Город Госпожи Забвения

В данном случае опасность была уже повсюду, в истории и в грядущих днях. Эти угрозы были предъявлены Сириусу через воду в виде большого количества фантомных змей и кусающихся насекомых, которые роились вокруг реальных, хотя и изуродованных морских рыб, сияли нездоровым цветом и испускали струи страха.

Корабль Господина уходил всё дальше, а в его кильватере под волнами собрались лица и события из прошлых жизней Натана Тривза – люди-призраки в одеяниях разных ушедших эпох, – Сириус порычал на них как-то раз темной ночью в клубном доме много месяцев назад. Они не плыли, но двигались беззвучно, шли, будто вода была им не помехой, уверенно шагали по глубинам, и ничто из того, что они видели, будь оно фантастическим или нет, их не тревожило. Они тоже излучали свет, на сей раз подобный тому, каким луна освещает мрачные и меланхоличные ландшафты в тихие часы перед рассветом. На их лицах были слишком разнообразные выражения, чтобы характеризовать их одним словом: каждый реагировал на корпус судна абсолютно индивидуально, вот только усердие, с каким они двигались за кораблем, было у них общее.

Они шли этой разношерстной толпой туда, где находился Натан.

Сириус отвернулся от дыры – его инстинкты были, по существу, просты, и без общения с Анаксимандром касательно сути этих мистических предчувствий он опирался на свой служебный долг и следовал за кораблем, несмотря на скопление вокруг судна призраков, фантомов и других страшных персон. Он со щенячьих дней был обучен не позволять страху определять его действия, а извлекать из эмоции ее мотивирующую энергию и направлять ее на достижение положительных целей, в первую очередь – на победу в схватке. Но сначала он всплыл на поверхность, чтобы удовлетворить свою потребность в воздухе, при этом не упуская призраков из вида с помощью своих мистических способностей восприятия, которые находились в его груди как настроения, образы и ауры.

Даже волшебная собака не может плыть со скоростью корабля под парусами, как не может она шагать в ногу с мертвецами, вернувшимися из своих нематериальных мест упокоения, поскольку им не приходится сталкиваться с трением. Хотя он плыл и греб на пределах своих возможностей, корабль и шествовавшие за ним призраки уходили от него вместе с Натаном всё дальше и дальше.

Мистические чувства локализованы во времени и пространстве совсем не так, как физические, и Сириус, плывя, всё яснее ощущал – так же ясно, как подводных призраков, эмиссии дыры и днище корабля Господина – присутствие Натана и самого Господина, они были ярко очерчены волшебной краской, которая не имеет названия ни на собачьем, ни на человечьем языке, но которую прекрасно знал его орган.

Натан был дважды представлен в одном и том же самом месте – как увядающий ребенок, превращающийся в ничто, и как цветущий благодаря энергии Искры, которая проявлялась, как растущий кристалл или снежинка света. Каждое появление объекта опеки Сириуса отвечало реалиями соответствующего царства, но ни одно из них не отражало Натана в той или иной степени, поскольку в оба царства – материальное и нематериальное – он являлся для одних и тех же действий, и это была многолетняя тенденция, которую Сириус отметил еще во время их первой встречи.

Эти царства были явлены Сириусу одинаково очевидными способами, и, хотя сам он присутствовал только в самом материальном виде и не мог взаимодействовать прикосновениями со, скажем, нематериальными явлениями, это вовсе не означало, что он не различал эти царства, хотя влияние на оба мог оказывать лишь самое мизерное. Следствием этой его способности ощущать вещи, которых там не было, в онтологическом смысле слова то, что там было, могло подвергаться увяданию – если уделять ему меньше внимания, а не больше, – превращению в некую прозрачность, как изображение, проецируемое на туман, пройдя через который, нематериальные вещи обретают материальную плотность. Так и явился ему Натан, несмотря на черное дерево, из которого был сделан корабль.

Господин стоял рядом с ним.

От тех поз, что они приняли – подчиненной, слабой и пораженческой Натана, услужливой, и от позы Господина над ним, злорадной, – губы Сириуса натянулись, обнажив зубы. В нем накопился праведный гнев, который можно урезонить только клыками и когтями, который можно удовлетворить только разодранным горлом Господина, его обгрызенным лицом, его исцарапанным сердцем.

Такие вещи являлись ему в промежуточных царствах – горло, лицо, сердце, – словно жизнь в этих царствах была организована так, что раздирание, грызение и царапание уже происходили, принося облегчение и удовлетворенность.

Но эти царства не входили в область полномочий Сириуса – эту данность он ощущал уверенно, поскольку прожил с мистическим органом немало времени, после того как его извлекли из чана Господина – и всё то облегчение, что он находил, скорее уж было из разряда осуждения, из разряда осмеяния – подстрекательства, – со времени его неудачной на данный момент попытки перевести эти более желательные состояния бытия в его царство, самое материальное из всех. Хотя в то же время он чувствовал, что если его желание было реализовано в другом царстве, то оно могло быть удовлетворено и здесь, и это укрепляло его в мысли продолжать плыть, хотя мускулы горели, а глаза обжигала соленая вода.

Спустя какое-то время, но всё же не слишком скоро для собаки, корабль сбросил скорость, и начался дождь.

И теперь на палубе Господин заключил Натана в объятия – Сириус видел подобное прежде: люди так выражали любовь и дружеское отношение, но намерения Господина были восприняты Сириусом совсем в другом виде.

Совершенно в другом.

Господин был одержим дурными намерениями с волшебными эманациями, которые указывали на то, что в материальный мир была привнесена плотность нематериальной силы, громадная плотность, благодаря которой Господин принял форму громадной бабочки, чьи крылья распростерлись на мили вокруг и сверкали жуткими и прекрасными красками – порчеными и горящими радугами сверкающего света, тошнотворными закатами, которые рябили, словно через огонь и подхваченные ветром потоки дыма, токсичными тучами металлической пыли, окисляющейся, и плавящейся, и поднимающейся в бешеных выбросах пара. В середине через ткань его кожи, через ткань его одеяния, через ткань корабля просвечивали его кости, а на лице застыло выражение крайней усталости и муки.

Капли дождя падали на поверхность воды, но она уже вибрировала, образуя неестественные пики и впадины, которые были не волнами и не рябью, а какой-то физической реакцией на энергию Искры, которую Господин направлял, пропуская через себя, и она проявлялась, как пронзительный визг, который был звонким и в то же время оглушительным.

Холст против воли материального царства превращал его в неестественную реальность.

А Натан в течение всего этого времени сморщивался и твердел, становясь чернотой настолько черной, что, невзирая на калейдоскоп, в который Господин превращал всё, эта чернота была самым необычным явлением из всех, что когда-либо видел Сириус. Цвета, даже не имеющие названий, и звуки, от которых появлялась боль в ушах – это те свойства, которые понятны чувствам – даже мистические органы предназначены для обнаружения чего-то – и для органов чувств естественно быть направленными на обнаружение присутствия. Но какой орган специализируется на таком явлении, как «ничто»? Такого органа не существует, однако Натан был явлен именно таким образом, словно он уже стал – и продолжал укрепляться в этой ипостаси – подобен гулкому отсутствию в мире, который со всех сторон был обложен Господином.

Хотя разум Сириуса был охвачен ужасом перед видением бездны, в которую превращались его должностные обязательства, его тело продолжало двигаться вперед, с каждым моментом приближая его к цели, проясняя всё, и только когда корабль в одно мгновение превратился в полусферу щепок, рефлексы Сириуса переосмыслили решимость его мускулов плыть дальше до спасения Натана.

Он остановился.

И тут волшебство полностью подчинило себе этот мир.

Восприимчивость мистического органа Сириуса не была ограничена так, как ограничена восприимчивость земных органов чувств. Если свет слишком ярок, ты отводишь глаза. Если звук слишком громок и искажается в ушах, то их можно закрыть ладонями. Слишком сильное воздействие на кожу переходит в боль.

Всё это потому, что разум и чувства формировались совместно с начала времен, когда животные развивались из их предшественников, и простые плотские образования, которые указывали на наличие света организму, нуждавшемуся в этом свете – вспомните растение, которое по мере роста клонится в ту сторону, где есть свет, чтобы получать его в большем количестве, – выработали один нюанс по указанию Бога, которого некоторые называют холстовиком. Его воля была направлена на создание некоего комплекса, который сможет спустя множество эпох превратиться в его компаньона, в достаточной мере ему подобного, чтобы избавиться от его первородного одиночества, чтобы восприятие предмета и способность воспринимать шли рядом и неизменно каждое из этих явлений находилось в зоне толерантности другого. Когда одно существовало в избытке, другое стремилось его догнать.

Но что касается мистического органа в грудной клетке Сириуса, то в его развитии не было подобной синхронности. Скорее уж Господин Мордью сделал так, что орган мог воспринимать всё, что было бы полезно ощущать, а такие тонкости не под силу собачьему мозгу.

Если бы Господин сотворил существо нового вида, что обычно делала, насколько то было известно Сириусу, Госпожа Маларкои, то это животное могло бы принимать информацию, которая сейчас проходила по нервным волокнам Сириуса, но гений Господина лежал в другой области: он всегда брал то, что у него уже имелось, и изменял под свои нужды. Он взял собаку в материнской утробе, чтобы превратить ее в Сириуса, и хотя тот был выдающимся примером собаки – может быть, самым выдающимся в паре с Анаксимандром, – собака не является существом бесконечной терпимости и дискриминации, а потому волшебное чувство превосходило его способность быть для этого чувства вместилищем.

Чрезмерность – для разума в материальных царствах – имеет склонность восприниматься со страхом, если она неизвестна и опасна, и Сириус ощущал это так сильно, что приостановил всё, не только вещи, наделенные сознанием, но и самостоятельные, и погрузился под воду.

Здесь, внизу, было меньше ужасной непостижимости, творимой Господином для мира. Вода снижает яркость света, смягчает звуки, полностью уничтожает вкус и запах, и хотя в воде не было воздуха, что не позволяло Сириусу дышать, отсутствие, пусть и на короткий срок, того безумия, что творилось наверху, было облегчением для его разума, и он пожил в этом несколько мгновений.

В этот момент воля вернулась к нему, и волшебство, прорывавшееся из дыры в дне и привлекавшее прежде внимание Сириуса, сникло. Прежде оно было непотребным в своих выбросах многочисленных уродов подводной жизни и прочей дряни родом из потусторонних миров, но теперь казалось, словно всё это само пребывало в ужасе от того, что происходило наверху, где находился корабль, и их активность снизилась. Это стало облегчением для разума Сириуса, и он почувствовал, что прежнее самообладание постепенно возвращается к нему.

Ровно на том месте, где прежде был корабль, упал Господин, смещая воду под собой или сжигая ее, а может быть, она уходила в ничто Натана, который упал вместе с ним.

Вокруг Господина, упавшего, как упал он, казалось, даже не заметив этого, собрались призраки предшественников Натана, как хирурги в процессе обучения собираются вокруг трупа, вскрытого таким образом, чтобы они увидели, что все-таки спрятано внутри, они становились в тесный кружок, вытягивали шеи, напускали на лица соответствующие выражения в диапазоне между очарованием и ужасом. Случалось, что кто-нибудь из них отворачивался, прижав ладонь ко рту, из его глаз текли слезы, невидимые для других в зоне приватности, которая образовалась благодаря тому, что всё внимание остальных было привлечено к трупу.

Сириус решил сосредоточиться не столько на них, сколько на Натане, и теперь ему стало яснее, чем когда-либо, что Господин осуществляет убийство подопечного Сириуса: материальное присутствие Натана сохранилось лишь в виде едва видимого мерцания, но Господин собирался уничтожить и этот остаток.

Сириус плыл, изо всех сил работая лапами, забирая то вправо, то влево, плыл к тому месту, где находились эти двое – до них не могло быть больше двадцати морских саженей вниз, но их еще предстояло преодолеть, и если бы пес был бы озабочен сохранением собственной жизни больше, чем сохранением жизни Натана, он почти наверняка не пытался бы доплыть до них. Когда Сириус подплыл поближе, стало ясно, что Господин стоит и кричит что-то морскому дну, обращается к нему в некоем пустом пространстве, заполненном воздухом, который сможет вдохнуть и он, если доберется туда, и мысль о том, что ему тоже нужно дышать, родилась у самой верной из собак именно в этот момент.

Имея теперь перед собой материальные объекты, на которые он держит курс – Господин и воздух, – Сириус обнаружил, что может совершенно игнорировать ощущения, направляемые ему мистическим органом, когда сосредотачивается на своих материальных ощущениях. Призраки исчезли, хотя всё еще присутствовали по краям его восприятия, и он стал видеть яснее: Господин смотрел в сторону, противоположную той, в которой находился Сириус, а потому пес поплыл на спину Господина, собираясь выпотрошить своего врага сзади, как он раз уже сделал это с одним клиентом распивочной. И тогда он своими большими, как совки, лапами, выкопает органы манипулятора холста из их естественного места пребывания.

Но собаке еще предстояло проплыть немалое расстояние, и он сбросил скорость, погрузившись глубже.

Господин опустился коленями на морское дно, и Натана теперь не было, его заменил медальон на цепочке, очень похожий на то, что прежде носил Натан, только перевернутый. Казалось, это подразумевает, что Натан мертв, но, несмотря на это, из мистического органа стали поступать сцены Натанова будущего, разыгрывавшиеся во всех промежуточных царствах без исключений.

Служебный долг собаки не ограничивается ничем таким, что кодифицируется как закон, и никакое наказание не может быть осуществлено за нарушение утвержденного порядка, но среди собак существовала традиция считать, что их обязанности во времени простираются до дня смерти. Теперь присутствие Натана в материальном царстве не фиксировалось, а потому следовало исходить из предположения, что он находится в царстве нематериальном, – некоторые трактуют это как определение смерти. Но Сириус не считал свои обязательства отмененными вследствие смерти, потому что не считал Натана умершим надлежащим образом. Разве мертвый ребенок может иметь будущее, которое поддается прочтению с помощью мистического органа?

И где находилось тело мертвеца?

Господин повесил медальон на цепочке себе на шею, и Сириус нырнул, теперь его решимость убить прежнего своего хозяина еще больше укрепилась.

Как только Сириус приблизился настолько, что мог броситься в сухой воздух и когтями и зубами прикончить своего врага, Господин сокрушил что-то каблуком своей туфли и исчез.

Вода неожиданно хлынула в воронку и потянула за собой вниз Сириуса. Его крутило и кидало в потоке и в конечном счете выбросило на поверхность.

И опять мы оказываемся в слишком далеком будущем. Когда Сириус нырнул за Натаном, другие остались позади, и они в равной мере заслуживали голоса.

Давайте же снова вернемся во время и место – на коммерческий корабль, с которого пришлось спрыгнуть Сириусу и на котором Натан и его окружение покинули горящий город Мордью. Это большой многопалубный корабль, украшенный в соответствии со вкусом его владельцев, Джайлса и Иоланты, благородных знакомых – слово «друзей» было бы слишком сильным – человека с родимым пятном желтовато-коричневого цвета.

Мы помним, что вскоре после ухода корабля на нем появился Беллоуз с целью забрать Натана назад к Господину, но ему не позволило сделать это появление с нижней палубы мистера Пэджа с Присси, которая делала вид, будто взята им в заложницы. Поскольку Натан не понял, что Присси играет роль «Ложной Девицы», он решил, что ей грозит реальная опасность, и согласился вернуться к Господину, но только в том случае, если Беллоуз спасет ее. Тогда Беллоуз воспользовался трубкой с красным концентратом – волшебным светом, который нейтрализует воздействие Искры, а при контакте убивает – чтобы убить мистера Пэджа.

Однако мистер Пэдж владел волшебным зеркалом – тем, в которое всегда на себя посматривал, что навело нас, возможно, ошибочно на мысль о том, что он тщеславен, – подаренным ему Госпожой Маларкои. Это зеркало отразило красный концентрат назад на Беллоуза. Поскольку Беллоуз был волшебным образом выращен из обычного мальчика, свет вышиб из него Искру и вернул его из того, кем он стал – крупноносым, с конечностями, напоминающими кустарник, доверенным средних лет слугой Господина Мордью – в прежнее обличье: хрупкого мальчика в ранней юности.

Гэм ударил ножом в спину мистера Пэджа, что позволило Натану – который теперь понял, что Беллоуз не его враг, а персона, которой жестоко манипулирует Господин, как и им самим, – передать книгу только что обнаруженному мальчику. Эта книга была братом Беллоуза по имени Адам Берч, который, по словам Господина, заключен в тюрьму Госпожой Маларкои, но на самом деле, как сказал сейчас Натан, был волшебным образом вплетен в книгу между обложками и всё это время находился в Мордью. Из этого Беллоуз понял, что его Господин солгал ему, сильно в ущерб его настроению, как мы вскоре узнаем.