Протокол «Счастье»

Глава 1

Воздух в этом месте пахнет слишком стерильно, словно здесь не просто нет микробов, но и самих запахов жизни: пыли, кофе, человеческих тел. Алекс сидит на холодном кожаном диване, вцепившись пальцами в единственный неровный предмет в этом идеально белом пространстве – смятую листовку.

Бумага была шершавой, с острыми сгибами, впивающимися в ладонь. Он разгладил ее на колене, и взгляд наткнулся на расплывшуюся от дождя надпись: «Проект NIRVANA. Забудь о боли. Вспомни, что такое жить».

И он вспомнил. Правда, не обещанное счастье, а вчерашний вечер, который привел его сюда. Дверной косяк, в который он упирался лбом, слушая, как Катя упаковывает свои многочисленные вещи в розовый чемодан: косметика, одежда, коллекция звонких каблучков. Не было ни криков, ни выяснений отношений. Только тихий, мертвый голос, прозвучавший уже в дверях:

– Алекс, прости меня. Твоя депрессия когда-то казалась мне чем-то глубоким. А твоя тоска – искусством. Но… я не могу больше жить внутри этой чёрно-белой картины. Я вот-вот задохнусь. Пожалуйста, не уходи в себя… возможно, это твой последний шанс.

Она не хлопнула дверью. Закрыла ее бережно, словно в комнате кто-то умер. Лучше бы хлопнула, закатила скандал, как бывало раньше.

Алекс швырнул тогда листовку в мусорное ведро. А сегодня утром, встав с пола возле порога, где и провел ночь, он не без отвращения к самому себе, выковырял ее из-под мокрого кофейного грунта.

Его взгляд снова скользнул по безупречной белизне стен и уперся в панорамное окно. Там, внизу, лежал его город. Серый, как всегда. Подоконник был испачкан следами птиц и высохшей грязью. Бездомный у подъезда напротив стряхивал с себя окурки, словно шелуху. Алекс почувствовал на языке привкус утреннего чая из автомата – отдавало горелым пластиком.

Он мысленно окинул свою жизнь, как бракованный товар на пункте возврата. Пустой холодильник. Мольберт с незаконченным эскизом, теперь казавшийся уродливым и чужим. Собственное отражение в витрине вчера – сальные волосы, щетина, пустой взгляд. Он не знал этого человека.

«Раньше эта боль горела,» – промелькнула у него мысль. «Она согревала и давала свет, даже вдохновение. Теперь это просто холодный пепел, засыпающий всё на своём пути.»

Он снова посмотрел на листовку. В текущей ситуации, это был не спасательный круг, а скорее белое полотнище капитуляции.

Дверь напротив бесшумно открылась. Алекс с силой сжал бумагу в кулаке, ощущая, как края ее впиваются в бледную кожу ладони. Еще раз глубоко вздохнул стерильный воздух и шагнул в светлый, безжалостный кабинет, навстречу своему химическому спасению.

«Худшее, что может случиться – ничего не изменится. Я не могу стать более несчастным. Просто хочу… не чувствовать эту тяжесть. Хочу снова увидеть цвета, а не 50 оттенков серого».

Глава 2

Дверь отъехала беззвучно, впуская Алекса в пространство, похожее на саркофаг. Воздух был холодным и лишенным запаха, будто его отфильтровали. Доктор Шоу поднялся навстречу, его улыбка была геометрически точной, а рукопожатие таким сухим и прохладным, что Алекса на мгновение пробила дрожь.

– Алекс? Проходите, присаживайтесь, – голос доктора был гладким, как отполированная сталь. Его взгляд на мгновение скользнул по смятой листовке в руке Алекса, будто считывая штрих-код. – Я вижу, вы уже знакомы с нашей концепцией. Это часто случается с теми, кто… исчерпал другие варианты. Вы попали в правильное место.

Алекс начал говорить – тихо, сбивчиво, с трудом вытаскивая наружу обрывки своей боли. Он говорил о Кате, о выцветших красках, о творческом параличе. Доктор Шоу кивал, но его глаза не отражали ни капли сочувствия. Они были неподвижны, как у насекомого, фиксирующего данные своей жертвы.

– …и эта пустота, она будто…

– Алекс, позвольте я остановлю вас, – ледяная вежливость доктора дробила перепонки ушей. – То, что вы описываете – это не болезнь. Так, просто системный сбой, который можно отрегулировать. Ваш мозг – это аппарат, выдающий ошибочные химические реакции. Мы предлагаем не лечение, мы предлагаем коррекцию.

Он повернул монитор. На экране замерла трехмерная модель «Нирваны» – крошечного металлического импланта-ксеноморфа с щупальцами-электродами.

– Взгляните. Имплант в реальном времени мониторит ваш лимбический дисбаланс. Как только алгоритм детектирует деструктивные паттерны: тревогу, ангедонию, меланхолию – он высвобождает микродозы корректоров. Ваша боль будет отфильтрована. Останется лишь… оптимальное функционирование.

Слова долетали до Алекса сквозь густой туман его апатии. «Детектирует… отфильтрована… функционирование». Ему было все равно. Любая перемена теперь казалась спасением от всепоглощающей серости.

– Разумеется, технология находится на стадии клинических испытаний, – доктор Шоу сделал легкий, отмахивающийся жест, будто уничтожая невидимую помеху. – Возможны… индивидуальные адаптации. Незначительные коррекции личности…

Он произнес это так быстро, что слова почти слились в безобидный шум. Но что-то на периферии сознания Алекса дрогнуло. «Коррекции личности…»

– Но потенциальный риск, – доктор Шоу наклонился вперед, и его голос стал шепчущим, проникающим, как игла, – несопоставим с той реальностью, где вы существуете сейчас. Вы ведь не хотите в нее возвращаться? В ту тюрьму вашего мозга, где вы обитаете сейчас?

Удар пришелся с хирургической точностью. Нет, возвращаться был не вариант.

На стол с легким стуком лег планшет. Текст договора был набран микроскопическим шрифтом, превращаясь в гипнотическую серую полосу, строчки сливались.

– Простая формальность, – улыбнулся доктор и отвернулся, симулируя участливость и конфиденциальность.

Алекс почти не читал. Его пальцы одеревенели, с трудом сжимая стилус. Подпись вышла кривой и прерывистой, похожей на след на песке перед тем, как его смоет волной. Акт добровольного самоуничтожения был завершен. Мгновенно, как по сигналу, участие испарилось с лица доктора Шоу, его улыбка стала технологичной и эффективной.

– Превосходно! У нас как раз открылось окно для процедуры. Можем приступать немедленно. Зачем откладывать исцеление? – Это был приказ, замаскированный под предложение.

Алекс поднялся и послушно поплелся за белым халатом по бесконечному белому коридору. Свет бил в глаза, лишая объема и ориентации. Они остановились у матовой стальной двери. «Процедурная». Доктор Шоу приложил ключ-карту. Раздался щелчок – сухой и окончательный, как звук захлопывающейся ловушки.

Он сделал шаг внутрь, дверь закрылась за его спиной, отсекая последний путь к отступлению. Воздух гудел низкочастотным гулом, обещая стерильное, безболезненное небытие.

Глава 3

Сознание вернулось не резко, а как проявляющаяся фотография. Сначала – размытые пятна света, затем проступили очертания белого потолка. Но вместо привычной мутной пелены мир обрёл пугающую поначалу чёткость. Он видел каждую микротрещинку в штукатурке, каждую пылинку, кружившуюся в луче света, падавшем с потолка. Свет этот не слепил, а струился, тёплый и плотный, словно жидкий мёд.

Над ним склонились два силуэта. Он узнал медсестру и доктора Шоу, их улыбки показались Алексу нечеловечески прекрасными, ореолы ангельского сияния исходили от их белых халатов. Голос доктора прозвучал как слаженный хор.

– Прекрасно, очень хорошо. Всё идёт по протоколу. Как вы себя чувствуете, Алекс?

Алекс попытался ответить, но вместо слов издал прерывистый, глубокий вздох. Он смотрел на свои руки, на прожилки на запястьях и вены, будто видел их впервые. В этот момент доктор Шоу мельком обменялся с медсестрой быстрым, деловым взглядом, но Алекс уже не обращал на это внимания.

– Я в порядке, просто…Пока многое не понимаю.

– Это совершенно нормально, ваш организм будет некоторое время адаптироваться к новым изменениям. Операция прошла успешно, вы можете идти. Наслаждайтесь жизнью, Алекс.А мы будем следить за вами…и вашими успехами.

