Самая смелая роль – быть собой настоящей.
От автора.
Посреди бесконечных дел и переживаний, теперь, когда я впервые ощутила в руках шелест страниц моей первой книги, мне так отчаянно захотелось праздника. Золотая осень торжественно подошла к своему концу, меня окутала тоска, а бесконечный северный дождь лишь усугубил это состояние. И тогда я нашла выход в том занятии, что вызывает во мне необычайный трепет. Взяла в руки тетрадь и начала записывать.
P.S. Этот роман является художественным произведением, все события и персонажи которого вымышлены. Любое сходство с реальными событиями индустрии кино, а также с действующими или работавшими в прошлом представителями кинематографа, случайно.
1
19 декабря 2004г.
Я зашла в ближайшую кофейню. Монет, которые я нашла в кармане, должно хватить на чашку какао среднего размера и булочку.
Лондон тонул в предрождественской суете. Украшенные гирляндами улицы, витрины магазинов, сверкающие праздничным убранством, и особое, ни с чем несравнимое настроение – всё это обычно заряжало энергией. Но сегодня я едва замечала праздничную атмосферу.
Театр Олдвич – настоящая легенда лондонской театральной сцены.Он всегда напоминал мне Гринготс1 – старый, с колоннами, он как будто хранил в себе отголоски того самого театра, в который я когда-то влюбилась и выбрала свою профессию. Родители не особо радовались моему выбору, они хотели, чтобы я выучилась на юриста. Но, в конце концов, смирились. А после того, как недавно я получила роль (свою первую!), мама наверняка будет гордиться мной.
Я – девятнадцатилетняя студентка Королевской академии драматического искусства, до сих пор не могла поверить своему счастью. Получить роль в «Площади Вашингтона»2 в Вест-Энде3 – настоящий подарок судьбы, о котором мечтали все мои однокурсники.
Я прибежала сюда прямо с занятий, спотыкаясь от волнения на каждой неровности. Надеюсь, мое недолгое отсутствие останется незамеченным. Сегодня у нас композиция, и я очень рискую, отправляясь сюда, а не на урок. Сердце мое колотилось в бешеном ритме, а в голове крутились обрывки текста, который я должна была безупречно знать к первой репетиции.
Внутри театр поражал своим величием даже в утренней тишине. Я на мгновение остановилась, впитывая запах старого дерева, пыли и чего-то неуловимо театрального.
– Наверх! – окликнула меня женщина с планшетом. – Прямо и налево, там уже собрались.
Я кивнула и, крепче сжав потрёпанную сумку с текстом пьесы, направилась к указанному месту. С каждым шагом внутреннее напряжение нарастало. «Я справлюсь, я справлюсь».
Репетиционный зал уже гудел от голосов. А в дверях стоял он… О боже. Высокий, красивый, крепкий. Дэвид Николс. Тот самый Дэвид Николс, чья звезда стремительно взошла на театральном небосклоне Лондона после главной роли в нашумевшей постановке «Бури». Двадцать семь лет, талант, признанный критиками, и внешность, от которой замирало сердце не только у театральных критиков, но и у всех женщин в радиусе километра. И я знаю, что в ближайший год мы будем видеться почти каждый день и его большие ладони будут лежать на моей талии. От этих мыслей мне трудно дышать.
– А, вот и наша Кэтрин, как я понимаю, – громко произнёс Дэвид, взглянув на меня.
Все взгляды обратились ко мне. Я почувствовала себя так, словно под ногами разверзлась пропасть. Особенно когда встретилась глазами с Дэвидом. В его взгляде читалось любопытство и что-то ещё – то ли лёгкое удивление, то ли интерес. Мы не встречались на прослушивании. Так вышло, что меня взяли в постановку в самый последний момент. А Дэвид был утвержден первым, в его кандидатуре никогда не было сомнений.
– Приятно познакомиться. Дэвид, – он протянул мне руку. Его голос оказался глубже, чем мне представлялось. – Наслышан о тебе. Говорят, ты произвела фурор на прослушивании. Элеанор? Его рукопожатие было крепким и тёплым. По руке пробежали мурашки.
– Да, и мне приятно, можно просто Эл, – тихо сказала я, и почувствовала, как щеки заливает румянец. Я никогда ему не признаюсь, что видела каждую его работу. Три раза ходила на «Бурю», дважды – на «Гамлета» в Национальном театре, не говоря уже о том сериале, что мы с девчонками смотрели в прошлом году на нашем маленьком телевизоре в комнате общежития.
Режиссер хлопнул в ладоши, привлекая внимание собравшихся, и возвращая меня в реальность:
– Итак, друзья мои, начнём с читки. Устраивайтесь поудобнее.
Нас посадили за стол в форме буквы «П», так чтобы все видели друг друга. Я, разумеется, оказалась напротив Дэвида, что совсем не помогало сосредоточенности. Я раскрыла свой экземпляр пьесы, испещрённый пометками, но слова расплывались перед глазами.
– Начнём с первого появления Морриса и Кэтрин, – объявил режиссер. – Дэвид, Элеанор, страница двадцать три.
Я лихорадочно перелистнула страницы. Дэвид, напротив, выглядел абсолютно спокойным. Он чуть наклонился вперёд, и когда начал читать, его голос наполнил всё пространство:
– «Мисс Слопер, позвольте представиться. Я Моррис Таунсенд, брат вашей очаровательной подруги».
Когда объявили перерыв, я почувствовала странную смесь облегчения и разочарования. Мне хотелось продолжать, оставаться в этом мире, где мы были Кэтрин и Моррисом.
– Ну что? Есть химия, по-твоему? – неожиданно спросил Дэвид, вдруг оказавшись рядом.
– Да, я думаю это то, что нам нужно, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Ты всегда так нервничаешь на первых репетициях?
– Да, но… это вообще моя первая репетиция. Школьные постановки не в счет.
– Ты шутишь? Тогда ты хорошо держишься, – лицо Дэвида озарила улыбка.
– Спасибо, – выдавила я. – Но не то, что ты в «Буре». Ты был потрясающим Просперо.
– О, благодарю, – в его глазах мелькнуло удивление. – Но ты, должно быть, перепутала. Я играл Фердинанда.
Жар стыда охватил меня с головы до ног.
– Конечно, Фердинанда. Извини, просто… нервничаю.
– Не стоит, – улыбнулся Дэвид, и в уголках его глаз появились тонкие морщинки. – Первый день всегда самый сложный. Потом станет легче. Знаешь, – неожиданно серьезно произнёс он, – я помню своё первое прослушивание. Я был примерно твоего возраста и так нервничал, что забыл половину монолога. Но режиссёр всё равно дал мне роль. Сказал, что увидел во мне что-то настоящее.
– И что это было? – спросила я.
– Уязвимость, – просто ответил Дэвид. – Способность быть искренним перед чужими людьми. Это самое сложное в нашей профессии и самое важное.
В этот момент я почувствовала, что все изменилось. Дэвид больше не казался мне недостижимой звездой. Он был коллегой, возможно, даже будущим другом.
После репетиции я вышла на улицу и, наконец, расслабившись, не смогла сдерживать улыбку. В моей голове звучал голос Дэвида, перед глазами стояло его лицо, а сердце… сердце билось в каком-то новом, неизведанном ритме.
Сидя у окна в кофейне я достала из сумки блокнот, вырвала из него белоснежный листик и ровными буквами вывела:
«С Рождеством. Дэвиду, с наилучшими пожеланиями!»
Завтра, тайком подложу ему рождественский пряник с запиской в карман пальто.
В этот день началась история, которую мне предстояло прожить за пределами сцены. История, в которой я еще не знала своей роли.
2
24 декабря 2005г.
Когда последние аккорды оркестра затихли в огромном зале, я почувствовала, как всё тело наполняется чем-то невесомым. Аплодисменты нарастали волной, заполняя каждый уголок пространства, словно перезвон колоколов. Я стояла на сцене, сжимая в руке искусственную розу и смотрела в зал, сквозь слепящий свет софитов.
– Поклон, – шепнул Дэвид, стоявший рядом, почти не разжимая губ.
Его рука легко коснулась моей поясницы – мимолётный жест, от которого по спине пробежала дрожь, совершенно не связанная с прохладой декабрьского вечера, проникавшей даже сквозь толстые театральные стены.
– Прости, забылась.
Все синхронно склонились перед публикой. Это был наш последний спектакль перед Рождеством – кульминация трехмесячного марафона ежевечерних представлений. Завтра театр закроется на праздничные каникулы, а сегодня зал был полон до отказа. Горожане, уже пропитанные предрождественским настроением, пришли насладиться классической постановкой перед тем, как погрузиться в семейные праздники.
Когда занавес наконец опустился в третий раз, я позволила себе выдохнуть. Обмениваясь объятиями с коллегами, я улыбалась так широко, что заболели щёки. Дэвид, поймал мой взгляд через плечо режиссера и подмигнул.
– Ты была великолепна сегодня, – сказал он, когда мы встретились уже за кулисами. – Особенно в сцене расставания.
– Спасибо, – краска залила мои щёки. – Ты тоже был… необычайно убедителен.
Мне хотелось сказать гораздо больше. Например, что каждый раз, когда он произносил слова любви, что-то внутри меня пульсировало, пусть это и были всего лишь реплики из пьесы. Или что его глаза в финальной сцене вызывали настоящие слёзы, а не актерскую имитацию. Но вместо этого я просто улыбнулась, приобняла его и поспешила к своей гримёрной, чувствуя спиной его взгляд.
В гримёрках царил праздничный беспорядок. Кто-то из технического персонала развесил гирлянды и небольшие рождественские украшения над зеркалами. В углу даже стояла крошечная искусственная ёлочка, украшенная дешёвыми игрушками из супермаркета.
Легкий грим, превращавший меня в юную аристократку начала века, теперь казался мне неуместно тяжелым и густым, скрывавшим мои истинные черты. Я потянулась за салфетками и кремом для снятия макияжа, когда в дверь постучали.
– Можно? – В проёме показалась голова Марты, костюмерши, с которой мы успели сдружиться за все это время.
– Конечно, заходи.
Марта, яркая блондинка с россыпью веснушек на носу, прошла в комнату, неся костюм на вешалке.
– Потрясающее представление! – воскликнула она, аккуратно вешая платье. – Я видела, как женщина в третьем ряду рыдала во время вашего последнего диалога.
– Правда? – Я не могла сдержать довольной улыбки. – Значит, мы справились.
– Более чем, – Марта опустилась на соседний стул. – И, кстати, не только старушки были тронуты твоей игрой. Я видела, как Дэвид смотрел на тебя после спектакля.
Я замерла с ватным диском у щеки.
– Он просто профессионал, – голос мой звучал беззаботно. – Мы хорошо сработались за этот сезон.
– Сработались? – Марта фыркнула. – Милая, между вами такой огонь, что удивительно, как декорации не загораются.
Я отвернулась к зеркалу, надеясь, что подруга не заметит, как моего смущения. Да, между нами действительно было особенное взаимопонимание на сцене. Но за её пределами? Дэвид всегда был приветлив, но никогда не переходил границы простой дружбы. Мы часто созванивались, пару раз виделись за пределами работы. Могли долго болтать между репетициями. И всё же…
– Знаешь, – я вытирала последние следы театральной косметики, – я думала написать ему небольшую записку. Рождественское поздравление и, возможно… намекнуть.
– На что? – Марта подалась вперёд с широко распахнутыми глазами.
– На то, что мне бы хотелось… – запнулась, подбирая слова, – ну ты понимаешь.
Я потянулась к своей сумочке и достала маленькую открытку с зимним пейзажем, которую купила ещё неделю назад, но всё не решалась подписать.
– Думаешь, это слишком? – я спросила неуверенно.
– Подруга, да ты втюрилась!
– Нет! – звонко парировала я.
Марта открыла рот, чтобы ответить, но тут дверь гримёрной снова распахнулась, и в комнату влетела Джессика, ещё одна актриса из труппы. Её глаза сияли, а щёки раскраснелись, словно она только что увидела нечто шокирующее.
– Девочки! – воскликнула она, едва переводя дыхание. – Вы не поверите, что я только что слышала!
Я и Марта переглянулись.
– Что случилось? – спросила Марта. Если дело касается сплетен – Марта Гэттис будет впереди всех.
Джесси драматично прислонилась к двери.
– Я только что была возле гримёрки Дэвида, – сказала она заговорщическим шёпотом. – И слышала, как он разговаривал с Кларой. И…Он пригласил ее на свидание сегодня вечером. Сказал, что у него столик заказан где-то. И это в сочельник!
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Клара была молодой девушкой, но в постановке играла тетку моей героини. И играла настолько хорошо, что в отзывах критиков ей доставалась ни одна пара хвалебных строк. Дэвид встречался с ней несколько лет назад. И об этом я узнала лишь недавно, в разговоре который лучше было не заводить.
– Ты уверена? – спросила я, спустя несколько секунд явно затянувшегося молчания.
– Абсолютно! – Джесси кивнула. – Он сказал, что сегодня идеальный вечер для двоих, потому что завтра они оба уезжают к своим семьям на праздники.
Мое сердце сжалось. Я медленно опустила открытку на столик, чувствуя, как глупо и наивно теперь выглядят мои планы.
– Ох, Эл, – Марта положила руку мне на плечо, всё поняв без слов.
– Всё в порядке, – я натянуто улыбнулась. – Я рада за него. Правда.
Джесси, внезапно осознав, что, возможно, только что разбила чьи-то надежды, смущённо прикусила губу.
– Прости, я не знала… – начала она.
– Нет-нет, всё хорошо, – я махнула рукой. – Это всего лишь глупая фантазия. Мы работаем вместе, только и всего.
– Но мне казалось, что он…– начала Марта.
Я повернулась обратно к зеркалу и начала расчёсывать волосы, пытаясь скрыть разочарование. В отражении я увидела, как Марта и Джессика обменялись обеспокоенными взглядами.
– Послушайте, девочки, – я повернулась к ним с решительной улыбкой. – Завтра Рождество. Последнее, что я хочу – это грустить из-за мужчины, который даже не знает о моих чувствах. Давайте лучше выпьем по бокалу шампанского за окончание сезона.
Марта с облегчением улыбнулась и потянулась к ключам в кармане.
– У меня как раз есть бутылка в холодильнике в костюмерной. Сейчас принесу!
Когда девчонки вышли за напитками, я снова взглянула на открытку. Глупо, конечно. Я даже не знала, что собиралась написать. "С Рождеством, ты мне нравишься"? Как школьница!
Я вздохнула и потянулась за ручкой. Возможно, я не могу признаться в своих чувствах, но это не значит, что я не могу поздравить коллегу с праздником и поблагодарить за прекрасную совместную работу. В конце концов, мы с Дэвидом действительно создали нечто особенное на сцене. Но сделать это нужно было деликатно, в моем стиле.
Я открыла открытку и начала писать, стараясь, чтобы почерк не выдал моего волнения:
"Дорогой Дэвид,
Спасибо за этот удивительный сезон. Желаю тебе светлого Рождества и всего самого доброго в наступающем году!
С любовью. Э."
Я перечитала написанное. Достаточно нейтрально, чтобы не смутить его, особенно учитывая его планы на вечер. Аккуратно закрыв открытку, я вложила её в конверт, и подписала его имя на лицевой стороне.
В этот момент в гримерную вернулись Марта и Джессика с бутылкой шампанского и тремя бокалами.
– Нашла! – торжественно объявила Марта, демонстрируя запотевшую бутылку. – Директор оставил по бутылке для всей труппы. Сказал, что мы заслужили.
Джессика уже разливала пенящийся напиток по бокалам.
– За лучший сезон в моей жизни, – провозгласила она, поднимая свой бокал.
– И за новые начинания, – добавила Марта, многозначительно взглянув на меня.
– И за Рождество, – тихо закончила тост я, стараясь улыбаться. Сделала глоток и почувствовала, как пузырьки шампанского защекотали горло. Может быть, это поможет забыть о разочаровании.
– Что это? – спросила Джессика, заметив конверт в моих руках.
– Просто поздравительная открытка, – я старалась звучать непринужденно. – Для Дэвида. Профессиональная вежливость, ничего более.
– Ты все равно собираешься ее отдать? – Марта выглядела удивленной.
Я кивнула:
– Конечно. Было бы странно не поздравить коллегу с Рождеством, особенно после такого интенсивного сезона вместе.
Ещё утром я мечтала о совсем другом разговоре, о другой записке – той, где я, наконец, призналась бы ему в своих чувствах.
– Я отнесу ее к остальным подаркам в общей комнате, – сказала я, вставая. – Вернусь через минуту.
Выйдя в коридор, я на мгновение прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Вокруг кипела обычная послеспектакльная суета, усиленная предпраздничным возбуждением. В воздухе витал запах хвои от установленной в фойе театра огромной ели. Техники разбирали декорации, персонал обменивался подарками и поздравлениями. Мне показалось странным, что меня никто не ищет. Актриса, что исполняла главную роль, не должна была оставаться в стороне от праздника.
Я направилась к общей комнате, где на большом столе уже возвышалась гора разноцветных пакетов, коробок и открыток. Постояв секунду в нерешительности, я положила свой конверт с краю, стараясь не представлять, как Дэвид будет его открывать – возможно, уже после свидания с Кларой, счастливый и окрыленный их воссоединением.
– Элеанор! – раздался знакомый мужской голос за моей спиной.
«Надеюсь, он не заметил, как я положила конверт».
Я обернулась и увидела Дэвида, уже переодевшегося в обычную одежду – темно-синий свитер и джинсы. Его волосы, освобожденные от сценической укладки, непослушно падали на лоб, делая его еще более милым.
– Привет, – надеюсь, мой голос звучит нормально. – Уже уходишь?
– Да, у меня… планы на вечер, – он улыбнулся, и в его взгляде промелькнуло что-то, похожее на смущение. – Ужин, в Вилтонс4.
– Ого! В сочельник. Это сильно. Свидание?
– Возможно, – Дэвид замялся. – Подарки забрала?
– Не уверена, что для меня что-нибудь найдется здесь.
Дэвид не смотрел на меня. Он осторожно осматривал стол в поисках подарков. Взял в руки пару блестящих пакетиков. И наконец-то протянул руку к моему конверту. На секунду мне показалось, что он хочет его открыть, прямо здесь, при мне. Но он осторожно положил его в наружный карман своей сумки.
– Мне пора, сказал Дэвид, бросив взгляд на часы. – С Рождеством тебя, Элеанор.
– С Рождеством, – эхом отозвалась я.
Уже в самых дверях Дэвид обернулся и с улыбкой добавил.
– Все же поищи подарок, вдруг кто-то захотел тебя поздравить.
– Поищу, я обещаю.
Он улыбнулся в последний раз и вышел, оставив после себя лёгкий аромат сандалового одеколона.
Среди фантиков, конфетти и пакетиков я нашла маленькую коробочку с моим именем на бирке. Я взяла подарок, чувствуя, как слегка дрожат пальцы.
Осторожно развязав ленту, я открыла коробочку. Внутри лежал изящный серебряный браслет. Тонкая и прекрасная работа. Я задумчиво повертела его в руках, и внезапно заметила что-то, чего не увидела раньше. На внутренней стороне была крошечная гравировка. Пришлось поднести украшение ближе к свету. Тонкими буквами по металлу были выведены слова: "Э+Д. Друзья – за кулисами и повсюду".
Я медленно на усталых и непослушных ногах вернулась в свою гримёрную, где Марта и Джессика всё ещё потягивали шампанское.
– Что это? – воскликнула Джесси, заметив коробочку в моих руках.
– Подарок от Дэвида, – ответила я, прислонившись к стене и чувствуя, как к горлу подступают предательские слезы.
3
22 декабря 2006г.
И снова подступающий канун Рождества. Город укутался в мерцающую праздничную дымку. Я стояла у окна своей маленькой квартиры глубоко на севере Лондона, на съем которой мне наконец-то удалось заработать моей незамысловатой, по мнению моих родных, профессией.
Последний год в Королевской академии подходил к концу, открывая дорогу к новым горизонтам. Съемки в одном из самых популярных британских сериалов также должны были этому поспособствовать.
Телефон молчал. Мама далеко в Бирмингеме, готовит рождественский ужин для своих таких же как и она одиноких подруг. Может, нужно было поехать домой? Марта сегодня на корпоративе. А Дэвид…
На столе лежало недописанное письмо. Я уже устала перечитывать его, менять слова, зачеркивать абзацы. Письмо предназначалось ему. Иначе и быть не могло.
Рождество – время чудес и откровений. Но также время тоски и невысказанных чувств. Особенно когда за окном не снег, а непрекращающийся дождь.
Я решила, что рождественское письмо – единственный повод просто выразить то, что так долго таилось в сердце. Без ожиданий, без надежд, без подробностей. Просто несколько слов восхищения его талантом, игрой в недавней экранизации романа Бронте.
О новой роли Дэвид рассказал мне почти год назад, сразу после праздников. Разумеется, я порадовалась за него. Не могла не порадоваться. А затем наш спектакль закрыли. Так бывает, даже если представление было успешным. Постановки в Вест-Энде долго не живут. В основном полгода -год, не более.
Наше театральное время закончилось, но дружба лишь стала набирать обороты. Мы созванивались, из-за работы слишком редко виделись, но оба были рады, что нам удалось сохранить хоть толику того доверия, что зародилось в Олдвиче.
Я взяла чашку остывшего чая и сделала глоток. Горьковатый противный вкус напомнил о времени, что я провела в тяжелой задумчивости. Снова взявшись за ручку, я решительно зачеркнула последний абзац.
"Дорогой Дэвид", – банально начиналось послание.
"Твое воплощение мистера Рочестера в недавней экранизации потрясло меня до глубины души"…
Я часто представляла себя на месте героини Бронте – такой же гордой, независимой, но страстно любящей. Разница была лишь в том, что в романе чувства оказались взаимными, а моя история застыла на стадии безмолвного восхищения.
В квартире было тихо, только часы мерно отсчитывали секунды. Я откинулась на спинку стула, вспоминая наш короткий разговор пару недель назад. Дэвид тогда похвалил работу в сериале – случайно увидел эпизод накануне. Он много говорил о литературе, увлеченно рассказывал о роли Рочестера, и о том, как он встревожен предстоящей работой.
Это было совсем недавно, но я уже забыла, как звучит его голос.
"Рождество – время, когда мы можем быть немного сентиментальными", – продолжала я в письме. "Поэтому я решаюсь сказать – твой талант освещает тёмные зимние вечера ярче любой рождественской звезды. Спасибо за то, что делишься им с миром, и со мной".
Остановилась. Не слишком ли откровенно? Не читается ли между строк то, что я пытаюсь скрыть?
Я поднялась и подошла к окну. Дождь усиливался. Семейные пары, держащиеся за руки, дети, показывающие на яркие украшения – все они неспешно передвигались по вечернему городу. Странно, но одиночество, которое обычно давило на плечи в такие моменты, сейчас казалось почти уютным. Тайное чувство к Дэвиду согревало меня изнутри.
Вернувшись к столу, я дописала заключительные строки: "Пусть новый год принесёт тебе дни наполненные творчеством и радостью. С Рождеством, Дэвид. С любовью. Э.».
Запечатала письмо в конверт, написав адрес его дома в Илинге. Никаких сердечных признаний. Только искренние слова, путешествующие сквозь рождественский Лондон к человеку, который, возможно, когда-нибудь поймет, что я хотела сказать.
Письмо лежало на столе, запечатанное и готовое к отправке. Я провела пальцами по конверту, ощущая под кончиками пальцев шероховатость бумаги. Странно было доверять свои чувства клочку бумаги, когда слова застревали в горле каждый раз, когда я оказывалась рядом с Дэвидом.
Неразделенная любовь – какое банальное словосочетание для чувства, которое выжигает изнутри. Я тихо рассмеялась своим мыслям. Сколько ролей влюбленных я уже разыграла на уроках или на сцене? И каждый раз было ясно, что в финале персонаж обретет счастье. Какая ирония, что в реальной жизни никаких гарантий счастливого конца нет.
Телефон на тумбочке завибрировал. Сообщение от Марты: "Корпоратив отстой. Как ты там? Могу приехать».
Я улыбнулась. Марта всегда чувствовала, когда мне особенно одиноко. "Буду рада. Привези что-нибудь сладкое", – набрала я в ответ.