- -
- 100%
- +
Правда, поддерживая Марию за ее гибкий стан и, чувствуя через скользкий шелк платья тепло женского тела, его немного «штормило», и он, на ее какой-нибудь незначительный вопрос, мог ответить невпопад.
Говорили – так: ни о чем, и ни о ком конкретно. А когда разговор коснулся непосредственно Аркадия, который мог ревновать красивую женщину, Мария рассмеялась.
‒ Не думаю, чтобы Аркадий ревновал, ‒ сказала она. ‒ Но если это и так, то это его дело. А я девушка свободная – ни от кого не зависящая! Разве что сейчас… в этот вечер, что-то немножко поменялось. – Она опять рассмеялась: ‒ Шутка!
Танцевали пока немногие.
Иногда кто-то кого-то толкал нечаянно в танце, но на это никто не обращал внимания – не на конкурсе за первое место, а в ресторане, чтобы каждый раз извиняться за собственную угловатость, после выпитого спиртного.
Танец закончился.
‒ Красиво смотритесь вместе, командир, ‒ весело сказал Воронцов, когда Прохор, проводив Марию на ее место, сел за свой столик. ‒ Такую королеву я бы, на твоем месте, не упустил, не смотря на то, что этот индюк в малиновом пиджаке, похоже, считает ее своей собственностью… Тоже мне… шейх нашелся!..
Кулеша слегка поморщился:
‒ Скажешь такое, Андрюха!.. Мы не какие-то шейхи – в России живем! Хотя Андрей прав, командир: такую девчонку упускать нельзя.
‒ Командир постарается… ‒ усмехнулся Прохор. ‒ Только и вам советую размяться: не каждый раз нам придется кейф ловить в ресторане. А насчет шейхов!.. Не думаю, чтобы Мария терпела подобное отношение со стороны своего ухажера в малиновом пиджаке.
Во время следующего танца Прохор спокойно смотрел сверху вниз на ее черные, с феерическим отблеском волосы, стянутые в тугой узел на затылке, на бархатную кожу оголенных плеч, в глубокий вырез вечернего платья, откуда выглядывали два полушария молоденькой женской груди, к которым, не распуская рук, можно было прикоснуться губами. И это Прохору казалось настолько просто – что стоило лишь наклонить голову к этой груди.
Но это был самообман: из-за такой красоты ревнивцы стреляются или уходят в себя до конца дней, в лучшем случае – получают по физиономии. Прохор прекрасно это понимал и насильно отворачивался, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону ‒ в зал, где, добавив немного фантазии, можно было определить каждое застолье.
Зал был заполнен наполовину.
Кто-то пришел в ресторан, чтобы отметить деловую встречу; кто-то (как те же Ася с Евгением) – отпраздновать успех на торговом поприще, о чем стало понятно из общего разговора соседей, кто – как Прохор со своими офицерами, – просто поужинать.
За некоторыми столами спорили, курили, включая «слабый пол»; а кто вскоре затягивал русскую народную, где, видимо, было больше выпито или имелось для этого определённая причина, ‒ например, тот же день рождения, долгожданная встреча закадычных друзей и прочее… Все, как обычно!
Наши герои, закусывая, спокойно рассуждали на разные темы. Когда кто-нибудь из гостей, порядком охмелев, вновь заказывал музыку, – Мария сама подходила к Прохору и бесцеремонно брала его за руку, приглашая на следующий танец, тогда, как её ухажер Аркаша, все больше и больше мрачнел, прикладываясь к очередной рюмке водки.
Ася несколько раз теребила Евгения за его сальные волосы, но тому казалось все нипочем. Воронцов дважды выплясывал с ней кадриль и затем хвастался: мол, будь она в его вкусе, – он бы обязательно за ней прихлестнул, а так ‒ больше дурачился, что, в отличие от кареглазой Алины, явно не нравилось «рыженькой» Верочке. Иногда они, отойдя в сторонку, о чем-то разговаривали, весело поглядывая на офицеров, что могло быть – не просто так с их стороны, но и коротким отдыхом между делом.
