Каэль и Элисса. Регентша пепельных писем

Мы невольно отступили на шаг, образуя широкий круг вокруг Элиссы и Вееро. Даже Сильван, сохранявший невозмутимость, слегка склонил голову в знак уважения.

Вееро медленно обвел нас взглядом – каждого по очереди, словно взвешивая в уме наши достоинства и слабости. Его голос, низкий и скрежещущий, резал тишину, будто ржавый нож:

– Вы стоите перед Регентшей пепельных писем, – начал он, – и каждый из вас видит в ней что‑то свое. Но прежде чем вы продолжите свой путь, я должен обозначить правила.

Он поднял руку, и в воздухе вспыхнули три символа: пламя – пульсирующее, переменчивое; лист – тихий, но стойкий; молния – резкая, разрывающая тьму.

– Эти знаки будут сопровождать вас, – пояснил он, и каждое слово вырывалось из его горла с тяжелым, почти звериным рыком. – Они напомнят о сути вашего стремления. Но есть и запреты, которые никто не вправе нарушить.

Он сделал паузу, и в тишине прозвучали его слова – четкие, как высеченные в камне, но при этом звучащие так, будто их выталкивали из глубины израненной души:

– Нельзя принуждать. Ни силой, ни магией, ни хитростью. Ее выбор должен быть свободным. Нельзя стирать память. Прошлые чувства – часть ее пути. Вы можете предложить новое, но не вправе уничтожать старое.

Нельзя лгать. Не о себе, не о своих намерениях, не о прошлом. Правда – единственное оружие, которое здесь дозволено.

Нельзя покидать пределы Амуртэи, пока испытание не завершится. Это место – арена вашего соперничества.

Нельзя касаться ее без ее позволения. Даже случайное прикосновение будет считаться нарушением.

Вееро опустил руку, и символы растаяли в воздухе, оставив едва заметный след – словно призрачные тени.

– Каждый из вас получит ключ – символ вашего права участвовать. Он будет гореть ярче, когда вы приближаетесь к истине ее сердца, и тускнеть, если сбиваетесь с пути.

Из ладони Вееро вырвался свет – четыре луча, каждый из которых нашел своего адресата:

Верон получил алый кристалл, пульсирующий, как сердце в лихорадке; Дамиан – серебряный клинок, мерцающий холодным огнем; Сильван – зеленый лист, светящийся изнутри, будто живой; Я, Каэль, – лазурный камень, переливающийся всеми оттенками утреннего неба.

– Помните, – продолжил он, и хрипота в его голосе вдруг стала еще заметнее, будто он сдерживал рвущийся наружу рык, – ваша цель не в том, чтобы победить друг друга. Ваша цель – помочь Элиссе найти ее собственную истину.

Он обвел взглядом пространство, и на миг показалось, что стены Амуртэи задышали, отзываясь на его слова.

– И еще одно. Вы должны понимать суть этого места. Амуртэя – не сад розовых грез. Здесь любовь не обязана быть счастливой. Она может быть болезненной, безумной, даже разрушительной. Но всегда – настоящей. Здесь чувства обнажены, как нервы. Здесь нет места притворству.

Вееро повернулся к Элиссе. Его взгляд смягчился, но голос остался таким же грубым, будто даже нежность не могла сгладить эту хрипотцу:

– А ты, Регентша, помни, тебе не обязательно говорить вслух. Ты можешь молчать – и все равно быть услышанной. В Амуртэе даже безмолвный зов достигает тех, кто умеет слушать. Ты можешь не произносить ни слова, но твое сердце будет звучать громче любых речей.

Элисса кивнула, не сводя взгляда с Вееро. В ее глазах читалась смесь тревоги и решимости.

– Я готова, – произнесла она.

Вееро улыбнулся – тепло, но с оттенком грусти. А потом, уже тише, с тем же грубым, надтреснутым тембром, добавил: