Кирос должен победить
- -
- 100%
- +
На дорогах здесь было пусто и тихо, слышно было только цоканье подков о брусчатку. Кирос невольно сравнил их с узкими дорожками убогих, вонючих трущоб. Ничего нового. Так было везде. Нищета и зажиточность смотрели друг на друга в каждом городе этой страны. Первая с погасшей надеждой и завистью, вторая с презрением. Мальчик Кирос все мечтал, представлял, как каждые дядя и тетя в одеждах из дорогих тканей с юга поделятся едой, кровом с худыми до костей, лежащими и стонущими на улицах умирающими. Мужчина Кирос об этом не мечтал. Он ни о чем не мечтал. С этим он давно смирился.
В спину подул ледяной, пронизывающий ветер. Близилась зима. Будет ли он здесь, когда упадет снег? Даже когда грязные улицы накроет чистым и белым, этот город не изменится. Хлопья снега будут падать на те же дома, людей, на их надежды и печали. Ничего здесь не меняется и не изменится, как и он сам. Снег упадет, и одинокий всадник будет бродить по этому миру, притворяясь, что живет. Притворяясь, что его руки чисты, а если не чисты, то что поделать, ни у кого сейчас они чистыми не были. Вдруг стало тошно. Нет, нужно было как-то выбираться отсюда. Эти серые улицы будто душили, заражали мысли безысходностью.
Впереди показался перекресток. Солнце, прячась за тучами, так и не выглянуло. Серая пленка на востоке потемнела, приобретая красноватые оттенки. Близился закат. Становилось все холодней – ветер усиливался с каждой минутой, облизывая колючим, ледяным языком. Рубашка задралась, спину кольнуло, заставив всадника поежиться. По телу пробежали мурашки. Впереди, как он и рассчитывал, снова показалась башня таверны. Отдав коня Прошке, и снова сунув пареньку несколько монет, он зашел внутрь.
Тепло и танцующие отблески свечей породили новые мурашки. Они напоминали о детстве, когда маленький Кирос целыми днями играл у заснеженных подножий гор. Вечером, в темноте, маленькая закутанная фигурка пробиралась в родной город, барахтаясь в сугробах. Бушующий ветер плевался снегом в лицо, и Кирос жмурился, чтобы ледяные крошки не впивались в глаза. Он бежал по улицам окраины, пока наконец, не переступал порог дома, звякнув колокольчиком. Дома было также тепло, также уютно от желтых огоньков, подпрыгивающих над свечами.
– Э, мжик!
Бородатый беззубый выпивоха за ближайшим длинным столом улыбнулся ему, поманив к себе кружкой и расплескивая пиво. Он присвистнул. Неумело, больше выплевывая воздух, отпил, рыгнул.
– Чего н пороге встал как столб, айда сюды, псидим…
Он икнул, поднял кружку и снова отхлебнул. Бородатое, покрасневшее лицо скривилось. На его плечо упала грубая рука собеседника, икающего от смеха и рассказывающего ему что-то на своем, пьяном языке. Бородатый чуть покачивался, прикрывая глаза и посматривая на друга из-за заросших черных бровей.
Кирос уже был у барной стойки. Он чувствовал, как першило в горле, а по телу прошлась ломота. Кинуло в жар. Он быстро узнал это противное, тянущее чувство приближавшейся хвори. Фукол вышел из кухни, перекатываясь. Заметив Кироса, он кивнул, едва заметно улыбнувшись. Кирос кивнул в ответ, заметив усмешку и не обратив на нее внимания, оперся боком в стойку, потянувшись за кошельком.
– Не надо, не надо! Распорядились, чтобы вы бесплатно жили, такщо не надобно платить, – сказал Фукол, помахав мясистой рукой.
Кирос хмыкнул, убрав кошелек.
– Таки Прошке тоже уплатили? Я его предупреждал, чтоб не брал!
Кирос покачал головой.
– Не взял малец, – соврал он, – мне бы комнату, да поесть чего.
– Вашу ешо не заняли, там и оставайтеся. Здесь желаете откушать, или в комнате?
