лодку, качнула. Алекс занял место рядом и взялся за вёсла.
Дышать было тяжело – воздух ещё гудел, пропитанный остаточной энергией.
Они гребли молча. Вода шипела под лопатками вёсел, за кормой клубился пар. На другом берегу уже сгущались сумерки.
Когда лодка отплыла на середину, Лайт оглянулся.
На берегу, среди руин, старик, которого спас Алекс, стоял, прижав к груди их брошенную сумку. Потом, не глядя в их сторону, медленно спустился в погреб.
– Хотя бы у него есть шанс, – тихо сказал Алекс.
Анак не ответил. Его профиль был жёстким, глаза устремлены на дальний берег.
Тишина между ними тянулась, как холодная вода.
Лайт смотрел на свои руки – кожа была чистой, без ожогов, но под ней всё ещё пульсировала сила.
– Я… убил его? – спросил он глухо.
Анак покачал головой.
– Нет. Человек, что был в нём, умер давно. Ты разрушил оболочку.
Он посмотрел на Лайта впервые не как наставник, а как равный:
– Это был не всплеск. Это – выбор. Ты направил бурю. И выжил.
Когда лодка ткнулась в мягкий ил противоположного берега, солнце уже клонилось к закату. Они выбрались на сушу, усталые, промокшие, но живые.
Алекс первым поднялся, хрипло выдохнул и опустился на колени, словно боялся, что ноги больше не выдержат. Лайт просто стоял, не чувствуя тела. Мир вокруг был слишком тихим, будто сама земля прислушивалась, не веря, что всё кончилось.
Анак шёл последним. Проверил берег взглядом, поставил посох рядом и только тогда позволил себе выдохнуть.
– Здесь разобьём лагерь, – коротко сказал он. – Дальше идти нельзя. Тьма всегда возвращается к месту, где её ранили.
Они нашли небольшой пригорок в роще, вдали от реки. Алекс собрал хворост, но пламя едва теплилось – костёр получился маленьким, почти невидимым.
Никто не говорил.
Пламя потрескивало тихо, и только ветер шевелил ветви.
Алекс, растирая ладонями замёрзшие пальцы, пробормотал:
– Я думал, готов ко всему. Но когда они… смотрели… – он запнулся, – это были не глаза зверей.
Лайт кивнул, не поднимая взгляда. Он впервые видел в друге не шутника, не бойца – а человека, которому страшно. И понял, что сам не лучше.
– Я не могу перестать думать о них, – тихо сказал он спустя минуту. – О всех, кто погиб из-за меня.
Он сел ближе к костру, опустил голову. В голосе звучала усталость, не страх. Усталость того, кто слишком много видел за один день.
– Каждый раз, когда я закрываю глаза, вижу их лица. И слышу… этот крик.
Анак молчал долго. Его лицо освещал слабый свет огня, делая морщины глубже, а взгляд – мягче, чем обычно.
– Они погибли не из-за тебя, – наконец произнёс он.
– Они погибли из-за Тьмы, что ищет путь в этот мир.
Он посмотрел на Лайта.
– А ты – лишь её цель. И, возможно, единственная надежда, что у нас осталась.
Лайт ничего не ответил. В груди было тяжело, но впервые за долгое время не хотелось спорить. Он просто слушал потрескивание углей и шум ветра в кронах.
Через какое-то время Анак поднялся, поправил свой плащ.
– Завтра мы войдём в город Лерены. Там будет безопаснее, но и опасности станут другими.
Он помолчал, добавив с тихой усмешкой:
– Королева не любит непрошеных гостей. Особенно тех, кто может поджечь её дворец, просто чихнув.
Алекс фыркнул, но улыбка вышла бледной.
Лайт слабо усмехнулся.
– Звучит обнадеживающе.
Они замолчали.
Ночь опустилась окончательно, и тьма вокруг стала густой, почти ощутимой.
Лайт долго не мог уснуть. Он слушал дыхание друзей и редкие потрескивания костра.
Перед глазами вновь вспыхивали почерневшие дома, лица мёртвых, багровые глаза Поглощённых. Но теперь, сквозь всё это, он видел ещё кое-что – мгновение, когда искра на его пальцах подчинилась.
Холодная, тяжёлая решимость осела внутри. Он знал: больше не хочет быть жертвой.
Если сила в нём – значит, он научится ей владеть. И если для этого придётся пройти через бурю – он не свернёт.
На рассвете, когда первые лучи солнца легли на влажную траву, трое снова двинулись в путь.
Впереди, за холмами, уже виднелись укреплённые башни Каэлии. Лайт шагал молча, чувствуя, как в груди гудит что-то новое – смесь страха и решимости, как ток под кожей.
Первая часть их пути подошла к концу. Но настоящая буря только начиналась.
