Город Госпожи Забвения

Теперь можно подать сигнал ассасинам, которые ждут в некотором отдалении. Для этого нужно зажечь газовый рожок в передней, а потом три раза распахнуть и сомкнуть занавески на окне. Сделать это просто, сигнал виден издалека, и он гораздо безопаснее громкого оклика или чего-то другого в этом роде, что может вызвать подозрение хозяев или прохожих. Знак занавесками подавала Шарли, а Друз тем временем осмотрел посудомоечную, гостиную, кухню, лестницу и задний двор. Сделал он это, стоя у вешалки и не сходя с места, только разворачиваясь.

Пожилая экономка умрет почти от любого воздействия – ее артритная шея легко сломается, ее можно беззвучно удушить за мгновение, даже одно потрясение, которое она испытает, увидев ассасина, может ее убить – да и дворецкий не доставит особых хлопот. Когда Грек Мик и Анатоль вошли в дом через переднюю дверь, мертвецы были уже спущены в подвал, и Друз показал им, что этаж зачищен.

Шарли открыла заднюю дверь Глухому Сэму и Саймону, и те с шумом поднялись по лестнице, оставляя на ковровых дорожках грязь со своей обуви. Их топот разбудил спавших детей, которые зажгли свечи в своих спальнях на втором этаже.

Те, кто не наторел в убийствах, могут думать, что расправиться с детьми не составляет труда, но они ошибаются. Взрослые склонны удобно замирать на месте, видя угрозу, а дети бросаются наутек. Они маленькие, и поймать их нелегко. К тому же они проворные, а некоторые не слишком разумны. Проворные проскальзывают у тебя между ног, проносятся мимо тебя в последнее мгновение или вырываются из твоих рук. Неразумные выпрыгивают из окон или бросаются вниз в лестничную клетку. Но у Глухого Сэма и Саймона был опыт в таких делах, они знали, как быстро расправляться с мальчиками и девочками с помощью их постельного белья, привязывая запястья к коленям и засовывая в рот кляп из простыни.

Шарли прикончила горничную, Друз разобрался с прочим персоналом, Глухой Сэм и Саймон – с детьми, а Грек Мик и Анатоль отправились в родительскую спальню, где и обнаружили пару оскорбителей из ресторана – те стояли в пижамах, прижавшись спинами к платяному шкафу.

Человек, который оскорбил их достоинство в ресторане, держал в руке пистолет.

Маленький совет: если вы держите пистолет и собираетесь им воспользоваться, делайте это без промедления. Если в вашу дверь входят ассасины, не тряситесь от страха, не пытайтесь прогнать их угрозами – просто стреляйте.

Если вам повезет, то на них, возможно, не будет нагрудного щита под рубашкой. У Анатоля явно такого не было, и если бы ресторанный насмешник выстрелил в него, то ассасин вполне мог быть убит. Да, Грек Мик смог бы воспользоваться случаем и достать свое оружие, но, по крайней мере, насмешник дал бы им достойный отпор. Но он приказал паре ассасинов убраться из спальни, и не успели слова слететь с его уст, как Анатоль обезвредил оружие, плеснув на него воду из стакана, стоявшего на ночном столике, и намочив таким образом порох.

Человек несколько раз пытался выстрелить, нажав на спусковой крючок, но за этим следовал только щелчок, и, пока он стоял там, щелкая, как идиот, затвором, Грек Мик вонзил лезвие ножа в мозг его молодой новой жены через левую ноздрю.

Она рухнула на пол, чтобы больше уже никогда не подняться, а Анатоль потащил кричащего мужчину вниз по лестнице. Когда они спустились, остальные ассасины без слов и как бы невзначай последовали за ними.

