Тени Дома с башенкой

Приветливо покивав в разные стороны, словно королева во время выхода к народу, Римма Борисовна разместилась за столом. Марья Власьевна села прямо напротив нее.

– А вы знаете, что наш Сергей Петрович – прототип учителя из романа? – немного жеманно спросила ее соседка слева.

Римма Борисовна выразила вежливое удивление – учитель в романе, честно говоря, был персонажем так себе: ленивым, тугодумом и слишком уверенным в себе. Но хозяин вечера, кажется, ничего обидного в этом не увидел. Наоборот, он еще сильнее смутился и застенчиво отмахнулся от женщины.

– Да ладно вам, придумают тоже. Ну, может только пара черт, – забормотал он, не без гордости глядя на Римму Борисовну.

– Зато сразу понятно, с кого писали Степана, – желчно вставила Марья Власьевна, точным ударом вилки подцепив из пиалы на столе маринованный грибок. Степан в романе был тем самым перевоспитавшимся хулиганом.

Соседка Риммы Борисовны справа оскорбленно фыркнула, словно ее обижала работа с такими простыми ассоциациями.

– Понятное дело, с Мишки нашего – все одно, что был хулиганьем, так им и остался, – едва не сплюнула она.

Старушка в аккуратном белом платочке, сидевшая от них через стол, наклонилась вперед и прошамкала что-то тонкими губами.

– Что, баб Вер? Еще огурчиков тебе?, – старушка, не растерявшись, кивнула и подняла над столом тарелку, а пока женщина суетилась, вперилась взглядом в Римму Борисовну.

– Обозы они грабили тут, Михеевы-то, – Марья Власьевна, сидевшая от нее поблизости, нервно выпрямилась и поджала локти, словно хотела оказаться подальше от скандала.

– Ладно вам, баб Вер, хулиганить все-таки это одно, но чтоб грабить… В конце концов, кто в нашей деревне в советские годы не сидел.

– В двадцатые годы ямщики сюда ехать отказывались, мать моя покойница еще мне говорила. Зерно сами в город возили. А потом как-то раз облава-то была, так Михеева-старшего-то и схватили. А потом в Темном лесу схрон нашли – так там и зерно, и мех, – ткнула она пальцем в Римму Борисовну, словно то зерно гостья схоронила лично, и откинувшись назад, занялась малосольными огурчиками.

– Беда наша местная, – пояснила Римме Марья Власьевна, – в советские годы отец и дед Мишки нашего сидели, за что – кто уж разберет, а как вышли, так они все вместе во все тяжкие пустились. Но сейчас вроде хорошо, тихо – ну и слава Богу, – она коротко оглянулась за спину, куда-то вглубь деревни.

– Да вы про тайники всякие не слушайте – это баба Вера уже путает, – почтительно понизив голос, потянулась к ней женщина, сидевшая где-то в середине стола. Старушки она не стеснялась – та, высказав свое мнение, сосредоточенно разбиралась с положенной на тарелку едой, – Есть у нас местная легенда про часовню, так вот оттуда она тот схрон и взяла.

Римма Борисовна, начавшая уже немного путаться в хитросплетениях здешних отношений, приободрилась. Во-первых, исторические легенды были все-таки больше по ее части, чем перипетии местных уголовников. Во-вторых, подобная информация была полезна, потому что могла быть использована в экспозиции Дома с башенкой, которую Римме Борисовне еще только предстояло собрать.

– А что за часовня? – спросила она, опустив вилку.

Марья Власьевна махнула рукой.

– Да все сказки. Якобы стояла когда-то давно в лесу старая часовня, были там тогда дороги, потом дорогу проложили по берегу, те забросили, и часовня постепенно пришла в упадок. Да только это все легенды, часовни той никто не видел никогда.

– Не скажи. Матушка моя еще когда по грибы ходила, видела, – покачала головой та женщина.

– Куда ходила, – фыркнула Марья Власьевна. – Не ходят местные в тот лес с тех пор, как… – она многозначительно осеклась, подразумевая, видимо, то, что всеми без того было известно.

Соседка справа вздохнула и подняла стопку.

– Да, бедный паренек.

Женщины выпили, не чокаясь. Марья Власьевна зажмурилась, шумно, солидно выдохнула и, заметив непонимающий взгляд Риммы Борисовны, пояснила.

– Не любят местные тот лес.

