Свет, отраженный от пыли

- -
- 100%
- +
Леша понял, что опоздал, как только увидел мать у проходной. Она шла на негнущихся ногах, судорожно прижимая к себе сумку, и, казалось, не видела ничего вокруг. Лешу она заметила, только наткнувшись на вставшего прямо перед ней сына.
– Леша… Это ты…
– Мам, отойдем в сторонку, пусть люди пройдут. А мы потом потихоньку, потихоньку.
Говоря так, он увлекал мать к небольшому скверу возле проходной. Этот сквер знали все школьники: там, возле памятника Ленину, их принимали в пионеры. Усадив мать на скамейку, Леша тяжело опустился рядом. Оба молчали.
– Дай закурить, – чужим сухим голосом попросила мать, которая всегда кричала на отца, что тот травит легкие и сыну пример подает, и Леша без колебаний протянул ей свой «Беломор» с двумя последними папиросами. Мать никак не могла зацепить беломорину дрожащими пальцами, и Леша сам вытащил папиросу, чиркнул спичкой, прикурил, затянулся, отдал матери и заслонил ее от выходивших из проходной ткачих. Она вдохнула табачный дым, закашлялась, закрыла рот рукой, подавляя крик.
– Что же это, Леша? Что за зверь такое с нашей Танечкой сотворил?
Леша испугался, что матери донесли про шов, но промолчал, вспомнив строгое «никому» и то, что про двух других убитых девушек со швами никто в поселке не знал, что было совершенно невозможно, но факт же.
– А почему сосед Волков с ней был? Девчата в цеху разное болтали.
Мать начала задавать нормальные вопросы, и Леша с облегчением выдохнул.
– Говорят, он защитить ее пытался, а его ножом.
– Да? А разговоров сколько.
– Ты не слушай их, мам. Ты меня слушай. Я все узнаю.
Мать докурила папиросу, аккуратно затушила о подошву ботинка, выбросила в мусорку рядом со скамейкой и схватила, как недавно уполномоченный Макаров, сына за рубашку.
– Ты не вздумай! – страшным шепотом закричала она, приблизив к нему измученное и заплаканное лицо. – Ты один у меня остался! Если с тобой что, я рядом лягу, понял? Не буду жить.
– Да ты что, мам? Я ничего и не собирался…
– Знаю я твое «ничего». – Мать отпустила Лешину рубашку и разгладила влажной ладонью появившиеся там складки. – Что менты сказали?
– Завтра на опознание, – заторопился сменить опасную тему Леша, – но я один схожу, уже договорился. Там все спрошу.
– Думаешь, она сильно мучилась? И ребеночек же у нее…
Леша опустил голову.
– Пойдем домой, мам.
***Андрей зашел в дом, прокрался к двери на бабкину половину и прислушался. Спит. Плотно, стараясь, чтобы не скрипнули старые петли, прикрыл дверь и устало опустился на стул у кухонного стола. За раскрытым окном, раздувая легкие занавески, шумел ночной ветер, сумасшедшая птица, видно, злая от того, что не может уснуть, выводила бесконечно повторяющееся чир-чик, чир-чик. Из сада пахло влажной землей.
Дверь, которую он только что прикрыл, со скрипом распахнулась, ударив ручкой о стену. Бабка Катерина в теплом байковом халате, надетом поверх длинной ночной рубашки, опираясь на костыль, стояла в проеме.
– Соседка прибегала уколы ставить, трепала языком, что убили кого-то в поселке?
Андрей отвернулся. Будто не знает, кого убили. Соседка Нюра была той еще сплетницей. Тридцатилетняя мать-одиночка, она трудилась медсестрой в поликлинике и подрабатывала тем, что ставила старикам всей округи уколы. Небось прибегала, чтобы выспросить у Катерины жгучие подробности, ведь ее внук был не последним человеком в местном РОВД.
– Что теперь будешь делать? Нельзя вам сейчас встречаться.
Катерина не собиралась выходить на половину внука, говорила тихо, но отчетливо.
– Что мне делать, баба Катя? – Андрей, кажется, впервые попросил у старухи совета. Они никогда не были близки.
– Я скажу, что не надо делать. Встречаться. Не отмоешься. Потом позабудется все, люди не долго помнят чужое горе.
Катерина помолчала.
– Или ты собрался жениться?
– А вдруг она уедет? Говорила, что ей не нравится здесь. Теперь мужа нет. Школа тоже не держит.
– А есть куда уехать? Родители где?
– Под Салехардом в деревне живут. Старшая дочь туда распределилась, замуж вышла, двоих детей родила. Вот родители к ней и переехали. Учителями работают в местной школе.
– Значит, некуда, – подытожила Катерина. – Ты только не торопись. Разобраться вам надо.
– Илья мне другом был. Муторно. На костях счастье не построишь.
– Когда живой был, не мешали тебе его кости?
Андрей вспыхнул.
– Иди спать, баба Катя. Ночь совсем. Завтра давление подскочит.
– А если и не поженитесь, даже лучше. Она от мужа гуляла, гляди, и от тебя гулять будет. Ветер в голове. Ориентиров правильных нет.
– Зато у тебя они были в молодости очень правильные. От того и на лесоповал попала! – тихо буркнул Андрей, но Катерина услышала и трескуче засмеялась.
– Мал еще судить меня. Посмотрела бы я на тебя на этом лесоповале. Когда пайку не дадут, если норму не выдашь. А ее и здоровый мужик не тянул, не то что мы, девки молодые. А попала я туда, потому что от сестры мужа не отказалась, которая в Риге жила. Тогда всех гребли, у кого родственники за границей. Вот и все мои ориентиры.
– А муж твой, ну, дед, где? Отец ничего не рассказывал.
– А его на шахту сослали. Ни одного письма я не получила. Сгинул где-то. Отец твой пытался найти, где его могила, не успел. И я бы не вытянула, подруги помогли.
– Те, которые к тебе в гости ходят?
– Они.
Катерина вдруг замолчала, повернулась и пошаркала в свою спальню, тяжело опираясь на костыль. Из темной глубины донеслось:
– Спи. Утро вечера мудренее.
Андрей, не зажигая света, зачерпнул ковшиком холодной воды из бака, жадно выпил, быстро разделся и лег. Но сон не шел. Весь вечер он не давал себе думать о том, что произошло, о себе и Марине. Как заводной бегал, машинально выполнял обязанности, сидел на ночном совещании, слушал, как майор чехвостил его отдел за третью жертву. Он словно выключил то, что верующие называют душой. И только сейчас, когда события вечера отступили, Андрей понял, что не сможет, как раньше, встречаться с Мариной. Ему мерещилось, что Илья отовсюду смотрит на него и как бы спрашивает: «Как ты мог?».
А мог, потому что считал себя правым. Он ухаживал за Мариной, считал своей, а капитан забрал ее себе. Андрей же бегал на танцы в пединститут не только курсантом, но и потом, когда уже работал. И выделял из всех Марину, но боялся сделать предложение. Что он мог кинуть к ее ногам? Почти развалившийся дом и бабку-инвалида? А Илья ничего не боялся. Как таран прошел мимо друга, легко отбил девушку и увез в свою квартиру. Когда Марина и Андрей сошлись, именно так он думал: забирает свое, то, что отняли. А сейчас Андрей понял, что Катерина права. Разобраться надо. Нельзя им пока видеться. Нельзя.
Глава 3. Марина
С утра в отделении было тихо. На ночном совещании всем устроили взбучку, и теперь коллектив усиленно «пахал». Где-то стучала открытая форточка: ветер, начавшийся ночью, продолжал гонять по улицам сухие листья, оттого в помещении гулял сквозняк.
Марина и Гуринок сидели на втором этаже возле кабинета следователя. Ждали, когда тот освободится и отведет их на опознание. Гуринок готовился увидеть шов, о котором вчера болтали милицейские. Почему-то он представлялся ему похожим на шрам от аппендицита, длинным и уродливым. Правда, мент сказал, что «паскуда не успел дошить», ему помешал капитан Волков, значит, метка будет короткой.
Еще Леша волновался, как покажет себя на опознании. Покойников он видел. В поселке время от времени хоронили, в основном стариков, траурная процессия шла в такой день по центральной улице, сопровождаемая маленьким духовым оркестром. Но тут другое: во время вчерашнего разговора с опером Макаровым тот сначала ругался, а потом пожал Леше руку, как равному. А вдруг сейчас он опозорится? Это же не просто покойница, а Таня, сестра. И как она теперь выглядит? Мент сказал, что ее задушили. Да еще этот непонятный шов, о котором нельзя говорить. Гуринок покосился на учительницу. Та, бледная, спокойная, сидела, сцепив на коленках руки, и смотрела прямо перед собой. Не похоже, что она переживает. Она и на уроки приходила всегда такая: бледная и спокойная. И в том же костюме.
Марина изо всех сил держала спину прямо, боясь расплакаться на глазах своего ученика. Она плохо спала ночью, вспоминала свою совместную жизнь с Волковым. Было душно, все время хотелось пить. Марина вставала, открывала балкон, в комнату врывался ветер, пахнущий цветущими яблонями, и становилось холодно. Она закрывала балкон, и тотчас наваливалась духота. И так всю ночь.
А ведь она ничего не знала про Илью. Только то, что он из детдома. Да и ей было все равно. Марину больше интересовала ее собственная жизнь. Было совестно. Еще ее тревожило, что завтра в отделении она окажется лицом к лицу с Андреем. Что ему скажет? «Мы больше не должны видеться?» Фу, какая мелодрама. Да, им не нужно встречаться. Но не это же главное. А то, что вчера они были вместе, а в это время убивали Илью. И оттого на душе было гадко.
Марина бродила по комнате, пила воду, открывала-закрывала дверь на балкон и все думала, думала, как будет завтра. Майор сказал, ее вызовут на опознание. А потом станут задавать вопросы. А если спросят, где она была в то время, когда убивали мужа? Марина с отчаянием стукнула кулаком в стену комнаты так, что костяшки сразу засаднило, – наверное, содрала кожу. Она нащупала графин, приподняла, чтобы налить воды, и поняла, что тот пуст. Нужно идти на кухню.
Она накинула халат, сунула ноги в шлепанцы и вышла в темный коридор. Из черноты кухонного нутра ощутимо тянуло запахом табака. Курил в квартире только сосед, и Марина скривилась. Сидит, небось, в темноте и пьет, закусывая дымом папиросы. Еще и сочувствовать полезет. Она потрясла пустым графином, решая, идти или нет, но упрямо вскинув голову, прошагала на кухню и щелкнула выключателем.
Свет залил большую комнату со старой плитой, красным газовым баллоном и двумя столами, накрытыми разноцветными клеенками. За одним сидел сосед и курил.
– Доброй ночи.
Марина, стараясь не смотреть, поставила в раковину графин и открыла кран с холодной водой.
– Доброй.
Марина удивилась и, чтобы проверить себя, обернулась. Сосед был трезв. Он смотрел на Марину оценивающим взглядом, и она торопливо запахнула ворот халата.
– Форточку открой, дышать нечем.
Она закрутила кран, подхватила графин и, стараясь не бежать, быстро ушла к себе в комнату. Мысль о странном поведении соседа промелькнула у нее в голове и тут же исчезла. И так было о чем подумать. Жадно отпив из кружки, она попыталась уснуть, но через несколько минут снова вскочила и заметалась, пытаясь разобраться в своих поступках и понять, что же теперь делать.
Утром, расписавшись в повестке, которую принес участковый, так ничего не решив, Марина надела строгий «учительский» костюм, туфли на низком каблуке, положила в сумочку два носовых платка и отправилась в РОВД. Увидев уже сидящего возле нужного кабинета Лешу Гуринкова, она в который раз отругала себя за черствость по отношению к другим. Она даже не подумала о том, что погиб не только ее муж, но и сестра Леши. Только почему он без матери? И ужаснулась, поняв, что ему тоже предстоит опознание. Но он же еще… маленький? Чувствуя, что сейчас заплачет от жалости к себе и этому мальчишке, Марина села рядом, резко выпрямила спину и сцепила руки на коленях. Дышать стало легче.
По лестнице на второй этаж, разговаривая, поднимались двое мужчин, и Марина крепче стиснула пальцы, услышав голос Андрея. Тот, попрощавшись с коллегой, стал спускаться, и она перевела дух, почувствовав, что руки стали мокрыми.
Следователь вежливо поздоровался с Мариной, но пригласил первым Гуринкова. И снова послышались шаги на лестнице. Андрей. Он подошел и сел рядом.
– Хочешь, я схожу с тобой на опознание?
– Нет. Я сама.
Помолчали.
– Я завтра в командировку еду. В область.
– Надолго?
– Как получится.
– Надо поговорить, – одновременно произнесли оба и замолчали.
– Я, как вернусь, знак повешу на калитку. Буду тебя ждать.
Андрей встал и, не оглядываясь, ушел.
Марина машинально кивнула ему вслед, отметив просто «знак», а не «наш знак», как Андрей всегда говорил. Когда Андрей и Марина только начали встречаться, на столбике калитки, как шуточное приглашение, появлялся дырявый ковшик. Но он однажды исчез во время общешкольного рейда по сбору металлолома. Пришлось заменить пропавший знак на кусок белой кафельной плитки, который отлично держался в выбоине столбика и был виден издалека.
Из морга Гуринок и Марина вышли, избегая смотреть друг на друга. Марина пробормотала дежурное «до свидания» и кинулась домой. Две комнаты, пусть и в квартире, где вечно скандалил пьющий сосед, теперь казались единственным родным местом, где можно поплакать и подумать. Пробегая в подъезде мимо почтового ящика, Марина заметила белеющий внутри конверт. В графе «отправитель» было написано красивым ровным почерком: «Детский дом №64. Директор Голикова Наталья Юрьевна». Мужа нет, а ему пишут. Чувствуя, что слезы, которые она так долго сдерживала, вот-вот хлынут, Марина побежала через ступеньки вверх по лестнице.
…Спустя три дня она шла из магазина с авоськой, заполненной продуктами, и сочиняла ответ директрисе детдома. «Ваш ученик погиб при исполнении…»? Да ну, как официальный некролог в местной газете. «Илья, к сожалению, погиб, защищая девушку от убийцы»? Так помягче. А еще лучше будет туда съездить. Посмотреть, где прошло детство Ильи. Ну и посылку отвезти. В письме директриса просила книги для уроков литературы. Она очень радовалась, что Илья женился на учительнице, и надеялась, что Марина поможет. Надо съездить, чтобы хоть немного отвлечься. Все равно у старшеклассников завтра последний звонок, экзамены еще не скоро, а младшие классы уже закончили учебу в этом году.
Неожиданно рядом взвизгнули тормоза. Марина обернулась. Из милицейского уазика выглядывал майор Звонцов.
– Идите сюда, Марина Аркадьевна! Мы подвезем!
Авоська не была тяжелой: две бутылки кефира, сметана и хлеб, но Марина понадеялась, что у майора есть свежие новости об убийстве, может, даже преступника нашли. Иначе с чего вдруг такое внимание?
Марина села в уазик и уставилась в затылок майору, мысленно подгоняя, чтобы он, наконец, начал говорить. Но тот медлил. Потом протянул:
– Такие дела невеселые в последние дни. Илью убили. А вчера из области Андрея Макарова привезли, тяжело раненного, сегодня уже второй раз оперировали.
– Что?! Как?
– Банду ловили. В деревне они засели. Милицейских со всех городских РОВД набрали, там леса вокруг, ну для засады, понимаете? Андрей, он опытный, бывал в перестрелках, а вот в подчинение ему дали парней-первогодок. Да, собственно, и место для засады у них было не особо важное. Так, на всякий случай их туда определили. А бандюки как раз этим путем и двинули. Обоих парней сразу подстрелили, а Андрей держался, пока помощь не подоспела. Свой боекомплект расстрелял, и запасные обоймы парней этих, первогодок, тоже. Засел в овраге и не давал гадам головы поднять. Им деваться некуда было. Сзади все перекрыто, погоня. Вот они поперли тараном в начале, потом залегли, когда наш Андрей половину бандюков положил.
– А сколько их было? Этих, бандюков?
Марина сглотнула тугой комок, внезапно парализовавший горло.
– Восемь.
Звонцов повернулся к Марине.
– Илья и Андрей дружили. Вы наверняка у Андрея дома бывали? В гостях?
– Конечно.
– Андрей, когда в госпитале в сознание пришел, передал через врачей, чтобы вы за его бабкой Катериной присмотрели.
– Я?!
– Врачи так сказали, мол, попросил какую-то Марину. Мы сразу подумали, что это он о вас.
– Да. У него бабушка – инвалид, на костылях по дому передвигается. Если некому больше, то я готова.
– Спасибо огромное, Марина Аркадьевна! Выручили! А то и так голова пухнет от проблем.
– А что-нибудь про убийство мужа мне скажете? – осторожно поинтересовалась она. – Есть новости?
– К сожалению, нет. Была крепкая версия. Недавно из заключения вернулся один. За убийство девушки сидел, швов, правда, не делал.
Майор вдруг осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Марина тоже молчала. Она даже не поняла, о каких швах идет речь. Ее интересовало только расследование убийства мужа.
– И что? – поторопила она.
– А то, что у него оказалось алиби именно на последнее убийство. Следователь сегодня мне доложить должен, как собирается дальше действовать, – договорил Звонцов, решив, что Марина про серию убийств все знает. Может, муж с ней делился?
Но Марина ничего не знала, из спутанной речи майора она поняла только, что убийца не пойман, и подозреваемых у майора нет.
– Ну вот. Доехали. Так вы не забудете о просьбе Андрея, Марина Аркадьевна?
– Я вечером схожу.
Марина представила, как встретит «шалашовку» бабушка Андрея, и скривилась. Но деваться некуда. Придется идти.
– А если вам адрес госпиталя и номер палаты нужны, ну, навестить Андрея, все-таки он был другом вашего мужа, то у дежурного можно спросить.
На звук закрывшейся с громким хлопком дверцы уазика все во дворе отреагировали по-разному: девчонки, увлеченно прыгавшие через скакалку, остановились и с любопытством обернулись, но, увидев знакомое лицо Марины Аркадьевны, продолжили свое занятие. Три тетки на скамейке в тени клена с пышной кроной на мгновение отвлеклись, а потом стали дальше следить за копошащимися в песочнице малышами. Забивавшие «козла» соседи-приятели, кажется, вообще ничего не заметили. Марина хотела быстро прошмыгнуть к себе в подъезд, но перед ней неожиданно вырос Леша Гуринков.
– Новости есть? – он кивнул на удалявшийся уазик.
– Здравствуй, Леша Гуринков.
В Марине вдруг проснулась учительница. Нельзя позволять такое панибратство. Даже если вместе пережили посещение морга, они не друзья, которые тайно курят вместе на лавочке. Да, да, она знала о секрете мальчишек «пятнашки». С ее балкона было отлично видно, как иногда они крались за сараи, а потом над крышами, покрытыми рубероидом, поднимался белесый дым.
Гуринок замер, а потом понимающе усмехнулся.
– Здравствуйте, Марина Аркадьевна. Как здоровье оперуполномоченного Андрея Макарова?
Теперь замерла Марина. Гуринков, что, намекает на их тайную связь? Но быстро успокоилась. Нет. Он знает о банде, которую ловили в области, и о ранении Андрея. Хотя откуда? Как откуда? Поселок Кордной фабрики, вот как называется его источник информации. Все знают, где, что и когда случилось.
– Он в госпитале. Ему сегодня делали повторную операцию. Ты с ним знаком?
– А что вам сказал майор про убийство? Нашли кого-нибудь?
Марина сдалась. Теперь, когда дистанция установлена, можно и ответить. У мальчишки погибла сестра, да еще так страшно. Конечно, он переживает, потому и хамит.
– Николай Викторович сказал, что был подозреваемый, но на последнее преступление у него алиби.
– Валентин-киномеханик? У него алиби? Я же сам его видел вечером, как раз когда… – Гуринков осекся и задумался.
– Мне кажется, майор говорил про другого подозреваемого. Он сказал, что тот недавно вышел из тюрьмы, где сидел как раз за убийства девушки. У него алиби.
– Никого они не найдут, – зло сплюнул Гуринков, – третье убийство, а у них алиби, – передразнил он.
– Леша, ты не должен так говорить о нашей милиции, – фальшиво начала Марина, она совсем не знала, как себя вести. Гуринков не был похож на того ученика в классе, которого она привыкла видеть.
– Вам плевать, найдут или нет того, кто зарезал вашего мужа! – яростно выпалил Гуринков, у него на глазах появились слезы. – А у меня мать стонет по ночам и воет в подушку, понимаешь, ты, училка!
Он развернулся и кинулся бежать.
Уехать! Немедленно уехать из этого ада! Марина выпрямила спину и под любопытными взглядами соседей неторопливо прошествовала до двери подъезда. Прикрыв за собой дверь, она так же, как Гуринков несколько секунд назад, кинулась бегом вверх по лестнице. В авоське громыхали бутылки с кефиром.
Ворвавшись к себе, она выбежала на балкон и задышала сквозь отчаянные слезы. Почему никто ее… не уважает. Еще и Андрей, тяжело раненный, просил товарищей напомнить ей, что нужно навестить бабку. Как будто она сама не догадалась бы. Марина прислушалась к себе. А ведь он прав. Она бы о Катерине даже не вспомнила. И майор подсказал то, о чем ей самой нужно было поинтересоваться: как навестить тяжело раненного друга мужа. Андрей в госпитале, а она думала только, как бы Звонцов не догадался, что ее и Андрея что-то связывает. И мальчишка этот, Гуринков. Как презрительно он сказал это «училка». Уехать!
Марина вытащила из шифоньера чемодан и принялась кидать туда вещи. И вдруг остановилась, прижав к груди платье, которое она любовно выбирала для новогоднего торжества. А как же бабка Катерина? Она ведь там одна совсем. Не ходит. И ничего не знает про внука. Марина оглядела чемодан, хищно раскрывший пасть, и накиданные в его нутро как попало тряпки. Успеет она уехать. Нужно еще посылку с книгами отвезти директрисе детского дома. Марина схватила авоську с кефиром, хлебом и сметаной – вдруг у Катерины нет свежей еды, – накинула плащ – возможно, возвращаться придется поздно вечером, – закрыла комнату и спустилась на улицу.
– Кино-о-о! – кричал кто-то в форточку на весь двор.
Тетки подхватили малышей, торопливо собрали разбросанные в песочнице игрушки и потопали домой. Девчонки перестали прыгать, разобрали одну большую скакалку, скученную из двух, и тоже порскнули по подъездам. Лишь мужская компания осталась забивать «козла», не обращая внимания на переполох.
Марина постояла, подставив пряно пахнущему ветру разгоряченное лицо, и медленно пошла по дороге в сторону дома Андрея и Катерины.
Глава 4. Отряд 15
Катерина лежала на полу уже много часов. Она замерзла и хотела пить. В животе не прекращались голодные спазмы. Ныли ноги и спина, голова раскалывалась после удара о пол.
Все произошло неожиданно. Андрей должен был уже вернуться. Нюра, которой он поручил заглядывать к Катерине, пока сам в командировке, приходила в обед, накормила ее, сводила в уборную, сделала укол, дала корм собаке. А вечером Катерина велела Нюре не объявляться: надеялась на помощь Андрея. Его все не было, и у нее тревожно заныло сердце. В доме было душно: уходя, Нюра закрыла дверь и все окна. Стемнело, наступила ночь, и Катерина поняла, что Андрей попал в беду. Сердце колотилось от нехорошего предчувствия, поднялось давление, кончики пальцев онемели. Катерина решилась самостоятельно добраться до кухни. Сделав с помощью костылей несколько шагов, она зацепилась недействующей ногой в толстом вязаном носке за торчащий коврик, потеряла равновесие и упала. Костыли отлетели недалеко, но добраться до них было невозможно, ведь чтобы ползти, нужно упираться ногами. А те не двигались. Катерина не сдавалась, время от времени делала попытки подтянуться на руках, но результат был нулевой. Зато согревалась.
Иногда она впадала в лихорадочное забытье. Ей снилась тайга, высокие толстые кедры, которые нужно было непременно все срубить, иначе не получишь свою норму – черпак баланды. Тенями вставали умершие женщины, с которыми вместе корчевали пни или рубили сучья. Где-то выла собака. Костры горели на лесосеке, возле них тепло, но не доползти, – далеко, и они гаснут, гаснут…
На делянке, в теплом полушубке и шапке-ушанке, машет руками в шубенных рукавицах Ванька-Сухостой, начальник, он смеется: «не выполнила норму – умри».
Вдруг над Катериной склонилась мать. В темно-сером платье с мелкими пуговицами, застегнутыми на глухом вороте, с каштановыми волосами, уложенными в аккуратную прическу, как на старой фотографии. Она тормошила Катерину за плечи, пытаясь разбудить, и что-то говорила, нет, кричала, и все старалась усадить. Руки и ноги согрелись, в рот полилась вода, и Катерина жадно припала к кружке. В голове прояснилось. Как она могла спутать мать с любовницей Андрея? Они совсем не похожи.
Обе женщины испытующе смотрели друг на друга.
– Давно лежите на полу? Вызвать вам скорую?
– Нюру утром позови, пусть разотрет меня. Где Андрей?
– Я сама вас разотру, скажите, чем, и где это лежит?
– Андрей где?
– Он в госпитале. Прооперирован после ранения. Вы есть хотите?
Катерина оглядела себя. Закутанная в теплый плед, словно маленький ребенок, так, что невозможно было пошевелить руками, она сидела на полу, прислонившись к стулу.
– Руки мне освободи. Есть буду. В холодильнике бульон куриный еще должен остаться.
Марина торопливо заглянула в старенькую «Бирюсу». В большой алюминиевой кастрюле на дне плавал в небольшом количестве бульона кусок курицы с налетом белого жира. Она понюхала. Вроде не прокисло. Сзади завозилась Катерина. Ах да!