К этому моменту появился Монталбан, он уже ждал в гостиной, чтобы отомстить за оскорбление. Он взял один стул, поставил его в центре комнаты на ковер с замысловатыми изображениями. Купидончики, и ангелочки, и морские раковины, и золотые деревья, и колонны, и прекрасные девы, и все чудеса Аркадии. Лучше смотреть на эти образы, чем на то, что случилось потом, ведь лучше сосредоточиться на красоте, чем на боли, и хотя этих изображений недостаточно, чтобы облегчить пытку, мы никоим образом не оскорбили ассасина, а потому можем отвлечься с большей легкостью.

Как бы то ни было, время проходило в ожидании Матери Мордью. В конечном счете, когда они промокли до нитки, раздался свист, сообщивший, что Мать уже близко.

Вскоре за свистом проволочное ограждение перед входом в пещеру заполнилось глазами – частично наверху, частично внизу, частично посредине. В зазорах появились пальцы. Глаза были громадные, с широкими зрачками, пальцы – длинными и без ногтей, а группа лиц позади целиком осталась в полумраке. Такова была свита Матери Мордью – троглодиты из глубины изрезанной ходами пещеры, бледные и нервные, они были в чужой для них среде, на поверхности.

А за ними стояла Мать.

Мать того или иного человека нередко похожа на него – более заботливая, но во многих наследственных отношениях такая же. Если бы эта мать походила на ассасинов, несмотря на всё их разнообразие, она была бы красавицей, стройной и опасной, хорошо одетой, но она такой ничуть не была. Вместо них она походила на Мордью, поскольку была его матерью, а не их – ее юбка, имеющая коническую форму, внизу была заляпана грязью, она сходилась к талии, где была подпоясана кожаным ремнем. Это была опора для торса, имевшего более фигуральное сходство с ее городом – он разбухал, наподобие извержения вулкана, к ее голове, ее кожа была покрыта угольной пылью, волосы будто пылали, как лава, и торчали во всех направлениях.

Она обратила взгляд на Саймона, ее глаза засияли с яркостью лампы на маяке, как и ее зубы, которые напоминали опасные белые камни в основании скалы, с верха которой этот самый маяк защищает моряков.

Саймон почтительно склонил голову, но прежде чем успел ее поднять, она увидела остальных, где они покуривали свои самокрутки, и дала им знак приблизиться.

Ассасины хорошо знали ее внешность, но даже в этом случае смотреть на нее не становилось менее страшным или легким. Каждая предыдущая встреча была нанесением травмы их достоинствам, поскольку она ставила их на место и превращала любые их претензии на собственное великолепие в явное самообольщение. В конечном счете она, независимо от того, что там говорил Господин Мордью, была первой в этом городе, даже при условии, что, как и многие мудрые матери, предпочитала в послеродовой период держать свое чадо на расстоянии вытянутой руки.

– Откройте ворота, – сказала она.

Троглодиты бросились открывать ворота, и пока совершалось это действо – а оно потребовало участия нескольких из них, которым пришлось одновременно крутить колеса, тащить цепи, которые выворачивали болты, что в свою очередь позволило пружинным петлям сделать свое дело, – Саймон на цыпочках быстро бросился назад, высоко и испуганно задирая колени.

Остальные встретили его, приняли в середину своей стаи, откуда он выглядывал в просветы между их телами.

В составе группы они должны были бы чувствовать себя смелее, поскольку здесь было семь ассасинов одиозных и грозных, но в действительности это было не так. Когда Мать подошла к ним, уверенно снося подолом своей юбки каждое препятствие свалки, как будто их вовсе не существовало, их коллективное присутствие только придало им подозрительности. Каждому на мгновение пришла в голову мысль: а не смотаться ли отсюда, чтобы защитить себя, но когда они представили себе, насколько уязвимее станут в одиночестве, то приняли решение остаться в группе.

– Принесите мне контракт и приготовьтесь к действию. Я – закон для вас, отверженных этого города, и мое правосудие требует крови.