И все же это был легкий флирт, который, сообразуясь с обстановкой, не обсуждается, сказал бы более внимательный гость ресторана.
Кулеша, у которого чувствовался опыт в подобных делах, иногда перекидывался незначительными фразами с Ириной Владимировной, в коих, если быть внимательнее, был тонкий намек на «толстые обстоятельства».
Прохор больше молчал. Его чувства были далеки от всего того, что происходило в ресторане: Мария все время стояла перед глазами, и он лишь улыбался этому, отрицая всякий анализ такого вот… неожиданного и приятного поворота событий для себя.
В этот раз ресторан «Белый лебедь» закрылся в районе двенадцати часов ночи, и, выйдя на улицу, офицеры констатировали тот факт, что это никакой не просчет, так как их время еще впереди, и оно обязательно расставит все по своим местам – они постараются снять женщин.
‒ Выбор был не велик, ‒ сказал Воронцов.‒ Я люблю, когда много народу.
‒ А я – наоборот, ‒ признался Кулеша. ‒ Не люблю толкотню! Ведь хорошо было, командир?..
‒ Хорошо, когда все хорошо заканчивается, ‒ сказал Прохор, представив себе Марию и ее лукавый прощальный взгляд, которым она его проводила. ‒ Мне вечер понравился.
Правда, концовку этого вечера все-таки подпортил пьяный Аркаша, не членораздельно требовавший от Ирины Владимировны продолжить «работу ресторана до утра». Но, к удивлению публики, «невзрачный капитан», коим посчитали Кулешу, крепко «осадил «Быка», взяв за лацканы малинового пиджака, что тот отказался от подобных требований.
Летняя ночь была тихая, спокойная…
Она оказалась хороша еще и тем, что уже не молодой таксист, вспомнив службу в танковых частях, немного поворчав, все-таки «подбросил» офицеров до их общежития, не потребовав двойной платы.
Таким для них было первое знакомство с одним из достопримечательных мест города N и его некоторыми обитателями на новом месте службы.
Г л а в а II
После суточного дежурства на аэродроме звеном и одним вылетом на перехват «противника» в паре с ведомым старшим лейтенантом Воронцовым за ночь и следующей – с субботы на воскресенье «греховной» ночи, сопровождавшаяся обилием женских ласк и многократных «уроков любви», ‒ у капитана Чекалина было хорошее настроение.
Таким настроение было еще и от того, что он (как он думал), все-таки правильно поступил, разорвав отношения со Златой, уступив её вздыхателю – начальнику продовольственной службы, теперь уже своего бывшего 124-го авиационного полка, старшему лейтенанту Карасёву.
Симпатичная «гуцулочка», непосредственная подчиненная старшего лейтенанта, напоследок могла устроить сцену ревности – но, ввиду сложившихся обстоятельств по службе у Прохора, ‒ все решилось без особых сцен и почти сразу. Как выразился потом капитан Кулеша: «Она – хоть и Злата, но отнюдь не золото, командир, ‒ то и жалеть не о чем!» Это он объяснил тем, что она, имея кучу поклонников, не была готова к серьезным отношениям.
Эту историю никто в звене не поднимал, но, наверняка, о ней подумали Кулеша с Воронцовым в ресторане, подталкивая его на знакомство с Марией Штурм.
Сейчас Мария подняла свой – интересовавший её вопрос.
‒ А почему ты не подошел в тот самый первый вечер первым ко мне и не пригласил на танец? – спросила она, когда Прохор – уже полуодетый, глядя в окно, стоял к ней спиной; сама она еще нежилась под темным покрывалом на просторной кровати. – Я… как женщина… Как это сказать?.. А!.. Я – как женщина, я не затронула в тебе этих самых чувств, какие бывают у мужчин к нам – женскому полу?
Прохор усмехнулся:
– Затронула, Машенька, затронула.
