Тексты

Два месяца назад я совсем опустила руки. Может, времени прошло уже чуть больше, но прийти в состояние, когда я готова продолжить терапию, я смогла только сейчас.

В состояние, когда могу читать книги, работать без слез, быть среди людей и слушать других.

Только спустя это время я смогла собрать достаточно мыслей о себе, чтобы написать сказку – первое задание, которое казалось непосильным, но приобрело для меня огромную важность. То, как я вижу себя, то, кем я себя вижу. Я – лес и волк, заяц и гроза, плач ребенка и рассыпанная под глазами тушь, я чужак и одинокий странник Снусмумрик. И мое место где-то на краю вселенной и внутри каждого горящего окна, тысяча жизней в одной. Стоя на перекрестке, я – Воин Зоны и Счетовод, замкнутый в подсчете пролетевшего времени.

Оставлю сказку себе на память.

Утро

Она проснулась в темной комнате, в доме, стоявшем на окраине дола. Из выложенной красным кирпичом трубы уже валил дым. Со двора доносились звуки молотков и пил, а с кухни тянуло запахом свежей выпечки. Она зарыла голову поглубже под одеяло, будто окно, застланное плотными шторами, могло пропускать свет. «У всех есть дело, кроме меня». Ближе к обеду заоконные звуки стихли, а с кухни раздался звон колокольчика, приглашающий на обед всех, кто его слышал. По деревянному полу застучали шаги, густой запах еды дотянулся и до чердака, где Она пряталась. Нехотя вылезая из-под одеяла, натягивая на ноги мягкие тапки, Она старалась потянуть еще немного времени в своем темном мире, прежде чем встретиться с шумом столовой.

Все круглые табуретки около стола уже были заняты, рты набиты едой, а ладони крепко сжимали столовые приборы.

Усевшись за стол, Она вяло ковырялась в тарелке, разглядывая ее содержимое, крайне аппетитное на вид, но Она совершенно не чувствовала голода. Получив подзатыльник за подобное обращение с едой, Она осилила еще пару упреков, на чем утренний «стол» был закончен. Все снова разбрелись по своим делам: бодрый отец взял пару инструментов и отправился во двор, мама принялась за домашние хлопоты, а малышка сестра в обнимку с кошкой уселась за книгу.

Поежившись, Она вышла на крыльцо. Отсюда был видел весь дол: голубело небо, где-то вдалеке пел ручей и шумел лес. В траве резвились жучки, коты сторожили птиц, пока птицы вили гнезда.

– Ты куда? – голос матери был спокоен и вежлив. Мама заметила, как исчез с крючка зеленый плащ, а ее фигура уже стояла на пороге.

– Пройдусь, – не оборачиваясь, ответила Она.

Дорога

Традиционный путь был не так уж непредсказуем, все было до ужаса знакомым, даже то, что она видела впервые. Ей казалось, что так будет всю жизнь – путь без цели и спутников, по знакомым дорожкам с мыслями, которые тянули ее к земле с самого раннего детства. В записной книжке тех лет корявым размашистым почерком Она писала: «Я никому не нужна. Лучше бы меня не было». Конечно, это была лишь игра. Она часто помогала маме в ее хлопотах, заботилась о сестре, а та заботилась о ней. Жаркие споры с отцом тоже были лишь проявлением его любви к ней, хоть часто задевали ее за живое. Она частенько встречала попутчиков, пусть те и не были с ней долго, но все же скрашивали дни, проведенные в дороге.

Целью ее прогулки всегда была пещера на вершине горы, откуда, по словам одного из случайных спутников, открывался изумительный вид на весь дол. Но сколь бы старательно ни шла Она к цели, каждый раз дорога петляла и уводила то к соленому озеру, то к соседним домишкам с распахнутыми окнами, откуда свежо пахло мылом. Иногда ей удавалось добираться до самого подножья, но придумать, как взбираться выше, Она не смогла, поэтому просто вздыхала и отправлялась обратно к дому.

Попутчик

Однажды, сидя у подножья, Она играла в камни, представляя, что такими же крошечными кажутся и те домики с вершины горы. Она слышала много легенд об этом месте. Кто-то говорил, что там живет гордый сын человека, воспитанный орлами, а кто-то, что там жил когда-то Заратустра. По слухам, на другой стороне горы блуждал К в поисках замка – желающих очутиться на горе и узнать всю правду самому было в избытке. Кто-то читал книги, воспевающие гору и тех, кто смог на нее взобраться. Другие готовили специальные крюки для легкого подъема. Иные рисовали гору, мня, что их рисунки соответствуют всему, что они увидят, а потом врали, что уже совершили подъем.

Камни в ее руках становились то домиком, то знакомым холмом, который она встречала на пути. Она все думала, и была столь поглощена своей игрой, что и не заметила, как за ней наблюдал человек. Он подошел со спины, вглядывался в каждое действие, пока не решился заговорить, чем изрядно ее испугал.

– Тут, кажется, ты пропустила, – доложив красный камешек на место моста, Он сделал шаг в сторону, заметив ее испуг.

– Да, верно, – Она уже забыла об игре и принялась внимательно смотреть в Попутчика.

– А ты здесь затем же, зачем и все?

– А зачем тут все?

– Чтобы взобраться, конечно же!

– Нет. Я тут потому, что мне нравится посидеть здесь одному и поиграть в камни.

– Правда? Совсем одному? И тебя даже никто не ищет?

– Нет, – Попутчик сел чуть поодаль и принялся играть. Замечая, что ее внимательный взгляд все не унимался, Он улыбнулся и предложил играть вместе.

Игра

Они представляли все то, что находилось на той стороне горы, их быт и танцы, их музыку и язык, их любовь, семьи, выдумывали множество имен и тут же их забывали. Она начинала, а Он резво подхватывал любое слово, продолжая его десятком других, восхищавших ее. В игре они касались друг друга, рука Попутчика была крепка и холодна, как камни. Его не пугал ее холод и хрупкость, игра казалась веселой ровно до тех пор, как Он вдруг не отложил Игру, встал, отряхнулся, надел плащ на плечи и поклонился в прощании.

– Постой! Куда же ты уходишь?

– Меня ждут.

– Но ты говорил, что тебя никто не ищет.

– Нет, но я ищу. И вот теперь меня ждут. Будь аккуратнее. Прощай.

Фигура его таяла в еловых ветвях, продирая которые Она пыталась ухватиться за его плащ, но получалось только колоть руки острыми иглами. Сбившись с привычной тропы, Она бежала все яростнее, то в одной, то в другой тени она искала след Друга, отталкивая всех, кто встречался на пути и бурчал о том, что быть в лесу ночью одной опасно. В полночь она оказалась у заброшенной деревянной избы, в которой не было ни света, ни жильцов.

Изба

Решив переночевать и отправиться на поиски утром, Она набрала немного хвороста для костра и подперла дверь, чтобы не было слышно ветра. Она развела в печи огонь, высекая их забранных с собой камней искру. Засыпая у печи, она видела в пламени образы Игры и фигура Попутчика. Но не успела Она заснуть, как с потолка стала сочиться смола. Небольшие черные струйки стекали меж половиц чердака, заливая пол. Когда смолы набралось по щиколотку, Она все никак не могла оторвать ног от пола, а глаз от огня, хоть и чувствовала всем нутром, что нужно бежать. В попытке удержать вновь и вновь удаляющуюся фигуру, она затаила дыхание, когда смола подступила к шее. Разозлившись на себя, с усилием она очнулась и в ужасе стала оглядываться по сторонам в поиске спасения.

Чердак

Она заметила лестницу, ведущую на чердак, хоть и казалось сущим безумием лезть наверх, другой выход не приходил ей на ум. С трудом двигая ногами и поднимая подбородок все выше, Она нашла руками ступени и начала взбираться по ним.

Взобравшись на чердак, Она с удивлением обнаружила, что смоле было неоткуда взяться. Отмахнувшись от страха, как от ночного кошмара, Она решила осмотреть чердак – скорее из любопытства, чем с какой-либо целью. Пальцы стирали пыль с тряпья и разбросанных игрушек, книг и изуродованной временем мебели. Не найдя ничего занятного, Она уже собиралась спускаться, чтобы согреться у огня и уснуть, как вдруг позади нее что-то покачнулось. Обернувшись, она обнаружила, как сквозняк сдирает выгоревшую серую тряпку со стены, а за тряпкой вырастает фигура.

Зеркало

На посеребренной глади рисовались все предметы, покрытые черными точками, даже пыль зависала в воздухе, а в самом центре стояла фигура в черном, с растрепанными волосами и глазами, горящими огнем. Ей показалось, что сама хозяйка дома прячется в зазеркалье, что ночной кошмар и сквозняк – ее рук дело. Набравшись духу, Она сделала шаг к зеркалу, на что Хозяйка лишь скривила беззубый рот в ухмылке. Тоскливым воем послышались ее слова, голос был сродни скрипу половиц:

– И будто не страшно тебе, несносная?

– Страшно, – честно признавалась Она, ступая еще на шаг ближе.

– И будто не видишь ты – не рады тебе?

– Вижу.

– Так зачем же не бежишь отсюда к дому, где ждут заботливые руки? Не бежишь на свет их фонариков в лесу, на зов ищущих тебя?

– Не бегу.

– И как смеешь отвечать мне, ты – глупый ребенок, возомнивший себя путником, возомнивший, что может взобраться на Гору? Дырявая голова, решившая, будто в потешные Игры можно играть с огнем!

Откуда знает оно, Зеркало, что таилось в самом нутре Ее? О страхе идти, о страхе, что никто не ищет, о Горе, Игре и огне? Сердце бешено колотилось внутри, леденели руки и синели губы, Она стояла перед зеркалом на расстоянии вытянутой руки, когда ноги вдруг подкосились и, рухнув на пол, Она смотрела снизу вверх на Хозяйку. В глазах множилось, Зеркала вырастали из-под пола, рождались стенами, злой хор Ведьм кричал и вопил, смеялся над ней и воспевал пороки. Костлявые руки задирали волосы и плащ, ногти царапали лицо и плечи, но сил не было даже на крик. Скованная ужасом, Она закрыла глаза и представила родительский дом, запах горячей еды и мурчащую кошку на коленях сестры. Вспоминая все до мелочей, Она прощалась с лесом и чистым запахом из окон других домов, рекой, но проститься с Попутчиком не могла. И только представив его, так явно, как не мог бы изобразить даже огонь, Она взяла его за руку. Открыв глаза, Она обнаружила, что ладонь ее сжимает костлявая кисть, а беззубый рот раздается смехом. Все ближе становилась Она к зеркалу, пока, наконец, не достала свободной рукой камешек из плаща и не ударила им по стеклу. Громкий треск раздался на всю округу, а за ним разлилась тишина. Израненная осколками и когтями Хозяйки, она умывала ладонями лицо, искала глаза, чтобы в беспробудной тьме показался выход из Избы. Нащупывая его пальцами, вдруг перестала чувствовать половицы, не успев схватиться за лестницу, рухнула прямо к печи, больно ударившись ногами и ребрами. Вдох давался с каждым разом все тяжелее. Свернувшись в клубок, Она тихо плакала, в слезах отражался свет Луны, подглядывающей из-за двери. Она плакала об оставленном доме, о лицах путников, о несбыточной мечте увидеть большее, стать большим, о невозможности больше сыграть в Игру, о еловых ветках, что искололи пальцы, о Тьме, которая так пугала ее тем, что была так на нее похожа.

