Город Госпожи Забвения

Она откашлялась, вытерла губы и сделала еще глоток, но тут произошло неожиданное – очень резкое падение всего корабля, он словно провалился сквозь воду. Ее колени подогнулись, а горлышко бутылки ударило ее по деснам, отчего кровь с железом закапала с них в бренди. Так же неожиданно корабль вернулся в прежнее положение.

Пенфенни вернулась к бутылке, но падение повторилось, став еще более резким, на сей раз послышался скрип, столкновение, сопровождаемое скрежетом гвоздей. Она бросилась на палубу, увидела экипаж, спешивший на палубы повыше. По обе стороны море было на шесть футов выше поручней и продолжало подниматься.

– Нив! – крикнула Пенфенни. Тот факт, что Нив мгновенно и бегом появилась на палубе, свидетельствовал о серьезности ситуации.

– Рыба ныряет, капитан!

– Это невозможно!

На самом деле это было возможно. Вода продолжала подниматься, пока для экипажа почти не осталось места для спасения. Две женщины переглянулись, обменялись недоумением, одолевавшим и ту и другую, это недоумение вскоре перешло в отчаянные поиски решения, потом в понимание того, что никакого решения нет – и всё это без единого слова.

Если рыба нырнет еще глубже, они все утонут.

Рыба словно прочла их мысли, корабль снова поднялся над водой. Несколько мгновений Нив и Пенфенни казалось, что рыба успокоилась, но та вдруг снова потянула корабль вниз. Теперь она нырнула еще глубже, так что палубу затопило полностью, и морякам пришлось хвататься за что ни попадя – за флагштоки, за канаты, за декоративные флюгеры.

Пенфенни была капитаном этого корабля, и даже если экипаж проклинал ее за любую порученную ему работу и громко выражал неудовольствие тем, что так или иначе люди ее положения необходимы, она считала предотвращение гибели людей своей главной обязанностью. Она так долго бродила по воде, что шляпа ее промокла, и капитан сняла ее, допила остатки из бутылки, набрала побольше воздуха в легкие и, хотя кураж к ней еще не пришел, нырнула в воду.

Откуда-то сверху, как ей показалось, до нее донесся грубо искаженный голос Нив. «Нет! – казалось, что Нив плакала. – Не жертвуй собой ради нас!» Пенфенни уходила вглубь за погружающимся корпусом судна в холодную соленую воду, глаза ей жгло, она мысленно ругала себя за слабость. Даже если Нив и сказала эти слова – а ей не стоило это делать, – Пенфенни их ничуть не расслышала.

Какой только ложью мы ни утешаем себя, чтобы сделать жизнь выносимой.

Рыба была прикреплена к корпусу корабля мощнейшими сменными кожаными ремнями, охватывающими ее бульбообразное неровное тело. Их было семь, но для выполнения своей задачи отлично хватало и четырех. А поскольку основная нагрузка приходилась на передние два, то и в замене они нуждались чаще других – причем менять их нужно было по очереди, чтобы рыба не уплыла, – а потому здесь имело смысл установить легкосъемный держатель, что она и сделала некоторое время назад. Именно это и должно было спасать их. Пенфенни смотрела на эту обновку и даже в нынешних обстоятельствах порадовалась, что деньги были потрачены не зря: если она раскрепит обе передние петли, то рыба уплывет на свободу. Корабль тогда не сможет двигаться, это правда, – разве что моряки разберут палубу и из досок сделают весла, – но хотя бы не будет затащен под воду, где его ждет неминуемое разрушение.

Корабль первым делом дернулся в сторону от нее и с такой скоростью, что ей за ним было не угнаться, но потом рыба вернулась на прежнее место в поисках незнамо чего. Она успела ухватиться за палубное ограждение, и теперь вопрос стоял так: успеет ли капитан Пенфенни открепить ремни, прежде чем в ее легких кончится запас воздуха? Женщина без циркуляции в ней хорошего, чистого воздуха умирает быстро, думала она, спускаясь по трапу под палубой, давление вокруг нее росло, она чувствовала себя так, будто кто-то сел на нее, причем одновременно на всё тело. Ее брат умел выкидывать такие шутки, когда они были маленькие – он садился ей на грудь, – но она знала, куда его нужно пнуть, чтобы он исчез. И всё же глаза у нее в те времена, бывало, чуть не вылезали из орбит, а в ушах стоял звон, как это происходило и сейчас.

Она двигалась автоматически, выставив вперед одну руку, действовала ногами, как плавниками, грудь была напряжена, а все мысли перекрыты, чтобы не пришло ощущение надвигающегося поражения.

К ее удивлению, держатель оказался перед ней – во многом похожий на пряжку на ее поясе, только гораздо больше – взбаламучивающий воду.

Сколько времени провела она под водой? Секунды? Нет. Может быть, минуты. Но она знала, эта точность временны́х замеров ни к чему. Время сейчас – в этой холодной и сгущающейся тьме – измеряется ее способностью десять или двадцать раз повернуть рычаг держателя, пока металлическая штанга размером с предплечье не расслабит ремни настолько, что гигантская рыба сможет выскользнуть из них и уплыть прочь.

Существовал и другой замер: глубина, на которой они находились. С каждым движением рычага насоса она всё больше проникалась уверенностью, что находится на немалой глубине и не успеет вернуться на поверхность, где обитают газодышащие твари. Чему быть, того не миновать, сказал капитан в ней, и поскольку капитан в ней занимал почти всё место, она сосредоточилась на рычаге и сохранении спокойствия, необходимого для того, чтобы сделать нужную работу. А еще ей пришло в голову, что этих ее трудов наверняка будет достаточно, чтобы вернуть долг экипажу. Она может даже стать героем в их глазах.

Ойсин и другие не особо ее волновали. Но Нив…

Рыба находилась ниже ее, билась, получив бо́льшую свободу в расслабленных ремнях.

Моряки, когда собирались в спокойный вечер выкурить по кругу трубочку мокрого табака, рассказывали байки о том, что утонуть – вещь приятная, но только после того, как ты сначала попсихуешь немного. Ты попаниковал, испугался, потом почувствовал сильное давление у себя в легких, жаждущих извергнуть из себя застоявшийся воздух, из которого они уже изъяли всё, что им требовалось.

И тут ты пытаешься выполнить их желание.

Как только ты открываешь рот, чтобы выдохнуть, вода устремляется в него, и тебе ненадолго становится лучше. Твои легкие не отличают воду от воздуха, они довольны и удовлетворены тем, что снова наполнились. И ты в своей голове тоже доволен, и снизу поднимается яркий всеохватывающий свет, он наполняет всё твое тело.

Бог взывает к тебе, приглашает тебя на небеса – вот что говорят моряки. Вот только теперь ввиду смерти Бога, может быть, это перестало быть правдой?

Последнее движение рычага, и рыба вырывается из петель, а капитан корабля, закончив свое дело, отдается яркому свету, который внезапно заливает всё вокруг, независимо от того, есть Бог или нет его.

Со светом появились необычные рыбы, а Пенфенни была женщиной, для которой никакая рыба не была незнакомой. В первые года своего капитанства она с каждой полной сетью расширяла свои знания о подводном мире. Она знала всех рыб наперечет по названиям сотни различных городов. Она знала рыночную цену каждой из них, какая из них приятна на вкус, а каких можно есть только после многочасового тушения, какие рыбы ядовиты и какие где обитают. Но все эти рыбы были ей незнакомы – она узнавала какие-то особенности, определенную форму головы, всякие плавники, но она не увидела ни одной, чьи особенности были бы знакомы ее глазам от и до. Некоторых и рыбами-то нельзя было назвать – с собачьими головами, со свиными хвостами, попадались двенадцатиногие существа с широкими ужасающими ртами. И все они светились.

Их словно кто-то тащил на поводке – все они появились из дыры в морском дне и исчезли, проплыв над ее плечом.

Потом появился мальчик, совсем еще ребенок, чем-то похожий на ее брата в тринадцать лет. От него исходил голубой свет, и ничего похожего на лицо у него не было – в темноте блеск может сиять так ярко, что разглядеть лицо нет возможности, и черты лица мальчика оставались неясными. Он протянул ей руку, хотел увести ее в туннель внизу, тоже голубой и сияющий.

Пенфенни казалось, что ничто не может помешать ей уйти. Она на миг оглянулась и хотя увидела огромную тень, поднимающуюся со дна, подумала: «Какое это может иметь ко мне отношение?» Поднимающиеся тени принадлежат миру живых, а она явно умирала. Возможно, уже умерла.

Из пролома в тени появился свет: порченый оранжево-серо-голубой цвет гнилого и покрытого плесенью фрукта. Но какая от этого польза мертвецу? Из света в проломе появились стаи недужных рыб – деградированных и деформированных, слепых и ужасающих. Они поплыли куда-то прочь, те немногие, которые могли плыть, но многие поднимались на поверхность или тонули, блеск в их глазах тускнел.

Пенфенни отвернулась, взяла мальчика за руку и отправилась с ним в туннель.

Если бы капитан Пенфенни осталась и наблюдала, то увидела бы, что крутизна земли под ее ногами увеличилась, а сама земля превратилась в гранитную плиту, почувствовала бы, как ее затягивает вниз, затягивает рыбу, затягивает корабль, вбирает в себя все раковины, камни и выброшенные бутылки. Потом она увидела бы, как всё это с ошеломительной скоростью вихрем возносится к небесам.

В одно мгновение всё это оказалось в воздухе и почти так же быстро слилось воедино и замерло по волшебству, и теперь она уже была не под волнами, а в низу склона громадной горы, вершина которой уходила за облака. Где-то вдали выла собака, а еще дальше виднелась Морская Стена Мордью, окружавшая теперь новый пик, которая стала распадаться и рушиться медленной лавиной кирпичей, пробиваясь через грязь и останавливаясь прежде, чем они могли повредить кого-нибудь.

Знакомая путаница трущоб растянулась и разорвалась, над ними выше обычного поднимались крыши Торгового Конца, тянулись вверх, вверх и вверх, а на самой вершине крошечным пятнышком стоял Особняк, черный и гнилой, как кариозный зуб.

Пенфенни не видела этого, а Нив видела, она теперь повернулась спиной к этому зрелищу, пробежала мимо остального экипажа, стоявшего с открытыми ртами, мимо Ойсина, который выплевывал воду через дыхательное отверстие на своем лице, мимо беспомощной рыбы, вниз по склону горы туда, где лежала ее капитан – мокрая и неподвижная.

По какому-то стечению обстоятельств шляпа Пенфенни лежала на земле рядом с ней. Нив переложила шляпу, потом сняла с капитана плотно стянутый пояс, расстегнула на ней куртку, взяла мертвую женщину за лодыжки и прижала колени к ее груди, отчего лужица воды собралась на ее губах, она отерла воду и повторила прием, потому что, когда легкие очистятся от воды, преданный первый помощник капитана, пусть и неприветливый, сможет накачать воздух в легкие капитана тем же методом, каким дети надувают воздушные шарики, а потом примется нажимать ей на грудь, нажимать и отпускать ее грудину и таким образом вернет капитана к жизни.

Когда Нив проделала всё это с капитаном Пенфенни, она заставила ее отвернуться от света, излучаемого ярко-голубым мальчиком, спуститься на землю из своего небесного рая, выйти из туннеля и возвратиться в мир. Капитан сделала всё это с удовольствием и с облегчением, потому что, хотя этот мир и был полон долгов, трудностей и борьбы, Пенфенни любила жизнь и еще не порвала с нею.

Когда ее глаза открылись, она увидела Нив, которая смотрела на нее так пристально, что потом Пенфенни очень часто вспоминала об этом, а может, вообще никогда не забывала. Хотя ее разум видел огромную неровность, в которую превратился Мордью, видел корабль на мели, видел распахнутые, двигающиеся жабры рыбы, думал о неотложных делах, ее сердце находило успокоение в том моменте и довольствовалось этим.

Нив протянула Пенфенни ее шляпу, и капитан надела ее, отжав сначала воду. Когда они обе поднялись на ноги и встали друг подле друга, подул ветерок, остудил их щеки, и кожа у них покрылась пупырышками. Они обозрели место действия.

Корабль, рыба, экипаж.

Гора, грязь, Особняк.

И вдруг появившийся будто ниоткуда, словно удар черной стеклянной плети, стегающий гору и затвердевающий в одно мгновение – новая Стеклянная Дорога, круче, ближе к поверхности, более скользкая и более волшебная.

Раздался высокий взволнованный крик, словно крик испуганного ребенка, и они, несмотря на то, что это явно было спектаклем неестественного творения Господина, принялись инстинктивно искать его источник.

Внизу, близ пасти севшей на мель рыбы – являвшей собой клубок белых китовых усов и острых акульих клыков – была какая-то странная, корчащаяся котомка размером с младенца. Они обе увидели это и двинулись в ту сторону, но как бы ближе они ни подходили, всё равно никак не могли определить, что это такое – она обманывала их глаза и не принимала формы чего-то узнаваемого. Наконец они опустились перед котомкой на колени, и она стала более четкой, но всё еще оставалась необъяснимой.

Частично это была устрица в открытой раковине, а потому гофрированный организм серого цвета пульсировал на воздухе. Этот организм удерживал между своими складками и раковиной палец – окровавленный в основании и обгрызенный, – который явно двигался: сгибался в костяшке. Раковина хотела закрыться, но в то же время не желала выпускать палец. Они и в самом деле увидели, как плоть устрицы поглотила палец, и каждый из этих двух предметов принял очертания другого. Между ними произошел обмен соображениями касательно твердости, блеска, мышечной силы друг друга.

После чего вся эта штуковина перевернулась. Под ней обнаружилось щупальце – конечность юного осьминога, его грушевидная часть спряталась в норе между камнями на том, что еще совсем недавно было морским дном. Часть присоски щупальца прилипла к раковине, часть – к пальцу.

Пенфенни посмотрела на Нив, Нив посмотрела на Пенфенни, и тот факт, что ни одну ни другую не поразило всё ими сейчас увиденное, имел простое объяснение: они столько времени провели с рыбой, что подобная кутерьма уже не пугала их. Напротив, им даже хотелось выяснить, с чем они имеют дело и что из этого может выйти.

На их глазах это существо подверглось множеству пыток – осьминог в конечном счете вылез из своего укрытия, сжался, потом расправился, обволок собой устрицу и палец и начал увеличиваться в размерах. Делал он это неровно, на его теле возникали затвердения, пока он, наконец, не превратился в нечто, имевшее всё те же тусклые неровности, что и кожный покров рыб, так хорошо им знакомый.

Сама же рыба, бездыханная и вдавленная собственным весом в твердую землю, прореагировала на этот рост осьминога, выдавливая из себя плаксивое, скрипучее стенание, словно знала, что происходит на ее глазах.

Пенфенни сняла с себя шляпу, вывернула ее наизнанку, подобрала новое существо и положила его внутрь. Оно было великовато, частично разместилось на поля, а щупальцем крепко ухватилось за ее пальцы, но она поспешила туда, где вода плескалась о новый берег, и сунула его под воду. Она опустилась на колени и прокричала:

– Не стой там с раскрытым ртом, принеси мне ведро! Нет, ванночку!

Нив вздохнула, проглотила слюну, слизнула соль с губ, но в конечном счете подчинилась, прихватила с собой Ойсина, который сидел поблизости, опустив голову на руки. Она сжала его запястье и поволокла в полузатопленную каюту капитана.

Таким образом, второй монстр капитана Пенфенни родился у выходившего к морю основания горы Мордью. Он постоянно рос, этот неудачник судьбы и страдалец, гибрид устрицы, осьминога и божьей плоти, и хотя по большому счету он никому не принес радости – даже себе, – но по крайней мере, он мог составить компанию рыбе в ее невзгодах.

Его называли «этот кальмар», и по прошествии нескольких лет и немалого числа рейсов «Муйрху» экипаж назвал новый корабль, построенный на его панцире, «Епископ Слетти». Хотя Пенфенни предложила Нив должность капитана на новом корабле, они обе всё же предпочли, чтобы она осталась на «Муйрху» первым помощником.

В конечном счете капитаном на «Слетти» стал Ойсин. На заработанные деньги он купил себе латунный нос и фиксировал его на месте с помощью бретельки, и с тех пор, если они видели его по ночам, когда встречались их корабли, две женщины смеялись вместе, глядя, как он блестит в лунном свете.

Но это уплыло слишком далеко в будущее, за границы этой книги.

Давайте вернемся сначала к тому часу, когда Господин Мордью забрал Натана Тривза, чтобы посадить его в Огниво и не допустить перспективы вмешательства Сириуса.

Мы не забыли, что Мордью горел, обитатели трущоб крамольно бунтовали на улицах, а Стеклянная Дорога была уничтожена. Отливающие синевой палтусы Натана призывали каждый квартал к революции. Кларисса, мать Натана, договорилась о вывозе из Мордью друзей человека с родимым пятном желтовато-коричневого цвета, а вместе с ними Дашини, Присси, Гэм, две волшебные собаки, мать и сын отправились в море на торговом судне.

Спустя немного времен Беллоуз и его жаберники появились на корабле, чтобы забрать блудного Натана, но Беллоуза убили, когда он пытался убить мистера Пэджа, неожиданно появившегося на палубе. После этого Гэм убил мистера Пэджа, и Натан трогательно примирился с Беллоузом, передав ему его брата Адама в виде книги.

Казалось, на этом можно ставить точку, но тут появился Господин собственной персоной, на корабле, сделанном полностью из черного дерева, и тайно похитил Натана.