Он не сразу повернулся к ней лицом, наблюдая за тем, как трое мальчишек гоняют мяч во дворе и иногда спорят – скорее всего, из-за гола, забитого не по правилам в импровизированные ворота, обозначенные верхней одеждой; двое из них играли в майках. Прохор отошел от окна и сел у нее в ногах, которые она тут же подтянула к груди; усмехнувшись, потянулся к ней рукой, чтобы поправить покрывало на ее оголившейся коленке, шутя, затронув пальцем аккуратный носик, показавшийся ему сейчас чуточку вздернутым.
‒ Конечно, затронула! – засмеялся он. – Только, давай, поговорим с тобой о другом…
‒ И о чем же?.. Она быстро села, опустив босые ноги на пол – не глядя, поискала ими тапочки и, облачившись в коротенький оранжевый прозрачный пеньюар, со словами: «Я сейчас…» – вышла из спальни.
Прохор вышел следом.
Было воскресенье, Было уже девять часов утра. За стенкой шумела вода, напомнившая Прохору вчерашний вечер, когда, будучи в ванной комнате, он удивился богатству «парфюма», зеркальным потолком и стенами, выложенными черной зеркальной плиткой, показавшаяся ему не совсем обычной трактовкой вкуса, если бы он надумал на эту тему поговорить с Марией.
Зал, заставленный мебелью «под орех», располагал к определенному комфорту. Хотя тем же вечером, он тоже показались ему не очень приветливым, через который надо было проходить, как по вражеской территории – тихо и с определенной опаской, чтобы не зацепить что-нибудь ненароком. А так как свет горел только в спальной комнате, просачиваясь тоненьким лучиком по полу от не плотно закрытой двери, то надо было продвигаться туда и обратно почти наугад.
‒ Так о чем у нас с вами будет разговор, товарищ капитан?.. ‒ усмехнувшись, напомнила Мария, вернувшись из ванной комнаты в зал.
‒ О чем?.. ‒ Прохор, усаживаясь в кресло, помедлил. ‒ Я думаю, что ты должна ввести меня в круг своих знакомств?
‒ А не рано?.. ‒ все в том же веселом настроении, отозвалась Мария. ‒ Мы ведь знакомы с тобой – всего ничего!
‒ Не рано. Как-никак неделя прошла, как мы с тобой познакомились. Думаю, настала пора.
‒ Тогда давай начнем с тебя? ‒ рассмеялась Мария.
‒ Можно и так… ‒ согласился Прохор.
Она подошла к большому зеркалу, и ему было приятно наблюдать за тем, как она, подняв оголенные руки, стала подвязывать красной лентой черные локоны, рассыпавшиеся по плечам, и как задержалась в нем – так бывает, когда человек почувствует на себе чей-то оценивающий взгляд со спины. И, как потом, – облокотившись руками о его колени, – игриво смотрела в его глаза, как бы спрашивая: «Ну, что!.. Доволен?
Прохор был доволен. Это была не та Мария, какой он увидел ее в первый раз, – гордой и неприступной.
В тот вечер, казалось, что ее нельзя было – не только обнять, а и дотронуться до нее. «Нефертити» ‒ первое, что тогда пришло в голову, глядя на глянцевый зачес, туго стянутый в узел на затылке и на ее мерную поступь, которой она, видимо, не впервой завораживала завсегдатаев ресторана «Белый лебедь».
Сейчас она была другая: доступная и ласковая; легко забравшись к нему на колени и, расстегивая верхние пуговицы на его рубашке, засмеялась:
‒ Рассказывай. Я тебя внимательно слушаю.
‒ Скучно не будет?.. ‒ усмехнувшись, пошутил Прохор, как тут же почувствовал на своей шее ее теплое дыхание и прикосновение губ.
‒ Не будет. Мне надо знать, с кем я провела эту первую ночь… Например, где родился? Рос?.. Кто родители, чем занимаются? Родственники… Друзья… Все, все, что касается тебя!.. Почему не женился до сих пор?..
Мария была в игривом настроении.