Все тело охватила слабость и медлительность, глаза вдавились в глазницы неподъемными камнями. Удивительно, как он не замечал этого на улице. Крики, утробное ржание и грохот били по ушам. С каждым стуком по столу в череп будто вонзались стрелы. Одна лишь мысль о том, чтобы остаться здесь, отравляла аппетит.
– Я поем в комнате.
Тавернщик кивнул, добродушно натянув левый уголок рта. Он повернулся широкой спиной и скрылся на кухне. Кирос поднялся в свою комнату. Ноги казались в разы тяжелее. Прикрыв за собой дверь, он машинально обернул ручку веревкой, конец которой был привязан к колокольчику и плюхнулся на кровать лицом вперед. В комнате было тепло. Когда Кирос прикрыл глаза, он испытал то же облегчение, которое чувствуешь, выпив кружку воды в жаркий день. Его лицо обняли мягкие руки, такие знакомые, пахнущие хлебом. Эти же руки укутывали его зимой, чтобы не простудился. Эти же руки обнимали раскаленный лоб прохладой. Они протянули ему колокольчик, поблескивающий в нежных ладонях.
Звон разлился по комнате, вырывая в реальность.Тук-тук-тук. Наемник резко поднялся, хватаясь за кинжал. Колокольчик позвякивал в такт стуку. Точно. Ужин. Он убрал оружие, открыл дверь. На пороге, занимая весь дверной проем, стоял Фукол с доской. От доски шел пар, пахло тушеным мясом с капустой. Кирос посторонился, впуская тавернщика. Тот был шире, чем проем, поэтому входил боком, кряхтя и переступая с ноги на ногу. Войдя, он тут же начал сгружать тарелки на стол.
– Вечором холодновато стало, я картошечки пожарил, да мяска потушил, вот, горяченькое, угощайтеся.
– Спасибо, – сказал Кирос.
В ответ Фукол лишь кивнул, почесав усы, и снова направился к выходу. Кирос провожал его взглядом, все еще стоя поодаль. В голове его повис вопрос, но он не был уверен, что получит честный ответ. Наконец, когда Фукол, кряхтя, вышел в коридор и вздохнул, он все же решил спросить.
– Ты работаешь на старуху?
Тавернщик замер, повернулся к Киросу.
– Таки да и нет. Ежели разбойства имеете в виду, то нет. Не сообразен я для такого, токмо за таверной слежу. Она эту таверну купила. И по совету скажу, – Фукол чуть понизил тон, хотя в коридоре было пусто, – кличте-ка лучше ее по имени, Драмонною.
– И давно ты ей служишь?
– Таки давненько ужо. Она как приехала в Хнайн, сразу ее купила, ну а я уж, того, так получилося, что слежу тут за всем.
– Один? – вырвалось у Кироса, и он прикусил язык.
С чего бы ему все эти подробности? Его это не касалось. Толстая, рыжая бровь дрогнула. Отблеск свечей в его глазах погас, он потупился, начал тереть засаленный фартук, смотря на носки ботинок.
– Один. Так тоже получилося. И детишек-то у меня не осталось, и женушки нет, – он вздохнул, поднимая голову и натягивая улыбку, – Есть токмо Прошка, я его в трущобах нашел. Еще малютка он тогда был, а ужо его все бросили. Вот и ростю я его, как своего.
В этот раз, взгляд захотел опустить Кирос, но выдержал, проклиная себя за любопытство. Он смотрел на этого большого, грустного мужика и мучительно искал нужные слова, которые всегда в подобные моменты покидали его.
– Понятно, – выдавил он еле слышно.
Фукол снова кивнул, блеснув вспотевшей головой, пожелал доброй ночи и прикрыл за собой дверь. Звякнул колокольчик. Кирос плюхнулся на стул, принявшись за ужин. Мысли о судьбе тавернщика, почему-то, не отпускали его. «Так получилося.» Было ясно, что что-то произошло, что-то горькое, заставляющее толстяка жалко улыбаться, пряча слезящиеся глаза. Что-то, к чему, возможно, приложила костлявую руку ведьма. Он не знал наверняка, но у него было предчувствие. А предчувствие редко его обманывало.
Глава 4. Арест
Распахнув глаза, он тут же прищурился – яркий луч солнца резанул, заставив проморгаться. Кирос сел, бедром ощущая твердую доску кровати, отбросил одеяло, провел руками по лицу. Горло трескалось от сухости, но в остальном хворь его отпустила. Встав, он на ощупь нашарил стол, кувшин с водой, схватил шершавое глиняное горлышко и опрокинул, жадно глотая. Часть воды пролилась на рубаху, и та неприятно прилипла к телу. Темную комнату разрезал яркий, ровный луч, протиснувшийся сквозь дверную щель.
Тук-тук-тук. Дверь глухо загрохотала. Кирос подошел, чертыхнулся, запнувшись о ножку стула, отодвинул засов и дернул ручку. В комнату хлынул свет, заставив прищуриться. Зазвенел колокольчик.
– Добрый денечек! Что-то вы не спускалися, я уж подумал мало ли, вот, харчей к обеду наготовил, принес пока свежие.
Кирос поздоровался, не прекращая щуриться, взял сунутую ему тарелку, в которой плескался суп. Пар ударил в лицо, руки обожгло, и он схватился за бортики. Пробурчал благодарности. Толстяк, вытиравший в это время руку о фартук, махнул ей, и усы его чуть приподнялись в улыбке.
– Таки поспать-то вы горазды, уж четверть дня прошла. Ну, ладненько, пойду я, дел полно.
Тавернщик вздохнул, потоптался немного у входа, засовывая доску-поднос подмышку, развернулся широкой спиной и ушел. Топот гулко разносился по коридору. Избавившись от горячей тарелки, поставив ее на стол, Кирос сел, водя ложкой по пленке жира. В желтых каплях на поверхности плавали кусочки зелени. Он поморщился. Еще со времен службы в администрации, он невзлюбил супы и похлебки – пичкали их ими каждый день, и были они водянистыми, безвкусными, с большими кусками картофеля и разваренной крупой. Зачерпнув ложку, он подул на горячий бульон, попробовав немного. Через минуту ложка работала исправно. Жир обволакивал язык, чувствовался вкус перца, свинины и зелени, особенно хонхи. Эта приправа высоко ценилась, и поставлялась только из Параны, где росла на песчаных берегах океана.
Когда только пошел новобранцем на учебу в администрации, Кирос впервые увидел его – черный, уходящий вдаль, за горизонт. Широкие, мощные волны, словно кошачьи языки проходились по песку и отступали, чтобы вернуться вновь. Он помнил, как смотрел вперед, не отводя взгляда, пытаясь найти островок суши, и ему даже казалось, что находил зеленую полоску. Была это лишь иллюзия. Никаких островов в океане не было, а все, кто пытался их найти, уходили в море и больше не возвращались. Как-то раз, его друг Ронт даже предлагал построить лодку и поплыть туда, за горизонт. Но то были лишь глупые надежды.
Доев и собравшись, он натянул потертый ремень сумки через плечо и вышел из комнаты. Вчера он не успел объехать весь город. В коридоре было пусто. С первого этажа доносился шум. В изрешеченные рейками, на удивление чистые окна, било солнце – яркое, большое, не закрытое облаками, но уже не греющее кожу, солнце. Со второго этажа можно было разглядеть часть трущоб сверху. Подсохшие соломенные крыши переливались желтым, из выложенных из речной гальки труб вился дымок. Обвившись вокруг труб, мирно спали коты.
Кирос спустился, тарабаня ступеньками. Фукола за стойкой не было. Наемник пошел к выходу, мимо чокающихся кружек. Двери таверны то и дело хлопали. Десятки ног перешагивали порог и мужика, лежащего прямо у выхода, на животе, лицом вниз. Кто-то запнулся о его плечо и чертыхнулся, вызывая волну хохота от столов. Мужик на полу постанывал и дрожал. Рука с растопыренными пальцами скребла пол над головой, загоняя грязь под ногти. От дверей веяло холодом, он проходил по полу, окутывая лежащего, одетого в летнюю рубаху. Рубаха была чистой, и в целом мужик выглядел опрятно.