– Дурные места, – вновь наклонившись через стол, доверительно сообщила женщина из середины стола.

– Давно, еще в 1970-е, парень там пропал, местный – совсем ребенок, 12 лет было, – пояснила Марья Власьевна. – Дело-то давнее, но с тех пор так и повелось.

– Совсем пропал?, – не очень уместно уточнила Римма Борисовна.

– Совсем, – кивнула женщина в середине стола.

– Неделю искали, да так и не нашли – заплутал в тех лесах видать, ну и все, – подтвердила соседка справа. – Лес – дело такое, – печально махнула она рукой.

– А Андриан Валентинович, – Марье Власьевне явно показалось, что они слишком далеко отошли от первоначальной темы, и ей захотелось всем напомнить, какой сюрприз она устроила сегодня имениннику и всем гостям, – как раз ту поисковую операцию возглавлял. Он в то время здесь учительствовал – и пацаненка того тоже, говорят, учил. Вот и возглавил поиски.

– Царствие ему небесное, – тяжело вздохнула соседка справа.

Марья Власьевна, а следом за ней и женщины поблизости – бабу Веру пришлось бережно поддерживать под руку, – поднялись и взялись рюмки. Уловив движение, волной поднялись и люди на другом конце стола. Встала и Римма Борисовна, на которую были направлены все взгляды. Все мрачно-торжественно выпили.

Как ни странно, после этого беседа пошла бодрее.

– А Татьяна-то, Татьяна, слышали, вернулась? – засуетились женщины на другом конце стола. – Я недавно до автолавки шла, так там ставни с дома сняты и мужик ее, Михеевский парень, траву косит.

– Угораздило же – и после всего, – подумать только, – фыркнула Марья Власьевна.

С дальнего конца стола кто-то, тесня других, продвигался к имениннику, вспомнив наконец о первоначальном поводе мероприятия. Римма Борисовна постепенно потеряла нить и вскоре перестала пристально следить за беседой. Она успевала только с готовностью улыбаться, кивать и чокаться, когда к ней, как к заезжей звезде, то справа, то слева, подходили люди, желавшие лично засвидетельствовать свое почтение и радость от знакомства.

Разошлись ближе к десяти – Римма Борисовна оценила замысел организаторов, начавших праздник еще днем. Начни они позже, точно ушли бы в ночь. Впрочем, пожилая дама уже понимала, что она и без того заснет не скоро – после длительных застолий она традиционно мучилась бессонницей.

Женщина включила чайник и упала в укрытое лоскутными одеялами кресло. Чайник на кухне глухо заворчал, щелкнула кнопка. Римма Борисовна тяжело поднялась и взгляд ее упал на пристроенный в уголке портфель. Вот, как можно скоротать эту ночь! А она ведь чуть было не забыла про свою находку в череде событий.

Римма Борисовна не без усилия подняла тяжелый дерматиновый портфель и, аккуратно его отряхнув, разместила на накрытом ажурными салфетками столе. Щелкнула застежками.

Внутри теснились старые, отсыревшие от времени тетради. Некоторые было уже не открыть, какие-то открывались, демонстрируя расплывшиеся от времени чернила – мелькали домашние задания, написанные крупными, неустойчивыми детскими почерками, домики суффиксов и округлые дуги выделенных корней.

В одной тетради она увидела аккуратно выведенные строки «Как я провел лето?». Растроганно улыбнувшись, она рукой насколько возможно разгладила пошедшую волной тетрадь и углубилась в чтение.

Незнакомый мальчик – а это был именно мальчик, она проверила обложку: Витя Егорушкин, ученик 5 «Б», – в сочинении, датированном 10 сентября, добросовестно рассказывал о проведенном здесь, в деревне, лете. Ходил купаться в озере, помогал бабушке собирать колхозную клубнику, по настоянию отца пас местных коров. В общем, ничего слишком выдающегося – простой фрагмент обычного советского детства, уцелевший в старом дерматиновом портфеле.

Глаза Риммы Борисовны заскользили по кривым строчкам быстрее и уже не так внимательно, она подумывала захлопнуть тетрадь и перейти к следующей, когда несколько строк привлекли ее внимание.

«Еще я занимался краеведением. Я сходил к Ефимии Петровне и Виктору Ерофеевичу, нашим старожилам, чтобы узнать больше о вырубках, которые находятся за деревней. На уроке учитель нам рассказывал, что когда-то там была часовня. Потом я проложил маршрут».