Гора

Лучи солнца с трудом пробивались через щели ставней. Истерзанная Она спала на полу, безмятежно, будто ночи и не было вовсе. Мерно билось сердце, дыхание было спокойным – ей ничего не снилось. Проснулась она от того, что лес начал день пением птиц и легким ветром, потерявшимся в верхушках деревьев.

Обнаружив себя в избе напротив печи, она поднялась на локте, начиная внимательно оглядывать все, что вокруг. Поворот головы – картинка тех же декораций во тьме ночи, заполненная черной смолой комната, поворот – тусклый свет и мерный танец пылинок в воздухе. Ей уже не было страшно, она поднялась на чердак, стала подбирать осколки, жадно ища Ведьму, но находя только собственное отражение. Пазлом собирая их в раму, несмотря на все запреты, смотрела на рисующуюся картинку: ободранный плащ, растрепанные волосы, ссадины россыпью на руках и лице, колени в запекшейся крови. Странно было видеть себя такой, странно было, что ведьма исчезла так просто. Рядом с зеркалом валялся камень, победивший ночной ужас. Подобрав его, она еще раз внимательно посмотрела в зеркало. «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень».

Озарением в голове сопоставлялись части огромного целого – это была Она. Ведьма, с горящими глазами, с беззубым ртом, от которой в жилах застывала кровь, чей мертвый язык проклинал каждого, кто взглянет на нее – это все ее обличие, таившееся всегда где-то внутри. Она вспомнила, как зашла в Избу впервые, среди книг нашла дневники, исписанные корявым почерком, это дом ее боли и злости, дом оставленных, где-то внутри леса. Дом, который не ждет гостей, лишь пугает путников сквозняком и черной смолой, а заколдованное пламя заевшей пластинкой рисует все самое светлое, что Она хранила в себе.

Все теперь казалось родным и понятным, Она сама попала в свою ловушку, как сотни путников, бежавшие в ужасе от этого места. Стало грустно. Кто останется жить здесь, на месте Ведьмы, кто защитит огонь и письма, кто подпоет сквознякам? Нужно было идти. Прощаясь с Избой, она не знала, когда вернется сюда снова, поэтому забрала с собой уголек и осколок зеркала, чтобы развести костер и следить за тем, как бы снова не появилась Ведьма.

Выйдя из Избы, Она увидела Гору. Что-то будто вело ее, дорога под ногами виляла, но Она верила пути, послушно ступая через еловые ветви. Она отпустила поиск, быть Преследователем сильно не шло ей, быть Преследователем кормило Ведьму внутри нее. Она шла к горе до самого заката, а оказавшись у подножья, обнаружила среди оставленных тут когда-то камней конец веревки. Крепко вцепившись в нее руками, она принялась взбираться, забыв обо всех легендах и картинах, о знании, за которым гналась. Все, чем теперь стала для нее Гора – возможностью узнать, на что Она способна, кроме яда злости и слез бессилия. Способна ли Она не просто гнаться за тем, кто знает свой путь, а искать свой, борясь за каждый шаг на пути к восхождению.

Добравшись до небольшого выступа, Она взяла передышку. Гордость за пройденный путь гнездилась в груди, ладони покрылись мозолями, а в голове крутился лишь один вопрос: почему она не видела веревки раньше, кто оставил ее? Даже с такой высоты вся округа казалось прекрасной. Вечерело, загорались огни, в лесу то тут, то там дымились костры путников.

Она сладко проспала до самого рассвета, пока солнце не осветило путь к пещере. Уже не нужна была веревка, хоть путь был не прост, но с каждым шагом взбираться становилось все легче. Иногда ей казалось, что она слышит музыку и голоса. Движимая любопытством и нетерпением, Она набирала темп. Когда к вечеру перед ней разверзлась пещера, шаги стихли, не было слышно ни музыки, ни голосов. Зато Она видела воочию все, во что играла, замечая отличия, но радуясь им, как ребенок. Вглядываясь внимательно, она вбирала в легкие горный воздух – пахло медом и вечерней прохладой, на дол опускался туман, а Она ловила за хвост миг счастья.

Придерживаюсь мнения, что в первую очередь человека формирует социум. Его близкие, условия жизни, искусство. Поэтому отдельную часть повествования я хотела бы посвятить важным для меня людям. Тем, кто вдохновляет меня, кто разрушает и строит заново, находится рядом даже будучи далеко.

Я смотрю на подборку 2021 и удивляюсь, что все это было со мной, мои любимые люди, лучший сет бойцов – легенды. Нежно обнимаю каждого, кто тянется нитью сквозь года и кто только завязался, благодаря вам я не была одинока, хоть и была одна.

Люблю вас. Спасибо.

Старт

Удивительно, как быстро что-то или кто-то становится чужим. Вкус совсем незнаком, ты глотаешь неловкие шутки в память о том, какой была зеленой трава в декабре. Все кончается, все убиваемо. Почему на продуктах есть срок годности, а дружбе, например, пророчат вечность? И почему это нормально, когда пророчество не сбывается?

Гонка. Штиль и раскаленный асфальт, толпы людей в полной спортивной экипировке, кто-то делает глоток воды, а кто-то разминает колени. Пара минут до большого старта. Воздух пронзает звук свистка, и каждый, даже те, кто пришли поболеть, ринулся в бой. Дистанция не ограничена, задача проста: видишь дорогу – беги.

Среди мелькающих голов видна и твоя светлая голова. Ты никогда раньше не бегал, и время от времени ты сбавляешь темп, чтобы дать себе передохнуть. Кто-то протянет воды и виновато улыбнется: мол, я все, простите, братья по дистанции. А кто-то, наоборот, собравшись, идет на опережение, чтобы стать одним из первых. Лидеры где-то далеко, и они одни. За ними не угнаться, признаться честно, и смысла особого нет. Ведь все равно ты окажешься на том же рубеже, ну и что, что чуть позже. Номер на спине уже вымок, как вдруг среди серых и однообразных лиц возникает твоя первая любовь. Вы смеетесь над тем, как все устроено, и даже подбадриваете друг друга. Ты сам не замечаешь, как скоро падаешь от подножки и замазываешь йодом колени. А они все бегут. От бегущих много шума, оглушительного и манящего для тех, кто оказался за бортом. Ты вновь на дистанции, рядом уже «друзья», и все у вас так похоже, разговоры о бессмысленности бега и обещания, что все это точно в последний раз.

Второе дыхание. Ты стискиваешь зубы и делаешь рывок. Уже не видно знакомых лиц, только гримасы за твоей спиной – обиженные и злые, а кто-то просто свернул на другую дистанцию. Пожимаешь плечами: что ж, бывает разное.

Ты не знаешь, когда это закончится, но уверен, что до финиша ты доберешься один.

Доберешься ведь?

Машина времени

Помню переписку с Сашей о том, что хочу быть более позитивной. Что не хочу брать в фокус все эти перепалки и пустое, что меня расстраивает, но мне кажется, что я состою из этого аккуратно сложенного кем-то хлама. Каждый оставил тут что-то – обрывки своих тревог, эмоции, сломанный граммофон оборванного диалога. Я это бережно храню.

Хочу снова кататься на качелях и ждать пива в два часа ночи, пока в наушниках бьет «КАРОЧ», хочу этот ужин на двух табуретках, хочу бояться шороха голубей в разваленном вагоне. Если можно составить список из таких желаний, их будут сотни.

Мои глаза всегда смотрят назад, будто происходящее – реверс. Большинство действий совершается под эгидой «вставь ключ в зажигание, вдруг заведется».

Проводя аналогии – копейка, одиноко тоскующая в гараже, некогда страшно кем-то любимая, но уже устаревшая. Никто не помнит, почему она не заводится – то ли проблема в двигателе, то ли просто закончился бензин. Это и не важно, никто не будет разбираться, а ей будет лишь сниться дорога и скорость.

Мальчики

После школы втроем по тени ближайшей шараги, глядя, как муравьями бродят по парку люди. Жизнь идет, и мы идем. Братья по несчастью, обсуждая то, что обязательно сотрет время, но в моменте так важно.

Смотреть с балкона красной девятиэтажки, как они заняли качели, портфели брошены в сторону, как раз обратно до школы, мне на репетицию по вокалу, вам всегда «по пути».

Оббегать парты, драться линейками, перекидываться пеналами, всегда равные по силе, как будто вам на самом деле больно от ударов и углов локтей.

Никому не отдавать портфель, даже при просьбах. Дульсинеей наблюдать, как покоряют ветряные мельницы, с гордостью сообщая о новых победах, но как всегда получающие за корявые обидные фразочки.

На задних партах на лекции всегда клоунада. Цирк. Всегда было настроение шутить и смеяться, когда была окружена новыми «братьями». Меняться шапками, пить кофе у лекционного зала, мемасы вместо английского, холодное пиво в ближайших к универу дворах. Ладони обмениваются хлопками, касание плечами – очивка, каждый день – приключение.

Уже никаких неловкостей, слишком много знают, чтобы сказать лишнее, за смехом всегда руки в воздух – не хотели обидеть.

Тот, кому было доверено все до последней мысли, единственный, ни разу не признавший слабости и глупости, даже уходя. Несравненный, недостижимый.

– Ты меня обижаешь.

– Я? Так тебе же это нравится.

– Нет.

– А тогда зачем же я это делаю?

– Потому что это нравится тебе.

– А-а-а-а, точно.

Чем больше власти, тем больше соблазн ей воспользоваться.

Алина

Я думаю о тебе. О твоих длинных волосах, опаленных красным, о стали в крови, которую читала по глазам, по коварным планам и образам, так старательно сплетенным. Мечтала быть настолько же дотошно талантливой, вымерять каждое движение вымышленных губ, складок на вымышленных лбах.

Сколько тебе обещала и не смогла осуществить. Сколько веры и сил, потраченных впустую советов – мне все сполна вернулось, за каждую выплаканную из-за меня ночь, за каждую утерянную улыбку.

Быть мерзкой и гадкой, хоть и знаю, что ты давно простила и, в сущности, тебе все равно.

Быть твоей бледной тенью, твоим выброшенным на Изнанку поломанным мальчиком с черными кругами у глаз, ищущим ответов у девы, ловящей светлячков у корней старого дерева. Быть тираном и маленькой ведьмой запутавшейся то ли в себе, то ли в черной проволоке кудрявых волос.

Спасибо тебе, свет и сталь, за все уроки, теперь я точно усвоила. Не знаю, получится ли мне стать лучше, но пока небо горит зелеными вспышками, в заколдованной штаб-квартире кто-то точно прольет молоко от смущения, а чей-то нос будет снова поломан. Значит, все еще живо, значит, что-то во мне еще цело.

Отряд

Оттуда не уходят победителями, иногда кажется, что оттуда вообще не уходят. Стираются лица и путаются имена, все истории канут в забвение. Жаль, ведь мы так яростно строили будущее, рушили друг друга.

После были ломки где-то в углу, наблюдая сквозь стеклянные двери за проходящей мимо жизнью – сколько не бейся лбом, тебе уже не стать «своим в доску».

Мы жали грязные от работы ладони, путая пот с кровью, называя друг друга братьями.

Калейдоскоп бесконечных неслучайных случайностей. Все, что вы с собой принесли: воздушные замки и привкус чая «Беседа», сваренного в огромных кастрюлях на электрической плите одной из сельских школ.