ГЛАВА 6. ПРИГОВОР КОРОЛЕВЫ.
Лайт проснулся от короткого щелчка где-то в висках – будто сухая искра перескочила между двумя мыслями. Он полежал неподвижно, прислушиваясь: это не сон, но и не явь.
Голова гудела – секунда треска, и тишина. Воздух пах иначе. Не гарью, не смертью. Хвойной сыростью, мокрой землёй. Так пахли ранние утренники в детстве; тот самый день, когда он впервые увидел молнию, ещё до грома.
Он приподнялся на локте. Лагерь спал. Алекс распластался на спине, рот приоткрыт, сонное посапывание – ну как он вообще умеет так спать после всего?
Анак сидел на пне – неподвижный, будто высеченный, но с закрытыми глазами. И тут до Лайта дошло: тишины – той звенящей, как перед налётом Поглощённых, – больше нет. Лес снова дышал: шуршал листьями, отзывался птицей, жил. Они отстали? Или это просто передышка – короткая, как вдох?
Огня не было. Впервые с той ночи на ферме. Почему-то от этого делалось не легче.
С первыми лучами, пробившимися сквозь кроны, Анак поднялся – тихо, будто тень.
– В путь. «До вечера должны быть там», – сказал он обычным голосом, но в тишине прозвучало почти громко.
Дорога пошла вниз. Лес редел, свет становился прозрачнее, чище. На последнем холме Алекс остановился как вкопанный и только выдохнул:
– Ого…
Внизу лежал Громоград. Не просто город – крепость, вросшая в сам камень. Гладкие стены цвета грозового неба уходили вверх, ловя утреннее солнце. Башни – узкие, острые – казались слишком высокими для человеческих рук. По зубцам шли караулы в сине-серебряных доспехах. Много. Сотни. Чужая, тренировочная слаженность в каждом шаге.
– Я думал, столица – это как наша деревня, только побольше, – прошептал Алекс.
– А это… как будто сказку выскоблили до камня.
Лайт молча смотрел и ловил себя на чужом ощущении: после недели лесной вони и смерти эта чистота казалась ненастоящей. Порядок. Сила. Никаких случайностей. Когда-то он так и представлял мир. До того, как всё треснуло.
Спуск занял часы. Вблизи Громоград не распадался на детали – наоборот, собирал: на камне – тонкая резьба молний; над воротами – щиты с гербом Каэлии, перекрещённые разряды на лазури; и всё время – взгляд. Много взглядов. С каждой бойницы, с каждых ворот. Не как на гостей. Как на переменную в расчёте.
У главного прохода их встретила стена из людей: десять стражей шаг в шаг, без единого лишнего движения. Доспехи – будто только из кузни.
– Цель визита? – спросил старший, голос без окраски, чистый механизм.
– Мы к королеве, – шагнул вперёд Анак.
– У вас нет назначения. Нет знаков допуска, – взгляд скользнул по их помятой одежде, задержался на посохе. – Сложите оружие.
Алекс машинально сильнее вцепился в рукоять – он с ним и спал.
– Этого не будет, – сказал Анак настолько тихо, что едва ли все услышали, но старший страж – услышал. – Зови капитана стражи. Скажешь: пришёл Анак.
В тоне не было просьбы. Старший коротко кивнул и отправил бегуна внутрь. Их провели не через парад, а в боковой проход, в толщу стены.
Внутри – щепетильная чистота: брусчатка вымыта до каменного блеска, в воздухе – запах после грозы и холодного железа. Пахло дисциплиной. И властью.
Капитан оказался лет тридцати пяти, высокий, плечистый, лицо сшито шрамами, будто нитками – и каждый про что-то. При виде Анака глаза сузились. В воздухе возникло натяжение – не вражда, но что-то близкое к ней; слишком прямая спина капитана, слишком стиснутый рот у Анака. Знакомы. Давно. Не друзья.
– Доложили, – сказал капитан сухо. – Королева предупреждена о визите. Но сначала – обыск.
Это было неприятно. Холодные пальцы под ворот Лайта, щелчок по шву сапога – нож нашли и молча забрали. У Алекса на клинке задержались на миг дольше, как на трофее.
Посох у Анака тоже ушёл к оружейнику. Алекс попытался возмутиться, но Анак едва заметно качнул головой: не сейчас.
– Он к руке привык, – пробормотал Алекс, провожая меч глазами.
– Здесь всё привыкает к приказам, – отозвался капитан и на долю секунды посмотрел на Анака. Точно что-то личное.
Их повели в сердце крепости: коридоры в камне, залы с чиновниками, головы над свитками, на стенах – карты. Много карт: сражения, логистика, торговые пути, метки перемещений армии. Чувство простое: за всем смотрят.
Наконец – круглый зал под голубыми кристаллами в потолке. В центре – стол из тёмного дерева и карта всего Унсура. У стола – женщина, к ним спиной.
Она обернулась – и Лайт на мгновение забыл дышать.
Лерена Первая была из той редкой породы людей, чьё лицо не описывают, а запоминают. Волосы – воронье крыло, падают на плечи; скулы – резкие; нос – прямой; губы – то ли улыбка, то ли приказ. Но главное – глаза. Серые, предгрозовые. Смотрят так, будто уже знают ответ. В них – ум, воля и усталость, тяжёлая, как корона, которую не снимают. На ней – простое серебристое платье, без лишнего, но сидело оно как на коронации.
Странное ощущение в животе – знакомость. Будто глянул в тёмное стекло: отражение не твоё, но близко.
– Континент Унсур, – её низкий голос заполнил зал, оставив меньше, чем обычно, места для чужих слов. – Пять Стран, пять стихий. И каждая – на грани. Каждая – как пороховой склад.
Лерена обошла стол, не отрывая взгляда от карты. Её палец, тонкий и уверенный, скользнул по старым линиям границ.
– Посмотрите, – сказала она негромко.
– Вот что осталось от мира. Пять Стран, пять стихий. И все – на грани. Каждая из них дышит, но будто сквозь кровь.
Она указала на север.
– Здесь – наши земли, Каэлия. Грозовые плато, страна стали и ветра. Мы живём под молниями Пиков, там, где небо не знает покоя. Наши крепости – Громоград, Штормовой Перевал, Молниеборье, Долина Туманов, Северный Рубеж – стоят, как гвозди, вбитые в землю. Через равнины течёт Стальтечёт, река, что питает то, что ещё не погибло под кислотными дождями с юга. А в кратере древней молнии спит Озеро Сердце Бури – наш символ и проклятие. Мы держимся. Пусть рудники пустеют, пусть хлеб не вызревает – Каэлия не склоняет головы.
Она перевела дыхание и постучала указкой по юго-востоку карты.
– Дальше – Валемния. Земля пламени и пепла. Столица – Пироград, у подножия Игнариона. Там ночь горит, а день дымится. Вокруг – Огненные Врата, Золаар, Пепельные Холмы и Кровавые Пески. Там правят кузнецы и жрецы, а река Лавонос несёт к морю расплавленный пепел. В горах Пламенных Сердец земля сама светится изнутри. Лорд Игнис кричит о «чистоте мира» и ведёт легионы через выжженную равнину. Следующий удар их будет по Штормовому Перевалу. Последний – для них или для нас.
Она замолчала на миг, будто слышала отзвуки далёких барабанов.
– Запад – Наралия, архипелаг Волн. Пока они держатся в тени, но их флот ходит всё дальше. Столица – Талассар, город на воде. Рядом – Мирелин, гавань шпионов; Приливная Цитадель, твердыня Совета Волн; Серебряная Лагуна, где маги Воды ищут тишину; и Остров Сирен, куда никто не возвращается. Море Шепчущих Волн прячет их корабли, а Течение Левиафана жрёт всех, кто пытается пройти без приглашения. Совет у них расколот: одни тянут к нам, другие уже торгуются с Валемнией. Их сомнения убивают нас медленно, но верно.
Теперь её указка пошла на восток.
– Эйрин, степи ветров. Они закрыли границы и назвали это Великим Уединением.
Столица – Аэрисхан, на каменном плато, где ветер поёт и режет. Над ним кружат всадники из Летокрыла – гордые, безмолвные. В Зелёной Гряде затихли базары, Оазис Песнопений зарос, а Вечный Перекрёсток осиротел. Через степь течёт Река Танцующего Пера, а в самом сердце лежит Озеро Прозрачных Снов. Говорят, оракулы там уже видели наше падение – и потому их страна молчит.
Она подняла взгляд к северо-востоку.
– Тарния. Горы камня и тени. Пока ещё союзники. Столица – Камнерук, вырезанная в сердце скалы. Вокруг – Гранитхольм, Рудные Врата, Подсклонье, Трещинная Долина. Река Камнекровь густая, словно земля сама истекает ею. За Горами Безмолвия спрятаны тоннели к Пещерам Глубинного Эха – там вспыхнуло старое Восстание Глубин. Король Дурок верен, но его сын Гранит мечтает о предательстве. Одно неверное слово – и перевалы замкнутся, похоронив нашу надежду.
Лерена медленно выдохнула.
Её палец скользнул вниз, к югу, туда, где карта темнела пустотой.
