- -
- 100%
- +
– Я никому не подражаю, – ответил Вадим Федорович. – И не терплю эпигонов.
– Вадим Федорович, в пединституте моя курсовая была посвящена вашему творчеству, – сказала девушка.
– Зина учится в аспирантуре, – вставил Николай Евгеньевич.
– В моей будущей диссертации я целый раздел отвела вам, – продолжала Зина. – Но, к сожалению, я почти не нашла в библиографии материалов о вас.
– Сколько книг написали, а о вас почему-то критики не пишут, – проговорил Луков. – Как вы думаете, почему?
Казакову следовало бы промолчать: он-то отлично знал, почему о нем не пишут.
Когда Вадим Федорович все это напрямик выложил критику, тот, багровея, долго молчал, а потом взорвался:
– Не я один про них пишу! В любой газете, журнале можно встретить их имена. А почему? Потому что эти писатели сейчас самые видные в стране…
– Именно сейчас… – усмехнулся Казаков. – И вы искренне верите, что эти писатели и завтра, – он подчеркнул это слово, – будут видными и знаменитыми?
– Я уже говорил: Луков и подобные ему хвалят лишь тех, у кого власть и сила, – вставил Маляров. – Будь ты, Вадим, начальником, он и тебя бы хвалил.
– Придворный критик! – сказал Вадим Федорович. – А не боитесь, что потом вам за все, что вы написали, станет очень стыдно?
– Кто теперь читает критические статьи? – рассмеялся Виктор Викторович. – И потом, наши славословы-критики – закаленный народ! Сегодня хвалят, а завтра могут и отречься от своих кумиров… Если они зашатаются!
– Я напишу о вас, – с натугой улыбнулся Луков. У него даже пот выступил на лбу. – Обязательно напишу…
– Лучше не надо, – сказал Вадим Федорович. – Я вам, как критику, не верю.
Луков, кипя от злости, ушел с Зиной. Даже круглая спина его выражала возмущение.
– Кажется, ты нажил, Вадик, заклятого врага, – заметил Виктор Викторович. – Перед девчонкой выставил его дураком и приспособленцем.
– Да ну его к черту! – беспечно отмахнулся Казаков. – Никакой он не критик. Перепевает других, а своих мыслей нет.
С пристани донесся длинный басистый гудок, где-то в горах глухо громыхнуло, будто в пропасть скатился гигантский камень. Может, к ночи грозу натянет.
– Видел, как Лукова перекосило, когда ты книжку его цыпочке подписывал? – балагурил Виктор Викторович. – Взял бы, старичок, да и отбил ее у него? Как она на тебя смотрела! Мне даже завидно стало!
– Тебе, «гениальному» писателю? – не удержался и съехидничал Казаков. – На тебя это не похоже, Витя.
– Я ведь пишу фантастику, – добродушно заметил Маляров.
– Встретил я тут, Витя, одну девушку… – вдруг потянуло на откровенность Казакова. – Мелькнула, как то самое чудное мгновенье, и исчезла. До сих пор помню запах ее духов…
– А ты, старичок, романтик! – удивленно покосился на него Маляров.
– И чего она мне так запала в душу? – продолжал Вадим Федорович. – И видел-то ее минут пять, а вот забыть не могу.
– Так монахом и проходил тут в Ялте один?
– Что-то трудно я стал сходиться с женщинами, – вздохнул Казаков.
– Это мне трудно… – хихикнул Маляров, – Толстый, неповоротливый, нос расплющенный, а ты еще хоть куда! Я бы на твоем месте знаешь как развернулся! Этого вонючего Лукова заткнул бы за пояс!
– У меня роман, Витя, с романом… – не мог остановиться Вадим Федорович, удивляясь самому себе: ведь он не любил говорить о своей работе. – Как увидел ту девушку на пляже, так и забуксовал на одном месте. Веришь, за неделю – ни строчки! Потому и удираю отсюда.
– А я не люблю работать, – признался Маляров. – Дома жена заставляет, а здесь купаюсь, пью пиво, играю в бильярд, поухаживал бы за девушками, да они, стервы, нос от меня воротят!
– У тебя жена хорошая, – с ноткой грусти произнес Вадим Федорович.
– Если бы не она, я бы весь день сидел и смотрел телевизор, – рассмеялся Виктор Викторович. – Жена не дает мне лодырничать. А здесь я отдыхаю, пишущую машинку даже из чехла не достал.
– Я каждый день работаю, даже тогда, когда и страницы не напишу, – сказал Казаков. – Вставлю чистый лист в машинку, гляжу на него и вижу огромный кукиш. Или высунутый изо рта красный язык. У тебя такого не бывает?
– На такой жаре мне мерещится кружка холодного пива, – улыбнулся Маляров. – Для чего стараться-то, Вадим? – вдруг посерьезнел он. – Сколько у нас сейчас случайных писателей развелось? Союз наш добрый, принимает всех без разбора.
– Мне завтра рано вставать, – поднялся Вадим Федорович. Не хотелось ему на эту тему говорить.
– Привет, старичок, Ленинграду, – пожал ему руку Маляров. – Я еще буду спать, когда ты отчалишь. Посижу да посмотрю на звезды. Ты не обратил внимания, что они здесь кажутся ниже и ярче?..
* * *Когда «Ту-134» поднялся в воздух и погасла табличка: «Не курить! Пристегнитесь ремнями!», из служебного отсека в пассажирский салон вышла рослая стюардесса с пышными соломенными волосами и заученно звучным голосом произнесла:
– Вас приветствует на борту лайнера экипаж «Ту-134», командиром которого…
Дальше Казаков ничего не слышал, он видел, как шевелятся полные губы девушки, крупные карие глаза ее остановились на нем – он сидел напротив, – выпуклый лоб перечеркнула тонкая морщинка, влажно сверкнула белая полоска ровных зубов… Это была она, та самая незнакомка, о которой он думал столько дней. Девушка, которую он искал на набережной. Вот почему он не мог ее найти: прямо с пляжа она укатила на аэродром, по-видимому, и вырвалась-то в Ялту всего на один день, возможно, даже на несколько часов. Как ей идет серая форма стюардессы с нашивками на рукавах и золотистым крылатым значком на отвороте пиджака!
– … Меня зовут Виолеттой Соболевой, – сладкой музыкой ворвался ему в уши голос стюардессы.
Глаза ее смеялись. Теперь он не сомневался, что она его тоже узнала. Когда девушка умолкла, Вадим Федорович встал и подошел к ней. Чуть наклонив пышноволосую голову, она удивленно смотрела на него.
– Здравствуйте, Виолетта Соболева, – произнес он. – Наконец-то я нашел вас!
– Вы меня искали? – удивилась она. Однако глаза ее продолжали смеяться. Пухлая нижняя губа придавала ее лицу задорное выражение.
– Я каждое утро приходил на Солнечный пляж, ставил лежак на то же самое место, – вдохновенно фантазировал он. – И ждал вас, а мороженое в моей руке таяло…
– Я не люблю мороженого, – сказала она.
– Кажется, я без ума от вас, Виолетта Соболева, – поражаясь своей смелости, сказал Казаков.
– До конца рейса мне признаются в любви еще трое, – весело проговорила она. – Сегодня вы уже второй… Почему же вы не даете мне свою визитку?
– Кто же успел меня опередить?
Виолетта извлекла из кармана глянцевую карточку и прочла:
– Начальник отдела НИИ, кандидат технических наук Пухов Лев Анатольевич, телефоны домашний и служебный. На русском и английском… Домашний телефон зачеркнут!
– У меня нет визитки, – сокрушенно развел руками Вадим Федорович.
Он никогда их не заказывал и, наверное, не закажет. Понимает, что это удобно: сунул в руки – и дело с концом, но почему-то претит ему заводить визитные карточки. А почему – и сам бы себе не смог толком объяснить.
Стоять столбом у двери в служебное помещение было неудобно, и так уже некоторые пассажиры с любопытством посматривали в их сторону.
– Виолетта, я подожду вас в аэропорту, – сказал он.
– Зачем?
– Задавать вопросы всегда легче, чем отвечать на них, – улыбнулся он. – Зачем я ждал вас на пляже? Зачем улетел на неделю раньше из Ялты? Зачем думал о вас? И встретил, когда уже решил, что никогда больше вас не увижу… А раз уж встретил, то хотелось бы получить на все эти вопросы хотя бы один ответ.
– Какой? – Она улыбалась, и, по-видимому, ей еще не надоело с ним болтать. – Какой бы вы хотели получить от меня ответ?
– Я буду ждать вас у стоянки такси.
– Вы хотя бы поинтересовались, замужем я или нет.
– Нет, – сказал он.
Раздался негромкий писк рации. Виолетта взглянула ему в глаза:
– Меня вызывает командир… Гражданин, сядьте, пожалуйста, на свое место…
– …и пристегнитесь ремнем, – в тон ей продолжил он.
– Это пока делать необязательно. – Она повернулась к нему спиной, открыла ключом дверь и исчезла за светлой пластмассовой, с никелированной окантовкой, узкой дверью.
Он уселся на свое место и отрешенно стал смотреть в иллюминатор. Внизу клубились белые облака, совсем непохожие на те, которые мы видим с земли. Сверху они казались стремительными, легкими, прозрачными – волшебные ковры-самолеты, сотканные из белой пряжи. Ослепительное желтое солнце без лучей одиноко висело в голубоватой прозрачности Вселенной. Вадим Федорович думал: до чего же прекрасна жизнь! Сколько в ней неожиданных потерь и счастливых находок! В глубине души у него постоянно тлела надежда, что он отыщет блондинку с пляжа. И вот нашел. И опять непостижимое стечение обстоятельств: он вдруг затосковал по Андреевке, поменялся билетами с Маляровым, сел в самолет и… увидел свою таинственную незнакомку! Разве это не чудо?
Неожиданно ворвался в уши гул турбин.
– А в Ленинграде дождь… – донесся до него скучный голос соседа, которого он толком еще и не разглядел.
– Замечательно, – сказал Казаков.
– Дождь – замечательно? – удивился сосед.
– Все замечательно, товарищ! – с улыбкой сказал Вадим Федорович и бросил взгляд на дверь, за которой исчезла Виолетта Соболева.
– Вы, наверное, по лотерее выиграли «Волгу»? – насмешливо заметил сосед.
– Я выиграл надежду, – ответил Казаков.
4
Андрей Абросимов пешком возвращался из города Климова в Андреевну. Можно было подождать автобус – он отправлялся через три часа, – но вдруг захотелось прогуляться на своих двоих. Подумаешь, каких-то двадцать три километра! День стоял теплый, по небу не спеша плыли громоздкие белые облака, прохладный ветер освежал лицо. Сразу за Климовом, выйдя на асфальтовое шоссе, Андрей свернул к небольшому озерку, окаймленному пышным кустарником, и с удовольствием выкупался. Сверху вода была как парное молоко, а на глубине прихватывала ноги холодом. В камышовой загубине крякали невидимые утки, изящные сиреневые стрекозы отдыхали на круглых, с разрезом посередине листьях кувшинок. На середине озерка сидел в резиновой лодке рыболов в выгоревшей фетровой шляпе. Неподалеку от него плавали четыре белых кружка на щук. Больше никого на озере не было, если не считать еще гагару, бесстрашно плавающую на виду у другого берега. Гагара иногда будто проваливалась в воронку, а потом снова выныривала на поверхность на значительном расстоянии от прежнего места.
Рыболов не очень-то приветливым взглядом окинул Андрея, бухнувшего прямо с берега в глубокую коричневатую воду, но ничего не сказал. Не было заметно, чтобы у него здорово клевало. Когда Андрей, раздвинув кусты, увидел его, ему показалось, что рыбак дремлет в лодке, спрятавшись под своей старой шляпой.
Синие стрекозы слетали с зеленых кувшинок, мельтешили над головой Андрея, в камышах чмокали лещи, но, видно, на удочку не брались. Не зря же рыболов заякорился на плесе. В темной, спокойной у берегов воде отчетливо отражались купы кустов и тонкие, почти прозрачные березы. Андрею вдруг тоже захотелось посидеть на таком тихом озере с удочкой…
Натянув джинсы, футболку, зашнуровав кроссовки, он снова вышел на шоссе. Пахло разогретым асфальтом и хвоей. Машин здесь было немного, да он и не останавливал их. Раз решил пройтись пешком, значит, иди себе, не оглядывайся и не маши рукой. Его вояжи по району с Околычем сорвались: заготовитель вдруг решил с семьей поехать к морю. Андрею он так объяснил столь неожиданный поворот в своих планах: лето – мертвое время для заготовителя, все произрастающее еще находится в земле-матушке и только к осени вылезет наружу. Это и грибы, и картошка, и клюква, и брусника… А сейчас можно только заготовлять в зверосовхозах вонючие кости да скупать у населения полугодовалых телят… Много ли на этом заработаешь? Уговор их остается в силе: в начале сентября Околыч ждет Андрея из Питера… Машину угнали в зверосовхоз, где выращивают норку, осенью «ГАЗ-66-01» снова поступит в распоряжение Околыча и Андрея. Начальник райзаготконторы сказал, что они на Абросимова надеются и другого шофера приглашать не будут – так распорядился Околыч. Этот Околыч, пожалуй, поважнее самого начальника!..
Неширокое, местами выбитое шоссе часто виляло, огибая озера, зеленые поля, развороченные песчаные карьеры. Легкие тени от облаков скользили по земле, умиротворяюще шумели по обеим сторонам деревья. Чем дальше от Климова, тем больше вокруг сосен и елей, а сначала был сплошной осинник и березняк. Деревень почти не попадалось, иногда с шоссе сворачивала в лес песчаная ненаезженная дорога – наверное, она и вела в деревню. Сороки и вороны нехотя отлетали в сторону с обочин при его приближении. Трясогузки, пританцовывая и кланяясь, косили на него блестящими глазами-горошинами и отходили в сторону на своих тонких ножках-пружинках. В высокой зеленой траве весело стрекотали кузнечики, над полями звенели жаворонки. Один раз через шоссе низко пролетела цапля – наверное, направлялась к своему гнезду на болоте.
Андрей был доволен, что пошел пешком. В травах то голубым огнем, то сиреневым сполохом вспыхивали на солнце дикие цветы, с цветущих полей тянуло волнующим медвяным ароматом, стоит на миг остановиться – и начинаешь слышать над полем пчелиный гул. Облюбовав зеленую лужайку между двумя серыми валунами, Андрей улегся и стал смотреть на облачное небо. И скоро уже трудно было понять, небо движется над ним или он сам летит в неизвестность, а небо стоит на месте… Живет человек на земле и редко-редко задумывается, что ведь планета Земля, на которой он обосновался, вращаясь, с огромной скоростью мчится в бесконечность. Пожалуй, только глядя в небо, это можно себе с трудом представить. Все в мире движется, куда-то летит, к чему-то стремится, а есть ли конец всему сущему? Да и было ли начало?..
Ученые предполагают, что существуют во Вселенной галактики, населенные разумными существами, фантасты уже давно «заселили» планеты с красивыми названиями похожими на нас людьми, чудовищами и монстрами, ни на кого не похожими. В космос направлены мощнейшие антенны, передатчики посылают туда хитроумные сигналы с информацией, а миры загадочно молчат. Неужели никого во Вселенной не интересует планета Земля? Хочется верить, что когда-то в древности космонавты с далеких планет посетили нас, до сих пор многие находки вызывают в ученом мире яростные споры: одни утверждают, что найденные предметы не могли сделать наши далекие предки со своими примитивными орудиями, другие доказывают, что в древности народы были ничуть не менее цивилизованными, чем мы сейчас…
Верит ли он, Андрей, что далекие миры заселены, а на Земле побывали инопланетяне? Может, они и сейчас здесь, рядом, да люди не видят их, не догадываются? Почему нам снятся странные, нереальные сны, которые невозможно объяснить? В них происходит иногда такое, что в нашей жизни невозможно. Может, инопланетяне ночью вторгаются в наше сознание, что-то выспрашивают и что-то нам рассказывают и показывают?..
И еще одна мысль поразила Андрея: все живые существа на планете не имеют постоянного дома, обстановки, вещей. Даже самый разумный после гомо сапиенс дельфин, как говорится, гол как сокол, а человек строит города, все тащит в свои квартиры, накапливает вещи, безделушки, драгоценности. Человеку, в отличие от всего живого, необходимы одежда, обувь, разнообразная еда… Если подумать, то получается, что человек, мнящий себя царем природы, совершенно неприспособлен к жизни на Земле. Любой зверь, птица, рыба, козявка все свое носят в себе и на себе. Им ничего не нужно. Они дети Земли, а человек, выходит, гость? Все сущее, живое, помогает извечному кругообороту природы, обновляет ее, а человек губит, разрушает.
Не потому ли он все тащит нужное и ненужное в свой дом-нору, что чужой он на этой Земле? Может, предки жили в ином мире и передали по наследству человеку тягу к вещам? Отними все, что дала современному человеку цивилизация, оставь его голого один на один с природой, и он погибнет…
Ну а первобытные люди, которые ходили в шкурах и с дубинками охотились на мамонтов и пещерных медведей? И они были гостями на Земле, иначе обходились бы, как и все земные создания, тем, с чем появились на свет…
А над головой плывут и плывут белые облака. На вид такие тяжелые, громоздкие, ничто их там, в небе, не держит, а вот не падают? Сколько удивительного вокруг! Вон ползет по изогнутому стеблю цветка квадратный изумрудный жук. Сколько в нем всего заложено! Один его знакомый, молодой ученый, сказал, что любая двигающаяся козявка гораздо сложнее устроена, чем самая умная машина, когда-либо созданная человеком. Обычно говорят, мол, это природа потрудилась, чтобы создать совершенный организм. А как она его создала? Ведь у природы нет ни мозга, ни рук-ног. И все-таки она за миллионы лет сумела создать такое множество уникальных организмов, что и подумать страшно… Да и часто ли над этим задумываются? Думали ли они, мальчишки, когда разоряли в лесу муравейники? Для насекомых это было стихийным бедствием: как они суетились, вытаскивали из кладовых желтоватые яйца, куда-то тащили их – так во время пожара и люди хватают в горящем доме самое ценное и тащат наружу…
Для муравьев разорение их дома – катастрофа, а для них, ребят, это было развлечением. Ладно, муравейник разорили они, еще несмышленыши, а сейчас сами люди хотят разорить всю Землю. Каждый день пишут в газетах, показывают по телевидению, как накапливают империалисты разрушительное современное оружие. Одни люди накапливают, а другие всячески противятся этому. Сейчас все знают, даже дети, что в третьей – атомной – мировой войне ни победителей, ни побежденных не будет. Будут гигантская радиоактивная пустыня, руины, мрак и холод. Человеческая цивилизация погибнет.
От этих тяжких мыслей Андрея даже озноб прошиб, он поднялся с лужайки, отряхнул с джинсов травинки и вышел на дорогу. Не прошел он и двух километров, как снова увидел плавно сворачивающую с шоссе проселочную дорогу. Видно, по ней редко ездили – колеи заросли высокой травой и вездесущим осотом, ветви берез и осин сцепились над ней, кустарник с обочин карабкался на самую середину. Андрей зашагал по старой дороге, – может, снова выведет к озеру и можно будет выкупаться. Но дорога привела не к воде, а в покинутую людьми небольшую деревню. Еще крепкие дома с заколоченными окнами и дверями выглядели уныло, как могилы на кладбище. Плетни опрокинулись, калитки распахнуты, некоторые гнили на земле. Зеленая травянистая стена надвигалась на деревню, собираясь ее поглотить. От бора тянули свои колючие ветви молодые елки, березняк, а ольховые кусты уже упирались в полусгнившие ступеньки крылец. Что Андрея поразило, так это крапива – она вольно разрослась вокруг домов, забила другие растения, тянулась вдоль покосившихся, с проломами заборов, даже вскарабкивалась на ступеньки. Помнится, в Андреевке он утром просыпался от журчащих песен скворцов, а здесь тихо. Кое-где на деревьях видны черные скворечники, но не заметно, что они заняты. Вот так штука! Даже птицы предпочитают селиться в скворечниках рядом с живыми людьми… Андрей зашел в один дом без дверей. Сразу бросилась в глаза огромная русская печь с заслонками и с застарелой копотью над черным зевом. С потолка свисал матерчатый шнур с засиженной мухами электрической лампочкой… Андрей подошел к бревенчатой стене, щелкнул черным выключателем, но свет не загорелся. Щелястый кухонный стол в углу, на полу клочки пакли и мышиный помет, на подоконниках будто кто-то рассыпал металлическую стружку – это валялись мертвые мухи. У печи ухват и длинная кочерга с деревянной отполированной ручкой. Удручающее впечатление производит брошенный дом, нежилой дух витает в помещении, в углах – пыльная паутина без пауков, на гвозде в кухне желтеет забытое сито.
Андрей поднял с пола букварь, сдул пыль, полистал. Над картинкой расплылось чернильное пятно. Ребенок держал эту книжку в руках, старательно заучивал буквы… Почему жители покинули деревню? Старики умерли, а молодые не пожелали сюда возвращаться? Скорее всего так и было. Андрей много слышал про заколоченные дома в дальних деревнях, но вот своими глазами увидел впервые…
Захотелось поскорее уйти отсюда. Незримые тени витали над заброшенными избами, пахло тленом и запустением.
* * *В Андреевку он пришел к вечеру. Над вокзалом разлился розовый закат, вершины сосен и елей пылали огнем, за широкой багровой полосой спряталось солнце. На скамейке под вишней сидел Федор Федорович и читал «Известия». Округлая пластмассовая коробка от очков лежала на худых коленях. Увидев внука, он снял очки с большого, с горбинкой носа, отложил газету.
– Вот пишут про свадьбу в Грузии, – кивнул на газету Казаков. – Богатые родственнички подарили жениху и невесте «Жигули» и двухэтажную дачу из шести комнат с дорогой обстановкой. Что у них, денег как грязи?
– Цветы возят на продажу, сейчас некоторые разбогатели, как крезы, – заметил Андрей.
– Кто же это такие – крезы? – полюбопытствовал Федор Федорович. Хотя он и многое знал, но не считал для себя зазорным спросить, что ему неизвестно.
– Был такой царь в Лидии, пятьсот с лишним лет до нашей эры, – богатейший властитель того времени.
– Тоже торговал чем-нибудь?
– Скорее завоевывал и грабил другие страны, – улыбнулся Андрей. – Дед, проголодался я.
– Сейчас я тебе сварганю ужин, – поднялся со скамейки Федор Федорович. – С обеда осталась тушеная картошка с мясом, в холодильнике банка с огурцами моего приготовления.
Пока Андрей ел, Федор Федорович рассказал про Бориса Александрова: после работы где-то успел набраться, пришел к ним просить в долг бутылку красного, Казаков не дал, а Дерюгин – пьянчужка пообещал ему принести новую велосипедную камеру – выставил бутылку. Борис выпил прямо из горлышка, зачем-то полез через колодец на территорию детсада да и ухнул вниз! Хорошо, что цепь крепкая, Федор Федорович вытащил его оттуда. Упади другой – калекой мог бы остаться, а этому хоть бы что, а колодец – пять метров глубины! Попил из ведра, прихватил с собой пустую бутылку и ушел как ни в чем не бывало.
Григорий Елисеевич Дерюгин уже спал в соседней комнате, оттуда слышалось негромкое посапывание. После двух кружек хорошо заваренного чая Андрей разомлел, глаза стали слипаться. Он с трудом сдерживал зевоту. Ноги приятно ломило, – давно он таких больших переходов не совершал, пожалуй, только в армии…
– Двадцать три километра – это чепуха, – говорил Казаков. – Помню, я раз за ночь прошел пятьдесят километров, когда работал мастером на железной дороге… Да и сейчас, когда пойдут грибы, двадцать – тридцать километров для меня пустяк!
Федор Федорович не хвастал. В лес он ходил каждый день, даже когда грибов-ягод еще не было. Говорил, что в бору ему хорошо дышится. Он знал многие лекарственные травы, в его комнате в углах и над печкой полно наторкано пучков. Изучил повадки многих птиц; когда в огороде завелся червяк трубочник и стал точить картофельные клубни в земле, он стал приносить из леса в спичечном коробке жужелиц и пускать в огород. Дерюгин ворчал на него, не верил, что длинные противные жуки помогут. Однако осенью, когда выкопали картошку, к своему удивлению, убедился, что проточин в клубнях почти не было.
Старики в основном жили мирно, но иногда за столом вспыхивали мелкие ссоры: полковник в отставке любил подтрунить над бывшим начальником дистанции пути. Сам он в лес ходил, лишь когда поспевали грибы, а ежедневные лесные прогулки Казакова почему-то выводили его из себя.
– Ходит и ходит как заведенный… – ворчал он. – Ну чего в лесу летом делать? Ладно бы охотник был, глядишь, зайца или рябчика в сумке принес бы, а то идет в лес пустой и возвращается пустой. Одна трата времени.
– Ходите и вы, – усмехался Федор Федорович. Он до сих пор называл полковника в отставке на «вы». – В лесу столько всего удивительного! А как пахнут на солнце сосны!
– Деревья да вороны там, – хмыкал Григорий Елисеевич. – А лес лесом и пахнет.
– Для вас все птицы – вороны, – парировал Казаков. – Вы воробья не отличите от овсянки.
– Птица, она и есть птица, – возражал Дерюгин. – Вредная тварь! Я бы их всех пугнул отсюда, да не знаю как… Вишню клюют, яблоки на деревьях портят, семена из грядок выковыривают. Ну чего жмутся к человеку? Лесов да полей им мало.
– Напрасно вы так! – вступался за пернатых Федор Федорович. – Скворцы склевывают в огороде вредителей, синицы – тоже, даже серый воробышек уничтожает разную ползучую дрянь.
– Что-то я не замечал.
– Они это делают, когда мы не видим, – улыбался Казаков.
За лето они изрядно надоедали друг другу; уж на что терпеливый и покладистый Казаков, а и тот иногда жаловался Вадиму Федоровичу, что больше в Андреевку не поедет, возьмет путевку в дом отдыха железнодорожников «Голубые озера» – ему предлагают даже бесплатно… Но уже зимой начинали оба скучать по Андреевке, писали друг другу теплые письма, поздравляли с праздником, днем рождения. А ранней весной снова съезжались вместе.