Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства

Серия «Наш XX век» выпускается с 2013 г.

© М. Ф. Ненашев, 2019

© «Центрполиграф», 2019

Вместо предисловия: признание читателю

Для чего я обращаюсь к прошлому и чем оно может быть интересно читателю? Отвечу: прошлое нам необходимо для того, чтобы понять настоящее и предположить будущее.

Задумывались: отчего наше время обильно изданиями мемуарной литературы? Оттого что исповеди, покаяния, признания – черты времени. Они от перелома в жизни, от невзгод и страданий, которыми переполнено наше общество, от смятения и страха людей перед неизвестным, от незнания, как жить, от боязни, что будет с ними завтра. Потому и нужно возвращаться к недавнему прошлому, чтобы искать в нем ответы на самые острые вопросы сегодняшнего бытия, как путнику, который заблудился и обязан вспомнить, как он очутился здесь и какие дороги привели его в этот тупик.

Предлагаемая читателю книга рассказывает о крутом переломе и нравственном смятении в жизни людей, населяющих одну шестую часть планеты Земля, именовавшуюся до недавнего времени Советской страной. Она представляет исповедь и размышления лишь одного из многих, ставших волею истории в своей великой стране заложниками жестокого времени. Время многолико и многомерно, и нам не дано обозреть и оценить всего, что бы мы хотели понять в нем и в себе! Однако известно, чтобы познать, из чего состоит океан, достаточно одной его капли. Так и в безграничном океане времени можно понять его черты по свидетельствам всего одного современника.

Только на склоне лет начинаешь понимать, что жизнь – это осознание себя в огромном и суровом мире бытия, и постигаешь этот мир лишь в той мере, в какой познаешь себя. Одна из самых известных библейских заповедей гласит: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Повторяя ее много раз, мы слышим лишь первую ее часть. А между тем вторая часть заповеди: «как самого себя» – таит в себе глубокий смысл. Суть его в том, что ты сам себе судья и сохрани уважение к себе, не теряй свое человеческое достоинство, ибо оно главное мерило твоего отношения к людям. Не деньги, имущество, а лишь собственное достоинство представляет истинную собственность человека.

Л. Н. Толстой в своей книге «Мысли мудрых людей на каждый день» на 12 октября записал: «Спросили мудреца, какое время в жизни самое важное. И мудрец ответил: „Время самое важное одно – настоящее, потому что в нем одном человек властен над собой“». В своем признании читателю я обращаюсь от дня сегодняшнего, трудного в судьбе нашего Отечества, и его глазами перечитываю заново прошлое.

Признание обязывает не обходить даже самые грустные темы, в которых еще не отболело недавнее прошлое, с его утратами и потерями, неоправдавшимися надеждами и намерениями. Среди многих вопросов, которые задавали, выберу лишь два. Первый из них: «Согласны ли вы с тем, что ваше поколение уходит с общественной арены потерпевшим поражение?» И второй: «Вы относитесь к тем, кто начинал перемены в стране, не обидно ли вам теперь оказаться не у дел и не страдает ли от этого ваше самолюбие?» Я называю эти два вопроса одновременно, ибо они взаимосвязаны. Ответить на них можно коротко: мы (наше поколение) сделали что могли, пусть другие, идущие вслед за нами, сделают больше и пойдут дальше. Это верно по существу, но в чем-то похоже на отговорку. Поэтому отвечу подробнее.

Не скрою, конечно, хорошо бы нашему поколению уходить с арены общественной деятельности в иных условиях и с другими результатами. Однако вначале замечу: разве наше поколение уже ушло и его общественное участие закончилось? И еще, а кто может сказать сегодня, что перемены закончились и можно уже славить победителей и оплакивать побежденных?

Не стану говорить за всех и не буду кривить душой – скажу, что те, кто начинал перестройку, кто поверил в нее и убежден был, что удастся вернуть людям утраченную надежду, сегодня чувствуют свою огромную вину и ответственность за то, что не хватило сил, мудрости привести задуманное к успеху. И главное, конечно, не в сострадании и переживаниях моего поколения по поводу того, что оно оказалось не у дел, ибо они ничто в сравнении с теми испытаниями и несчастьями, лишениями и трагедиями, в которые оказался ввергнут народ по воле инициаторов перестройки. Здесь источник горечи и страдания каждого из нас, кто не утратил боли за свое Отечество.

Не могу принять утверждение и о поражении шестидесятников, идеалистов. Очевидно, не все со мной согласятся, однако считаю: тем, кто начал, судьбой было предопределено в задуманном не увидеть результата, не увидеть победы. Глубина, масштабность перемен (теперь это очевидно всем) настолько оказались велики, что должна смениться не одна команда реформаторов. Думаю, и тем, кто сегодня у власти, тоже не суждено праздновать бал победителей и увидеть обновленную Россию.

Горечь несбывшихся намерений, обида на успех соперников – удел слабых людей, ибо нет ничего более неразумного и бессмысленного, чем сожаление о прошлом. Я принадлежу к тем, кто не жалеет и не оплакивает своего прошлого, ибо дело это безрассудное и бесполезное. Какой смысл переживать по поводу того, что нельзя изменить и нельзя повторить?

Обычно интерес журналистов вызывал и вызывает вопрос о том, не обидно ли после продолжительной активной политической жизни оказаться на обочине и не у дел. Об обочине и где она располагается в жизни человека можно поразмышлять отдельно, а вот что касается того, что люди, обладающие немалым опытом, в том числе и особо ценным опытом неудач, поражений, оказываются не у дел, то здесь и вовсе обижаться не резон. Ибо всем хорошо известна антилогика всей нашей общественной и государственной жизни со времени 1917 года, в которой и до сих пор мало что изменилось. На каждом этапе тех или других перемен на верхнем этаже власти менялся караул: уходили одни, их заменяли другие, методы же замены и отношения между ними никогда не подчинялись здравому смыслу и никогда не были ни гуманными, ни нравственными. Чего жалеть, если еще свежи в памяти те времена, когда отношение к ушедшим было куда более суровым и трагичным.

К тому же, признаюсь читателю, немало помогает та закалка, которую прошли мы, члены исполнительной власти, в 1990 и 1991 годах, на этапе так называемого демократического ликбеза – ликвидации демократической безграмотности, когда набирал опыт и законодательно утверждался новый Верховный Совет СССР. Все из состава министров последнего правительства СССР и странного кабинета министров при Президенте СССР прошли суровые испытания на прочность. По 2–3 месяца в первом составе и до 7 месяцев во втором шло утверждение, на котором упражнялась первая демократическая законодательная власть СССР. Эти отношения в условиях, когда рушился Союз и разваливалось народное хозяйство, не были ни цивилизованными, ни целесообразными по отношению к тем, кто составлял исполнительную власть. О каких обидах можно теперь говорить – это была суровая школа жизни, она закалила и многому научила тех, кто ее проходил. Поистине прав был великий мудрец Ф. М. Достоевский, заметивший: «Страдание-то и есть жизнь. И что бы она стоила без страданий». Мы действительно проходили в это время огонь, воду, но без медных труб: чего не было, того не было. Может быть, оттого и легче было уходить в отставку и покидать общественно-политическую арену, что из всех чувств, которые владели тогда уходящими, самым сильным было чувство облегчения.

Оспорю и тезис «не у дел», ибо считаю его особенно неубедительным. Только сегодня я могу сказать, что занят тем делом, к которому стремился всю жизнь, – пишу свою книгу, помогаю другим издавать нужные людям книги. Я получил наконец возможность подумать над тем, как прожил жизнь, разобраться в себе и своем времени. Конечно, я осознаю, что человек никогда не сможет полностью понять себя и свое время, ибо для этого просто мало одной короткой жизни, но стремление к этому делает жизнь интересной, осмысленной.

Среди известных испытаний, которые суждено бывает человеку пройти в жизни: испытание властью, славой, богатством, мы часто забываем еще одно – быть может, самое серьезное – испытание на неудачи, поражения. Сурово это испытание, ибо сопровождается крушением намерений и надежд, взглядов и представлений. Крутые перемены привычного образа жизни всегда сопровождаются неизбежными переживаниями. Страдает самолюбие, болезненно отзывается достоинство, обычно преувеличенное. Однако среди всех потрясений, вызывающих болезненные чувства и настроения, пожалуй, самыми горькими бывают те открытия, которые приходится делать в отношении к тебе со стороны тех, кто еще вчера был твоим соратником, единомышленником.

Здесь открывается много неожиданного, поучительного. Те, кого ты выбрал сам и выдвинул, сделав многое для их профессионального роста, нередко быстрее других стараются, одни сразу, иные лишь сохранив минимальные нормы приличия, занять по отношению к тебе определенную дистанцию, направив свои усилия на поиски других ориентиров и опекунов. Другие, которых ты не оценил и не слишком поддержал, как они того заслуживали, наоборот, оказываются ближе и внимательнее к тебе, и в их отношениях ты находишь участие и поддержку. Признаюсь, нет ничего более интересного, чем наблюдения за эволюцией в характерах, отношениях к тебе людей, после того как ты перестал быть для них лидером и исчезла зависимость от тебя.

Еще более любопытна переоценка своих собственных взглядов на то, что тебя окружало, заботило, наполняло до предела твою повседневную жизнь, делало тебя полностью зависимым от них. Происходят неожиданные открытия самого себя, забытых или вовсе не известных собственных качеств. Наедине с собой негоже казаться лучше, чем ты есть, и, не боясь осуждения, признаться читателю в том, чего не ожидал обнаружить в себе.

Всем известна расхожая истина: чем выше поднимаешься по должностной лестнице, тем круче, болезненнее твое падение вниз. Это верно, однако не во всем. Конечно, не безболезненны утраты того, что мы называем привилегиями людей, относящихся к правящей элите: персональная машина, загородная служебная дача, министерский кабинет, оснащенный всеми средствами связи… Против ожидания эти привилегии оказываются не столь значимыми в повседневной жизни. Да и плата за них – зависимость, особенно возросшая в последние годы, социальная уязвимость как представителя бюрократии, показанная лишь в образе врага, неимоверная физическая и нервная нагрузка – была слишком велика.

Не в оправдание, а ради справедливости замечу: привилегии исполнительной союзной власти как один из важных аргументов в политической борьбе при внимательном рассмотрении оказались в глазах общественного мнения явно преувеличенными. Заработная плата председателя Государственного комитета СССР составляла 700 рублей и только в 1990 году была увеличена до 900 рублей. Увеличение же министрам заработной платы, о чем много в свое время говорилось, в результате инфляции до 1700 рублей было сделано лишь в середине 1991 года, но многие из только числившихся в министрах СССР, но не утвержденных Верховным Советом смогли воспользоваться этой оплатой лишь в последние 2–3 месяца существования так называемого кабинета министров.

Служебные дачи в последние годы оплачивались персонально каждым живущим. Не выдержали испытания временем и заметно поблекли министерские привилегии последнего правительства СССР, когда в последний год пребывания в дачном поселке возникло любопытное сосуществование на одной территории проживающих министров с руководителями крупных кооперативов, акционерных обществ, совместных предприятий. Возникло оно в интересах финансовой поддержки обедневшего Совмина СССР, когда Управление делами стало сдавать дачи в аренду коммерческим структурам. В течение непродолжительного времени дачи новых хозяев оказались окруженными плотными рядами «вольво», «мерседесов», «тойот», а министерские заказы в столовой дачного поселка в выходные дни, в сравнении с заказами новых хозяев дач, напоминали больше обеды для неимущих в домах общественного призрения. Все это, разумеется, только частности, детали, свидетельства того, что привилегии, имеющие все основания для их осуждения при бедности главных тружеников страны, служили определенным целям в острой борьбе за власть. И о них сразу же забыли, как только цель была достигнута. К тому же стало очевидным, что «демократы», пришедшие к власти, имеют куда большую склонность к привилегиям, чем свергнутые ими консерваторы.

Привилегии привилегиям рознь. Китайская мудрость гласит: «Мудрый человек требует всего только от себя, ничтожный же человек требует всего от других». В личном восприятии привилегии, которыми ты пользовался не один год, очень скоро становятся малостоящими в сравнении с тем, что приобретаешь, оказавшись не в обойме власти. И когда внимательно и неторопливо начинаешь оценивать свои приобретения, то они оказываются не столь уж малыми.

Прежде всего ты перестаешь кому-либо служить и от кого-либо зависеть, как прежде, занимая высокую должность. Конечно, все в мире относительно, относительна и твоя независимость, но чувство освобождения от чиновничьей, гнетущей системы подчинения и послушания становится преобладающим в настроении, и оно многого стоит. К тому же поездки в метро вместо персонального автомобиля и воскресные прогулки по набережной Москвы-реки, как у всех обычных людей, вместо служебной загородной дачи хотя и приносят неудобства, но не подавляют достоинства, а даже укрепляют его, ибо ты становишься равным другим, живущим рядом с тобой, а значит, и полноправным, свободным гражданином, и совесть твоя оказывается ничем не угнетена. «Довольство и бедность, – замечает философ прошлого Монтень, – зависят от представления, которое мы имеем о них: сходным образом и богатство, равно как и слава, и здоровье прекрасны и привлекательны лишь настолько, насколько таковыми находят их те, кто пользуется ими».

Свобода, которую ты обретаешь, тоже относительна, ибо полная свобода – всего лишь иллюзия. Но свобода как внутреннее твое состояние становится несомненной, и ты ее ощущаешь при всей твоей зависимости от несчастий и тягот современной жизни, от унижения Отечества, дороже которого у тебя ничего нет. Свободен, ибо теперь выбираешь дело, которое тебе по душе, и служишь только ему. Достижимым наконец становится и то, к чему ты стремился всю жизнь, – делать только то, что интересно тебе и полезно другим. Свободен и в том смысле, что обретаешь самую большую привилегию – быть самим собой, – которую ты отстаивал всю жизнь ценой тяжелых потерь, вынужденный поступаться своими взглядами, позицией, а эти утраты наиболее болезненны по своим последствиям.

Только теперь ты получаешь возможность начать исполнять свое главное назначение: думать, размышлять над тем, что происходит в жизни. Принято считать, что все наши пороки от лени, а все блага жизни от действий. Это верно. Но что бы стоили наши действия, если бы они не были освещены разумом. Только теперь, освободившись от служебной суеты и зависимости, начинаешь понимать, что многие переживания по частностям и пустякам, часто связанные лишь с тем, что о тебе подумает вышестоящий Тит Титыч, ровным счетом ничего не стоят. Они не стоят той мысли, которую ты выстрадал, не стоят того нового, неизведанного, что ты открыл для себя в окружающем мире.

Из того, что помогает жить, сохраняя нравственное равновесие в это трудное для всех время, я на первое место ставлю возможность жить в ладу с собственной совестью, согласно своим взглядам и принципам. Понимаю, в столь смутные времена нам не до идеалов и принципов – старые порушили, новые не определили. Однако я отношу себя к тем счастливым людям, которые давно избрали свой идеал и следуют ему всю жизнь. Мой идеал – верблюд, тот самый большой, сильный, полный достоинства верблюд, который несет свою ношу, как бы ни трудна была дорога. И сколько бы ему ни мешали: ни сбивали с пути, ни облаивали в длинной дороге шавки, он обязательно принесет свой груз в назначенное место. Мой идеал учит меня: делай свое дело и иди своей дорогой, как бы тебе ни мешали и что бы о тебе ни говорили. Жизненная дорога редко бывает прямой, на ней немало соблазнов поступиться своими принципами, последовать за теми, кто вопреки логике жизни оказался впереди. И как ни бывает тяжело, я говорю себе: не суетись, не сучи ногами, не забывай старую восточную мудрость: «Случается, и хромой верблюд оказывается впереди, но только тогда, когда караван вдруг поворачивает назад». Иди своей дорогой и не поворачивай назад. Если бы было можно, как в старину, определять свой семейный герб, я бы, не колеблясь, выбрал щит с изображением верблюда.

Признаюсь читателю: не согласен с теми, кто обычно говорит, что человеку очень много нужно, чтобы жить интересной, насыщенной жизнью. Никогда не разделял это утверждение и ныне еще больше убежден в этом. В зрелом возрасте и здравом уме человеку нужно немного. И больше всего ему необходимо сохранить свою человеческую суть. А помогают сохранить ее и защищают, чтобы не одолела тоска и не возобладало настроение обреченности оттого, что так коротка дорога бытия, кроме дела, три самых важных и необходимых спутника: природа, книги, музыка.

Всякий раз, когда горести захлестывают до краев, а сомнения подступают совсем близко к сердцу и кажется, что жизнь становится невыносимой, я иду в лес и слышу: не надо предаваться отчаянию, все бренно и суетно на этой земле и лишь природа мудра и вечна. И что значат твои невзгоды перед этим могучим созданием природы, которая и после тебя будет поражать людей своим постоянством и своей вековечностью. Для меня мир природы – это мир души. Только здесь, наедине с мудрой и вечной природой, я обретаю душевное равновесие и уверенность.

Книги – самое большое чудо, созданное разумом человека. Они самый важный материальный след, который мы оставляем после себя. В них связь времен и связь поколений. И то, что эта связь жива, реальна, вечна, – неисчерпаемый источник оптимизма для живущих.

Для меня, как и для многих людей, самое великое проявление человеческого интеллекта – способность воспринимать музыку. Музыка – мелодия проникшей в сердце симфонии, песни, романса – способна задеть самые тонкие струны чувств и вызвать сопереживание, сострадание, осознание твоей причастности к огромному миру человека. Музыка может больше всех сказать человеку о нем и его настроении. Она способна принести ему в его столь короткой жизни нечастое ощущение счастья. Я знаю, оптимизм – категория не возрастная. Все больше убеждаюсь, что осень жизни так же щедра на подарки, как и осень года.

Признаюсь читателю, что в моих размышлениях, с которыми ему предстоит познакомиться, мне не удалось, как я ни пытался, избежать исповеди, покаяния. Не удалось, ибо я сын своей нации, у которой исповедь – самый излюбленный мотив. Не хотел исповедоваться, ибо исповедь – это всегда оправдывание. А оправдываться мне не в чем. Да и не любят в моем Отечестве поздних оправданий, не любят кающихся грешников.

Перечитывая в этой книге свое прошлое, я ни от чего не отрекаюсь и не принадлежу к тем, кто предал анафеме то, чему вчера поклонялся. Я понимаю и признаю, что многие из заблуждений и извращений социализма по воле тиранов принесли людям немало несчастий и трагедий, и горько сожалею об этом. Но, исповедуясь, я сохраняю свою веру. Для меня социалистические идеи столь же нерушимы, как религия, вера в товарищество и братство людей, в справедливость и равенство, вера в обязательное торжество счастья для всех достойных. Вера, без которой я не представляю разумную и честную жизнь человека на этой земле. Эти идеи вынашивались веками, и нет их прямой вины в трагедиях прошлого, как нет вины идей Христа за то, что во времена инквизиции творили от Его имени.

Я верю в огромные невостребованные нравственные потенции социалистических идеалов, тех самых, что так безжалостно были выброшены и растоптаны большевизмом и сталинизмом. Верю, как в давней давности социалистам-утопистам, так и нам сегодня нужна эта мечта о светлом будущем. Больше всего боюсь сегодня, что человек, отвергнув социалистические идеалы, утратит веру в добро, справедливость, братство людей и останется одиноким, никому не нужным в суровом мире бытия.

Я оптимист и остаюсь им даже в это трагическое для Отечества время. Помогают мне сохранить оптимизм те вечные ценности, которые не подвержены изменениям времени. Вот одна из них, самая значительная – весна! Смотрю, за окном апрель, и думаю: никто не сможет совладать с ней, отменить – ни СНГ, ни Московская мэрия, ни российский президент. Вдыхаю весну, вижу, как вновь обновляется пробужденная природа, и думаю о мудром вечном постоянстве мироздания: после холодов – тепло, после засухи – дождь и урожай, после отчаяния – надежда, после горя – радость. Разве это не источник для оптимизма и веры в мудрую целесообразность бытия?

Еще один источник оптимизма – может быть, самый главный – Отечество, дарованное мне моими предками. Трудна, многострадальна, горестна история моего Отечества, но и знаменита, славна могучим добросердечным народом, великой историей, ни с чем не сравнимой природой, неповторимой ценности культурой. Мое Отечество переживало разные времена, среди них были смутные, когда его живое тело рвали на части безродные временщики, грабили национальное достояние, но оно всегда находило в себе силы, вставало из руин и снова во всем могуществе представало перед миром. И я верую – не может погибнуть мое Отечество с его могучим народом и великой культурой.

Старость – это тоже привычка, заметил один мудрый человек. Я не чувствую тяжести лет, живу полнокровной жизнью и как оптимист верю, что в ней еще будет счастье, и если не мое, то моих детей, внуков, ради которых я живу. Убежден, они будут более счастливыми, чем мое поколение, ибо мы очень дорого заплатили, чтобы это произошло.

Тебе предстоит, читатель, познакомиться с моими заметками, размышлениями. Не суди меня слишком строго: все, что я намерен поведать и представить на твой суд, всего лишь свидетельства времени. А свидетельства – это только отдельные черты сурового времени, которое мы прожили и в котором продолжаем жить.

У каждого своя судьба и свой крест, чтобы нести его всю жизнь. Судьба не бывает одинаковой, у каждого она своя, только ему данная, и ее надо пронести достойно, не жалуясь, ибо за нами идет следующее поколение с теми же исканиями смысла бытия и познания себя. И если эта книга в чем-то сможет помочь в этих исканиях, значит, она была написана не напрасно. И потому посвящена она моему внуку Даниле с надеждой, что судьба к нему будет более благосклонной.

Глава I

Истоки

Все имеет свое начало. Началом каждого из нас являются наши родители. Мы их продолжение, и в них наши истоки. Истоки достоинств и недостатков. Родителей не выбирают, они, как и судьба, предназначены каждому из нас свыше.

Мои родители были простыми, обыкновенными людьми. Происхождение свое вели от крестьянского рода, корни которого затерялись в Центральной России, в Тамбовской губернии. Еще до того, как они появились на свет (они были погодки: отец – 1908-го, а мама – 1909 года рождения), родители их в поисках лучшей доли обосновались в Оренбургской губернии, в казачьем поселке Бородиновка Березиновской станицы. Здесь в 1929 году, в ноябре месяце, в Михайлов день по церковному календарю, я и родился. Мой дед со стороны отца, Ненашев Яков Семенович, был урядником оренбургского казачества, а дед со стороны матери, Труфанов Андрей Иванович, имел казачий чин вахмистра и два Георгиевских креста за участие в Русско-японской войне 1905 года.

Может быть, я еще напишу о своих родителях, но это будет уже другая книга. Здесь же расскажу лишь о том, что в них было примечательного, какие свидетельства времени они несли в своей жизни. Среди многих качеств, свойственных им, больше всего запомнилось не знающее устали крестьянское трудолюбие до самой глубокой старости, пока их не одолели хвори и годы. В своей памяти я так и не могу представить их в праздности. Все, что они делали в жизни, меньше всего было посвящено себе и отдавалось без всякой корысти детям, внукам, дальним и близким родственникам. Жизнь не была к ним слишком милосердной, но они никогда не жаловались. Безропотно, сохраняя неизменный оптимизм, несли свой крест, повторяя, как ежедневную молитву, старую крестьянскую заповедь: «Терпение и труд все перетрут».

Не один раз раздумывал я о происхождении многотерпения и безропотности своих родителей. Откуда они? От обычной крестьянской неприхотливости и привычки к нескончаемой череде трудностей, невзгод, сопровождающих их всю жизнь, или от рабской покорности и терпения, унаследованных от отцов и дедов? Однако, думаю, не только это формировало их биографии. Не знаю, разделит ли мое мнение читатель, осмелюсь, однако, предположить, что суть бытия моих родителей, как и других, принадлежащих к поколению, чья сознательная жизнь измеряется таким фатальным рубежом, как 1917 год, определяло время от одного крепостного права к другому: от крепостного рабства, отмененного на Руси только в 1861 году, там истоки их предков, до советского, тоже тяжелого, трагического для крестьян, которое стало сутью жизни моих родителей и моей.