Кирос должен победить

Глава 5. Выбор

Он ворочался, сжимая покрывало в побелевших кулаках. На лбу выступали капли пота, собираясь в группы и падая на жесткую, колючую ткань подушки. Как и бывает после насыщенного событиями дня, Кирос всю ночь видел бред. Он просыпался в судороге, сжимая челюсть так, что ломило зубы, и снова погружался в болото безумия, сморщивая закрытые веки.

– Будь ты проклят! Проклят! Проклят! – кричала Драмонна, с перерывом на хриплый, скрипучий хохот.

Старушка резко перемещалась, ударяя противной хриплой какофонией то по правому уху, то по левому, приближая к нему свое страшное, серое лицо. Казалось, она толкала его голову в стороны, тыкая в нее сотнями игл. В груди будто поселилась неугомонная змея. Она таранила ребра, пытаясь вырваться, баламутила все вокруг и не давала расслабиться ни на секунду.

Наконец, гадюка успокоилась, скукожилась в клубок и заснула, ушла и страшная ведьма. Наступил покой, но ненадолго. Все вокруг переместилось, и он оказался там, у обрыва. Ему редко снился этот сон, и в такие моменты Кирос отдал бы все, чтобы проснуться, но сколько бы он ни бесился, сколько бы ни мотал головой, ворочаясь и пытаясь избавиться от страшного наваждения, он был бессилен против крепких когтей тревожного воспоминания, в которые попал.

– Что, толкнешь меня?

Мешковатая форма администранта напротив развевалась на ветру, постукивая саму себя с маленькими хлопками. Кирос застыл, оставив одеяло в покое. Пота на его широком лбу стало больше, он холодными струйками стекал по острым скулам, терялся в короткой бороде.

– Чего стоишь? Боишься? Правильно, что бои…

Его тело дернулось, само по себе. Ощущение было, будто он сидел на козлах повозки, но лошадь, которой он управлял, ему не подчинялась, фыркая и поворачивая совсем в другую сторону. Руки сами толкнули, нога сделала шаг вперед. Фигура администранта внезапно растворилась в воздухе, и вот уже Кирос летел с обрыва. На мгновение его охватила невесомость, стоило ветру подхватить его тело. Все расплывалось, и видно было только дно, на которое ему было суждено упасть. Хотелось закричать, но когда Кирос раскрыл рот, ни звука не вырвалось из его глотки. Лишь ветер выл в ушах. Холодное, каменное дно ущелья приняло его без всякого шума.

На потолке танцевал рыжий свет. Кирос наблюдал за ним, щурясь от головной боли. Лоб неприятно холодило от высыхающего пота. Шея ныла, грозясь заклинить и не двигаться вовсе, но все мысли и ощущения затмевала боль в боку. Ребра саднило так, будто кто-то размахнулся и вдарил по ним кувалдой. Сознание не спеша возвращалось. Свет?! Кирос приподнял голову. Дверь в его комнату была по-прежнему закрыта. На небольшом столике горела свеча. Он резко очнулся от полусонного состояния, вспомнив, как потушил ее перед сном.

– Наконец-то проснулся! Вставай, срочное задание.

Кироса передернуло от скрипучего голоса, который мучал его полночи. На кровати в грязных ботинках стояла Драмонна, уперев руки в бока. Недовольные ледяные глазищи вперили в него так, будто это он сейчас пнул ее, чтобы разбудить. Кирос вскочил, забыв все свои болячки. Внутренности будто выжгло огнем от злости.

– КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ, КАРГА?! УЙДИ С МОЕЙ КРОВАТИ! КАК ТЫ ВООБЩЕ ВОШЛА?

Драмонна поморщилась, оттянув мизинцем платок поковырялась в ухе.

– Успокойся уже, уши вянут слушать твой ор. Зашла как обычно. Это я должна злиться, тебя не разбудишь, – сказала она, нагнувшись и вытерев палец о покрывало.

– Ты… Ты..

В небольшой комнате раздался скрежет зубов. Старых бить нельзя. Старых бить нельзя. Старых…

– Нет времени на твои психи. Срочно нужно выполнить второе задание, – Сказала Драмонна, спрыгнув с кровати, – Если справишься – отменю третье.

Кирос свирепо посмотрел на старуху. Как же, черт побери, раздражает. Он сжал руки в кулаки так сильно, что ладонь заболела от впившихся в нее ногтей. Почему? Почему бывший командир ячейки должен бегать как собачонка и выполнять приказы какой-то старушки?

Невидимая стена из ветра, грязь дорог и фырканье коня пронеслись в голове. Дерьмо. На мгновение бок снова кольнуло. Кирос подумал, что это боль от пинка, но это был стыд. Стоит он тут и устраивает сцену, как ребенок, остается только поныть на всю таверну. Заскрипел стул. Кирос сел и вздохнул, выливая остатки настойки в деревянную кружку с тихим журчанием. Он обнял отполированное дерево ладонью, помотал в стороны и разом опрокинул настойку, широко раскрыв рот. Стукнув кружкой о стол, он вытер подбородок, вздохнул.

– Говори, что нужно?

Драмонна, уже устроившись на кровати, довольно ухмыльнулась, смещая длинные, серые морщины у рта в одну большую складку. Она оперла предплечье на стену, наклонившись в сторону. Старый широкий ремень, удерживавший черную юбку, поскрипывал при движении.

– Нужно навестить одного моего старого знакомого. Живет на ферме за трущобами. Он давно задолжал мне денег, и не отдает, а у меня слишком сильно болят ноги, чтобы к нему сходить, уж больно далеко идти.

Кирос фыркнул. Так и сказала бы, что нужен вышибала. Он никогда не думал, что опустится до подобного, но… «Никогда не говори никогда.» – постоянно твердила мать. Видно, так оно и есть.

– С чего тогда такая спешка, раз уж и так долго ждала?

– Интересные времена наступают, – усмехнулась старуха, – а сын-то мне нужен.

Ворота из кривых, полусгнивших досок выглядели жалко. Как будто вторя воротам, забор покосился, грозясь упасть в любой момент. Редкие, поросшие лишайником палки никак не скрывали просторный двор и хижину внутри. Кирос спрыгнул с коня и зашел во двор, привязав коня к стволу молодой черемухи, раскинувшей оголенные прутья у столба.

Был небольшим, с грязевым бугром посередине, на котором доживала свой век согнувшаяся, словно старичок опершийся о палку, хижина, грозящая рухнуть в любой момент. Двор зарос по бокам высокой, дикой травой. Наемник пошел по слякотной тропинке. За хижиной неровной лентой шел забор получше, огораживающий ферму от жилого двора. Из-за скрученных в ряд высоких прутьев из ивняка доносилось блеяние, мычание и хрюканье, сильно воняло навозом и прелым сеном.

– Есть кто дома? – он крикнул, постучавшись в небольшое окошко рядом с входной дверью.

Тишина. Кирос заглянул в окно. Стекло практически не пропускало свет из-за толстого серого налета. Не видно было даже очертаний внутренностей хижины. Он постучал и крикнул еще раз.

– Иду! – Донеслось от загонов позади хижины.

Послышались чавканье грязи и скрип калиток. Должником оказался седой, горбатый мужик. Он прихрамывая, вытирая руки о грязные серые штаны с заплатками. При виде Кироса, фермер удивленно поднял густые черные брови.

– Здаров. Кем будешь? Чего надо? – спросил он, протянув руку.

– Здаров, – ответил наемник, принимая рукопожатие, – пришел передать привет от старого друга, так сказать.

Уставшее, загорелое лицо побледнело, упав. Мужик выдернул грубую, полную мозолей руку, дернувшись назад и распахивая скошенную дверь. То-то-то-то, заворчали толстые навесы, требуя более бережного обращения. Кирос подался вперед, в погоню, но дверь прытко захлопнули у него перед носом, скрипнув засовом.

– Слушай, лучше выходи по-доброму, поговорим, разберемся.

В ответ тишина. Затем шаги, тяжелые, медленные – тишина, шаг, тишина, шаг, пока засов не вскрикнул снова. Дверь открылась совсем чуть-чуть, и наемник уже было взялся за ручку, потянул на себя… Глаза опалило огнем. Кирос схватился за лицо, застонав и захлопнув веки, ладони холодили ручьи слез. Он плакал. Глаза нещадно саднило. Сквозь вызванный болью писк в ушах послышались поспешные, чавкающие шаги, ворота хлопнули. Наемник попытался открыть глаза, чтобы посмотреть, в каком направлении побежал мужик, но не смог – боль была слишком острой. В носу засвербило, заставив чихнуть. Сукин сын! Упустил… Попался так легко! Бок снова кольнуло.

Он коснулся руками стены хижины, шагая вбок, пока не наткнулся бедром на что-то твердое. Внутри булькнула вода. Кирос нашарил крышку, кинул ее за голову и умыл лицо. Холодная вода облегчила боль. Он снова и снова плескался, жадно зачерпывая воду двумя руками, пока от адской боли не осталось лишь легкое жжение.

Кирос открыл глаза. Мир оказался размытым, напоминая горизонт в полях жарким днем, когда искажалась линия, где встречаются небо и земля, будто срастаясь друг с другом, и над всем этим плавали прозрачные ленты. Пять минут спустя зрение практически полностью восстановилось. Кирос поморгал, посмотрел вокруг. Конь стоял возле ограды, перемалывая грубую, высокую траву. Следы фермера, глубокие от бега, скрывались за воротами. Не питая особых надежд, наемник вышел, склонился над грязной, испещренной следами дорогой. Не повезло, что ферма расположена вплотную к трущобам – следы беглеца надежно спрятались среди сотен других. Кирос сплюнул, поднял лицо к серому небу. Можно было бы подождать и здесь – за скотиной нужен уход, фермер вернулся бы уже вечером, в крайнем случае на следующее же утро. Но старуха сказала, что дело срочное. Придется искать горбуна. Он оглянулся на грязные, узкие улицы. Через одну как раз протискивалась полная женщина с ведром, грузно переступая с ноги на ногу.

Конь недовольно фыркнул, не переставая жевать. Кирос вывел его из чужого двора, закинул на плечо сумку и похлопал по мощной, но мягкой шее.

– Ступай обратно, тут не далеко, добежишь без происшествий, – пробурчал он сам себе под нос, присвистнул.

Конь мотнул головой, перебирая болото копытами. Длинная грива подлетела от порыва ветра, легла на другую сторону, пока конь легкой рысцой бежал по главной улице, махал хвостом и собирал удивленные взгляды. Кирос почесал затылок, оглядывая улочки и гадая, где и как можно было найти беглеца.

Его отвлек громкий, разрезающий воздух, смех. Высокий, надрывный, словно клич чирка-свистунка. Из-за посеревшего сруба напротив выбежало трое мальцов. Смеялся, посвистывая, первый, самый высокий. Он подгибал нижнюю губу под ровный ряд зубов, среди которых зияла черная дыра, выгибал грудь колесом и выдыхал, заливая округу свистом и ярким смехом. Двое других бежали позади, тоже гогоча.

– Эй, мальцы – прикрикнул Кирос, – не видели, куда мужик пошел с этой фермы?

Дети уставились на широкоплечего, заросшего мужика в плаще, остановились на другой стороне дороги. Старший выставил руки по бокам, ограждая остальным путь. Штопаная одежда с заплатками и выцветшей тканью слегка болталась. Скулы выделялись, но щеки еще не впали. Еще, потому что зимой впадут, так, будто и не было их вовсе. И вполне возможно, что кто-то из ребят не дотянет до весны. Но Кироса это не касалось. Во многих городах он видел тысячи таких мальчишек. Таковой была жизнь.

– Неа, не видели, – сказал старший, помахав черными кудряшками и прищурившись.

– А тебе он зачем, дя… дя? – спросил один из мальцов, получив шлепок по затылку от старшего.

Кудрявый уставился Киросу прямо в глаза, с вызовом, защищаясь. Кирос упер руку в бок, приняв ленивую позу. Под ладонью почувствовалась рукоять Кирмуна.

– А он мой старый друг, хотел с ним повидаться, а тут гляжу – дома его нет…

– ТЫ ВЪЕШЬ! – взвился тот же малец, кинувшись вперед и размахивая кулачками, – МЫ ЗНАЕМ ВСЕХ ДЪУЗЕЙ ДЯДИ ДАТИНА!

Старший подхватил его подмышками, дернул со всей силы, шлепнув по лицу. Мальчик застыл, схватившись за лицо, и вскоре из-под ладоней послышались всхлипывания. Второй малец молча хлопал круглыми глазами, выпячивая их то на Кироса, то на старшего, который снова поставил все еще плачущего мальца за спину. Наемник вздохнул, залез под плащ, выуживая три золотые монеты. У лупоглазого сперло дыхание на вдохе.

– Дам каждому по монете, если скажете, где сейчас мой друг, – спокойно проговорил Кирос, натягивая улыбку.

Малец перестал всхлипывать, опустив руки. Все трое уставились на деньги, которые поблескивали золотом с высеченной на каждой стороне формой страны Агнонии. Глаза у детей заблестели. Малец с шумом втянул сопли. Старший выгнул грудь колесом, вытягивая ладонь.

– Мы не выдадим дядю Датина, – проговорил он сквозь зубы, – Мы ему жизнями обя… Обяза… Должные, в общем. Так что что хош с нами поделывай, а мы ничего не скажем!

Он завершил свою речь с криком, топнув и разбрызгивая повсюду жидкую грязь. Двое других подтянули подбородки, но на деньги посматривали с нескрываемым желанием. Значит, они все же знают, где он. Со стержнем пацан, может стать хорошим администрантом, если научится держать язык за зубами.

– Ну, нет так нет, – ответил Кирос, кидая монеты в грязь.

Золотые диски почти без звука шлепнулись в черное месиво. Наемник развернулся, и сделал вид что уходит прочь, за ближайший поворот. Краем глаза подметил, как все трое стойко наблюдали, пока он не скроется из виду, а затем, воровато оглянувшись, ринулись вылавливать деньги. Взволнованно шушукая, споря, дерясь, они пошли к одному из узких проходов, запрыгивая за дом по одному. Кирос направился следом.

Дети шли закоулками, протискивались сквозь дыры меж домов, выходя на широкие улицы, чтобы снова нырнуть в джунгли узких проходов. Дети спешили, а значит имели определенное направление, цель. Кирос едва поспевал за ними: несколько раз он цеплялся плащом за сучки, торчащие из полусгнивших срубов, пока не убрал его в сумку.

Сюда едва проходил свет, загораживаемый дырявыми крышами с почерневшей дранкой, покрывшейся коркой соломой. Палки, рваное тряпье валялись на пути. Отходы по типу очистков картошки хрустели под подошвами сапог, шипели, пузырясь и выделяя тошнотворный, кисло-сладкий запах.

Часть хижин была мертвой. С дырами в стенах, провалившимися крышами, сгорбившиеся, еле стоявшие, они вызывали чувство тоски. Другая часть была живой. Хоть и потемневшие от времени и влаги, срубы мирно пыхали дымом из труб. От них пахло хлебом и похлебкой, теплом, уютом, жизнью.

В один из таких домов забежала ребятня. Кирос шел на их голоса, радостно восклицающих: «Мама! Мы кое-что принесли! Угадай что! Ты рада? Можно нам сладкий хлеб?». Звук доносился из открытого безстекольного окна, обрамленного побеленной рамкой и такими же ставнями. Сам дом покосился, но в целом выглядел прилично. Было видно, что за ним ухаживают – чистят, ремонтируют, украшают как могут. Соседний дом был мертвым. Кирос встал в небольшой расселине между ними.

– Ой, откудова у вас столько денег, Гыма? Опять украли? Мало тебе выбитого зуба? А ну, быстрехонько верните! – ответил обеспокоенный, мягкий женский голос.

– Не украли, не украли! Нам их дядя кинул! Он спрашивал про дядюшку Датина, но мы ему ничегохоньки не выболтали! – крикнул один из мальцов.

Наступила тишина. Из окна перестали доноситься какие-либо звуки. Через секунду створки хлопнули. Продолжившийся разговор доносился глухо, но Кирос все же смог разобрать сказанное.

– Как же это! Чего ж теперь делать? Датин, что делать? Вы точно ему ничего не сказали? А деньги откудова?

– Не сказали, он просто кинул нам монетки и ушел.

– Мне тоже пора. Бывайте, ребята, Ханна.

Кирос сразу же узнал его. Сиплый, словно у старого пса, голос принадлежал фермеру.

– Ой, ну куда же это ты пойдешь-то? Оставайся туточки, тебя ведь ищут! Ой, говорила я, что не надо было этих оболтусов никуда из дому пускать!

– Хорошечно все, не суетись. Ну, бывайте!

Раздался скрип входной двери и хлопок. Грязь зачавкала, и из-за дома вышел Датин. Кирос следил за его сгорбившейся фигурой через щель между бревен дома. Он шел, согнувшись и озираясь по сторонам, словно мышь, скрывающаяся от кота. Фермер опасался узких проходов, шел только по людным улицам. Кирос не выпускал его из вида, пробираясь через темные закоулки, пока они снова не пришли туда, откуда начали: к старой ферме. Фермер подошел к воротам, почти на цыпочках, будто груда посеревшего дерева вот-вот рухнет на него, обрамил ладонями загоревшее лицо и долго всматривался в щель между досок. Наконец, он медленно и осторожно зашел внутрь. Сгорбленная фигура мелькала в дырах в заборе, пока он торопливо семенил к хате.

Кирос зашел во двор, рванул дверь нараспашку и инстинктивно отодвинулся в сторону, когда человек внутри с негромким криком махнул рукой. Мимо правого уха просвистело. Что-то блестящее, кружась и рассекая воздух, вылетело из дома и стукнулось позади. Кирос оглянулся. В ведро, валявшееся посреди двора, впился серп.

Медленно, он повернул голову и уставился на фермера. Его карие глаза казались черными в полутьме хижины. Потянулся к поясу, не отводя взгляда от попятившегося от него сгорбившейся фигуры. Кирос медленно достал небольшой, запасной кинжал. Словно призрак, он подлетел к фермеру и с силой пнул. Ботинок провалился в мягкий живот, и Датин отшатнулся к стене с приглушенным «Ох» на выдохе. Бух! Его спина гулко впечаталась в бревна. Кирос надавил локтем в вздымающуюся от резких вдохов грудь и приставил острие кинжала к кадыку.

– Хватит бегать. Отдай что взял и я уйду.

– Н-не могу я… – прохрипел фермер.

Он опустил глаза вниз, взглянув на руку, что держала кинжал и сглотнул. Кадык дернулся, поцарапавшись о металлический наконечник.

– У тебя большая ферма, денег должно хватить.

– Не могу я… – сказал он еле слышно.

Седые, выделяющиеся в темноте брови сдвинулись, зажимая между собой две складки. Он не поднимал взгляда и дышал рывками, сдавленно. Острие кинжала двинулось вперед и впилось в дергающийся кадык. Датин перестал дышать совсем.

– Все что имею скопил когда пол скота продал, зима скоро, холодная будет, есть будет нечего, ежели отдам деньги, детишки все с голоду и холоду помрут, – протараторил он, судорожно вздохнув.

– Меня это мало волнует.

– Помилуй! Умоляю тебя, помилуй! – просипел Датин дрожащим голосом, осмелившись поднять взгляд. В его глазах плавало отчаяние. Застланные белесой пленкой, они поблескивали, тоскливо шепча о том, сколько бед и невзгод успели повидать.

– Что скажете сделаю, только не забирайте деньги! Умоляю!

По морщинам на грязной щеке поползла капля, оставляя за собой чистую борозду. Он выглядел жалко и отвратительно, сжав лицо и плача. В груди потянуло неприятное чувство, захотелось отвернуться. Как назло, в памяти всплыли худые руки и болтающиеся обноски, потрескавшиеся маленькие ботинки, прозорливо семенящие по улицам.

– Умоляю! Умоляю! Пощади!

Кирос перестал давить на локоть и опустил обе руки. Датин вздрогнул, когда кулак с силой врезался в дерево справа от его головы. Он зажмурился, выдавливая крупные капли слез и не двигаясь с места.

Почему все так? Почему чертовы ублюдки не могут жить как люди?! Почему все скатывается к грабежам, насилию и убийству? Почему сейчас, на секунду, он перестал думать о себе? Сотни почему крутились в его голове. Он громко вздохнул, с силой проведя ладонью по лицу.

– Отдашь половину. Я скажу старухе, что забрал все, что у тебя было.