– Вы смотрите на границы, – сказала она, и голос её стал тише, – а я вижу раны. Трещину, что идёт через весь Унсур. Её корень не в Валемнии и не в Наралии. Он здесь, внизу. – Она ткнула указкой в Выжженную Пустыню. – Белэтт. Его тень ложится на всё, что ещё дышит. Пока мы грызёмся за уголь и зерно, он растёт в песке. И его Поглощённые – не чудовища, а инструменты. Они ломают нас изнутри, ищут слабое место.
Она подняла глаза, и взгляд, тяжёлый, как грозовой фронт, лег прямо на Лайта.
Лерена медленно обвела всех взглядом, задержавшись на Лайте.
В зале стало тише, будто воздух прислушивался.
– Война уже идёт, – сказала она наконец.
– Просто не все успели это заметить.
Лайт почувствовал, как её слова ложатся тяжестью на грудь.
Она вышла из-за стола и подошла ближе, плавно, но с той кошачьей уверенностью, от которой хотелось отступить.
– И в самый разгар этой войны, – продолжила она, – появляется он.
Она обошла Лайта кругом, словно оценивая не человека, а найденный артефакт.
– Мальчик с захудалой фермы. Приёмный сын. Без рода, без имени. Сила, о которой он сам говорит, что не может её сдержать. Сила, что тянет за собой Тьму. – Голос звучал спокойно, но за ним чувствовалось напряжение. – Куда бы вы ни пришли, горят деревни, гибнут люди. Почему?
Откуда она знает обо мне? О ферме, о родителях? Кто успел рассказать?
Лайт хотел что-то сказать, но слова застряли.
Она остановилась перед ним.
Запах – свежий воздух после грозы, тонкий аромат старого пергамента. Так пахли библиотеки и буря одновременно.
– Вы просите меня поверить, – сказала Лерена, чуть наклонив голову, – что вы – исполнение древнего пророчества. Что вы, Лайт Аллистер, Сын Молнии, должны спасти мир.
Её губы изогнулись в лёгкой, безрадостной улыбке.
– Пророчество, – произнесла она тихо, – не оправдание для гибели.
Она сделала паузу.
– Оно не объясняет, почему Поглощённые идут именно по вашим следам. Не объясняет, почему ваша сила рождает смерть. Так кто вы на самом деле? Самозванец? Ошибка? Или… нечто, что само не знает, чем станет завтра?
Воздух будто сгустился.
Лайт не сразу понял, что сжал кулаки так, что побелели костяшки.
– Он – причина, по которой у вас всё ещё есть шанс, – вмешался Анак.
Голос его был ровным, но в нём слышался металл.
– Без него ваши крепости превратятся в пепел, как и всё остальное. Он уже дважды уничтожал Поглощённых, будучи не обучен ничему.
Он сделал шаг вперёд. – Я привёл его сюда, чтобы Хранители Грозы научили его владеть собой. Всё остальное – потом.
Лайт смотрел на Анака.
Он говорил спокойно, но в этих словах чувствовалось больше защиты, чем он ожидал.
На лице Лерены промелькнула тень раздражения, но она быстро взяла себя в руки.
Резким жестом она приказала стражнику.
Дверь сбоку отворилась, и в зал вошёл юноша.
Он двигался бесшумно – будто ветер проскользнул сквозь каменные стены.
Ростом чуть выше Лайта, плечистый, с поджарым телом, как у бегуна. Каждое движение выверено, дыхание ровное, в нём не было ни капли спешки. Лицо – чёткое, будто вырезанное из гранита. Глаза – холодные, светлые, внимательные. На нём была простая форма, но на нём она смотрелась как доспех.
– Это Кайл, – сказала Лерена, и в её голосе впервые прозвучала тёплая нота.
– С семи лет он обучается в Храме Грозы. Сейчас ему семнадцать.
Она говорила спокойно, но в словах слышалась гордость.
– Он способен пропустить через себя разряд, который испепелит десяток врагов.
– Может читать потоки энергии в воздухе и камне. И при этом – не теряет сознания.
Его контроль близок к идеалу.
Лерена повернулась к Лайту.
– Он – лицо Каэлии. Наши лучшие руки, наш расчёт, наша дисциплина.
Она чуть усмехнулась.
– А вы – хаос. Дикая сила, не знающая ни меры, ни направления.
Она шагнула ближе, и голос её стал холодным, как лезвие.
– Так скажите, Сын Молнии… почему Тьма ищет вас, а не его?
Лайт не знал, что ответить.
Мир качнулся, будто под ногами ушла опора. Всё, что он пережил, всё, что потерял, – вдруг показалось ничем по сравнению с этим испытанием.
Она знала всё. Каждую деталь. Каждое слово.
– Я… – голос дрогнул. – Я не знаю.
Пауза длилась слишком долго.
Лерена смотрела прямо ему в глаза, словно пыталась вычитать ответ между строк.