Дневник Кузи и хроники времен. Уроки волшебной шляпы

Балконные сокровища

Осенняя хандра накрыла меня, как мокрое одеяло. За окном моросил летний дождь, превращая мир в серую акварель, а в душе Сони скребли кошки тоски. Решение пришло внезапно и категорично: генеральная уборка! Если нельзя изменить погоду, можно хотя бы навести порядок в собственном хаосе.

Переодевшись в потертые джинсовые шорты и любимую футболку с потерявшим свой былой цвет принтом, моя хозяйка решительно направилась на балкон – в царство забытых вещей и пыльных воспоминаний. Здесь, словно в музее советского быта, хранились артефакты семейной истории: детские лыжи с облупившейся краской, обрезки фанеры, пахнущие столярным клеем, велосипедный каркас дедушки – она еще помнила, как он катался на своем велосипеде по двору, важно нажимая на писклявый и громкий звоночек, а теперь это просто ржавая рама. Время было беспощадно.

Банки и бутылки из-под кефира переливались в тусклом свете – то самое советское толстое стекло, которое, казалось, переживет апокалипсис. Старая прялка бабушки дремала в углу, окруженная табуретными ножками, как древняя богиня в окружении верных стражей.

И вот, раздвинув этот музей ностальгии, она наткнулась на настоящее сокровище.

Шляпа лежала на самом дне вещевой свалки, словно спала в коконе из паутины и времени. Но стоило коснуться её – и она преобразилась. Роскошный темно-синий бархат переливался, как морская волна под лунным светом. Перья – не простые, а с изумрудными отблесками – трепетали от каждого дуновения ветерка, тряслись словно живые. У меня даже завибрировали усы от игривого движения этих перьев. Удивительно, но на шляпе не было ни пылинки, ни единой ворсинки – будто её только что принесли из лучшего салона головных уборов.

В этот момент я – Кузя, рыжий пушистый спутник и главный критик всех её начинаний – прижался к ногам Сони. Не думайте, что я простой дворовый Васька. Нет, я из аристократичной породы – Мейн-кун! Большой, мохнатый и выразительный. Я начал ласкаться по-особому, как только почувствовал, что вечер близко: мурчал настолько громко, что вибрировали половицы, встал на задние лапы и мягко, почти нежно поцарапал Соню по колену – намекая, что пора покормить верного друга.

Она строго ответила:

– Потерпи, рыцарь, – и аккуратно подняла шляпу. – Принцесса ещё не нарядилась к ужину. – и она засмеялась, прикрывая смущенно рот найденным головным убором.

Я внимательно наблюдал, как она примеряла свою находку – сидит всё просто идеально, словно сшита для нее самой. Когда Соня торжественно встала на цыпочки и сделала реверанс, она обратилась ко мне с какой-то средневековой речью:

– О, милейший рыцарь! Что привело тебя в этот страшный заколдованный лес? Может быть, ты спасешь меня от злобного дракона, что стережёт сокровища?

Я наклонил голову набок, глядя на неё своими янтарными глазами, и протянул в ответ задуманное «Мр-я-я?» – словно спросил в ответ: «Хозяйка, не спятила ли ты?»

Она рассмеялась и села рядом, взяв меня на руки. Моя шерсть пахла солнцем и уютом дома. И я подумал, что, может, правда неплохо было бы оказаться в Средневековье – вместе с моей девчонкой, веселой мечтательницей.

Магический переход

В это мгновение слово так и не было досказано. Вместо привычного звука вдруг раздался страшный хлопок – острый, словно рванувший шар, но в тысячи раз громче. Мир вокруг задрожал, словно картинка на старом телевизоре, и погрузился в плотную, ощутимую тьму.

Очнулся я, лежащим в холодной грязной луже, а на меня крупными хлопьями падал сырой снег. Над головой нависало тяжелое серое небо. Ледяная вода просочилась сквозь плотную шерсть, и меня дернуло от неожиданности. В голове звенело, как после удара, во рту ощущался привкус мха, земли и чего-то металлического – может, крови. Я прижал голову лапами, будто пытаясь уберечься от звона в ушах. Надо было вставать.

Поднявшись на дрожащие лапы, я огляделся вокруг. Вокруг раскинулся сосновый бор, но это был не ухоженный лесок возле города, а дикая, первобытная чаща. Огромные деревья стояли, как готические колонны, их кроны терялись в сумрачной высоте. Воздух был густым, влажным, пахнул хвоей, перегнившей листвой и чем-то еще… чем-то опасным.

Тропы были изодраны так, будто недавно тут прошла армия. Глубокие борозды от копыт, следы сапог, сломанные ветки – все говорило о том, что здесь совсем недавно кипела либо жизнь, либо смерть.

Вдруг треск веток позади заставил меня обернуться. Из чащи, сокрушая все на пути, выскочил огромный кабан – настоящий лесной исполин с щетиной, как проволока, и клыками, способными распороть человека одним движением. Его маленькие красные глазки горели первобытной яростью, а из пасти вырывался звук, похожий на рев разъяренного демона.

Инстинкт самосохранения сработал мгновенно. Я метнулся к ближайшей сосне, прижался к шершавой коре и затаился, сердце бешено колотилось. Рядом с этой сосной уже стояла моя испуганная хозяйка, выпучив глаза и трясущимися от холода и испуга руками обнимала ствол дерева. Кабан промчался мимо, разрушая подлесок, и исчез в чаще, издавая звуки, которые вполне можно было принять за ругань на кабаньем языке.

Но его явно что-то напугало – нечто страшнее девушки в домашней одежде и рыжего домашнего кота.

Ответ не заставил себя ждать. Сначала послышался лай – это были не ручные собачки, а настоящие охотничьи псы, чей голос сливался в дикую, кровожадную музыку.

Встреча с рыцарем

Лес дышал древним дыханием: тяжелые стволы дубов и вязов терялись в темноте под густыми кронами, а между ними туман словно серебряная паутина цеплялся за каждую ветку. Сырой мох прикрывал корни, норовя схватить за ноги и утащить под землю, под корнями прятались черные валуны, о которые когда-то цеплялись мечи и копыта. Запах прелой хвои вращался с дымком далеких костров, и казалось, что сам воздух звенит от до предела натянутых нервов.

Сначала пришёл шум – глухой, мерный рокот, словно удар далёкого барабана. Затем затряслась земля: ритм копыта отдавался в грудь, как второе сердце. Сквозь заросли папоротника вырвались псы – костлявые, чёрные, с ошейниками из кованого железа, в глазах – красные угли охоты. Они рыскали по подлеску, поднимая вихри палой листвы.

За собаками грозовой тучей, выкатились всадники. Рыцари и их кони были единым целым: черные боевые жеребцы с гривами, спутанными в узлах для удобства боя, бились грудью о воздух; стальные попоны и железные налобники мерцали матовым блеском, будто впитали в себя все прошлые победы. На металле снаряжения виднелись вмятины, сгустки запекшейся ржавчины и крови, рытвины от топоров. Кожаные ремни потрескались, но удержали литую металлическую амуницию, как клятву.

Всадники сидели несгибаемо прямо. Плечи, закрытые наплечниками, не дрогнули даже на ухабах. На копьях – алые вымпелы; ветры обгрызли их так, что нижние края плясали в унисон грохоту копыту. На поясе каждый свисал длинным боевым мечом: гарда исцарапана, рукоять блестела от пота прежних схваток. Шлемы скрывали лица наглухо; узкие прорези глазничного креста сияли холодно-серым, как клинок у горла.

Я вжался в ствол сосны, лапы окоченели, цепляясь за шероховатую кору. Лес вокруг притих, лишь над головой потрескивали ветки под тяжестью воронов. Чуть поодаль мерцал болотный ручей, отражающий щитом затянутое облаками небо.

И тут – бац! – под ногой Сони щёлкнула ветка, такая тихая и предательская, будто хрустнула тонкая кость. Ах, ну представьте себе мою морду в этот момент! Моя рыжая с примесью средневекой грязи шерсть чуть поднялась от напряжения, усы торчали во все стороны, а глаза – огромные, круглые, как два янтарных прожектора, сверкающие от испуга говорили о том, будто я увидел привидение… или, что ещё хуже, пустую миску с сухим кормом! И именно в эту секунду я так громко сглотнул – настолько отчётливо, что казалось, будто проглотил собственный хвост. Забавно, как кот в стиле «я – грозный хищник», превращается в пушистый комочек паники, способный соперничать разве что с зайцем на велогонке. Последний рыцарь в колонне круто осадил коня. Белый пар сорвался с ноздрей жеребца, поднялся к небу и растворился в ледяном воздухе. Шлем медленно повернулся на нас с Соней. Наши взгляды пересеклись, и мир застыл, как лист пергамента под печатью. Она стояла неподвижно, обнявши огромный ствол дерева, распластавшись на нем, как жук на травинке.

Он поднял забрало. На нас смотрело живое лицо – резкие скулы, обветренная кожа, как будто ее сушили не в одном походе. Серые глаза, цвета ледника на рассвете, хранили и лето, и тысячи чужих смертей. Ниже подбородка потянулся шрам, узловатый, как трещина на старом мече.

Встречный рыцарь

Рыцарь спешился без тяжелого звука. Кольчужные кольца шуршали, словно осенний дождь по стальной кровле домов. Конь остался недвижим, лишь, тяжело перевел дыхание и теребил копытом влажную подстилку из листьев.

Он шагнул навстречу к нашему спасительному дереву. Его голос прозвучал низко, хрипло – рвались слова чужого языка, в котором угадывалась латинская тяжесть и германская резкость. Они спадали, будто камни в колодец, не находя эха в моем мире.

Я отпрянул от ствола сосны и сделал полшага назад, чувствуя, как лес сам замыкает кольца: высоченные сосны скрестили кроны, превратив полумрак в приют тайны. Но в глазах воина, среди множества чуждых мне чувств, вспыхнула знакомая искра сочувствия – краткая, как всплеск свечи.

И всё-таки это был лес клинков и клятв, а не фантазий. Играла жизнь, и ставкой были две наших с Соней души.

Страх накрыл меня, как ледяная волна. Все инстинкты кричали одновременно: «Беги! Спасайся! Это не твой мир!»

Соня закричала – пронзительно, отчаянно, как загнанное животное. Звук эхом отразился от деревьев, и даже боевой конь вздрогнул. Рыцарь остановился, явно не ожидавший такой реакции.

Но мы уже бежали.

Мчались мы как сайгаки по тропе, Соня забыла о домашних, уже полных ледяной грязи тапочках, которые слетели с ног в первые же секунды нашего побега. Колючие ветки хлестали ее по лицу, корни цеплялись за мои лапы, будто пытаясь затащить мое пушистое тельце в недра земли, но страх гнал нас вперед, как бешеную гнедую.

Дыхание сбилось, в боку закололо, но она не останавливалась. – Зря прогуливала в школе физ-ру, – крикнула она в пространство. Позади слышался топот копыт – рыцарь последовал за нами, видимо, решив, что мы нуждаемся в помощи, а может и желая уничтожить. Мысли путались и бились осколками в голове.

Тропа резко закончилась, и мы выкатились на скалистый выступ. Перед нами открылся вид, который навсегда врезался в память: внизу расстилалось огромное поле, еще недавно золотистое от созревших хлебов, и брошенное всеми, а на дальнем холме горделиво возвышался серый замок.

Настоящий средневековый замок с башнями, стенами и развевающимися знаменами зеленых и желтых и красных цветов. Из труб поднимался дым, на высоких стенах мелькали фигуры стражников. Замок был живым, настоящим, невозможно реальным. Мы дышали так, словно только что пробежали марафон, а я старательно выплевывал застрявшую в пасти шерсть после утреннего туалета и листья, собранные в момент преследования.

За спиной раздался звук шагов. Рыцарь приближался, ведя коня под уздцы. Он снял шлем полностью, и мы увидели темные волосы, прилипшие к вспотевшему лбу. Его лицо выражало искреннее беспокойство. Глубокий шрам возле уха, который был не сразу заметен в прошлый раз напоминал о сложной некогда битве.

Он снова заговорил, на этот раз мягче, почти успокаивающе. Протянул руку – жест помощи, а не угрозы.

Но Соня была за гранью разума. Я же притаился сзади нее.

– Это сон! – кричала она, пятясь к краю утеса. – Это не может быть правдой! Хочу домой! Хочу домой!

Нога споткнулась о мое бренное тело, после чего соскользнула с мокрого камня. Последнее, что я увидел когда растопырившись летел спиной вниз, – испуганное лицо рыцаря, его отчаянный крик на незнакомом языке и руку, протянутую к летевшим в пропасть нам.…

Соня падала, размахивая руками, как подбитая птица, и мир вокруг снова взорвался громким хлопком…

Возвращение в реальность

Очнулись мы на кухне, и первое, что увидела моя хозяйка, – возмущенная моська ее кота. Я сидел рядом, методично вылизывая грязь и выгрызая мох с шерсти на боку и поглядывал на нее с осуждающим выражением, которое ясно говорило: «Ку-ку, приехали!»

Голова хозяйки явно раскалывалась от боли, на затылке красовалась внушительная шишка. Кое-как поднявшись, она прихрамывая добралась до стула и включила чайник на столе. Жажда была невыносимой, во рту пересохло, как в пустыне, грязь на одежде уже подсохла, руки ее были исцарапаны ветками, из волос торчали листья и хвоя.

Причудливая шляпа с переливающимися перьями невинно лежала на балконном коврике, словно никуда не летала и никого не переносила в Средневековье.

Соня взяла ее в руки, внимательно осмотрела. Обычная шляпа: бархат, перья, аккуратные швы. Никаких бирок, никаких указаний производителя. Она попыталась вспомнить, кто из предков мог носить такую вещь, но в памяти не всплыло ни одного подходящего образа. Да и родственников она знала плохо.

Положив шляпу на стол, она кое-как добрела до ванны, чтобы принять душ, после чего вернулась и заварила крепкий кофе, поманила меня к себе на колени, на что я с удовольствием откликнулся. Забравшись на колени к хозяйке я стал топтать уже вылизанными лапами ее ноги и громко мурчать. Так я проявлял заботу и любовь.

– Получается, это портал во времени, – произнесла она медленно вслух, проверяя, как звучит эта невероятная мысль.

Я мяукнул – коротко и как-то утвердительно. Она погладила меня по макушке, попутно вынимая крохотную еловую иголку из шерсти.

– Мы можем попасть в прошлое… наверное в будущее… в любое время. Ты понимаешь, что это значит? – она ликовала и сияла как новогодняя гирлянда.

Я замер, уставившись на нее своими большими глазами, будто действительно понимал важность момента. На самом деле я задумался когда я ел в последний раз сегодня, живот предательски урчал.

Соня была в восторге. С детства она верила, что наш мир – не единственный, что где-то существуют другие реальности, другие времена. И вот теперь она обладала ключом к другим мирам. Она безумно улыбалась широкой улыбкой, подпирая обеими руками подбородок, напоминая пациента психбольницы, которому удалось наконец сбежать из своей лечебницы и ощутить свободу.

Сил совсем не было, будто их выкачали гигантским насосом и оставили лишь оболочку. Магическая шляпа лежала неподвижно, терпеливо ожидая следующего путешествия. А Соня, прижав к себе мурчащего меня, уже засыпала прямо сидя на табуретке с мыслью о том, что завтра начнётся совсем другая жизнь.

Матюша и Пробуждение в песках

Проснулись мы не от звонка будильника, а от рассвета – он, как наглый вор, пробирался сквозь щель в кухонной шторе и слепил прямо в лицо Соне, которая так и проспала всю ночь в халате и полотенце на мокрой голове, в положении сидя, спина ее превратилась в старинный деревянный скрипучий шкаф, судя по звукам, которые она произнесла поднимаясь. Я уже вовсю устраивал зарядку: топтался на коленях, будто эта лужайка принадлежала мне с рождения, и урчал так, словно собирался выбурчать магически себе завтрак из волшебного портала.

– Ну всё, чемпион голодных марафонов, сдаюсь, – пробормотала она, поднимаясь и держась за спину обеими руками, как после прополки огорода на даче бабушки.

Кормила меня с утра только она, ее семья просто жила на работе и пересекались они редко. Насыпав корм в миску, она пошла в ванную, откуда вышла позже уже одетой в шорты и футболку, она заварила кофе, еще не совсем понимая, где сон, а где реальность. Привычным взглядом провела по кухне, заметила балкон, и – вспомнила все о шляпе, рыцарях, испачканных коленях и старом страхе.

В этот момент ей понадобился друг – живой, настоящий, к которому можно прийти, выдать свою невозможную историю и не бояться, что тебя выставят за дверь как городского сумасшедшего. Она бросилась к телефону, но, как назло, споткнулась о меня, сидевшего и сытого на ковре прихожей, она упала на пол всем своим энтузиазмом. Впрочем, такими способами она звонила Матюше не впервые. Я чихнул от неожиданности и моя потерянная шерсть с ковра завертелась в неутолимом танце в лучах утреннего солнца, чем я был заворожен несколько секунд.

