Римская сага. Далёкие степи хунну

Дизайнер обложки Сергей Борисович Гусев

Корректор Ирина Юрьевна Бралкова

© Игорь Евтишенков, 2023

© Сергей Борисович Гусев, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4474-5086-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

Идея этой книги основывается на реальных исторических событиях, а также ряде исследований Дэвида Харриса и Х. Дабса, которые установили, что в I веке до н.э. на территории провинции Гуаньсу был построен город Лицзянь, что соответствует китайскому названию Рима. Такое же название встречается в списке городов, датированном 5 г. н. э. Этот город, предположительно, построили римские легионеры, которые попали в Китай после поражения армии Красса в 53 г. до н. э.

Также сведения о пленных легионерах содержатся у Плутарха в биографии Красса, где он пишет, что парфяне отправили их в город Маргиану или Мерв. Из Мерва те попали к хунну, которые проживали на территории современного Казахстана и Туркменистана. Там легионеры принимали участие в строительстве столицы хунну на реке Талас, в 15 км от современного города Джамбул. В 36 г. до н. э. этот город был разрушен китайским генералом Таном, и римляне оказались в плену в Китае.

Упоминание об этих людях есть и в «Истории ранней Хань» китайского историка Баня. В 1989 г. профессор Гуань Ицюань с исторического факультета Института национальностей, г. Ланьчжоу, представил новые карты, на которые нанёс ещё четыре города, основанных жителями Лицзяня. Согласно его топонимическим исследованиям, город Лицзянь был впоследствии переименован в Цзелу, что означает «пленники, захваченные при штурме города».

Римская сага. Далёкие степи хунну. Том IV

После того, как часть римлян вместе с Лацием продали предводителю хунну, мечты о возвращении в Рим, которые были так реальны в Парфии, стали казаться несбыточными. Эти кочевые племена жили войнами и грабежами, но их новый вождь по имени Чжи Чжи решил построить на реке Талас настоящую столицу, такую же, как он видел в Парфии. Строительство приходится вести римлянам, и несколько лет они возводят в городе стены и дома, прерываясь на войны с врагами хунну, в которых им приходится участвовать, чтобы выжить. Лаций не может смириться с тем, что судьба уводит его всё дальше и дальше от родного Рима. Но даже здесь он мечтает о побеге. Однако на этом пути его поджидают невероятные испытания и мистические совпадения, в которые он упрямо не хочет верить. Поддержка старых друзей помогает ему справиться с отчаянием и даже выучить новый язык, который необходим, чтобы общаться со странными рабами из империи Хань. Кочевник постоянно пригоняют странных маленьких крестьян из-за большой стены для помощи на строительстве. За хорошую работу вождь хунну обещает Лацию свободу, однако на этот раз сделать это не получается уже не по его воле. Опасность приходит с той стороны, откуда её никто не ждал, и римляне во главе с Лацием снова вынуждены вступить в неравный бой с сильным и опасным противником.

ГЛАВА I. ТЯЖЁЛЫЙ ПЕРЕХОД НА КРАЙ СВЕТА

– Куда мы идём, Павел? Ты с ними чаще общаешься, песни поёшь. Спроси, сколько ещё? – в усталом голосе Атиллы сквозило раздражение. Дети болели, и Саэт не знала, что с ними делать. К тому же было мало воды, многие страдали от раздражений кожи и болей в животе.

– Уже спрашивал, – вздохнул слепой певец. – Идём на восток. Ещё дней пятнадцать, говорят. Это тысяча… а, может, и больше миль. Не знаю, не знаю. Наверное, далеко. Сейчас войны нет, караванный путь свободен. Так что до следующих ид будем на месте.

– Каком месте? Что это за место? Эти варвары кажутся мне хуже парфян.

– Зовут себя они хунну или гунну, не понимаю пока. Язык каркающий. Хрипят да кашляют, нет, чтобы говорить нормально. У них много земли. Стада большие. Ходят с места на место, кормят своих коров и овец, лошадей очень любят. Хорошо стреляют из лука.

– Это я видел. Они за лошадей Мурмилаку золотом платили, – добавил Атилла.

– Там горы большие, а перед горами большие холмы и долины. На них скот пасётся.

– Понял. Будем, как скот, пастись рядом с ними. Не думал, что жизнь так закончу.

– Ничего, зато ржать и мычать научишься, – пошутил кто-то, но Атилле было не до смеха.

– Ещё там есть другая земля, – продолжал Павел Домициан. – Они называют её Хань. Говорят, через горы надо перейти и там живут ханьцы. Их тоже очень много. Хунну и ханьцы воюют. Теперь, вот, хунну хотят построить большой лагерь, как город, чтобы у них была своя столица. Насмотрелись у Мурмилака.

– Чтоб ты сдох! – непонятно кому пожелал Атилла и, сплюнув, отошёл в сторону.

Дорога к новому месту оказалась трудной и долгой. Высокие горы северной Парфии сменились более унылыми холмистыми степями новой земли с унылыми сухими кустарниками на склонах, длинными каменистыми долинами, напоминавшими высохшие русла рек, и длиннокрылыми птицами, которые постоянно парили в вышине, выискивая добычу. Сопровождавшие римлян кочевники не били и не понукали их, следуя позади. Впереди ехали всего пять или шесть всадников. Это было странно, особенно для тех, кто ожидал от перемен только худшее. Ночи стали холоднее, а дни – ветренее. Многие простужались и болели. В городах римлянам удавалось выпросить или обменять какие-то продукты, и тогда голод немного отступал, а в пути приходилось есть только то, что давали всадники. В лучшем случае это были кости и жилы, иногда они сами ловили зайцев или мелких грызунов. Но, как ни странно, никто по пути не умер. Даже дети. Около десятка смельчаков пытались убежать, но за ними никто даже не погнался. Павел Домициан, который уже немного научился разговаривать с кочевниками, сказал, что все беглецы погибли от голода и холода.

Римляне и их семьи держались дружно и старались друг другу помогать. Только разговаривали редко. Чаще обменивались одним-двумя словами и замолкали. Все ждали. Ждали, куда приведут их Фортуна и эти низкорослые всадники в кожаных халатах и кожаных штанах.

Позади остались города Бактра, Мараканад, Кашгар, на которые Лаций совсем не обращал внимания и отрешённо слушал по вечерам рассказы слепого певца о том, каких людей там видели остальные и что слышали. Хотя, по большому счёту, все эти поселения располагались вдоль одной караванной дороги и были похожи друг на друга, как близнецы. Жизнь в них кипела вокруг расположенной в центре базарной площади. Все остальные постройки громоздились по кругу по мере удаления от центра. С годами дома напирали друг на друга, строились сбоку и сверху, оставляя свободными только одну-две дороги, которые вели к воротам и торговым рядам. Везде всё было одно и то же.

Однажды они остановились на ночь на небольшой возвышенности, за которой виднелась длинная глубокая впадина. Она расширялась и уходила вдаль, где терялась среди многочисленных холмов, за которыми садилось солнце.

– Ты узнал уже больше, чем я, – со вздохом заметил Лаций. Слепой певец был рад услышать его голос, потому что раньше тот молчал и лишь изредка отвечал да или нет. – Но убежать отсюда, похоже, нельзя. Я перебрал все варианты, но без лошадей и еды это невозможно. Ты что-нибудь чувствуешь, Павел?

– Я чувствую себя птицей, летящей вместе с Аквилоном в небесах. Ветер дует мне в лицо, а я всё иду и иду…

– А я ничего не чувствую, – покачал головой Лаций. – Хотя тоже иду.

– Прости… но ты должен сейчас быть сильным. Многие смотрят на тебя. Вчера Саэт спрашивала, как ты. Атилла постоянно подходит, другие люди – тоже. Так нельзя. Ты можешь заболеть и умереть, потому что дух твой ослаб.

– Да, да, я всё знаю. Но я не ослаб. Ты же видишь. Просто думаю, что хочет от нас Фортуна, если здесь нет даже растений и животных? – вздохнул он, откидываясь на спину и глядя на оранжевый диск солнца. – Смотри, даже варвары нас не охраняют. Можно рискнуть и убежать, как те несчастные… Просто спрячься за камень, и всё. Завтра вечером они будут уже далеко. И никто не будет тебя искать.

– Но без еды ты умрёшь. Они дают нам еду, – осторожно заметил Павел, стараясь не оттолкнуть друга от себя, чтобы тот снова не замкнулся.

– Да, ты прав! Они дают нам еду! – горько воскликнул Лаций. – У нас нет будущего. Дальше будет ещё хуже. Посмотри на всадников! У них только кожаные плащи и кожаные штаны. Нагрудники из кожи и несколько накладок из железа. Мечи с двух сторон острые, но ручка маленькая, лезвие короткое, ножны на поясе крепятся всего двумя ремешками. Что это за воины?

– Ну не скажи, – возразил слепой певец. – Я слышал, у них хорошие луки. Смотри, сколько они охотятся. И всегда есть мясо.

– Мясо есть, потому что они старых лошадей режут. Ты же не видишь, сколько скота они за собой гонят!

– Не вижу, но слышу, – пробормотал Павел. – Ты прав… Но стрелять из луков они умеют. Как и парфяне. Даже лучше.

– Но это всё равно не Рим!

– Ну ты даёшь! Лаций, я не ослышался? Ты сошёл с ума? Ты что, в Рим собрался? – искренне удивился слепой певец.

– Да, – с грустью ответил Лаций. – Очень хочу в Рим. Ты знаешь, я как будто ослеп. Я не могу вспомнить Форум, храмы Весты и Юпитера – они для меня только слова, и всё. Что это такое? Почему я не вижу их перед глазами? Я ослеп? Боги дают знак? Только яркие краски, и сердце радостно стучит, когда думаю о Риме, но самого Рима не вижу, – с горячностью говорил он, а слепой друг, улыбаясь, кивал и слушал. – Что там сейчас происходит? Как Суббурская улица, порт, Палатин?

– О-о!.. – мечтательно протянул Павел.

– Вот видишь! Тебе тоже это близко.

– Мне приятно, но не близко. Я не видел всё это своими глазами. Я видел Рим глазами друзей и врагов, которые каждую ночь обворовывали меня во сне…

– Прости, я понимаю, – покачал головой Лаций.

– Но это хорошо, что у тебя есть цель. Великая цель! Значит, ты не сдался на милость Фортуны.

– Нет, не сдался. Цезарь всегда говорил, что судьба пленных не берёт. Но чем больше я ей противлюсь, тем дальше она меня уводит. А ведь дальше идти некуда! Зачем Фортуна гонит меня в пропасть? Как будто я сам своими руками отталкиваю себя от Рима!

– Как ты сказал! – почмокал губами Павел Домициан, как бы пробуя на вкус слова друга. – Красиво. Ты знаешь, мне кажется, что сидеть на земле, тут, на краю пропасти, как ты сказал, лучше, чем лежать под Каррами. Мы живы. И это хорошо. По крайней мере, ты можешь надеяться на милость богов, а тысячи твоих товарищей – нет.

– Ты со мной разговариваешь, как мать с ребёнком, – впервые за долгое время улыбнулся Лаций.

– Нет. Просто не знаю, как тебе объяснить это… Ветер подхватывает большие и малые камни, несёт их вдаль. Иногда самые тяжёлые летят дальше всего.

– Ты опять за своё? Я не камень…

– Нет, просто я чувствую, что мы идём правильно. Впереди нет смерти. Есть какая-то тяжесть, но не смерть… Слушай, может, тебе надо найти женщину? Вот, смотри, Атилла не страдает, как ты. Или верного юного спутника?

– Юношу? Ты шутишь? Нет… не хочу. А с женщинами пока душа не лежит. Пустота внутри. Рим ещё ближе кажется. А на самом деле, всё дальше… Как быть? Ты говоришь, женщины. Какие? Эти? Выучить язык варваров, чтобы забыть свой? У них же половины слов нет. Атилла сам говорил, что часто греческие и римские употребляет. И что мне с такой женщиной делать? Смотреть, как она будет рожать мне детей? Эх… Ты не видел Эмилии. Тогда бы ты всё понял, – с сожалением добавил он.

– Это, случайно, не вторая дочь сенатора Мессалы Руфа от второго брака?

– Откуда ты знаешь? – опешил Лаций, глядя, как Павел Домициан с самодовольной улыбкой смотрит своими белёсыми глазами куда-то вдаль.

– Мне посчастливилось однажды петь в её доме. Я до сих пор помню запах розового масла, кардамона, миндаля и ещё чего-то божественного, как вино богов.

– Ты когда-нибудь видел розы или цветы?

– Нет, но нюхал и трогал ещё в детстве. Для меня этого было достаточно, чтобы запомнить на всю жизнь. В тот вечер Эмилия сделала мне божественный подарок. Она сказала, что мой голос очаровал её, и оставила с одной из своих рабынь на всю ночь. Я до сих пор помню её имя.

– Не может быть! – искренне удивился Лаций. Он не думал, что в этой жизни осталось ещё что-то способное его удивить, но слепой друг сумел это сделать.

– Её имя означает яркий огонь… Она была, как… настоящий огонь!

– Только не говори, что её звали Аония, – осторожно сказал он.

– Да, откуда ты знаешь? – наивно спросил Павел.

– О, боги… – прошептал Лаций, подняв глаза к звёздному небу. – Всё в ваших руках. Но почему так беспощадно?..

– Что ты там шепчешь? – продолжая улыбаться, переспросил слепой.

– Прости. Я не хотел этого говорить, но её больше нет в живых. Её убил Клод Пульхер.

– Клодий Красавчик? Неужели?.. Но за что? – на бледном лице Павла застыла скорбь.

– Всё из-за моего медальона. Это – долгая история. Она отказалась его отдавать. Он отрубил ей голову.

– Нет, этого не может быть… Это же Рим! Как он мог?

– Мог. Там ещё и не такое может быть. Но его самого убил Тит Анний. Так что он получил по заслугам.

Они ещё долго сидели, вспоминая прошлое, и Лаций впервые рассказал Павлу Домициану о своей любви к Эмилии и её поездке в Азию. А тот, в свою очередь, поведал ему о том, как ослеп в возрасте пяти лет и с тех пор скитался по всем провинциям Римской республики вместе с нищими артистами. Там он выучил много языков и песен. Однажды произошло чудо – он встретился со своим братом, и тот оставил его у себя, чтобы развлекать клиентов, которые приходили заказывать обувь. Так слепой певец оказался в Риме. На Суббурской улице.

– Не сдавайся, друг мой. Вместе мы сильнее их. Как скала. Боги помогут нам, поверь мне, – увещевал его Павел Домициан.

– Не знаю… Может, ты и прав. Но если бы они только дали мне знак, – с досадой ответил он.

– Какой знак тебе нужен? Мы сидим на земле, рядом ничего нет, ни людей, ни птиц. Какой знак ты ждёшь? – в голосе слепого певца прозвучала ирония.

– Обычно это знак неба, – ответил Лаций.

– Хорошо, пусть будет знак неба. Смотри на небо и ты увидишь, как Парки грозят тебе своими острыми ножницами.

– Лучше бы бросили их на землю, – недовольно буркнул он и вдруг, фыркнув, грубо выругался.

– Что случилось? – встрепенулся Павел.

– Мне послала знак какая-то птица, – с отвращением сказал Лаций, вытирая шею и плечо. – Фу, вонь какая! Прямо на плечо!

– Друг мой, ты что, не видишь, что боги услышали тебя? Это же знак! Куда ещё больше! Они говорят, что слышат тебя!

– Цэкус, ты совсем с ума сошёл? Не ори так! А то все подумают, что я тоже верю в птичий помёт.

– Лаций, ты казался мне умным… Ты, что, хотел, чтобы тебе с неба упал серебряный сестерций? Или жареный баран? Это же самый настоящий знак! Просто так с неба ничего не падает. Даже птичий помёт! Не мне тебя учить. Ты же сам гадал по ауспициям…

– Что вы не спите? Разорались там. Дайте поспать… – послышалось знакомое ворчание Атиллы. – Первый раз слышу такое. Что-то ты много говоришь.

– А ты почему не спишь? – спросил, в свою очередь, Павел Домициан.

– Саэт плохо. Она ничего не ест. Она беременная.

Теперь Лаций тоже узнал эту новость, но он не заметил, что слепой певец воспринял её, как будто для него ничего нового в этом не было. Его зацепили слова Павла о знамениях, потому что боги часто посылали ему знаки во время походов просто так, без приношения жертвы и ночного слушания тишины. Может быть, это происходило потому, что в походах часто не было времени на долгие обряды? Неужели Домициан был прав? Неужели этот вонючий помёт был знаком? Слепой певец в это время обсуждал с Атиллой, как вести себя с беременными, но выглядело это глупо, их разговор был ни о чём, потому что оба ничего в этом не понимали, и только вздыхали, сетуя на несправедливость жизни.

Лаций, закутавшись в толстую шерстяную накидку, смотрел на небо и думал, что делать дальше. Наверное, Павел был прав: надо было не спорить с Фортуной и идти в другом направлении, делать всё так, как она предложит и не сопротивляться. Может, тогда получится вырваться отсюда быстрее? Сколько надо будет строить город этому дикому вождю кочевников? Этого никто не знал. А ведь так могла пройти вся жизнь…

Голова чесалась, не переставая. Да и не только голова – давали знать постоянные спутники походов, вши. В Риме от них спасало шёлковое бельё, в шёлке они не жили. И ещё помогали брадобреи, которые умели вычёсывать их длинными гребешками. Но здесь ничего этого не было…

Лаций почесал бороду и впервые подумал, что было бы неплохо побрить лицо и голову. Атилла, услышав его просьбу, с удивлением покачал головой и повернулся на другой бок. Проснувшись с первыми лучами солнца, римляне с удивлением смотрели на высокого голубоглазого человека, который казался им знакомым, но его синеватая лысина и бритые впалые щёки мешали им признать в нём Лация. Кочевники тоже радовались его преображению: они смеялись, показывали на него друг другу плётками и даже бросили кусок рваной шкуры, которая оказалась старой шапкой. В отличие от парфян, никто не спросил его, откуда он взял нож или меч, чтобы так гладко побриться. Это только укрепило его в мысли о том, что кочевники тоже отсталые варвары, как и парфяне, а новая жизнь будет намного тяжелее, чем прежняя. Полдня Лаций не надевал старую шапку, но когда начался мелкий, промозглый дождь, он с благодарностью натянул её на затылок и дал себе слово больше не хватать Парок за ножницы и не указывать Фортуне, куда его вести.

Длинная вереница римлян и хунну растянулась на несколько миль. Они продолжали идти на восток, но теперь им больше не встречались ни города, ни люди, ни караваны, ни колодцы. С каждым днём становилось всё холодней. Постоянно дующий ветер, казалось, проникал под любую одежду, и даже возле костров грелась только та часть тела, которая была повёрнута к огню. По утрам часто шёл дождь, пальцы коченели и не слушались, и римляне старались использовать для защиты от дождя всё, что могли найти – от толстых кусков коры до остатков шкур тех животных, которых хунну убивали для еды. В один из таких дней произошло событие, которое изменило судьбу Лация и помогло выжить в нелёгких условиях общения с кочевниками.

ГЛАВА II. НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

Унылое солнце, пройдя полпути, спряталось за далёкие облака и больше не показывалось. Они остановились на привал возле лесистой горы. Хунну сразу стали разбивать свои невысокие островерхие палатки с круглым низом. Это означало, что на сегодня переход закончен и до следующего утра они останутся здесь. Небо хмурилось, и скоро мог начаться холодный дождь. Надо было срочно идти за ветками и дровами. Дойдя до ближайших кустарников, Лаций убедился, что за ним никто не следит, и стал быстро срезать широкий лапник. На некоторых ветках были видны знакомые светло-зелёные побеги с мягкими маленькими иголочками. Они были очень похожи на те колючки, которые показала ему тогда в парфянских горах старуха. Благодаря их горьким отросткам римляне спасли свои зубы. Сейчас половина из них снова страдали зубной болью. От скудной пищи дёсны кровоточили и ныли днём и ночью. Но раньше эти колючие деревья у них на пути не попадались.

Лаций попробовал зелёные веточки и скривился – знакомый горький привкус свёл зубы. Срывать кончики веток было легко, поэтому он позвал на помощь Атиллу и тех, кто таскал лапник. Скоро они набили рубашки так, что стали выглядеть, как толстые ленивые купцы на базаре. Лаций потянулся за одной из широких веток и не заметил, как наступил на острый сучок и пробил износившийся сапог. Стопу пронзила резкая боль. Теперь туда ещё будет заливаться вода из луж! Это было ужасно, мысль о гниющей ране и замёрзших ногах оказалась болезненней, чем поцарапанная кожа. Вернувшись, он снял сапог и расстроился ещё больше – старая подошва порвалась по всей длине и теперь с ней ничего нельзя было сделать. Сапог можно было выкинуть. Его недовольное сопенье услышал Павел Домициан. Узнав, в чём причина, слепой певец сказал, что его брат иногда крепил к дорогим кальцеям аристократов кедровые дощечки, чтобы они меньше стирались.

– Я знаю, – раздражённо ответил Лаций. – Я сам носил сандалии гоплитов и гастатов. У них у всех деревянная подошва. Но как мне привязать кусок деревяшки к ноге? И где взять эту деревяшку? Я же не Марий… Это твой брат был сапожником, а не я! – он отбросил сапог в сторону и встал. – Надо найти кусок толстой шкуры. Иначе завтра вечером у меня не будет ноги.

Павел Домициан в это время с отвращением выплюнул зелёный волокнистый жмых и вытер рот рукой.

– Кожа есть только у варваров. Больше взять негде, – кисло добавил он и передёрнулся от горького вкуса слюны.

– Хуже не будет. Пойду к ним, – решительно произнёс Лаций и, засунув в рот несколько мягких зелёных отростков, стал быстро спускаться вниз.

– Ты сошёл с ума! Тебя убьют. Лаций! Твой ум повредился. Это всё злые Фурии, я знаю… – но слова Павла Домициана были уже бесполезны. Лаций его не слышал. Он знал, что во время остановки кочевники обычно не очень внимательны и бросают лошадей рядом с повозками. Они всегда спешат установить свои островерхие палатки и только потом начинают разводить костры.

Но пока римляне собирали ветки и хворост, на стоянке кочевников что-то изменилось. Лацию бросилось в глаза, что лошадей стало гораздо больше и многие из них сильно отличались от приземистых лошадей сопровождавших их всадников. В аккуратно подстриженные гривы были вплетены небольшие яркие украшения в виде ленточек. Точно такие же виднелись и на хвостах. Эти скакуны были длинноногие, и у них над копытами не росли волосы. Возле двух больших палаток суетилось много воинов в простых плащах и коротких накидках с кожаными панцирями. Но были и другие – с широкими накладками на плечах и железными нагрудниками. Затылок у них прикрывал высокий воротник кожаного плаща. Узкие штаны с высокими сапогами и круглыми накладками на коленях явно принадлежали богатым воинам. И ещё у них не было шапок. Они все были в шлемах, которые выглядели, как перевёрнутые чашки. Шлемы были совсем гладкие и крепились только на одном кожаном ремешке под подбородком. Оружие тоже отличалось – у вновь прибывших были копья, в конце которых виднелись длинные широкие лезвия. Лаций сразу заметил все эти отличия и понял, что к ним кто-то приехал. Значит, кочевники не зря остановились у подножия этой горы.

Из-за суеты и неразберихи, которые царили в лагере хунну, ему удалось спокойно пройти мимо нескольких остроконечных палаток. Неподалёку стояла повозка с мешками. Под колесом он заметил то, что искал – кусок рваной шкуры с обрезанными ремнями. Быстро подхватив его, Лаций развернулся и хотел уже вернуться обратно, но тут его заметил один из стражников. До большой палатки, предназначавшейся, видимо, для приезжих гостей, оставалось не более десяти шагов, и он ещё раз отметил про себя, что охрана была организована плохо, потому что его так долго никто не останавливал. Да и сейчас, он, видимо, просто случайно оказался на пути у одного из кочевников, иначе тот тоже не обратил бы на него внимания.

– Аан, чи! Чи хааша явах?1 – конец длинного лезвия угрожающе блеснул и остановился у груди. Лацию показалось, что этот язык не был похож на язык варваров. Но ответить он всё равно не мог.

– Нога! Порвались кальцеи. Понимаешь? Смотри! – он приподнял голую стопу и показал ему кровь на пальцах. Для этого пришлось наклониться, и его шапка упала на землю. Стражник вытаращил глаза, увидев перед собой бритую голову. – Надо сделать из кожи. Вот, из этой, – Лаций показал пальцем на вторую ногу в сапоге, затем – на кусок кожи и снова ткнул в голую стопу. – Понимаешь?

Кочевник уже пришёл в себя от такой неожиданной наглости странного раба. Видимо, ему раньше не приходилось сталкиваться с лысыми и бритыми белокожими людьми. Он что-то угрожающе прорычал и стукнул его древком копья по плечу. Лаций успел уклониться, и удар пришёлся лишь по краю руки и слегка задел локоть.

– Убери копьё! – громко произнёс он, чувствуя, что начинает злиться, но сдержаться не смог. Обычно в таких случаях жить любому рабу в лагере хунну оставалось недолго. И Лацию это было известно лучше, чем другим. Однако он ничего не мог с собой поделать. Судя по движениям стражника, тот собирался ударить его копьём в живот. Это уже было не предупреждение, а нападение. В висках застучало. Внутренний голос ещё пытался остановить его, спрашивая, зачем надо было дразнить глупого варвара и напрасно испытывать судьбу… Но Лаций опустил подбородок на грудь и спокойно ждал удар.

Кочевник сделал шаг и выбросил руку вперёд. Длинное лезвие на конце древка метнулось к животу лысого раба. Но на его месте уже никого не было. Только пустота. Не почувствовав опоры, широкоплечее тело кочевника качнулось вперёд. Он не удержался на ногах и упал на землю, стукнув древком о землю. Непонимание на его лице сменилась злобой и яростью – грязный раб с голым лицом стоял совсем рядом и спокойно смотрел на него сверху вниз! Варвар попытался резким рывком вскочить на ноги, но не смог оторвать руки от земли и снова упал на колени. Теперь его лицо выражало растерянность. Он дёрнул древко на себя, но оно не пошевелилось. Через мгновение всё стало ясно – раб стоял на нём ногами и не давал оторвать от земли! Это был вызов!