Прохор посерьезнел:
‒ Ладно. Слушай. Жениться – не женился, так как до сих пор не встретил ту, которая бы меня искренне полюбила. Это ответ на твой последний вопрос, Машенька. А родился я и вырос на Алтае. Для кого-то это, возможно, мало что значит, а для меня все в этом магическом слове – «Алтай!»
Он сделал паузу, но тут же, продолжил:
‒ Ушел из дому в семнадцать лет – поступил в Барнаульское лётное училище. (Прохор все-таки улыбнулся, «перестраиваясь» на более веселую волну далекого уже не детства.) Проучился в училище почти пять полных лет, а вот мальчишеские годы: рыбалка на Оби, походы по тропам Горного Алтая, звездные ночи… Ночевки у костра – не забываемы!
‒ А не страшно было?.. ‒ Мария пошевелилась и даже как будто вздрогнула. ‒ Ведь ночи бывают темными. Звери кругом!.. Шакалы разные!..
‒ Шакалы?.. ‒ усмехнулся Прохор. ‒ Есть и шакалы. И звери разные – не без этого. Но край интересен тем, что все это сохранилось в первозданном виде, можно сказать. Почему я так половинчато утверждаю?.. Много браконьеров развелось в последнее время. Помню, мы с ребятами тоже рысь выслеживали…
Не договорил, так как Мария своей теплой ладошкой закрыла ему рот:
‒ Не надо, Прохор!.. Это не очень интересно для женщины. О родителях расскажи?
Она встала с его колен, и Прохор, ухмыльнувшись, сказал: ‒ Что ж!.. Можно и о родителях, конечно… Только вот, чем отец сейчас занят – ума не приложу! Коллективные хозяйства ‒ колхозы, считай, рассыпались, а в пятьдесят четыре года начинать что-то заново – отцу вряд ли под силу. Мать – домохозяйка. Придет время – обязательно тебя с ними познакомлю.
Мария засмеялась:
‒ Ловлю на слове! Так, кажется, говорят?..
‒ Согласен, ‒ усмехнулся Прохор. ‒ Старший братишка – Михаил – тот с детства был помешан на технике. Шоферит. Своя семья, а у меня два племянника: Митька и Санька. С ними я тебя тоже познакомлю – веселая ребятня!.. Вот, пожалуй, и вся подноготная капитана Чекалина.
Мария опять подошла к зеркалу, о чем-то думая ‒ ее зеркальное отражение Прохору показалось на этот раз немного загадочным.
‒ А наша профессия, Машенька, ‒ добавил он, ‒ штука серьезна
‒ Понятно!.. – усмехнулась Мария. – Только многие говорят, что быть хорошим бизнесменом в наше время – лучше, чем быть, тем же военным летчиком. А уж если быть таковым – то гражданским, на международных линиях: и зарплата хорошая, и хорошие вещи из-за границы всегда можно привезти… В наше время, многие стараются сделать что- то такое, чтобы выглядеть экстравагантнее других.
Она вся была в зеркале, и ее «затравка» для Прохора не была неожиданной.
‒ А они не говорят: что такое мечта, и что значит, для того же военного летчика, родное небо?.. ‒ спросил он, и, ухмыльнувшись, все-таки не сдержался, добавил: ‒ А насчет бизнеса – тебе, наверно, Аркадий напел?..
Мария не обернулась на неожиданный вопрос; она рассмеялась, продолжая смотреться в зеркало, и Прохор, ожидая ответа, опять залюбовался ее пропорционально сложенной фигуркой и тем движением рук, когда она что-то на себе поправляла.
‒ Я красива? ‒ как-то вдруг неожиданно спросила она. ‒ Юлька говорит, что я пикантна – только и всего!
« Да, она очень красива!..» ‒ подумал Прохор, и, глядя на Марию в это воскресное утро как-то по-новому – широко улыбаясь, продекламировал: ‒ Спору нет: ты на свете всех милее, всех румяней и белее!.. Так, кажется, у Александра Сергеевича?..
Мария молчала, и Прохор спросил:
– А кто такая Юлька? Она, случайно, не была в тот вечер в ресторане?..