Кирос разминулся с проходящими вглубь таверны, и остановился рядом. Что-то внутри него резко запротестовало, встало дыбом, когда он представил, как переступает через это скорчившееся тело. Нагнувшись, он перевернул его на спину. Тело невнятно застонало. На Кироса уставился пустой взгляд из-под густых, низко посаженных полукруглых бровей. Бледные, потрескавшиеся губы что-то невнятно бормотали. Кирос поднял его и посадил на ближайшую бочку. Шея мужика, словно веревка, тут же прогнулась, голова запрокинулась назад, опрокидывая пустой бутыль. Поднимая его, наемник хватался за подмышки, задирая рубаху выше пояса и открывая бурые, черные, пурпурные пятна. Его избивали. Возможно, надломили ребра. Кирос нахмурился.
– Хээ, Грива, чойт ты приуныл, ну поссорился с Навкой, со всеми бывает, – сказал кривоносый, грязнолицый пьяница рядом, – А чегойт его таскаешь, пусть лежит, откисает, – сказал он Киросу.
Единственный трезвый в этой комнате зыркнул на грязнолицего. Тот резко отвел взгляд, впившись в кружку. Противно. Все эти пустые выпивалы были ему противны. Захотелось уйти сейчас же, и он развернулся к выходу, когда снова услышал жалобный, болезненный стон. Мужика мотало из стороны в сторону, его плечо толкала рука соседа. Игнорируя укол раздражения, Кирос рванулся к ним, замахиваясь на грязнолицего. Тот пригнулся к столу, выкатив глаза и с опаской поглядывая то на нападавшего, то на смуглый кулак.
– Чегой махаешься-то? – прокричал он.
– Где он живет?
– Кто? Грива-то? Дык за богачами, сразу возле рынка.
Кирос опустил кулак, обхватил мужика без сознания и взвалил на спину. Грязнолицый оправился, выпрямил грудь колесом, будто и не прижимался к столу совсем недавно.
– Ты токмо если чо задумал, не ходи к ним, к ним бандюки коршуновские находились уж, Наву запужали. Слышь, не ходи…
Игнорируя крики позади, Кирос вышел в конюшню, свалил мужика на коня и прикрыл его плащом, заткнув края чтоб не поддувало. Конь смотрел на него, выгнув шею и двигая ушами.
– Что смотришь? – спросил Кирос, нахлобучив седло на плотную, мускулистую спину.
Большие глаза из черного стекла наблюдали, пока Кирос затягивал ремни. Даже конь удивился. Он и сам не знал, зачем помогает, но понимал, где пролегает грань его морали, если можно убить паренька, но нельзя пройти мимо умирающего пьянчуги, но одно наемник знал точно – он не мог переступить.
Безоблачная, солнечная погода обманула. Воздух колол прохладой. Кирос, одетый в теплый кафтан, поежился – еще не привык к холоду. Он поехал через западный район, по той же дороге что и вчера. Если грязнолицый не врал, то ему нужно было проехать на север, к центру, где легла брусчаткой площадь.
Вскоре, послышались настойчивые, бодрые голоса, сливающиеся в одну какофонию, что всегда означало наличие рынка неподалеку. Мраморная ограда справа закончилась, открыв вид на бурлящий жизнью, разбитый на сотню ларьков и прилавков, муравейник. Под копытами коня зашуршала каменная крошка. В рынок наемник не поехал – держал путь на границе рынка и богатого района. На границе двух миров, где справа громоздились друг на друга хлипкие деревянные прилавки, а слева величаво и стойко на все это смотрели девы из драгоценного камня. Справа кричали, бегали, трясли товаром в воздухе, ругались, слева царила тишина.
– Капуста квашенная, бери, налетай! – закричали рядом.