Она была свет, и грязь, и зубы, и глаза, и рыжие волосы. Ее слова выкатывались наружу изнутри, борясь со слизью, которую шахтная сажа оставила в ее легких. Этот голос был высоким, но его гармонизировал звук падающих камней и треск тектонических разломов под ее корсетами.

Ее троглодиты, пока она говорила, стояли навытяжку, и, хотя уже наступил вечер, они прикрывали глаза козырьком ладони, словно в ярчайший полдень. Они щурились и мимолетно скашивали глаза, но каждый брал на прицел одного из ассасинов, и ассасины, инстинктивно остро ощущающие опасность – без этого инстинкта ассасинов не бывает, – чувствовали, что их оценивают.

Глухой Сэм вышел вперед – голос Матери ничуть не устрашил Сэма, поскольку он его не слышал. Его способ коммуникации не знал никаких церемоний – удары кулаками и ладонями, демонстрация пальцами изгибов и петель, прикушенные губы и высунутый язык, – но был эффективен. Он сказал – впрочем, перевод его слов неточен, – что Матери не нужно идти дальше, он будет действовать как ее связной.

Мать втянула губы, что могло означать смех, и подошла к группе, увеличиваясь в росте после выхода из невысокого туннеля, теперь она заполняла собой воздух и возвышалась над всеми ними. Своим дыханием она выжигала мягкие волоски на коже ассасинов, изгибала их крахмальные воротники и манжеты, вытягивала воздух из их легких, прежде чем они успевали получить от него пользу.

Чтобы устрашить ассасина, требуется воистину жуткое зрелище, но именно такое зрелище являла она собой, и никто из группы не мог сказать ни слова.

– Ваша семерка – это всё, что осталось в городе из тех, кто почитает меня, кто соглашается подчиняться моим указам, – сказала Мать. – Все остальные мертвы. Позвольте мне сказать вам, преданные мои, что этот город вскоре будет зачищен и перестроен. Он вытянется до небес и превратится в гору. Я знаю, зачем вы здесь – чтобы передать мне на хранение ваш контракт. Хотя событие, на которое вы подписывались, еще должно произойти, это случится довольно скоро, а вместе с событием придет и пожар. А еще должно наступить разглашение сыном тайн касательно его матери. Мне эти тайны уже известны, а потому я и от себя добавлю имя в список вашего контракта. Это Кларисса Делакруа, она угроза для всех нас. И хотя этого должно быть достаточно, чтобы удалить опасность для нашего коллектива, я увеличу ваше вознаграждение за ее смерть – это будут деньги и особый нож, удобный для убийства. Приблизьтесь! Я проведу вас в пещеры и шахты, где вы будете защищены, пока для вас – единственных почитателей моего культа в этом городе – не настанет время выполнять ваши обязательства.

Она повела их по пещерам и шахтам, и отсюда направляла в те места, где ей потребуется их присутствие. Анатоля она отправила на торговый корабль, где находились Гэм, Присси и Дашини, чтобы он мог наставить их на путь, который она предвидела для них, и в конечном счете дать Искру, с помощью которой можно было открыть Дверь первого уровня.

Саймону она уготовила явление из будущего на подходе к Золотой Пирамиде, уменьшив таким образом время, которым будут располагать убегающие дети, и таким образом вынуждая их направиться к задней двери.

Монталбану она уготовила появление на будущем дереве, чтобы дети оказались в меньшинстве и не могли расправиться с другими ассасинами с помощью волшебства и насилия.

Грека Мика она приготовила для принесения в жертву, если Дашини понадобится волшебство.

Остальных она направила по другим делам.

Время не значило для нее то, что оно значит для нас, как и пространство, которое не функционировало в ее туннелях обычным образом, поскольку она была существом холста – которого Ассамблея назвала бы аномалией или паразитом. Достаточно сказать, что всё это было проделано посредством манипуляций с холстом, а если кому-то требуется более прозрачный ответ, чем этот, то он может раздобыть интраскоп в Ассамблее, при условии прохождения соответствующего курса обучения, или же можно упросить Клариссу Делакруа научить вас ВНУТРЕННЕМУ ГЛАЗУ, если вы сможете предложить ей что-нибудь взамен, и тогда вы сами сможете увидеть, как это делается, если вам хватит ума понять холст – многим не хватает.

Там она взяла у ассасинов обязательство, писанное кровью, и положила контракт в свой Гроссбух – книгу, которая для этих безбожных негодяев была чем-то вроде Святого Писания, а хранитель книги – их богиней.

Ее туннели были первыми неказистыми шахтами, а потом громадными кавернами в земле, пронзенными внутри сталактитами и сталагмитами, но в конечном счете они превратились в подобие следов, какие оставляет червь в мягкой земле, обрели червеподобный оттенок – чуть розоватый, и становились такими же влажными, как черви, сверкали конденсатом дыхания троглодитов, которые наводили глянец на поверхности ее убежища, полировали стены до такой степени, что кроха поступавшего сюда света – бо́льшая его часть исходила от ее волос – отражалась от одной поверхности к другой, покрывала рябью каждый дюйм, заставляла его двигаться, как ползущего червя.

Они спускались всё ниже и ниже в горные склоны, и было ясно, что область влияния Матери Мордью не ограничивается Морской Стеной, а охватывает большие расстояния во все стороны. Ее норы были глубокими и сложными и никогда не заканчивались, каждый туннель разветвлялся многократно, снова и снова. Если кто-нибудь вытащит сеянец из земли, то увидит такие же разветвления его корней, а в еще большей степени похожи на ее туннели корни кустов или деревьев, но более всего этот комплекс был похож на нити, которыми грибная колония пронзает мир, и протяженность ее трудно определить, потому что эти нити обнаруживаются, кажется, повсеместно.

Мать Мордью провела их по своему обиталищу, теперь она уже не слишком превосходила их ростом, потому что потолки здесь нависали низко над их головами. Когда проход сужался, сжималась и она, превращаясь из гиганта в собственное миниатюрное подобие, а ассасинам пришлось опускаться на четвереньки, чтобы нигде не застрять.

Легкие, будучи согнуты, испытывали повышенное давление, и то чувство, о существовании которого не догадываются те, кто живет на поверхности земли, – страх застрять под землей, которое порождает представление о голове, зажатой между двумя камнями, не позволяющими ей двигаться ни вперед, ни назад, – это коллективное чувство охватило ассасинов, дыхание у них стало частым, взволнованным. Некоторые из них – опять, памятуя различные случаи, когда их приводили сюда – непроизвольно поворачивали назад в надежде подняться к более свежему воздуху и более просторному пространству на поверхности, но стоило им попытаться, именно в том месте, где они были прежде, тут же возникала Мать и троглодиты с ней.

В какой-то момент она обратилась ко всем им и сказала: «Услуга, которую я вам сейчас оказываю, подобна той услуге, какую оказывает мать тем, кого она родила, иными словами, без всяких мыслей о воздаянии, но в ожидании вечной любви тех, ради кого она действует. Вы – мои дети, вы, тщеславные ассасины, и не в силу каких-либо добродетелей, которыми вы владеете, но в силу моего не знающего границ благоволения, которое я распространяю на вас по той причине, что вы прилепились ко мне в вере своей».

В этот момент она была крохотной, ее вполне можно было взять в руку и положить в карман.

Но ассасины лежали на животах, хватали ртами воздух, испекались в собственном жару в этом глубоком фрактальном подземелье. Она подошла к ним, ее чернота была чернее даже этого места, куда не заглядывали солнечные лучи, и подобно тому, как камень или галька истирает ложе быстротечной реки, она напустилась на них, принялась отмывать, как одежду отмывают те же камни в том же самом водном потоке, освобождая их от грязи здесь и сейчас, очищая их от частностей, пока каждый из ассасинов и она вместе с ними не почувствовали себя за пределами материального мира.