Гудки длились вечность. Матвей поднял трубку раздраженным, хриплым голосом, который напоминал сварливого сторожа на вахте.

– Эй?! Ты вообще время видишь? – голос его был недовольным, но под этим всегда пряталась неизменная забота.

Матюша… С детства она звала его так – он был ее добрым спутником с первого класса. Он жил через дорогу, часто оставался у нас ночевать, хотя «дом» у него был – сиротливый такой, под бдительным, но не слишком теплым присмотром родной тети, его родители погибли, когда ему было всего три года. Обязанности по воспитанию упали на плечи сестры мамы Матвея, чему та была не шибко рада. Но государство решило так и даже сохранила выплаты на ребенка. Она же считала свои обязанности выполненными, если он был накормлен и одет, а все остальное – его забота. Потому он принадлежал себе и чуть-чуть нам..

В школе его все дразнили Ботом – из-за любви к учебе и, чего уж скрывать, ботанической основательности, он был высоким худощавым парнем с очками на носу. Он знал очень, ОЧЕНЬ много всего – от микросхем, которых никто не понимал, до древних афоризмов, которые лепил к месту и не к месту. Он поступил в электротехнический универ и, кажется, всегда был на полпути к этому будущему – даже когда мы спорили о магии и играли в детские изобретения.

Матюша был добряком до мозга костей – мог поделиться последним куском, заступиться за младших и бесконечно долго объяснять, почему флаг космонавтики должен быть красным, а не синим, потому что цвета электрического поля… Но вот душнила из него был знатный: морали мог читать дольше, чем любой учебник. Все вокруг знали – если у вас спор, и рядом Бот-Матвей, он обязательно влезет, ну а если еще и тема про науку… Спасайся, кто может!

Но все равно, лучше иметь рядом такого друга, чем любого другого: настоящий, искренний, немного грустный рыцарь из двадцать первого века, который всегда приходил на помощь – и всегда был немного вне всех чужих семей, кроме нашей.

Сейчас за трубкой он тоже переживал, просто сквозь ворчанье:

– Соня, ты чего с утра пораньше? Все в порядке? – усталость в его голосе уступила место тревоге.

– Я… Я такое тебе расскажу, что ты больше никогда не будешь меня ругать за звонки в семь утра! – шептала она по-детски, вдруг решаясь уже не на шутку, а на откровение. Июль разливался за окнами всеми красками лета, приглашая в безмятежный вальс каникул наших студентов, именно поэтому Матвей сердился-он мечтал выспаться перед важными экзаменами.

– Только не говори, что опять исчез твой Кузя (я надо заметить часто гулял сам по себе и попадал в передряги), или чего хуже, ты решила чинить розетку сама…

– Нет, Матюшь. На этот раз все намного опасней и интересней! Вставай и бегом ко мне. Жду!

– Я тебя, чёрт возьми, когда-нибудь… – но Соня уже отключила звонок, зная, что он всё равно придёт. Я поддержал ее мысли громким «Мря-а-а-яу!»

Через полчаса, сонный и лохматый, он появился на пороге – в футболке, затасканных джинсах с модной рваной дырой на коленях и с вечным выражением «ну и во что ты меня опять впутала, подруга дней моих суровых?». Его грозный взгляд едва прикрывал усталость и теплоту.

Матвей – наш Бот – уже готов был к любым сказкам, но, как обычно, ждал научного объяснения даже для чуда.

– Помнишь, как мы в детстве спорили о машине времени? – спросила хозяйка, все еще сияя «секретной» новостью.

– Ну…

– Она существует! Вот! Я вчера была в средневековье – рыцарей видела! – она чуть ли не подпрыгивала от восторга.

Матвей, прихлебывая горячий чай из чашки и поднося зефир ко рту вылупился на нее, будто Соня только что приехала из психлечебницы.

Матвей у Сони дома

– Ты окончательно свихнулась? Врача вызывать? – и он откусил сладкий десерт.

– Говорю же – правда! – Соня хлопнула ладошкой ему по макушке и отодвинула зефир, который Матвей истреблял из упаковки со скоростью света: – Хватит жевать, слушай! У меня есть машина времени. Шляпа! – она вытянула ее из-за спины и с гордостью положила на стол перед другом.

Он рассмеялся так, что слезы брызнули из глаз.

– Ну ты даёшь! Такое попурри с утра…

Я в этот момент наглаживаемый по макушке рукой Матвея, выразительно перекосил морду глядя на Соню: «Вот уж и не скажешь, что сие – нормальная хозяйка».

Соня, сдерживая обиду (и скрытое беспокойство – а вдруг действительно всё это только кажется?), решилась на крайние меры. Она стремительно набросила шляпу сначала на себя – потом, жутко хохоча подтянула Матвея под своды этого головного убора. Я скорчил удивленную морду, болтаясь подмышкой моего товарища—когда Соня схватила Матвея, тот по инерции вцепился в меня, которого до этого просто гладил! Такой компанией мы переглянулись и внезапно послышался ещё один издевательски тихий «шлеп»…

В следующий миг мир вокруг раскололся на резкую, сухую боль в спине, пересохший рот и слепящее солнце над головой. Я лежал на горячем песке, не в силах пошевелиться, будто по мне пару раз прокатился асфальтоукладчик. Надо мной было только небо и густая плотная жара вокруг, будто я работал шампуром на огромном мангале.

Соня с трудом поднялась, кашляя песком, вдыхая носом горячие пары пустыни и отчаянно искала хоть какой-то ориентир. Вдалеке, на бархане, распластавшись лицом вниз, лежал наш друг – такой же вероятно шокированный путешественник, как я в свое первое перемещение.

Она кинулась к нему, стала тормошить за плечи изо всех сил, делая всё, что видела в фильмах о спасении, перевернув его на спину: искусственное дыхание, массаж сердца… пока он вдруг не закашлялся:

– Что ты вытворяешь?

– Ты живой?! – она нависла над ним испуганной медведицей. – Прости, извини, ты был неподвижен… и обняла его как в последний раз, что ему стало трудно дышать

– Где мы?.. Это что, пустыня? – зажмурился он от солнечного света приподнимаясь на локти над песком.

Ее вдруг пробрал нервный хихик:

– Похоже, что да! Но главное – работает шляпа-то! Хозяйка очень любила быть правой и как правило до последнего бодалась за истину.

Матвей долго смотрел на нас, глаза его бегали то по барханам, то к шляпе в песке, то к облаку на горизонте.

– Ну, юная леди, ты уверена что загадала правильный адрес? Нам бы не в царство шумеров, а к ближайшему бидону кваса! Он поднялся и сняв очки с носа проверил, не треснули ли стекла. После чего надел целые очки назад.

– Будет так, как будет, – решительно сказала Соня, отряхивая песок, который налип на ноги.. – У нас есть только вперёд.

И мы зашагали в этот новый, невозможный мир, утопая ногами в жгучем песке, довольные тем, что хоть и измотаны, но – вместе. А значит, никакая неизведанная пустыня не страшна.

Я подошёл к ребятам и с подозрением стал нюхать воздух окрестности, вздохнул и громко мяукнул:

– Мяу! Ну и где тут ближайший супермаркет? Корм сам себя не добудет!

Соня чуть не упала – показалось, или кот сказал нечто многозначительное по-человечески? Ну, а кто не говорит в волшебном мире, – пробурчала она себе под нос и на всякий случай ущипнула свой же локоть.

– Ау! Больно. Точно не сплю.

Поиски воды и… неприятностей

– Нам бы воды… – подмечаю я еле дыша и начинаю шагать в сторону миража, который, к счастью, оказался городом.

Матвей бурчит:

– Однажды ты заведёшь меня во что-то, от чего не отмоется даже жираф. Хоть бы воды кто подал… Он прижал ладонь ко лбу с таким пафосом, что любой актёр шекспировских трагедий позавидовал бы.

– Больше оптимизма, мы же в прошлом! Вон, может, Тигр или Евфрат рядом – искупаешься с шумерскими карасями!

Шли мы долго, ступни и лапы жарились на пустынном раскаленном песке, на одной ноге Сони болтался носок, вторая ее нога носок потеряла в каком-то измерении и была абсолютно голая. Матвею повезло больше-он как пришёл в кедах к нам в гости-так сюда и перенесся, хотя бы в обуви.. Я топал слегка подпрыгивая на песке, касаясь нежными подушечками лап песка не полностью, порой оглядываясь на Соню, проверяя идет ли она. Впереди вскоре образовалась каменная стена и послышались недоброжелательные крики: с городской стены нас уже заметили.