***

Выйдя на улицу из клиники, его отбросило назад, к стене, – но не от звука или от его отсутствия, а от его преображения. Оглушительный рёв города не обрушился на него обычной какофонией, он развернулся в его сознании величественной симфонией. Алекс слышал отдельные голоса, лай собаки за два квартала, шелест шин по асфальту, и всё это сливалось в идеальную гармонию жизни.

Воздух ударил в ноздри букетом ароматов. Кофе из ближайшей кофейни пах не простым кофе, этой привычной коричневой жижей, которую он вливал себя силой раньше – теперь он пах древесной смолой, тропическими дождями и шоколадом. Пахнущий дождём асфальт отдавал озоном и свежевыстиранным бельём. Мир взорвался красками: зелень деревьев горела ядовитым изумрудом, небо было неестественно синим, а красный цвет светофора резал глаз, как свежая рана.

Он увидел женщину с коляской и помахал ей рукой с широкой, незнакомой самому себе улыбкой. Женщина нахмурилась и, не отвечая, потупила взгляд и ускорила шаг. Но это не задело Алекса, ни капли. По его щекам текли слёзы, и он чувствовал их вкус – солёный и сладкий одновременно.

Дорога домой, обычно занимавшая пятнадцать минут, растянулась на час. Он шёл, как паломник, замедляясь у каждой витрины, у каждого дерева. Отслоившаяся кора сосны была шедевром абстрактного искусства. Отражение облаков в луже казалось окном в другой, идеальный мир.

Он достал телефон, его пальцы двигались легко и уверенно. Вызов сестре прошёл почти мгновенно.

– Хелена? – его голос прозвучал громко и влажно. – Ты не представляешь… Я будто… будто снял скафандр. Или очки, заляпанные грязью. Всё живое. Всё дышит!

– Алекс? – голос Лены был сонным, настороженным. – Ты… в порядке? Ты странно звучишь. Какой-то ты слишком бодрый… Что-то случилось?

Он рассмеялся, и смех прозвучал чуть оглушительно даже для него самого.

– Я в порядке! Я никогда не был так в порядке! Я нашёл решение, сестрёнка. Наконец-то нашёл.

Он поймал паузу на другом конце провода, короткое молчание, полное тревоги.

– Ладно… – неуверенно сказала Лена. – Я… я завтра заеду, хорошо? Посмотрю на тебя.

– Конечно! – откликнулся он с той же давящей, безудержной радостью. – Буду ждать!

Квартира встретила его не запахом затхлости и тоски, а знакомым ароматом дома. Бардак на столе выглядел творческим беспорядком, а пыль на комоде искрилась в лучах заката. Он не стал ужинать, не включил свет. Просто сбросил куртку и лёг на кровать.

Тепло разливалось изнутри, из самого центра его черепа, волна за волной, смывая последние следы напряжения. Никакой тяжести. Никаких назойливых мыслей. Только тихий, ровный гул блаженства, исходящий ниоткуда и заполняющий всё его существо.

Алекс закрыл глаза, на его лице застыла блаженная, безмятежная улыбка. Он был пуст и абсолютно счастлив. А в тишине его излеченного разума что-то новое и холодное тихо щёлкало, словно притихший и сытый зверь.

Глава 4

На следующее утро Алекс проснулся от того, что не услышал. Тишину, ту самую, оглушающую тишину собственных мыслей, что годами стояла в ушах гулом тревоги. Ее не было. В голове было пусто, светло и невероятно ясно. Он встал, и взгляд его упал на комнату. Не на «свой любимый хаос», теперь он смотрел на нее, как на объект для оптимизации. Что у нас тут… Стеллаж, заваленный книгами, которые он перечитывал в поисках утешения; груды старых журналов, папки с черновиками… Бред, всё это было не памятью, а системным мусором, тормозящим работу нового процессора.

Он принялся за работу без раздумий, пораженный своей холодной эффектиностью. Бумаги полетели в чёрные мешки для мусора. Алекс наткнулся на папку со своими старыми эскизами – темными, нервными, полными какой-то надрывной красоты. Но теперь он видел лишь хаотичные мазки, дисгармонию, ошибки в композиции. Без единой искры сожаления, толсный маркер в его руке перечеркнул несколько листов, и они отправились вслед за остальным хламом.

Вынося пакеты к мусорным контейнерам, он почувствовал не эмоциональное облегчение, а удовлетворение от выполненной задачи. У подъезда, на лавочке, сидел Сергей. Местный бомж, с которым у Алекса был годами свой ритуал – встретиться взглядом, тяжело вздохнуть, констатировать вместе: «Жизнь – дерьмо». И разойтись.

Сергей, увидев его, кашлянул и произнёс заученную годами фразу, как приглашение к привычному для них общению:

– Опять тучи… Тоска, а не погода.

Алекс остановился. Раньше эти слова находили в нём отклик – грязный, больной, но отклик. Теперь он услышал лишь набор раздражающих звуков.

– Погода – это атмосферное явление, – ровно ответил Алекс. – Нужно просто одеться соответствующе.

Сергей смотрел на него пустыми, мутными глазами.

– Да тебя будто подменили, браток… Раньше ты меня понимал.

Понимал? Что он мог понимать в этой неоптимизированной, неэффективной жизни, своей глупой, пустой головой? Алекс почувствовал легкое, фоновое раздражение. Чтобы прекратить этот бессмысленный диалог, он сунул руку в карман, достал первую попавшуюся купюру и протянул её Сергею. Не как милостыню, а как плату за прекращение коммуникации. И, не оглядываясь, пошёл обратно в подъезд.

Через несколько часов дверь в его квартиру открыла Хелена. Её глаза округлились.

– Боже правый… Ты что тут, генеральную уборку устроил? Я лет пять такой чистоты у тебя не видела! – она вошла, осторожно ступая по незнакомому, свободному от хлама полу.

Алекс улыбнулся ей своей новой, ровной и бездонной улыбкой.

– Просто навёл порядок. Начал новую жизнь.

– Это заметно, – Хелена неуверенно улыбнулась в ответ. – Как ты? Как… Катя?

Имя прозвучало как код от замка, к которому потеряли ключ.

– Мы… исчерпали ресурс друг для друга, – сказал Алекс, и в его голосе не дрогнула ни одна нота. – Логичное завершение этапа. Она собрала вещи и ушла вчера.

Хелена замерла. Её улыбка медленно сползла с лица.

– Алекс… Вы были вместе пять лет. Ты же её любил. Она хорошая, добрая девушка. Это же… это должно быть больно.

Он мягко, почти по-отечески, отмахнулся.

– Прошлое нерелевантно, Лена. Я смотрю в будущее. И мне в нём очень хорошо.

Она смотрела на него, ища в его глазах хоть крупицу привычной тоски, боли, чего-то человеческого, и не находила ничего, кроме ясной, ледяной глади.

– Ладно, – наконец выдавила она, отводя взгляд. Сегодня ей нужно было поделиться своей болью, чтобы убедиться, что брат ещё жив. – Знаешь, у меня… тоже не всё гладко. С Сережей. После рождения Марии мы как будто стали чужими. Я постоянно устаю, он вечно на работе… Я не знаю, что делать. Я просто… я тону в этой рутине.

Её голос дрогнул, и слёзы выкатились из глаз, оставив влажные дорожки на щеках. Алекс наблюдал за этим и ловил себя на странном ощущении. Он видел её страдание, логически понимал его причину, но внутри… внутри был лишь ровный гул и никакого сострадания. Никакого порыва обнять её, как раньше. Пустота.

Он заставил себя сказать что-то. Собрал фразу из обрывков чужих советов, как искусственный интеллект генерирующий ответ.

– Ты сильная, Лена. Всем бывает трудно. Нужно просто держаться. Взять себя в руки…

Эти слова, произнесенные его новым, спокойным голосом, прозвучали как насмешка. Хелена вскочила с дивана, её лицо исказилось от обиды и гнева.

– Взять себя в руки? – её голос сорвался на крик. – Да кто ты такой?! Что с тобой сделали? Я пришла к брату, а ты… ты разговариваешь как робот! Я тебя не узнаю!

Она, не одеваясь, выскочила в подъезд. Дверь с грохотом захлопнулась.

Алекс остался стоять посреди своей стерильной, идеально убранной квартиры. Он слышал её удаляющиеся, торопливые шаги, но не чувствовал ничего. Ни вины, ни печали, ни тревоги. Лишь лёгкое недоумение.

«Глупая. Почему она не может быть просто счастливой, как я?» – пронеслась в его голове единственная, кристально ясная мысль.

Где-то в глубине черепа что-то тихо щёлкнуло, подтверждая корректность его состояния.

