Кошкин Дум

Глава 1

Заправка.

Проснулся Карамелькин, как обычно, от тишины. Окна его квартиры, что в зале, что в спальне выходили во двор. Дворы старых «хрущёвок» часто неторопливы и молчаливы, как и их немолодые обитатели. И молодые тоже. Карамелькин был тому примером. Говорить ему нравилось больше всего с самим собой, и этот разговор был одновременно многословным и молчаливым. Иногда он, конечно, размышлял вслух, замечая это только в тот момент, когда (зловещим голосом) уже было поздно, и он пытался избавиться от этой привычки, потому что, случалось, натыкался на понимающие взгляды посторонних.

В голове шумело, в последнее время такое случалось. А может и не в голове, понять сходу было сложно, может, где-то на улице. Карамелькин беззвучно потянулся, затем скинул одеяло, хрустнув, пошевелил ступнями и пальцами ног, повел лопатками, и только потом неторопливо и осторожно поднялся. Мышцы побаливали – на прошлой смене пришлось потрудиться. Он подошел к окну, отодвинул плотные шторы и белую тюль с красными ягодами, за окном было сумеречно – зимнее утро нередко можно спутать с вечером. Гул шел с улицы. Он не стал открывать балкон, ему просто нужно было понять: голова или снаружи?

В поликлинику идти не хотелось, все равно там нет штатного невролога. Очереди, очереди, очереди… на тот свет очередь короче. Чтобы взять направление нужно попасть к терапевту, талончик только на следующую неделю, а и даже с талончиком – пропуском, придется ждать. Сначала до времени, указанного в этой похожей на чек бумажке, а потом и дольше, на два-три-четыре часа, как будто раз чек не оплачен, то и не должен тебе никто и ничего. Двери в кабинет будут открываться и закрываться, туда-сюда будут шнырять больные и здоровые, по талончикам и без, и врач будет одним разрешать войти без очереди, повторно с анализами, за больничным, за справкой, за направлением, что будет дразнить и так напряженную очередь – мало ли желающих прошмыгнуть, потому что им-то уж нужно; а других будет водить сам, за руку – тех, у кого мало-мальский блат, или просто приглянулись уже давно не молодому, на пенсии да с седыми понятиями, терапевту.

Кто бы нас всех вылечил? От претензий, от неприязней, от гнева, раздражения, презрения, агрессии? К тому же деду, что может и не виноват ни в чем? Делает свое дело, молча, внимательно, досконально. Приносит пользу в меру своего понимания. А ведь и он человек. Где-то устал, где-то недоспал, где-то и у него уже давно побаливает непонятно что – организм не машина, на винтики не разберешь. Вот и пропускает мимо ушей чужое нытье, отсеивая только то, что можно отнести к симптомам. Вот и кажется некоторым, что доктору все равно, и никому до вас нету дела.

Никому и нету, кроме тебя самого.

***

Жена все еще тихо посапывала, модное каре, только вчера обновленное, красиво прикрывало лицо, и Витя решил ее не будить. Съездить в магазин за продуктами можно и одному. Пусть человек поспит в единственный выходной.

Карамелькин тихонько помылся, собрался и вышел из квартиры. Бережно прикрыв дверь, Витя придержал и провернул ключ двумя руками, чтобы избежать резкого щелчка. Замок все равно подло щелкнул, как подмигнул, но все же не так громко, как если бы Карамелькин не старался.

Он спустился со второго этажа и вышел во двор. Гул исходил от соседней пятиэтажки. Карамелькин напрягся – всякие шумы и ремонты по выходным его изрядно бесили, а тут, похоже, намечалось что-то именно в этом духе. Опять под новый год решили людей без воды оставить, сантехники, ё-моё. Пёс их дери! Несмотря на злость, Карамелькин мысленно хохотнул, в голове возник образ собаки, с грустно стиснутой пастью, «жарящей» сантехника, выдавивший злость пусть и шершавой, но комичностью представленной ситуации. В последнее время он избегал ругаться матом, даже мысленно, и искал всяческие замены, что иногда получалось забавно – пятнистый пёс в его воображении не знал куда деваться и хмурил брови.

Вообще, Витя давно заметил, что своим настроением вполне себе можно управлять, конечно, если не в состоянии штопора. Представляешь себе позитив в любом его проявлении, «накручиваешь» себя в положительном направлении. Ведь если можно «накрутить» тревогу, то почему бы не сделать это и в обратную сторону? Не всегда получалось, даже скорее получалось редко, иногда мысли увлекали настолько, что он увязал в них, как кирзовые боты, зачерпнувшие бортами песчано-гравейной смеси. А поймать себя на том, что уже давно находишься за пределами реальности получается далеко не сразу, чаще только в тот момент, когда мысленно уже мочалишь в крошку морду начальника, нагловато-развязно ставишь на место «гаишника» или похабно-удачно шутишь с соседкой, что носит брючки «в облипку». И тут уже не ты управляешь настроением, а получается, что оно подмяло тебя под себя. И ты либо колотишь по рулю, либо хохочешь во весь салон так, будто все вокруг должны слышать твой самодовольный смех. И это не ты. Это оно внутри тебя контролирует процесс, а нужно – наоборот, поэтому и стоит пробовать управлять собой снова и снова.

Карамельки с «хэканьем» выдохнул. В реальных ситуациях он терялся. Равномерный ход событий нарушался, и каждый раз это было сюрпризом, к которому он был не готов. Жизнь всегда заставала врасплох. И только потом, когда было уже безнадежно поздно, на ум приходили остроумные, как ему казалось, меткие, рассудительные, логичные (какой же ты умница, Карамелькин!) варианты построения диалога.

Стоянка была совсем рядом, чуть правее от подъезда, до машины минута ходьбы. Авто завелось легко, температура была плюсовой, несмотря на декабрь. Когда обороты спали, Карамелькин нажал на газ, включил заднюю передачу, вырулил из ряда машин и выехал на дорогу. Тут Карамелькин снова хихикнул. Он мысленно комментировал (любил поговорить с собой) свои действия, и получилось такое: когда обороты спали, Карамелькин тронулся.

Выезд со двора был так же свободен, как всегда в выходные, машин на дороге было мало. Он повернул налево. Сначала нужно было заправиться. Ехать была недалеко. По сразу непонятной для себя причине Карамелькин решил залить полный бак и заполнить канистру – чего он делал только когда нужно было ехать куда-нибудь, ну, очень далеко, например, на дачу к родителям жены, что была за двести километров. Сейчас же причиной была внутренняя тревога. Карамелькин вообще был тревожным человеком, он жил в мире вероятностей, в мире опасностей, в мире непредсказуемости, отсюда и происходили попытки самоконтроля. Спровоцировать тревогу могло все, что угодно. Зная за собой такие особенности, Карамелькин провел небольшой внутренний анализ, чтобы нивелировать крест тревоги, как он это называл, и сделал вывод, что причиной тому стал гул у соседней пятиэтажки.

Ну, и… пёс с ним. (Пес и заправщик? Почему бы и нет.)

Крест тревоги Карамелькин научился визуализировать не так давно. Кто-то из «сельских психологов» в ютубе объяснял, что так можно избавиться от напряжения. Витя представлял его себе в виде креста тамплиеров, только зеленого цвета. Слева размещались минусы ситуации, справа – плюсы, сверху – глобальное влияние, а снизу – заземление, громоотвод. И, в самом деле, перебирая все эти пункты, Вите удавалось отвлечься от неприятных ощущений и мыслей примерно так же, как можно нырнуть в сон пересчетом слонов.

Радио было настроено на любимую радиостанцию, ту, где больше было разговоров, чем музыки. Витя и сам не так давно работал на радио, в отделе рекламы. Вспомнился случай, когда хозяин станции чуть не уволил пару человек за выпуск в эфир передачи в формате рок-энциклопедии. Барин считал, что текста в эфире быть вообще не должно, кроме коротких новостей, прогноза погоды и пары придурковатых юмористических передач. А кто-то из менеджеров продал клиенту то, что тот хотел – биографическую программу о рок-группе. Композиция за композицией перемежались рассказом о «непростом творческом пути». С наркотой и пьяню, трагедиями и чудесным исцелением. В общем-то и группа была неплохая, Карамелькину нравилась.