Конь взбрыкнул, помотав черной лоснящейся мордой и подбрасывая хозяина в седле. Сзади застонали, протяжно, болезненно. Кирос сплюнул, оглянувшись на пухлую женщину в красном платке. Та размахивала половником, изредка постукивая по бочке и зазывая покупателей зычным, не подходящим ее внешности низким голосом. Покупателей рядом не было.
Дорога вдоль рынка округлялась, огибая его и выводя всадника на улицу-петлю, где словно зубы, выстроились полукругом белые дома. Все они походили друг на друга, выпятив выбеленные известью бока и подставив ярким лучам деревянные покатые крыши. Особняками их назвать не получилось бы, но и избами из трущоб тоже – двухэтажные, с ухоженными оградами, они смотрели на прохожих множеством окон с резными ставнями. От каждого двора, образовывая сеть, похожую на паутину, шли тропинки, соединявшиеся в центре улицы-петли.
Кирос натянул поводья, оглянувшись. Все дома были «за богачами, сразу возле рынка», но какой был подходящим? Он спешился. Тело, закутанное в плащ, лежало неподвижно, не подавая признаков жизни. Подняв капюшон, он похлопал по щетинистой, пыльной, и липкой от пива щеке. Попутчик тяжко вздохнул, приоткрыл веки, сощурив черные круги под глазами.
– В каком доме ты живешь? – спросил наемник, тыкнув в полукруглый ряд зданий.
В ответ он лишь услышал болезненный стон. Бесполезно. Значит, нужно было искать методом тыка. Помотав черную гриву, он повел коня прямо, рассекая петлю пополам. Решил начать с середины. Во дворах без заборов все еще зеленела аккуратно скошенная трава. От холода она пожухла, держа следы ботинок и не восстанавливаясь. Вблизи шершавая, побеленная глина оказалась потрескавшейся сбоку, на углу и у фундамента, но трещины были мелкими, еле заметными. Он подошел вплотную к чистому, без намека на пыль и разводы окну, и собирался постучать, когда…
– Грива! Гривушка!
У дома, справа распахнулась дверь, и из нее выбежала миловидная женщина средних лет. Каскад русых волос до колен развевался, блестя на солнце. Темно-синее платье с подолом до лодыжек обнимало стройную фигуру. Она подбежала, наклонилась к лицу мужа. Прядь поблескивающих шелковистых волос скользнула по плечу, скрывая их обоих. Кирос переступил с ноги на ногу, шурша каменной крошкой. Она заметила его, обернулась. Светлая кожа, потянутая морщинками, была единственным, что выдавало ее возраст. Лицо ее сохраняло миловидность, особенно за счет полноватых щек и больших миндалевидных глаз.
– Вы Нава? Он лежал в таверне Фукола.
Нава прижала ладонь к ладони на груди, слегка покивала.
– Ой, спасибо, благодетель! Я уж два дня сидела как на иглах, переживала, где он, что он…
Она смотрела на него с благодарностью и добротой, как уже давно на него не смотрели. Васильковые глаза будто заглядывали ему в душу, и он отвел взгляд, повернувшись к Гриве и перекидывая того себе на спину.
– Ничего. Куда его отнести?
– А пойдемте, пойдемте я покажу!
Нава щебетала, словно птичка, перебегала по тропинке, словно порхая. Кирос заметил, что она была босая, когда поднимался за ней в дом – красные от холода ноги легко перепрыгивали ступени.
Дом начинался со светлой, опрятной кухни. Пахло свежей выпечкой и кашей, толстая печь на полкомнаты похрустывала дровами, опаляя жаром. За ее белеными, но подкоптившимися боками, наверх уходила лестница – винтовая, из темного дерева, с роскошными резными перилами и совершенно не подходящая простому устройству.
На втором этаже, как и в таверне, шел длинный коридор с комнатами слева. Нава, идущая впереди, схватилась тонкой рукой за ручку одной из дверей и потянула. Дверь поддалась неохотно. Комната оказалась спальней. Все это время женщина щебетала: «Тут осторожно, порог высокий, тут лестница скользкая, осторожно, а вот тут проем узкий, не ударьтесь.» Кирос, со сбившимся дыханием после подъема по лестнице, вежливо кивал, и был рад наконец свалить свою ношу в мягкие перины и попрощаться с хозяйкой.
– Да что же это, как же это, может поедите перед уходом? Я только сварила, все свежее, у нас и хонха есть, я лично собирала в Паране пару лет назад, может выпьете настой?
Но наемник неумолимо отнекивался, и когда поток щебетаний стих, она посмотрела на него с мучительной благодарностью, которая поражала. Он снова попрощался, отводя взгляд. Она попрощалась в ответ, поблагодарив его еще раз.
Кирос вернулся к коню, который успел забрести за дом, захватывая короткие пучки травы бархатными губами. Всадник рассеянно затолкал плащ глубже в сумку и запрыгнул в седло, пришпорив упитанные черные бока. Он ей никто, она видела его в первый раз. Другие бы и рады были – оказал услугу и выметайся. С чего бы ей так стараться отплатить ему?
Конь подошел к рынку, и Кирос спешился, не выпуская поводьев, повел животное за собой. Все вокруг пестрело, бурлило, люди сновали туда-сюда, кричали продавцы, в нос били все возможные запахи – от коровьей кожи до сыра.
– Овощи свежие, только с грядки!
– Ботинки, кафтаны, плащи!
– Свежий хлеб, налетай, покупай!
– Мама, мама, леденцы! Леденцы!
Малец в забавных, высоко натянутых льняных штанах с широкими лямками бежал, смотря вбок, на своего родителя, которая в этот момент щупала детский кафтанчик из овечьей шкуры. Мальчик не смотрел под ноги, тыча пальцем вперед и не сводя глаз с матери, которая все никак не обращала на него внимания. Кирос не успел среагировать – стоял далеко. Пацан налетел на стоявший перед ним прилавок с настойками. Огромные пузатые бутыли опасно задрожали, зазвенели, сталкиваясь боками, жидкости разного цвета зашлись рябью. Паренек, задом приземлившись на землю, оленьими глазами оглянулся, и выждав секунду, завыл, раскинув руки. Прилавок состоял из небольшого, но крепко скиданного навеса и нескольких лавок, на которых и стояли бутыли. Каждый, прикинул Кирос, стоил не меньше, чем упитанная свинья, а потому наемник удивлялся, что хозяин лавки все еще никак не отреагировал. Зато, громкий плач наконец привлек внимание его матери, которая отпустила кафтан, подлетела к карапузу, подхватила того за подмышки и тут же скрылась.
Кирос подошел к прилавку, потянув коня за собой. Под навесом сидел, опершись о спинку стула, старичок с трубкой, и улыбался. Седой дым лениво ворочался в воздухе, клубясь и исчезая.
–Доброго дня. Крепки ли настойки, бывший командир ячейки? – спросил Кирос, чуть улыбнувшись и протягивая руку между стеклянными сосудами. Скрываться смысла не было. Заядлые служаки узнавали друг друга с полувзгляда, так и Кирос сразу понял, что расслабленный, но с неизменно прямой спиной и крепким взглядом, этот человек командовал другими не один десяток лет.
– Здаров. Да уж не для слабаков! – ответил старик, задорно протягивая руку в ответ.
Говорил и вел он себя совсем не по-стариковски. Возраст в нем выдавали лишь складки под глазами, да седые, подстриженные в ежик волосы. Голова его, будто сплюснутая двух сторон, была обрамлены плоскими висками. Старик уселся обратно.
– Как звать?
– Сокрил.
– Йедан. Будем знакомы. Ты я вижу тоже из наших. По делам, или в отставке?
– В отставке, уже полгода как, – обыденно соврал Кирос.
Старик кивнул, чуть прикрыв глаза и затягиваясь трубкой. Горький дым потек за пределы навеса. Киросу он не нравился, но виду он не подал, разглядывал бутыли.
– Чего-то конкретного купить решил, или подсказать?
– На твой вкус, окажи честь, выбери, – ответил Кирос.
Он повернулся к сумкам, выуживая круглый кожаный бурдюк. Изделия из стекла делали только в столице, поставляли в караванах, которые часто грабили. Потому за бутыль наемник платить не пожелал, протягивая бурдюк старику.
– Налью тебе полынной, нынче хороша.
Старик встал с кресла, взял флягу, и, шаркая, зашел за тонкую перегородку. Оттуда же зазвенело стекло, зажурчала наливаемая жидкость.
– Покупай подковы, узды, стремена! – донеслось издалека, напоминая Киросу, зачем он пришел на рынок. Он расплатился за товар, попрощался с Йеданом и пошел на зычный голос, обещавший первоклассный товар на лошадь. Попетляв между лавками с мясом, молоком, одеждой, метлами и еще много чем, он наконец нашел нужный. Хозяином прилавка оказался толстый мужик с черной бородой и кривым носом. Из-за толстого брюха, одетого в засаленный серый кафтан, на покупателей выглядывали подковы и стремена, поблескивающие на солнце, путлища, намотанные вокруг торчащих палок, и другой товар. Кирос забегал глазами, выискивая поводья.
– Здоров! Что интересует? Путлища, стремена, поводья, подковы? Все есть.
– Здравствуй. Поводья посмотреть нужно.
– Такому удалому скакуну лучшие найдем! Как назвал? – сказал продавец, шаря под прилавком.
– Конь.
– Ну ты даешь, коню имя надо дать, обидишь животину. Вот тебе поводья. У меня товар хороший, поручиться могу.
Бородатый не прекращал болтать, тыча на неровно выструганный прилавок. Кирос нахмурился, смотря на товар. Вся болтовня торговца прошла мимо ушей. Выбирать было из чего, и про качество тот не соврал. Особенно привлекли внимание поводья из шкуры манского кабана, бурые блестящие. Поставки с востока сюда вряд-ли доходили, а значит их перекупали у грабителей караванов.
– Сколько стоят эти?
Продавец хохотнул, назвав вполне приемлемую сумму. Кирос положил монеты в грубую ладонь, взялся за приобретенный товар и поднял глаза на продавца. Тот резко скосил на него взгляд, но наемник заметил, что тот смотрел ему за спину. Этот острый, крысиный взгляд ему не понравился. Совсем не понравился. Только сейчас в руке почувствовалась легкость, той, что держала старые поводья. Кирос поднял ее, уже понимая, что происходит. Обрубленные прутья свободно болтались, постукивая о прилавок.
Его конь галопом несся прочь. Спина неизвестного всадника прыгала, пока тот пришпоривал черные бока.
– Воооры! Лови ворооов! Коня угналии! – с ленцой прокричал зычный голос торговца.
Кирос рванулся вбок, не спуская глаз с направления, в котором уходил конь, планируя перехватить угонщика на востоке. Он понимал, что не успеет, но сдаваться не собирался. Минул один, второй прилавок, по дороге сбил какого-то зеваку с ног, не сбавляя темпа, пронесся дальше, слыша ругательства позади, и тут же остановился, наблюдая.
Голова угонщика неестественно дернулась вбок, и он выпал из седла. Конь пронесся еще немного, но его остановил высокий, худой администрант, тыкающий пальцем то на упавшего, то на лавку, где Кирос купил поводья. Два других администранта топнули, разбежавшись кто куда. Кирос понял с полуслова. Засунул покупку в сумку, плотно утрамбовывая толстый кожаный прут, вернулся назад. Двое администрантов уже шли к нему на встречу. Тот, что вел коня, смотрел на Кироса, приподняв узкую русую бровь на вытянутом лице. Помятая форма легко болталась на его худом теле, и тут Кирос увидел две черных точки на плече. У второго точек не было. Их отсутствие означало, ранг простого служащего, наличие одной точки показывало, что перед тобой замкомандир ячейки. Две точки на плече худого означали, что тот был командиром ячейки – звание престижное, выше которого были только начальники администрации всего города и отец всей администрации в столице, которому когда-то служил Кирос.