Глава 5

Утро следующего дня встретило Алекса ощущением незавершенной задачи. Что-то не давало покоя, и он долго пытался понять, какую проблему нужно решить. Прокрутив в голове все вчерашние встречи, до него наконец дошло. Да, вокруг него был абсолютный порядок, физический хлам был вынесен, но оставался другой, цифровой. Он сел за компьютер и по привычке стал проверять социальные сети. То, что раньше было лентой живых эмоций, теперь предстало перед ним как хаотичный поток неоптимизированных данных. Что ж, начнем.

В течении следующего часа он методично, как бухгалтер, проводил аудит своих связей.

Пост бывшего однокурсника о творческом кризисе. «Эмоциональный шум. Не несет полезной информации» – пронеслось в голове. Удалить контакт.

Фотографии с друзьями и Катей с прошлого дня рождения. «Воспоминания с высоким триггер-потенциалом. Могут вызвать нестабильность». Удалить фото.

Новость о болезни старого преподавателя. «Негативный контент. Снижает общий уровень удовлетворения». Удалить.

Пальцы летали по клавиатуре, отсекая связи с прошлым одну за другой. Это не было больно, скорее… освобождающе.

Внезапно его курсор замер над двумя аватарками. Хелена. Катя.

На секунду, короткую, как сбой в матрице, из глубин его существа поднялось что-то теплое и колючее. Смутный, зыбкий образ: смех сестры за чашкой чая у него в квартире; запах духов, которые он подарил Кате… Но прежде, чем эти ощущения смогли оформиться, в сознании всплыло четкое, безличное предупреждение, похожее на системное уведомление:

ВНИМАНИЕ: Обнаружены контакты с максимальным уровнем риска. Источники: Эмоциональная нестабильность, чувство вины, триггеры к депрессивным состояниям.

РЕКОМЕНДАЦИЯ: Полное удаление для сохранения стабильности системы.

Алекс дважды щелкнул мышкой. Сначала на аватарке Хелены – «Удалить из друзей». Потом на аватарке Кати. Ничего не колыхнулось внутри, только легкое чувство завершенности, будто поставил галочку в длинном списке дел. Цифровая стерилизация была завершена.

***

Самое время поработать. Он открыл новый файл задачи, она была интересной – создать динамичный логотип для бренда экстремального снаряжения. Раньше такая задача вызвала бы в нем бурю и энтузиазм: поиск ассоциаций, первые нервные наброски, борьбу с сомнениями. Теперь был лишь чистый лист и ясный, безмятежный разум. Слишком ясный.

Он попытался представить горные вершины, скорость, адреналин. Но вместо образов его мозг предлагал лишь логические цепочки: «Гора – это треугольник. Скорость – это стрела. Адреналин – это… красный цвет».

Через час на экране красовалось несколько вариантов. Прекрасно ровные треугольники в сочетании со стрелами. Сбалансированная композиция, выверенная палитра. Они напоминали скорее схему или инструкцию, но уж точно не не символ свободы и риска. Алекс склонил голову набок, оценивая работу. «Функционально. Оптимально. Логично». Он отправил файлы арт-директору и ушел на перерыв.

***

Через пару часов ему пришло приглашение на созвон. Голос начальницы, Ольги, был сдержанным, но Алекс уловил в нем недоумение.

– Алекс, привет, я просмотрела твои макеты к задаче. Что ж, это… технически безупречно. Геометрия идеальна. Но я не вижу в них тебя. Где тот самый Алекс, который мог нарисовать грозу в одном штрихе, а боль – в одном изломе? В этих макетах нет ни капли жизни, они как мертвые. Клиент ждет эмоций, взрыва, а ты прислал мне чертежи. Переделай, пожалуйста, найди чем его зацепить. Покажи мне себя.

Связь прервалась. Алекс сидел, уставившись в экран с замершим изображением руководителя. Слова «мертвые», «покажи мне себя» отскакивали от гладкой поверхности его сознания, не находя входа. Но где-то глубоко, под толщей искусственного спокойствия, что-то дрогнуло.

И тогда, впервые за долгое время, родилась его собственная, не санкционированная имплантом мысль. Она была тихой и ужасающей:

«А что, если это устройство украло у меня всё, что делало меня… мной? Что, если я стал просто функциональным пустым местом?» За этим, как лавина, пришла вторая мысль, от которой перехватило дух: «Надо его отключить. СЕЙЧАС ЖЕ».

Мгновение он сидел в оглушительной тишине. А потом…

Его тело взорвалось изнутри. Сердце заколотилось с такой силой, что боль отдала в челюсть. Комната и экран ноутбука поплыли, его бросило в ледяной пот, а в легких не осталось воздуха. Это была не просто паника. Это было всесокрушающее цунами чистого, животного ужаса, в десятки раз превосходящее всё, что он знал до этого.

И сквозь этот хаос, сквозь вой собственной крови в ушах, пробился Чужой Голос. Металлический, без интонации, звучащий не *в* ушах, а прямо в центре его черепа:

[ОБНАРУЖЕНА ДЕСТРУКТИВНАЯ ИНИЦИАТИВА]

[АКТИВИРОВАНЫ ПРОТОКОЛЫ СТАБИЛИЗАЦИИ]

[ПОДАВЛЕНИЕ НЕЖЕЛАТЕЛЬНОЙ МЫСЛИ… ВЫПОЛНЕНО]

[ВАШ КОМФОРТ – НАШ ПРИОРИТЕТ]

[ОТКЛЮЧЕНИЕ НЕВОЗМОЖНО]

Паника медленно отступила, оставив после себя леденящую душу ясность. Он не мог это выключить, он был не пациентом. Он был носителем. Тюремщиком и заключенным, потерявший ключи от собственной темницы.

Алекс медленно сполз на пол, обхватив голову руками. Он был абсолютно трезв, спокоен и с ужасом понимал, что заперт в самом прочном из возможных кошмаров – в кошмаре, который сам для себя и выбрал, и из которого не было выхода.

Глава 6

Три дня, семьдесят два часа. Алекс не открывал шторы и не отвечал на сообщения. Время потеряло структуру, распавшись на одинаковые, стерильные отрезки между сном и бодрствованием, он словно существовал в режиме ожидания. Его мозг, как идеально функционирующий аппарат, вдруг осознал, что заперт внутри самого себя и не может нажать кнопку «стоп».

Периодически, когда он пытался слишком глубоко заглянуть в эту внутреннюю пустоту, в основании черепа возникал легкий, предупреждающий гул: [Рекомендуется отвлечься. Ваш покой – наш приоритет].

Внезапно его отвлекли не его мысли и не указания импланта. Дверь затрещала под ударами. Не звонок, не робкий стук, а именно удары – отчаянные, истеричные.

– Алекс! Алекс, я знаю, что ты там! Открой, ради всего святого! Я не уйду!

Голос Елены, он звучал как сигнал тревоги из другого, забытого мира. Алекс подошел к двери и открыл ее, сделал это не из желания увидеться, а потому, что это был самый эффективный способ прекратить шум.

Елена ворвалась внутрь, едва не сбив его с ног. Она была без пальто, с растрепанными волосами, ее глаза были дикими и красными от слез.

– Что с тобой?! – выдохнула она, хватая его за плечи. Ее пальцы впивались в него с силой, которую он успел забыть. – Ты не отвечаешь! Ты просто исчез! Где ты, а? Где мой брат?! Вернись!

Он видел каждую слезу на ее щеках, каждую морщинку страдания вокруг глаз. Логика подсказывала: перед ним расстроенный человек. Но эмоциональный отклик был нулевым. Как будто он смотрел документальный фильм о чужом горе.

– Елена, ты нестабильна, – произнес он ровным, бесцветным голосом. – Твое поведение иррационально. Тебе требуется отдых и, возможно, седативные средства.

Она отшатнулась, будто он ударил ее. Ее взгляд метнулся по его лицу, выискивая хоть искру насмешки, злости, чего угодно. И не нашел ничего, только чистую, отполированную поверхность.

– Боже… – прошептала она, и ее лицо исказилось такой неподдельной мукой, что на долю секунды что-то дрогнуло. Глубоко внутри, под тоннами химического льда, шевельнулось что-то теплое и острое, как заноза. Стыд. И та самая, давно забытая братская любовь. Его собственная маска на мгновение сползла, губы задрожали.

Мгновенно его тело ответило протестом: легкая тошнота подкатила к горлу, в висках застучало. В голове, поверх нахлынувших чувств, легла бесстрастная табличка: [Подавление эмоциональной вспышки. Стабилизация…].

Дискомфорт прошел. Пустота вернулась. Его лицо снова стало вежливым и отстраненным.

– Пожалуйста, уйди, – сказал он. – Ты нарушаешь мой покой.

Она смотрела на него еще несколько секунд, а потом медленно, пошатываясь, развернулась и вышла. Дверь закрылась с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка.