Ход коня

Camilla Läckberg, Henrik Fexeus

Kult

Copyright © 2022 Camilla Läckberg Published by arrangement with Nordin Agency AB, Sweden

Иллюстрация на обложке Анны Кроник и Мирослава Жарского

Перевод с шведского О. Б. Боченковой

© Боченкова О.Б., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Первая неделя

Фредрик убеждается – вот уже, наверное, в сотый раз, – что сквозь пластиковый пакет ничего не видно. Он не хочет испортить сюрприз. Утирает распаренное солнцем лицо – верные плюс двадцать девять. Несмотря на жару, Фредрик предпочел проделать путь от офиса в Сканстулле, что неподалеку от Цинкендамма, до детского сада Оссиана пешком. Сегодня среда, но получилось уйти с работы раньше обычного. В такую жару мало кого волнует график. Большинство коллег уже сидят за холодным пивом в открытых ресторанах под тентами.

Прогулка заняла не больше двадцати минут, и все-таки не мешало прихватить бутылку с водой. Рубашка липнет к потной спине, рукава закатаны. Пиджак, конечно, пришлось снять.

Фредрик снова проверяет пакет. Большая коробка, ручки еле сходятся. Для них с Жозефин до сих пор остается загадкой эта страсть Оссиана к автомобилям. Ни Фредрик, ни она никогда не интересовались ничем подобным. Правда, Оссиану удалось заразить отца «Лего»…

Рекомендуемый возраст – 10+. Оссиану пять, но Фредрик уверен, что малыш справится. Он умный. «Иногда умнее отца», – отмечает про себя Фредрик и смеется. Впрочем, на этот раз и папа не оплошал. Только очень сообразительный отец мог купить «сюрприз», способный удержать сына в четырех стенах в лучшие дни лета. Потому что, судя по всему, дело обстоит именно так. И завтрашний день будет не менее солнечным.

Оссиан ведь с утра до вечера на свежем воздухе. Так уж он устроен. Дома мечется, как зверь в клетке, если нет нового «Лего». Может, стоило бы показать его врачу, но Жозефин с этим не торопится. Активность Оссиана здоровая, так что оснований для беспокойства нет. Других детей и в пятилетнем возрасте не оттащишь от родительских смартфонов, и даже врачи ничего не могут с этим поделать. Грустно.

Фредрик входит в ворота детского сада в Бакене и смотрит на часы. Однако же быстро он дошел… Похоже, они еще не вернулись из парка.

– «Эй, секси-леди…» – мурлычет Фредрик, поднимаясь на холм за корпусом подготовительной группы.

Gangnam style ^[1] – на сегодняшний день любимая композиция Оссиана. «Стоит только поддаться», – улыбается про себя Фредрик. Они с Оссианом даже танцевали под нее. И не просто так, а тщательно прорабатывали хореографию.

На холме небольшая игровая площадка и деревья, среди которых так удобно прятаться. Для Оссиана это целый лес.

– «Оппан гангнам стайл!» – бормочет Фредрик.

И дети, ростом чуть выше его колена, на пару секунд забывают про игры и останавливаются в замешательстве. На них желтые жилеты с логотипами разных дошкольных учреждений. Этот парк – популярное место. Звонкие детские голоса висят в воздухе. Похоже, «Лего Техник» придется отложить до другого раза. Этот день просто создан для игры в прятки. Домой можно не торопиться, Жозефин обещала позаботиться об ужине. Он оглядывается и видит Тома, одного из воспитателей.

– Добрый день! – улыбается Фредрик.

Том сосредоточенно вытирает нос одному из своих подопечных.

– «Опп-опп-опп», – подхватывает он привязчивую мелодию. – Угадайте, кто у нас сегодня выбирает музыку…

– А я предупреждал. – Фредрик поднимает указательный палец. – К концу недели вся ваша группа будет танцевать под «Гангнам». Но где же наш диск-жокей? Что-то я его не вижу…

Том отпускает малыша и на секунду задумывается.

– Посмотрите на качелях, – советует он. – Он часто там пропадает.

Ясное дело. Когда Оссиан устает от беготни, он любит покачаться на качелях. Точнее, просто посидеть. Качели – его любимое место уединения, где никто не мешает размышлять о мировых проблемах.

Фредрик направляется к качелям. Все они заняты, но Оссиана нет ни на одной. Фелисия, старшая подруга Оссиана, отходит от качелей. Фредрик бросается за ней.

– Эй, Фелисия, ты не видела Оссиана?

– Видела, давно.

Фредрик хмурится. В душу закрадывается смутное подозрение. Разумом он понимает, что это не более чем отблеск чрезмерной родительской опеки, которая дает о себе знать при первой возможности, вне зависимости от того, есть ли для нее основания. Совершенно иррациональное чувство. Наверное, было бы кстати где-нибудь в африканской саванне, где за каждым кустом смерть, но здесь, в центре Стокгольма, ему нет никакого оправдания.

Умом Фредрик это понимает, но тревога неприятным холодком ползет по затылку. Большая коробка «Лего», еще недавно казавшаяся такой замечательной, теперь только мешает.

Фредрик снова поднимается к Тому:

– Его нет на качелях.

– Хм… странно. – Том просматривает список детей. – Он должен быть… или нет, подождите. Женя с группой малышей вернулась в корпус. Наверное, Оссиан захотел в туалет и ушел с ними. Извините. Разумеется, она должна была поставить меня в известность, но вы ведь знаете, как это бывает…

Конечно, Фредрик это знает. Неприятное чувство пропадает, и он вздыхает с облечением. Женя и Том – ответственные воспитатели, но дети – живые люди, с почти невероятной способностью вечно оказываться не там, где их ожидают найти.

Том смущен, и Фредрику становится его жалко. Как бы то ни было, с детьми нельзя расслабляться. Другие родители закатывают скандалы по куда меньшему поводу.

– Да, конечно, – торопливо соглашается Фредрик. – Хороших выходных, Том! Увидимся в понедельник. Оппа-оппа!

Он бежит обратно к подготовительному корпусу. Дверь нараспашку. Фредрик входит в прихожую, с именными крючками на стенах и платяными шкафами с выдвигающимися ящиками. Крючок Оссиана пуст, что само по себе ничего не значит. Если сын в туалете, его куртка может валяться там на полу. Или, если уж на то пошло, где-нибудь на игровой площадке. Что было бы совсем не удивительно, с учетом жары. Зачем ему вообще куртка в такой день?

– Оссиан? – Фредрик стучит в дверь первого попавшегося туалета. – Оссиан, ты здесь?

Женя идет к нему по коридору. За ее спиной двое малышей трясут перед носом друг друга перепачканными краской пальцами, давясь смехом.

– Добрый день, Фредрик, – говорит Женя. – Потеряли Оссиана? Он в парке, с Томом.

Неприятное чувство возвращается молниеносно, буквально сбивая с ног. Теперь это уже не легкий холодок в области затылка, а удар в солнечное сплетение.

– Его нет в парке, – говорит Фредрик. – Я только оттуда. Том сказал, что Оссиан должен быть с вами.

– Здесь его точно нет. Вы смотрели на качелях?

– Нет… То есть да. Его там нет, говорю вам… Проклятье!

Развернувшись на каблуках, Фредрик выбегает из корпуса. Бывали случаи, когда дети самовольно покидали территорию детского сада. Как Фелисия, например. Она успела дойти до дома, прежде чем воспитатели поняли, что случилось. С тех пор у родителей сердце не на месте. Интересно, можно когда-нибудь привыкнуть к этому невыносимому чувству?

Фредрик бежит к холму. Чертова коробка бьет по ногам. Дети шныряют по парку, но ни один из них не Оссиан.

Глаза Тома округляются, когда он видит, что Фредрик вернулся. Кажется, теперь и он понял.

– Оссиан… он должен быть где-то здесь. – Фредрик бросает пакет с «Лего» на траву.

Том спрашивает детей, не видели ли они Оссиана. Игровые домики, конечно. Как он мог о них забыть? Оссиан, конечно, прячется в одном из них. Фредрик бежит к домикам, но уже издали видит, что они пусты. Где еще… В кустах? Среди деревьев? Оссиан не может играть один, следовательно, кто-то должен знать.

Фелиция. Она сказала, что видела Оссиана, пусть даже давно.

Фредрик возвращается к Тому и детям. Пот бежит со лба и по спине, горло готово разорваться от бешеной пульсации. Фелиция, с ведерком, строит башни из песка. Как будто ничего не случилось и мир не сорвался с катушек, готовый лететь в тартарары.

– Фелиция, – Фредрик сдерживается, чтобы не напугать девочку, – ты говорила, что видела Оссиана. Когда это было?

– Когда он разговаривал с той глупой тетей, – не отрываясь от песчаного строительства, отвечает Фелиция.

– Глупой… – Фредрик чувствует, как горло становится куском наждачной бумаги. – Это была старая тетя?

Фелиция уверенно качает головой.

– Совсем не старая, – говорит она. – Как моя мама, а ей тридцать пять лет. У мамы недавно был день рождения…

Фредрик с трудом сглатывает. Кто-то был в этом в парке. И разговаривал с детьми… с его ребенком. Женщина. Не воспитательница и не чья-нибудь мама… Незнакомая женщина, посторонняя.

Он присаживается на корточки рядом с Фелицией.

– Кто она, ты знаешь? – Сдерживается, чтобы не закричать. – И почему ты называешь ее глупой?

Фелиция смотрит на него поверх песчаной башни. В глазах – страх и слезы. Даже она понимает: случилось то, чего не должно было случиться. Никогда.

Фредрик отступает на шаг, чтобы сохранить равновесие.

– Мне на фиг не нужны ее игрушки, – медленно выговаривает Фелиция. – Они понравились Оссиану, а не мне. Я хотела погладить щенков, которые были у нее в машине. Но она не разрешила. Только Оссиану. Потом они ушли.

Фредрик чувствует, как в груди у него разверзается черная дыра. В которую он стремительно падает.

* * *

Мина встала у входа и оглядела помещение. Сегодня после обеда людей в спортзале не так много. Это хорошо. И публика в основном в возрасте. Старшеклассники, кроссфит-дамы и мускулистые мужчины уже ушли. В три часа дня по будням здесь заправляют люди посолиднее, которые тщательнее протирают тренажеры, как после себя, так и после обильно потеющих монстров, на смену которым заступают.

Но Мина все равно не хочет рисковать. В кармане тренировочной куртки, как и всегда, тонкие одноразовые перчатки, две маленькие бутылочки с дезинфицирующим средством, салфетки из микрофибры и пакет с зиплоком, куда можно убрать все использованное.

Сегодня в программе тренировок ноги и корпус. Мина натягивает перчатки, подходит к свободному тренажеру для ног и брызжет спреем на все детали. Некоторые ограничиваются обработкой рукояток или, что того хуже, подушкой сиденья. Но микробы, они ведь повсюду. Как можно быть такими беспечными?

Мина складывает салфетку, убирает в пакет и достает новую. Это не спортзал, а инфекционная камера. В тренажерном зале полицейского здания тем более невозможно заниматься. Мина слишком хорошо знает, кто туда ходит. Это все равно что сунуть нос в чужое дерьмо.

Конечно, было бы разумнее тренироваться в маске. С учетом того, что витает здесь в воздухе. Тяжелоатлеты часто пускают газы. При одной мысли о фекальных бактериях, разгоняемых по помещению системой вентиляции, становится трудно дышать. Но маска привлекает слишком много внимания. С другой стороны, есть специальные маски для тренировки дыхательных мышц.

– Вы собираетесь тренироваться или пришли сюда заниматься уборкой?

Мина вздрагивает, поднимая глаза от спинки сиденья, которую только что протирала.

Перед ней мужчина лет семидесяти с лишним. Маленькие круглые очки, седые волосы. В глазах – вопрос. Красная футболка, не для спортзала. Не специальная дышащая ткань, а обыкновенный хлопок. И, конечно, большое влажное пятно на груди.

Мина выпрямляется.

– На вас антисанитарная футболка, – говорит она. – Вы вообще в курсе? Хлопковая ткань намокает от пота, который потом размазывается по тренажерам. Нужно запретить тренироваться в такой одежде.

Мужчина отвечает ей убийственным взглядом, качает головой и уходит. Мина явно не стоит его драгоценного времени. Плевать. Она еще несколько раз проводит по сиденью салфеткой, прежде чем убрать ее в застегивающийся пакет. Садится на тренажер, устанавливает вес. Мужчина в красной футболке подсаживается к вертикальной тяге. Ну конечно, пятно на спине еще больше. Мина морщит нос. Выбор между популярностью и здоровьем для нее очевиден. Пусть оставят свои бактерии себе, как и симпатии.

Мина привыкла, что к ней относятся, как к инопланетянке. Ей плевать. Очевидно, чувство сопричастности человечеству – такой же миф, как и «родственные души», «любовь до гроба» и тому подобная чушь. Совершенно оторванные от жизни концепции, продвигаемые Голливудом и повышающие градус тревожности в обществе. Было даже одно исследование на эту тему, Мина читала. Оказывается, после просмотра романтической комедии люди чаще оценивают свою личную жизнь как неудавшуюся. Ведь никакие отношения не могут соответствовать придуманной экранной «любви».

Сама Мина ни с кем не чувствовала связи. В настоящее время, по крайней мере. Да и в прошлом, если на то пошло. За исключением того недолгого времени, которое провела с дочерью. Мужчины не вызывали у нее теплых чувств. Тем более никакой «сопричастности», кроме, разве… Да, с ним. С менталистом. Но это было давно ^[2].

Она видела рекламу его нового шоу в «Фейсбуке» ^[3] и почти купила билет. Почти, потому что не была уверена, что справится с собой, когда увидит его на сцене.

Представить только, если он заметит ее в зале…

Мина нахмурилась. В любом случае держать дистанцию безопаснее. С тех пор он не давал о себе знать, и Мина понимала почему. Во-первых, семья. Два года тому назад жена Винсента очень интересовалась их с Миной отношениями, и винить ее за это глупо. Винсент прямо сказал, что Мария ревновала. И события на острове не улучшили ситуации. Мина и Винсент чуть не погибли. Неудивительно, что после этого его жена возненавидела Мину. И дело не в Мине, которая, в конце концов, работала в полиции…

События на Лидё их сблизили, и для Мины такая степень близости оказалась невыносимой. Поддерживать отношения в дальнейшем стало не так просто. Она опять замкнулась в неприступном форте собственной рипофобии, за стенами которого только и чувствовала себя в полной безопасности. Винсента, как ей казалось, тоже вполне устраивало держаться от нее на расстоянии.

Тем не менее…

* * *

– Главное – помнить, что это не всерьез, – сказал Винсент. – Демонстрация сверхъестественных способностей, которых на самом деле у меня нет. Это так, уж поверьте мне.

Он поднял бровь. Напряженная тишина прорывалась нервными, неуверенными смешками – то, что нужно.

Зал «Крюсельхаллен» в Линчёпинге был полон, несмотря на будний день. Тысяча двести человек приехали из города и окрестностей, чтобы увидеть мастера менталиста в этот вечер среды. На взгляд самого менталиста, людей даже многовато. Но его участие в расследовании убийств два года тому назад привлекло большое внимание средств массовой информации. Если Винсент до того и не был публичной фигурой, то, безусловно, стал ею после событий на Лидё. Точнее, не сам Винсент. Никто и по сей день не знал, кто такой Винсент Боман. Мастер менталист – вот кто стал излюбленным героем прессы, и публики тоже. Продажи билетов возросли вдвое после сообщений о том, как он чуть было не захлебнулся в резервуаре с водой.

Его импресарио Умберто сумел скрыть от журналистов подробности участия Винсента в этом деле. Только потому он и имел возможность до сих пор выступать на публике. Общественность наверняка изменила бы отношение к любимому артисту, если б узнала, что он, пусть и невольно, стал причиной смерти трех человек. Сам Винсент, разумеется, не был убийцей. Никого из этих троих, по крайней мере.

Но у журналистов свои представления о виновности и невиновности. Поэтому Умберто и сделал все возможное, чтобы сохранить в секрете мотив Яне. Чему в немалой степени способствовал тот факт, что Яне и Кеннет бесследно исчезли с лица земли.

«Экспрессен» одно время попыталась раскопать историю гибели матери Винсента. Узнав об этом, Умберто налетел на них как ястреб: или они навсегда оставляют эту тему, или не получат от него больше ни одного пресс-релиза и не сделают ни одного интервью с артистами, которых он представляет. Им решать, стоит ли история почти полувековой давности таких жертв. Журналисты решили, что не стоит. Винсент догадывался, что не последнюю роль в этом сыграл итальянский темперамент Умберто.

Тем не менее информация о том, что убийца посылал Винсенту сообщения, просочилась в средства массовой информации. И эта история настолько будоражила воображение, что просто не могла не начать жить собственной жизнью.

Люди присылали Винсенту свои версии происшедшего, даже не задумываясь о том, насколько это бестактно. Впрочем, он хорошо их понимал. Иначе не был бы менталистом.

– То, что я сейчас буду делать, перенесет нас в начало прошлого века, когда такие эксперименты были в моде, – продолжал он. – Схожие приемы используют создатели новых религий. Новых сект, во всяком случае.

Сцена оформлена в стиле салона конца девятнадцатого века. Два кожаных кресла. В одном мужчина из публики, поза и лицо выдают крайнюю степень напряжения.

Ранее Винсент спросил, есть ли у кого-нибудь из присутствующих медицинское образование. Нужен кто-то, кто умеет нащупать пульс. В числе прочих поднял руку этот мужчина. Он был совершенно спокоен, когда менталист попросил его подняться на сцену. Даже смеялся. Но после того, как Винсент дал ему подписать бумагу, освобождающую мужчину от всякой медицинской и юридической ответственности за последствия того, что должно произойти – всю ответственность Винсент брал на себя, – мужчина занервничал. И не только он, но и зрители, что не могло не понравиться Винсенту. Подписание бумаги – не более чем способ нагнетания драматизма. И все-таки для Винсента каждый раз это было напоминанием того, что все может пойти не так, как задумано.

– Итак, Адриан. – Винсент опустился в пустое кресло, чуть наискосок от того, в котором сидел мужчина. – Мы постараемся войти в контакт с теми, кто находится по ту сторону. С мертвыми, я имею в виду. Есть ли у вас умерший родственник, с которым вы хотели бы пообщаться? У меня такое чувство, что вы не особенно скучаете по бабушке, которая еще жива. Но как насчет дедушки по материнской линии?

Мужчина издал нервный смешок и поерзал в кресле.

– Да, Эльза жива. А вот Арвид… десять лет как умер. Я говорю о своем дедушке.

Расхожий трюк, проще некуда. На вид мужчине чуть меньше тридцати – значит, его родителям должно быть от пятидесяти до шестидесяти. А их родителям, в свою очередь, от восьмидесяти до девяноста. Поскольку женщины в среднем живут дольше мужчин, статистически более вероятно, что жива бабушка. При других обстоятельствах Винсент устыдился бы мошенничества, особенно после того, как увидел, как впечатлили мужчину его слова. Но речь шла о доверии публики, которое нужно завоевать, о профессиональной репутации и, в конце концов, о деньгах. Есть цели, которые оправдывают любые средства.

– Что ж, попробуем достучаться до дедушки Арвида… – Винсент оглядел публику: – На всякий случай напоминаю: это не всерьез. – Он повернулся к Адриану: – Сейчас я попробую войти с ним в контакт. Но для этого мне самому надо переправиться туда.

Винсент достал что-то вроде ремня от брюк, обернул вокруг шеи и продел конец через пряжку, чтобы получилась петля. После чего протянул левую руку мужчине, который начал бледнеть.

– Пощупайте мой пульс. Топайте ногой в ритм пульсу, чтобы все в зале могли слышать.

Мужчина взял Винсента за запястье. Некоторое время искал средним и указательным пальцем, а потом удовлетворенно кивнул и начал отбивать ногой ритм. Винсент посмотрел ему в глаза:

– Увидимся. Я надеюсь вернуться. Отбивайте ногой ритм, не останавливайтесь.

Он затянул ремень на шее и поморщился. Притворяться излишне, это действительно было больно. Пока Винсент затягивал петлю, Адриан держал его за запястье и ритмично топал ногой, пока не остановился. Что означало, что пульс у Винсента больше не прощупывался. Только что, на глазах у всего зала, менталист задушил себя.

Публика ерзала на стульях. Винсент дал ей время опомниться, отпустил ремень и медленно поднял голову. Повернул к Адриану лицо с уставленными в пустоту глазами.

– Адриан…

Тот вздрогнул.

– Сейчас здесь находится дух, называющий себя Арвидом. Давайте убедимся в том, что это действительно ваш дедушка. Спросите его о чем-нибудь, что можете знать только вы и он. Что-нибудь из вашего детства. Он говорит… Арвид говорит, что научил вас кататься на велосипеде. Что-нибудь об этом помните?

Адриан кивнул, явно смущенный.

– Я упал с велосипеда. Каким местом я ушибся?

Винсент молчал несколько секунд, словно к чему-то прислушивался.

– Вы оцарапали колено, – сказал он наконец. – И согласились ничего не говорить об этом маме. Шрам так и не сошел.

Адриан отпустил руку Винсента, явно потрясенный. Правда же заключалась в том, что у большинства людей с детства сохранились воспоминания об оцарапанном колене. Остальное – чистой воды авантюра. Но ведь и воспоминания отчасти непредсказуемая вещь. Даже если все было не совсем так, сейчас в голове Адриана события оформились по заданной Винсентом схеме.

– Арвид просил кое-что вам передать, – продолжал Винсент. – Он говорит, нужно продолжать упорствовать и не терять веры в себя. Чтобы все сложилось, потребуется несколько больше времени, чем вы того ожидаете. Понимаете, о чем это?

Адриан кивнул:

– О моем бизнесе. Эту тему мы поднимали как раз накануне его смерти. С тех пор мне так и не удалось встать на ноги.

– Он говорит, что сожалеет о том, что так вышло. Что он имеет в виду?

– Последние несколько лет мы мало общались, – тихо ответил Адриан. – Почти не разговаривали. Мы поругались.

– Ваш дедушка сожалеет об этом. Он просит передать, что любит вас.

По щекам Адриана потекли слезы. Теперь Винсент окончательно завоевал доверие зала, но – боже мой! – как же он не любил эти слезы… Все дело в так называемом эффекте Барнума. Некоторые утверждения звучат конкретно, но чрезвычайно открыты для интерпретации и подходят большинству людей. Классический трюк, используемый медиумами, состоит в том, чтобы дать клиенту самому понять смысл того, что говорят «духи», после чего окончательно становится ясно, что с медиумом всё в порядке. Если после этого что-то пойдет не так, можно смело обвинять клиента в том, что он недостаточно точно истолковал «послание».

– Связь ослабевает, – с напряжением в голосе объявил Винсент. – Есть что-то еще, что вы хотели бы сказать, прежде чем он исчезнет?

– Спасибо, – прошептал Адриан. – Больше ничего.

Винсент вытянул руку и откинул голову назад, как будто потерял сознание. В зале повисла мертвая тишина. Адриан нерешительно взял запястье менталиста и принялся ощупывать его пальцами. Спустя некоторое время он начал топать ногой. Сначала медленно. Потом все чаще, ритмичнее, пока пульс снова не вошел в норму.

Винсент открыл глаза и, нежно улыбаясь, взял руку Адриана. Этот номер никогда не вызвал бурных аплодисментов. Для этого публика была слишком ошеломлена. Людям требовалось время свыкнуться с тем, что они видели. Но воспоминаний хватит уж точно на несколько месяцев, в этом можно не сомневаться.

– Не забывайте…

Винсент обратился к аудитории с теми же словами, с которых начал, только теперь несколько мягче. Сейчас они уязвимы, с этим нельзя не считаться.

– На самом деле я не общаюсь с духами. И не верю в то, что это может делать кто-то другой. Что я могу – так это быть достаточно убедительным для СМИ. Сейчас в ходу те же психологические и вербальные уловки, что применялись сто пятьдесят лет назад. Цель – создать видимость того, что кто-то может выйти на связь с вашими умершими родственниками. Сама идея слишком хороша, чтобы не быть правдой. Поэтому это правда.

Винсент вышел за кулисы, прежде чем раздались аплодисменты. Он оставил их раньше, чем они того ожидали, и это тоже заранее продуманный ход.

Шея болела. Чертов ремень! В следующий раз нужно быть осторожнее. И не стоит надолго блокировать кровоток. Контакт с духом, может, и уловка, но остановка пульса самая настоящая. Только вот ремень здесь ни при чем. Винсент останавливал пульс лишь в руке, а не во всем теле. Методы остановки пульса в отдельных частях тела – наиболее охраняемый секрет всех менталистов. Винсент никому не рассказывал, как ему это удается.

Тем не менее остановка пульса более чем на тридцать секунд, пусть даже только в руке, опасна. Другие помощники из публики отпускали руку, как только пульс переставал прощупываться, но Адриан держал. Тем самым он не оставил Винсенту выбора. Поскорее бы закончилось это турне… Не дело так часто блокировать кровоток.

Он спустился в зеленую комнату. На столе стояла «Лока». Три бутылки – режущий глаз, почти невыносимый диссонанс. Винсент быстро открыл холодильник и достал четвертую. Челюсти сразу расслабились. Он наполнил стакан водой из-под крана, сел на диван и выдохнул остатки напряжения.

Публика все еще аплодировала. Проще всего было бы вернуться к ним, широко улыбнуться и раскрыть карты, обратив их растерянность и недоумение в нечто более безобидное. Но Винсент предпочел оставить их наедине со своими сомнениями и догадками.

Минута отдыха – и все изменится. Винсент отказался от привычки лежать на полу после каждого выступления. Иногда эта методика срабатывала, но чаще нет. Он взял телефон. Сайнс Бергандер, друг менталиста, конструировавший реквизит для трюков и помогавший в расследовании убийств, включая дело Тувы, сегодня был в зале. Винсента интересовало его мнение о новом шоу. В телефоне висело сообщение от Сайнса. Отправленное, судя по указанному времени, как раз в тот момент, когда Винсент покидал сцену. Но с Сайнсом Бергандером можно подождать. Должно быть кое-что еще…

Винсент открыл оставшуюся часть списка сообщений. Все верно, есть еще несколько. Но того, что он ищет, среди них нет. От той, что изменила его жизнь, став ее частью. С кем он когда-то решился поделиться самым сокровенным в себе. Она исчезла – так же быстро и неожиданно, как когда-то появилась.

Последний раз они виделись в октябре. Потом была зима, сменившаяся, в свой черед, весной, летом и осенью. И вот теперь снова лето. Без малого два года как он с ней не разговаривал. И не пытался выйти на связь, как бы того ни хотелось. Они с Марией затеяли семейную психотерапию. Винсент не хотел давать повода для ревности.

Терапия разочаровала, оказавшись не такой эффективной, как ожидалось. Но прошло слишком много времени, и теперь Винсенту было неудобно прерывать затянувшееся молчание. Как ни тосковал он по Мине, для нее всегда была важна неприкосновенность личного пространства. И Винсент не мог этого не уважать.

Конечно, и у нее не было особых поводов его беспокоить. С самого начала было ясно, что Мина предпочитает справляться со своей жизнью самостоятельно. Винсент понятия не имел, как сложилась эта ее жизнь. Возможно, она вышла замуж, и у нее была семья. Или уехала за границу…

При этом он ничего не мог с собой поделать. Впервые Винсент встретил Мину после выступления, и с тех пор каждый раз всматривался в зал, когда уходил со сцены. Хотя списка сообщений в телефоне было бы вполне достаточно.

Мина в очередной раз не объявилась.

* * *

Она сняла очки и улыбнулась. Закинула ногу на ногу, подалась вперед в кресле. Они сидели друг напротив друга. Не было даже стола, который бы их разделял. Слишком много возможностей для считывания информации. Поначалу Рубену было не по себе. Он чувствовал себя перед ней чуть ли не голым. Но вскоре привык. Настолько, что даже не удосужился заглянуть в декольте, когда она к нему наклонилась. Между тем Аманда была довольно привлекательная женщина.

– То есть вы полагаете, мы всё проработали до конца? – спросил Рубен, глядя на часы.

Они беседовали всего минут тридцать, но Аманда, похоже, уже собиралась откланяться.

– До конца это проработать вряд ли возможно, – ответила она. – Но я не вижу причин вам возвращаться сюда, если только не возникнет новой проблемы. Впрочем, решать вам. Что вы чувствуете?

Рубен посмотрел на Аманду – психолога, которого посещал каждый четверг вот уже больше года. Что он чувствовал? Что за вопрос! Правда, сейчас это раздражало его не так сильно, как вначале.

– То, что я чувствую, мы можем оставить Фрейду. Если я чему-то здесь и научился, так это тому, что мои чувства совсем необязательно таковы, какими я их вижу. Поэтому я предпочитаю не анализировать, а действовать, исходя из рациональных соображений. Вот уже полгода как я воздерживаюсь от секса, это мой сознательный выбор. И неважно, что эмоциональная часть моего эго вопиет о желании трахаться.

Аманда вопросительно изогнула бровь.

– Я действительно прекратил бегать за женщинами, – пояснил Рубен. – Всё как мы договаривались. Не думаю, что это навсегда – ведь я мужчина в расцвете сил. Но секс больше не кажется мне таким уж важным. После того как я осознал, какую более глубокую потребность он замещает…

– И какую же?

Рубен вздохнул. Как ни крути, они опять заговорили об этом. О чувствах.

– Осознание того, что для меня не проблема заполучить в постель женщину, придает силы. Оно же создает иллюзию удовлетворения другой, более глубокой и важной, в моем понимании, потребности… – Рубен снова вздохнул. – Потребности в близости. Вы довольны?

Потребность в близости. Рубен никогда не думал, что сможет произнести это вслух. Звучит забавно. Но дело в том, что и сама эта мысль была не более чем защитной реакцией. Проклятье! Гуннар и другие коллеги-полицейские подняли бы Рубена на смех, если б узнали, что он посещает психолога. Гуннар сработан из норрландской древесины, как он сам выражается. Он решает все проблемы в лесу, с бутылкой водки. Черт, слышал бы Гуннар, что несет Рубен в кабинете Аманды! Он снова посмотрел на стенные часы. Чуть больше половины девятого. Он должен сидеть в своем кабинете, в отделении полиции. Прежде чем кто-нибудь из коллег задастся вопросом, чем это Рубен Хёк занимается по утрам… Обычное объяснение было – провожает домой случайную девушку из ночного бара. Но и его можно было использовать лишь ограниченное число раз.

Девушку, да. Рубен почти не помнил, как это делается. Если он и пытался соблазнить Аманду во время их первых встреч, то, скорее, следуя неосознаваемой привычке.

– Осталось еще одно, что я хотел бы сделать, – сказал он. – Встретиться с Эллинор.

– Рубен. – Аманда предостерегающе вскинула голову. – Помните, что мы говорили о том, что нужно двигаться дальше. Эллинор следовала за вами все эти годы как призрак прошлого. Вы должны ее отпустить. Вы не закончите терапию, пока не сделаете этого.

– Знаю. Именно поэтому и хочу с ней встретиться. Чтобы покончить с этим. Я просто войду и поздороваюсь, клянусь! Мне нужно снять Эллинор с пьедестала, на который я ее поставил.

– Звучит разумно, – одобрила Аманда и прищурилась. – Вы уверены?