Дальше рассказ о краеведческих изысканиях обрывался – мальчик, видимо, сочтя эту часть повествования завершенной, переключился на увиденных им в процессе поисков птиц и лесных животных (большого зеленого дятла, маленькую хитрую ласку и плескавшегося во внутреннем озере бобра).

«Я узнал много нового о родном крае. Найти часовню пока не удалось, но я обязательно продолжу поиски следующим летом», – завершал свой рассказ он.

Под сочинением стояла красивая пузатая пятерка, под ней – размашистая подпись красной ручкой: «Молодец!».

Римма Борисовна не поверила своим глазам – этот почерк был ей хорошо знаком. Она вспомнила дарственную надпись на книге, не далее, как сегодня подаренной незнакомому ей Сергею Петровичу. Просто невероятно – в ее руки случайно попала тетрадь ученика ее покойного мужа, Адриана Романовского! В растерянности она еще раз пролистнула страницы тетради, и, бережно отложив ее в сторону, высыпала на стол все содержимое портфеля – если большая часть тетрадей принадлежала тому же времени, это могли быть неоценимые экспонаты для будущего музея, который должен был открыться в Доме с башней.

Стараясь не отвлекаться на содержание, она стала быстро пролистывать тетради одна за одной в поисках знакомого почерка. Закончив, она сложила их стопкой – те, в которых нашелся почерк Романовского сверху, – и аккуратно постучала торцевой частью по столу, подбивая ее. Неожиданно на стол с шуршанием выскользнул одинокий тетрадный листок. Римма Борисовна, ожидая самых разных неожиданностей, бережно взяла в руки пожелтевшую бумагу. Но ни домашних заданий, ни отметок учителя на нем не было.

На листке бледной карандашной линией был нарисован крест, в верхнем правом углу находился еще один – сильно меньше, но обведенный для надежности в кружок. Сбоку от рисунка змейкой извивалась тоненькая карандашная линия, жирно перечеркнутая в самом конце.

Немного покрутив листок в руках с озадаченным видом, Римма Борисовна аккуратно его расправила и уложила поверх стопки, после чего внезапно широко зевнула. Она посмотрела на висевшие над дверью веранды часы – они показывали почти час ночи. Голова стала потихоньку заполняться густым, как вата, туманом. Видимо, ночные упражнения с тетрадями все-таки сделали свое дело. Затолкав драгоценную стопку в портфель, она поднялась и направилась в спальню.

На следующий день прямо с утра Римма Борисовна собралась, наскоро выпила кофе, забыв даже насладиться открывающимся перед ней видом, щепетильно поправила перед зеркалом в прихожей уложенные в элегантное каре седые волосы, и направилась на улицу. Проскользнув через прохладный, по-утреннему влажный сад, она распахнула облупившуюся деревянную калитку и нос к носу столкнулась с Сергеем Петровичем. За мгновение до этого он, перегнувшись через забор, с сопением пытался поддеть простую металлическую задвижку, и теперь уставился на нее, пытаясь подобрать слова. В правой руке, упертый в полный бок, он держал белый эмалированный таз.

– А я вот, – он протянул таз вперед, цепляясь за него двумя руками, как за спасительную соломинку, – рыбки вам принес. Вы ж, наверное, не пробовали еще рыбки нашей, неприновской?

Он тряхнул тазом и накрывавший его пакет съехал в сторону. На Римму Борисовну пахнуло резким, сладковатым запахом рыбы. Она сделала шаг назад, а затем аккуратно, вытянув голову, заглянула в таз: на его дне переливались золотистой чешуей выгнувшиеся дугой рыбины неизвестного Римме Борисовне вида. Не сказать, чтобы какие-то их виды в принципе были ей знакомы – это не входило в компетенции искусствоведа.

– Ну что вы, Сергей Петрович, – попыталась было увильнуть она, понимая, впрочем, всю бессмысленность этого хода.

– Берите-берите, и не думайте отказываться. Когда еще попробуете, – он решительно ткнул тазом в ее сторону и Римма Борисовна поспешно подхватила его прежде, чем ее коснулся эмалированный, пахнущий рыбой эмалированный бок.

На этом Сергей Петрович счел свою миссию выполненной и, отвесив нелепый поклон, переваливаясь пошагал прочь. Римма Борисовна осталась смотреть ему вслед с тазом, который она старательно удерживала на вытянутых руках.

Спустя час, распорядившись рыбой в меру своих скромных сил, Римма Борисовна уже стояла в городе, у порога старого особнячка с истертой штукатуркой. На красной официальной вывеске золотыми буквами было выведено: «Краеведческий музей, пн-сб, 10:00-18:00». Однако часы показывали уже 10:30, на дворе стоял жаркий июльский четверг, а на железной двери так и висел тяжелый амбарный замок.

Неожиданно рядом с ней, круто дернувшись, остановилась побитая «Нива». Кузов у нее был темного цвета, а правое крыло алело красным. Из машины выскочила миниатюрная женщина с копной рыжих кудрей.

– Вы в музей, да?! Сейчас-сейчас открою, – гремя связкой ключей, она кинулась мимо Риммы Борисовны к двери.

– Я просто вчера в область ездила, на совещание, вот и припозднилась. Раньше-то сторож, Иван Петрович, открывал, но он съел что-то не то и заболел, Анна Иосифовна вообще на пенсию вышла, вот и приходится мне одной за всех, – тараторила она, гремя замком, – Вы уж простите, что так вышло.

Римма Борисовна переминалась с ноги на ногу от нетерпения, ожидая, когда же она наконец сможет приступить к задуманному – сбору материала о Доме с башенкой. Наконец, дверь со скрипом открылась. Изнутри пахнуло холодом и сыростью старого каменного здания. Женщина проскользнула вперед нее и, как ни в чем не бывало, уселась за стеклянной витриной кассы. Выпрямилась, приготовившись пробивать билет, а потом, лучезарно улыбнулась и махнула посетительнице рукой.

– А впрочем, проходите! Это вам за ожидание. Экспозиция там, – показала она на прикрытую дверь в конце коридора.

Римма Борисовна прошла по покрашенному старомодной старомодной голубой краской коридору и попала в анфиладу залов старого купеческого особняка. Кроме архитектуры о блестящем прошлом здесь напоминало мало что: стены были выкрашены в скучный зеленый цвет. В одном из углов, как и следовало ожидать, висело красное знамя, рядом стоял манекен в чекистской форме. Аннотация у витрины гласила, что этот зал посвящен Гражданской войне. За ней следовала Великая Отечественная, а дальше – залы, посвященные крестьянскому быту (макет избы, деревянная люлька и образцы крестьянских костюмов), местной флоре и фауне с чучелами отропело уставившихся в вечность животных, а также экспозиция о дореволюционной городской жизни с навечно запечатанными в витрине веерами, старомодными оправами очков, затейливыми печатями и помятыми жестянками от монпасье.

Там, к ее ликованию, обнаружилось несколько дореволюционных снимков, изображавших Дом с башенкой – на одном на его фоне позировала целая группа отдыхающих, в основном дамы в пышных белых одеяниях, с зонтиками, на другом со зданием снялся его первый владелец, лесопромышленник Мерцалов, строгий господин во франтоватом костюме и темном котелке.

Совершив почти полный круг по немудреной экспозиции, Римма Борисовна легонько улыбнулась – с прямоугольного фотопортрета на стене на нее со знакомой мягкой полуусмешкой на нее смотрел почивший муж.

Ни в одном из залов, к вопиющему недовольству Риммы Борисовны, ничего не говорилось про часовню, которая, выходило теперь, была неразрывно связана с творчеством и жизнью Адриана Романовского.

Когда она вернулась в коридор, сотрудница музея все также сидела за кассой. Склонив кудрявую голову, она аккуратно потягивала чай из яркой кружки.

– Простите, – сказала, приближаясь Римма Борисовна. – Я ищу информацию о часовне, которая могла стоять в районе Неприновки. Вы ничего о ней не знаете?

Служительница музея поставила чашку и улыбнулась.

– Что вы, это же старая легенда, – сказала она. – Наверное, вам кто-то из местных рассказал, да?

Римма Борисовна поняла, что пришло время пускать в бой тяжелую артиллерию. Она аккуратно расправила складки на своих выходных брюках и вкрадчиво улыбнулась.

– Понимаю, коллега, когда я работала в Третьяковке, нас тоже одолевали всякими легендами – то «Иван Грозный», то «Незнакомка», – рыжеволосая сотрудница краеведческого музея реагировала так, как и задумывала Римма Борисовна.

– Что вы говорите, в Третьяковской галерее? – воскликнула она.

– Да-да, милочка, я профессиональный искусствовед. Полжизни отдано музеям. Так что мы с вами в некотором роде коллеги, – милосердно добавила Римма Борисовна.

Оглянувшись, она присела на старую дерматиновую кушетку, стоявшую недалеко от кассы – видимо, в зимнее время, редкие посетители тут натягивали бахилы на уличную обувь. Оказавшись на одном уровне с сотрудницей, она доверительно заглянула ей в глаза – прежде, чем окончательно ее добить.

– Видите ли, я вдова Адриана Романовского. Мой муж, который, как вы, возможно, знаете имел счастье провести в Неприновке первые два года своей учительской карьеры. И он очень хотел, чтобы после его смерти я выкупила здание и восстановила его, превратив в… культурный центр. Само собой, там будет историческая экспозиция, но вы понимаете, – она позволила голосу немного дрогнуть. – Конечно, после всех этих трудов, мне бы очень хотелось посвятить небольшую часть своему супругу. А первый его роман, «Тайна старой часовни», как мы все знаем, был вдохновлен именно Неприновкой.

– Я вас прекрасно понимаю, – от переизбытка эмоций ее визави не выдержала и, протянув руку, накрыла ее ладонь своей. – Искать ее пробовали, и не раз. Успехов это не дало.

– Не может быть, – отрезала Римма Борисовна. – Я говорила с местными жителями и… работала с архивом, который мне удалось собрать, – она предпочла не уточнять, что речь идет о портфеле со старыми школьными тетрадями. – Мой опыт говорит, что дыма без огня не бывает – раз есть упоминания, была и часовня.

– Никаких материальных подтверждений ее существования нет, – качнула головой хранительница. – Видите ли, достоверно известно, что с конца XIX века там была одна из лесопилок Мерцаловых, это да. Но вот о том, что там было до этого времени, насколько я знаю, информации нет.

– Вы так уверены? Я думаю, музей существует много лет, знаете, в хранилищах и более молодых учреждений столько всего успевает накопиться, – подпустила немного лести Римма Борисовна. Ее собеседница смутилась.

– Дело в том, что я сама… работаю здесь всего два месяца, мы с мужем долго не жили здесь и вернулись лишь недавно, – собеседница вдруг посмотрела на нее с интересом. – Но я попробую что-то поискать. И обязательно свяжусь с вами, если что-нибудь найду.

– Прекрасно. Дайте знать, если вдруг вам понравится помощь при работе с архивами в хранилище.

Этот итог переговоров Римму Борисовну вполне устраивал. Она поднялась, довольно хлопнув себя по коленям – жест, характерный не столько для искусствоведа, сколько для удачливого дельца, но именно таковым она себя и чувствовала.

Римма Борисовна уже собралась уходить, когда сотрудница музея неуверенно спросила.

– Вы говорите, что нашли подтверждение в архивах, а можете рассказать подробнее?

– Конечно! Очень интересная история – среди мусора в Доме с башенкой я нашла тетрадь местного мальчика, в которой он рассказывал о своих поисках.

– Как увлекательно, – Римме Борисовне показалось, что женщина немного напряглась. – А можно будет ее увидеть?

– Конечно! Заходите ко мне в любое время или, если хотите, я захвачу ее в следующий раз.

Написав на листочке свой номера телефона и пообещав наведаться еще за материалами по самому Дому, Римма Борисовна выпорхнула из прохлады старого музея на солнечный свет и огляделась: прежде, чем отправиться в Неприновку, ей захотелось вознаградить себя мороженым в этом сомлевшем от летней жары городке.

***

– Ой ловелас. Ой дамский угодник, – стоя у стола в саду, окруженного пышными люпинами, Марья Власьевна с ожесточением скоблила рыбу.

Вернувшись в Неприновку и столкнувшись с необходимостью все-таки сделать что-то с доставленным Сергеем Петровичем утренним уловом, Римма Борисовна не придумала ничего лучше, как отправиться на поклон к Марье Власьевне. Теперь та колдовала над тазом, а Римма Борисовна, примостившись на садовом стульчике, наслаждалась тенью.

– И зачем же ты в этот краеведческий музей по такой жаре поехала? – убрав рукой волосы со лба, спросила Мария Власьевна.

– Ну, дорогая, сразу видно, ты не очень знакома с исследовательской работой, – обрадованная вопросом, покровительственно начала Римма Борисовна. Теперь она могла оседлать любимого конька. – Учитывая, в каком состоянии у вас находится памятник культуры, предстоит щепетильная работа, чтобы создать экспозицию по истории Неприновки. Тем более теперь, с новыми данными о часовне…

– Не понимаю, – забыв про рыбу, уткнула блестящие от чешуи руки в бока Мария Власьевна. – Откуда ты вообще взяла эту часовню? Дай Бог уж пятьдесят лет тут живем и никаких разговоров о ней не было. Да и если была она, почитай уж больше ста лет прошло – пойди найди теперь какие-нибудь следы.

– О, вчера вечером я разбирала тот архив. – Мария Власьевна, приступившая ко второй рыбине, оглянулась через плечо, непонимающе вскинув бровь. – Ну, те тетрадки, которые мы с тобой нашли во время субботника. – Марья Власьевна фыркнула, но Римма Борисовна предпочла проигнорировать этот выпад. – И наткнулась там на интереснейшее сочинение местного мальчика. Кстати!

Она замолчала, пораженная тем, что такая простая идея не пришла ей в голову раньше.

– Ты же всех тут знаешь?

– Да уж наверное, – самодовольно отозвалась Мария Власьевна, которой начали надоедать поучения новой соседки.

– Тот мальчик – ведь он вполне может жить здесь до сих пор! С ним обязательно надо поговорить, – Римма Борисовна снова вскочила с места – как истинный исследователь, она не могла устоять перед азартом нового открытия. Мария Власьевна, обернувшись к ней, пережидала всплеск энтузиазма, зажав в руках недочищенную рыбину.

– Витя Егорушкин! Ничего тебе не говорит?

Мария Власьевна уставилась на нее округлившимися глазами. Рыба выскользнула из ее рук.

– Тебе помочь? – удивленно приподнялась со стула Римма Борисовна. Не то, чтобы она хотела прикасаться к рыбе, но с Марьей Власьевной явно происходило что-то не то, недоброе.

– Витя Егорушкин, – пробормотала та, медленно поднимая рыбину с земли и обирая налипшие на нее травинки. – Пропал здесь много лет назад.

– Тот мальчик, о котором говорили за столом!

– Да. Он был сыном тогдашнего председателя колхоза. История эта закончилась очень плохо – мальчика искали почти месяц. В итоге было решено, что он пропал в лесу, во время поисков часовни – он действительно увлекался краеведением. Но это еще не все – его отец, фронтовик, спустя несколько месяцев погиб. Говорили, что чистил трофейный пистолет, но сами понимаете – такая потеря, – она недвусмысленно покачала головой и стало ясно, что в версию несчастного случая никто в деревне не верил.

– А такой был человек, – печально вздохнула Марья Власьевна, шлепая рыбу на стол уличной кухни. – Местные на него нарадоваться не могли. Там правда, потом темная история какая-то всплыла, – чувствовалось, что ей не очень хотелось об этом говорить. Точнее, очень не хотелось. – Его вроде как обвинили в крупной растрате, или краже – не помню уж, что на самом деле. В общем, так все и закончилось – не очень хорошо. Танька, его дочка, тогда быстро вышла за одного из михеевских ребят.

– Это которые грабили обозы, – вклинилась Римма Борисовна и Марья Власьевна удивленно оглянулась на нее.

– Да. Странная идея, конечно, но он за ней давно ухлестывал. А как все это случилось – она выскочила за него и уехали они вместе из деревни. Она, кстати, не так давно вернулась – у нее тут оставалась мать. Так вот мать теперь совсем плохая стала, Танька, наверное, и приехала ей помогать. Ты могла ее увидеть в краеведческом музее – говорят, она теперь там работает. Такая рыженькая.

Римма Борисовна прикрыла рот ладонью, вспомнив протянутую сотруднице музея тетрадь.

– Вот дура я…

Римма Борисовна вкратце рассказала о произошедшем в краеведческом музее и с особым разочарованием – о своем хвастовстве тетрадкой неизвестного мальчика. Мария Власьевна фыркнула, выслушав ее рассказ.

– Да, вышло, конечно, не очень хорошо. Но она ж сама сюда приехала, пусть будет готова прошлое ворошить, – по тону чувствовалось, что к Тане, в отличии от ее отца, Мария Власьевна относилась безо всякого пиетета. Интересно, почему?