Витина любовь к бормотанию в эфире брала корни из юности, когда из радио у людей была только радиоточка. Когда аппарат сломался (хотя, чему там ломаться?), мама не стала покупать новый, но Витин брат приволок откуда-то небольшой пластиковый динамик, сказал – из танкового подшлемника. И где он только доставал всю эту хрень? Динамик пригодился, Карамелькин прикрутил к нему два проводка, другие концы вставил в розетку радиоточки (таких в квартире было две: одна на кухне, а вторая через стенку, в спальне, прямо у Витиной кровати), и это сработало. Звук был тихий, но вполне достаточный. Работу свою единственно доступная радиостанция прекращала в полночь, гимном, и обычно Карамелькин успевал к тому времени уснуть, под монотонный голос, распавядаюшчы пра апошнія навіны культуры (бел.: рассказывающий о последних новостях культуры).

Часто было не важно, о чем они там говорят. Иногда Витя включался, но по большей части голоса его, тревожного, просто успокаивали, как будто кто-то все таки был рядом. Парадоксальным образом он любил одиночество, но боялся его тишины.

***

– … колонны бронетехники расквартированы недалеко от границы, но это лишь потому, что так выбрано место проведения учений. По легенде противник наносит удар с юга, «северные» его отражают и переходят в контрнаступление…

– То есть никакой угрозы для соседей мы не создаем?

– Сопредельная сторона приглашена на учения в качестве наблюдателей, и нами получено согласие на участие нескольких пограничных частей соседей в тактических играх по предотвращению террористической атаки.

"Ну вот, – подумалось Карамелькину – вместе! Не один против одного, а – вместе!"

Автор передачи, похоже, был против, поэтому дальше шел тревожный наброс. Витя, уделяя больше внимания дороге, чем смыслу, слушал в пол-уха, и поэтому тревогу накапливало скорее его подсознание.

– И напоследок, хотелось бы задать нашему эксперту несколько вопросов по глобальным вопросам. Не так давно, вы помните, разразился конфликт на острове Ничейном. К счастью, он уже закончен дипломатическим усилиями, что вы можете сказать по этому поводу? Какая сторона оказалась в выигрыше?

– Ну, для начала стоит отметить, что все еще далеко не закончено. Там, я напомню, как и в нашем случае…

– Да-да-да…

– … южная страна против северной…

– Дорогие слушатели, никаких аналогий, просто так совпало.

– Да, совпало. Ну, так вот, когда-то, еще при союзе, наши системные аналитики просчитали…

– Школа аналитики в союзе была на высоте…

– Да, поясню, что системными аналитиками тогда называли не тех, кто сейчас так называется…

– Сейчас это, мм…, компьютерщики…

– Да. А тогда это были люди, которые просчитывали и сопоставляли системы – экономические, ресурсные, военные, идеологические, и так далее…

– …политические…

– …так точно. Так вот по нашим расчетам, через двадцать семь минут после объявления войны север должен был бы объявить о полной капитуляции.

– Вот как!

– Да. А что бы вы думали? Юг обладает совокупностью намного большего количества ресурсов…

– … кроме территории…

– … ну, это, извините меня, некомпетентное замечание, потому что, понимаете, да: если в однокомнатной квартире десять солдат, а в двухкомнатной всего один, то, сами понимаете, в чью пользу разрешится ситуация, несмотря на территорию…

– … просто уточнение…

– …принято. В современном мере имеет значение количество и качество, но это скорее количество, помноженное на качество, плюс технологии, логистика, военная экономика…

– Как вы видите в этом плане нашу страну?

– Мы готовы противостоять современным угрозам на достойном уровне. Стоит отметить, как и наши, будем говорить, оппоненты. Сейчас, вы знаете, много совместных программ, некоторые из которых, как это ни парадоксально, не могут быть свернуты, и, взаимодействие по которым не может быть прекращено даже в случае прямого вооруженного конфликта.

– Вот как?

– Да уж, одни будут воевать, а другие сотрудничать… ха-ха-ха…

– Неужели это настолько важно, что даже война не сможет…

– Это глобальные проекты, такие, например, как защита от внешней угрозы всей планеты.

– А… есть предпосылки?

– Они всегда были, просто мы их, условно, не замечали. Солнечная активность, астероиды, инопланетяне…

– Мы готовимся к войне против инопланетян???

– Нет, конечно… хотя, можно это назвать и так… мы готовим план действий «на случаи, если…».

***

Дорога к супермаркету тоже заняла пару минут. Народу поутру было немного, Витя спокойно припарковался, достал ключ из замка зажигания, небрежно обрубив уверенный голос военного эксперта, и пошел на закупки. Список они еще вчера составили вместе с женой – на две недели, чтобы не тратить время на постоянные заезды перед самым Новым годом. А по мелочи, вроде хлеба, можно было купить и в небольшом гастрономчике рядом с домом. Люди называли его «Олений». Лет двадцать назад из лесополосы в магазин наведался настоящий, маму его, олень. Недалеко от дома находилась кольцевая дорога, за ней и довольно обширный участок перед ней был занят заказником, так что от лесочка до магазина был, может, какой километр.

Олень вошел в магазин прямо через стеклянную витрину, которая была от потолка до пола. В те времена, по понятным причинам, витрины было не принято как-то разукрашивать или завешивать баннерами с принтами огромных овощей и мяса – их в магазине зачастую просто не было, так что олень проломил стекло и втиснулся внутрь. Зашел за хлебушком.

Мысли снова бежали впереди тележки…

Теперь так не зайдешь – повсюду камеры, запреты, камуфляж и особое мнение, что постараются вложить в голову и тебе, и тому оленю. И за стекло придется заплатить и за хлебушек – где надо поработать сверх того, где надо молчаливо согласиться, спрятать глаза, сделать вид, что тебя не касается, дать слабину, но убедить себя, что тебе просто все равно. А если уж претендуешь и на масло – будь готов сам подняться на ступеньку выше и вкладывать в голову другим, – тем, кто в состоянии терпеть и желает стабильности, – генеральную и не очень прямую линию так, чтобы со стороны она выглядела прямой идеально. И ведь что самое поганое – оно так по обе стороны забора, только «там» сортиры теплее, да язык мой – не враг мой. Да и ладно… Может и не так… Может, для кого-то важно одно, для кого-то другое. А вот, например, могут ли онкологи с обоих сторон обсуждать профессиональные темы? Вне нарративов витрины? Несмотря на то, что нарративы эти сами по себе – та еще опухоль? Дайте людям жить спокойно. Не внушайте им ничего, кроме доброты, любви к маме, близким, соседям. Пусть думают, что это норма – быть добрыми, раз уж так устроены, что ими с легкостью можно манипулировать…

Среди прочего были и другие плюсы съездить в магазин без жены. Во-первых, она бы и сама, может быть, не захотела. Без нее все было намного быстрее, Маша постоянно отвлекалась от списка и норовила взять «еще вот это, и вот это, и вот еще это». С Машей, как, наверное, и с многими жёнами, можно было зайти в магазин за молоком, а выйти с двумя доверху набитыми торбами. Такая поездка могла растянуться на часы вместо прагматичного получаса. А без нее – можно и покурить. Карамелькин бросал и все никак не мог бросить окончательно. Он добился некоторого успеха – например, он не курил дома, как делал это раньше. Представляете? дома у этого паровоза совсем не было тяги, но все же не мог себя заставить не курить вообще. Дымил тревожный Карамелькин обычно после заправки, но в этот раз, отвлеченный размышлениями о странном гуле, совсем забыл.

В супермаркете отложенные ожидания проявились и Карамелькин поторопился. Сзади намечалось скопление народа, и Витя похвалил себя дважды – за то, что хотя и не нарочно, нашел аж целых два повода покурить, ну, или покурить дважды по поводу. Эти две настоящие причины прятались где-то в глубине, на поверхности же Витя, в попытке обмануть самого себя, сформулировал их иначе: вот, что значит вовремя проснулся и приехал до того, как магазин наполнился посетителями, и при этом организованно уложил в корзину все, что планировалось. Внутренняя, ё-маё, диспозиция – она у всех в порядке.

Сзади что-то грохнулось, растяпа в роговых очках, что вышли из моды лет тридцать назад, уронил стеклянную банку с маслинами, и те разбежались в разные стороны по гладкой плитке как пузатые проворные тараканы. Витя взглянул на это событие со стороны внешней диспозиции, и пришел к выводу, что руки у людей растут не из того места.

В момент, когда продавец протянул Вите чек, экраны, расположенные в предкассовой зоне, вдруг заорали визгом и – тут же стихли. Кто-то такой же криворукий, как и любитель маслин, решил вместо рекламы, для чего в первую очередь и были предназначены экраны, пустить в эфир утренние новости.

Передавали что-то срочное, эфир все время обрывался, экраны дребезжали помехами как как старые ламповые телевизоры времен дикого «совка». Звук выровняли, но Карамелькина больше заботило то, что он, во-первых, обнаружил потерю скидочной карты СТО. «Новостники» часто кричат: «волки, волки», при этом выдавая информацию такими мелкими порциями, как если бы в кинотеатре выдавали попкорн поштучно. Давно уже стали фоном. Карамелькин воспроизвел в памяти момент расплаты на станции и утвердился в уверенности, что забыл карту на заправке. А, во-вторых, курить хотелось прямо невыносимо. Забытая карточка давала повод покурить и сейчас, на парковке, и после заправки, куда нужно и можно было заехать: станция все равно находилась по пути домой.

***

Возле касс тем временем стала собираться толпа, именно толпа, а не очередь, грубая, хмурая, тупая. Люди стремились поскорее покинуть магазин, слухи кубарем распространялись в благодатной среде людских страхов, обгоняя неповоротливые фотоны. Большинство из собравшихся притягивали новости. Крайне испуганная и растрепанная дикторша с мокрыми глазами, вот-вот готовыми пустить черные ручейки туши, начитывала стандартное объявление о том, что для паники нет оснований, и делала это на фоне каких-то невероятно огромных, наклоненных под углами в разные стороны башен и труб, нечетко торчащих в серой дымке прямо за Эйфелевой башней. Картинка менялась, мельком показывали другие крупные города с необъяснимыми разрушениями и огромными образованиями в виде сложных геометрических фигур, словно беспорядочно разбросанных нетвердой рукой ребенка поверх старой игрушечной застройки. Один из городов был полностью в черном мареве, из которого как трусливые суслики торчали, наблюдая за дымом без огня, встревоженные небоскребы. Еще работающая уличная камера из другого места показывала результаты работы дыма или какого-то другого воздействия – все видимое пространство было усеяно телами.

Магазин тряхнуло (чего Карамелькин, чью тележку в этот момент колбасило на ребристой поверхности грязезащитной решетки на входе в магазин, не заметил), и толпа дружно ахнула. Раздались визги и повышенные голоса, невозмутимыми оставались лишь лица кассирш, чья задача по расчету и принятию оплаты за «отпущенный товар», за последние десять минут никак не изменилась. Лица их стали более жесткими и настороженными, под шумок количество попыток чего-нибудь умыкнуть всегда возрастало. Новости до них не дошли.

– Почему работает только одна касса! – Возмущенно истерил мужчина небольшого роста и в костюме с претензией.

Касс было открыто уже три, но этого явно было недостаточно, и для мужчинки с претензией не имело никакого значения. Массы были на пороге паники. Начались стычки между покупателями, лязгали тележки, доверху забитые (когда только успели?!) продуктами, уже не одна банка успела грохнуться о пол, куда там пузатым тараканам! До Нового Года было еще целых две недели, а магазин внезапно наполнился доверху с пенкой, как в самые пиковые предпраздничные часы. Все вокруг гудело и возмущалось.

***

Карамелькин бережно упаковал продукты в багажник, предусмотрительно отгородив их от канистры пластиковым щитом. На работе хотели выкинуть ненужные вывески, и Карамелькин прихватил пару домой – в хозяйстве пригодятся. На лицевой стороне рекламы был ухоженный до сопливости «успешный образ» и (нагло прямолинейный, «на отцепись») незатейливый в своей простоте слоган: Скидки всему голова! «Уж не твоя ли голова, – подумал Карамелькин, глядя на прилизанную рожу. – Если твоя – пиши пропало».

Когда Карамелькин закуривал, руки его тряслись от нетерпения. Зажигалка блеснула металлом, поощряя это нездоровое дело. После первой глубокой затяжки он наконец обратил внимание на окружающих, мутные пятна которых на периферии зрения двигались как-то уж очень хаотично. Люди вокруг вели себя нервно, рядом прошла пара, парень с девушкой, – девушка плакала, и чуть не падала. Если бы не спутник, ей явно было бы не устоять на ногах. Карамелькин невольно снова потянулся к сигаретам, где-то на заднем плане сознания ему показалось, что всем, как и ему, просто невыносимо хотелось курить, и весь этот бардак только от одного – у людей закончились «сиги», а прекратить его можно одной, и даже и не очень глубокой затяжкой.

На выезде с парковки скопилось несколько авто, что там впереди происходило было не видно, кто-то сердито сигналил, и кто-то также сердито сигналил в ответ. Карамелькин же, раздобревший после перекура, воспринимал все флегматично: такое случалось. В конце концов пробка и в самом деле рассосалась. Карамелькин повернул налево. Это был самый сложный поворот по пути домой – нужно было пропускать авто с обеих сторон. Дальше разворот и почти до самой станции заправки по прямой. В конце было еще пару незначительных поворотов, ее нужно было объезжать справа, но это можно не учитывать.

Перед заправкой опять образовалась пробка – вот уж такого Карамелькин вспомнить не мог. Даже в самые загруженные дни все желающие помещались на площадке перед колонками, а тут хвост стоял прямо до предыдущего перекрестка. Эта пробка тоже быстро таяла, наверное, так же быстро, как была разобрана заправка неизвестными героями труда. Причиной затора скорее всего было удивление, с которым водители проезжали мимо – на месте здания заправки оставался только металлический каркас. Колонки еще были на месте, перед ними стоял знак «кирпич» на грубой сварной металлической треноге, а вот крыши над колонками и магазинчика, где производилась оплата, уже не было. Был только стул внутри каркаса с сидящим на нем черным манекеном, на том примерно месте, где обычно находился кассир. Карамелькин прикинул, что он был здесь, может, чуть более часа назад, и не было никаких намеков на то, что станция прекращает работу. Да за такое время просто невозможно было ее разобрать, убрать полки с продуктами, оборудование, то-сё, да еще и подмести. Вокруг и внутри каркаса было идеально чисто, из асфальта просто торчали железные столбы, соединенные между собой более тонкими перемычками.

В общем, Карамелькин тоже был удивлен и впечатлен. Сзади посигналил менее сентиментальный водитель, Витя прибавил газу и лишь краем глаза успел заметить, что у манекена вдруг… отвалилась рука.

Возле дома Витя стал на прежнее место. Стоянка, против обыкновения, тоже выглядела более оживленной. Около пяти-шести машин возились люди с пожитками, похожие больше на беженцев, чем на солидный контингент столичной парковки. Карамелькин выгрузился, закрыл машину и глянул в направлении, что указывал какой-то возбужденный мужик с грустными и рассудительными глазами (прям как у пса, – в который раз глумливо подсказал внутренний голос) и в бурой куртке. За пятиэтажкой, из-за которой с утра шел гул, виднелась ровная черная с серебром матовая труба шириной метров десять и высотой, которая сразу сложила паззлы в голове у Карамелькина в жирный кроваво-алый крест, и уже не тревоги, а паники.

Рот вдруг наполнился большим силиконовым пузырём размером с воздушный шар, глотать стало тяжело; несмотря на легкость, проходя через горло, он трансформировался в тягучую массу, одновременно не имеющую материи и забивающую горло тягучим тестом.

Что там по новостям? Зачем все эти слёзы?

Пространство расширилось, маленький уютный двор превратился в огромную степь, где ни с одной стороны не было никакой защиты, вот-вот стоило ожидать атаку пикирующей нечисти и понимать, что попытка прикрыться рукой ничего не даст.

Рука… Рука, кажется, рассыпалась при ударе о землю… или… нет?

Зернистый асфальт под ногами двигался так быстро, как он способен это делать в глазах пьяного, на секунду осознающего вокруг происходящее, и, так же как у нетрезвого, по бокам все тряслось и кружилось, еще чуть-чуть и ноги безвольно потеряют сцепление с поверхностью и наступит отрезок свободного планирования в ожидании саднящего удара.

Кто все эти люди с мрачными чемоданами? Теперь вот эта труба? Почему именно у нас во дворе?