Мария отошла от зеркала:
‒ Нет. Юлька не была в тот раз в ресторане. Она – моя лучшая подруга, и я ей многое прощаю.
Прохор с интересом посмотрел на Марию.
В другой раз можно было бы развить эту тему – но промолчал. Да и не его это дело: вмешиваться в девичьи разборки, так как они, наверняка, у них – чисто доверительны.
– Но мы, кажется, отошли от главного?.. – уже другим тоном добавила Мария. – Пойдем на кухню – я напою тебя кофе, а ты расскажешь о своих друзьях.
Прохор поднялся с кресла:
‒ Ладно!.. Только ты тоже должна познакомить меня со своей лучшей подругой? А что касается моих друзей – ты их видела. Тот, который сидел справа от меня – Андрей… Андрей Воронцов…
‒ Он мне не понравился, ‒ перебила Мария, разливая по чашкам кофе. – Какой-то он… немножко нагловатый, что ли!..
Прохор рассмеялся:
‒ Да нет!.. Это тебе так показалось. Андрей – хороший парень! Он может показаться этаким… ковбоем!.. А так – вполне нормальный молодой человек, насколько я хорошо его знаю. Николай – полный антипод Андрею… Оба – классные летчики, между прочим!
Теперь уже Мария, опять перебивая Прохора, весело рассмеялась:
‒ И все вы, конечно, закоренелые холостяки!.. ‒ И уже серьезно: ‒ Я права?
‒ Как ни странно!.. ‒ усмехнулся Прохор. ‒ Правда, один из нас… Николай… Вот он имел удовольствие побывать в роли женатого человека. Три года они прожили с женой вместе – и разбежались.
Прохор, как будто повинившись за Николая Кузьмича, сделав паузу, добавил:
‒ Служба!.. Она не всегда способствует укреплению семейных отношений, ‒ тем более, когда муж заболевает небом и почти не бывает дома.
‒ И жена, конечно же, загуляла у твоего Николая?.. ‒ кивая головой, уточнила Мария, имея в виду, по-видимому, что-то близкое ей. ‒ Как же!.. Без подобной «романтики» никогда ведь не обходиться, ‒ усмехнулась она. ‒ Ох, уж эти женщины!.. ‒ добавила с грустью.
О себе рассказала коротко.
Родители разошлись, когда ей было десять лет. Осталась с отцом, так как в разводе винила больше мать, чем отца. По ее мнению, в семейных отношениях: какими они будут на протяжении многих лет – все-таки больше зависит от женщины, с чем Прохор согласился, молча кивнув.
– Мать устроила свою жизнь с другим мужчиной – а у дочери, до полного совершеннолетия, были две «негласных» мачехи. Отец дважды решал жениться – но что-то у него с этими женщинами не получалось. Скорее всего, он все-таки любит мать и с другими женами в кавычках у него ничего не выходит.
Мария вдруг засмеялась: ‒ Он у меня до сих пор холостой, и я не знаю – радоваться мне или печалиться?.. Не хочет, чтобы я жила у него, или он у меня – и я его тоже понимаю. ‒ Меня-то с отцом, надеюсь, познакомишь?.. ‒ усмехнулся Прохор. ‒ Или это тоже еще рано?..
Мария ответила после небольшой паузы:
‒ Познакомлю… Обязательно познакомлю! Правда, сейчас у него, по его работе, какие-то нелады, то со знакомством придется немного подождать.
Мария опять замолчала.
Прохор понимал: у всех могут быть свои какие-то причины – но, как это часто бывает, любопытство взяло свое:
– А дальше?.. Я имеют в виду, как у тебя сложилась личная жизнь?..
Мария секунд пару о чем-то подумала, как тут же поменялась в лице и даже чему-то своему, потаенному, улыбнувшись, продолжила:
‒ А дальше: школа, институт… Текучка разная!.. К сожалению, без нее никак. О моем замужестве в ресторане в тот раз вам, конечно, доложили?
‒ Было дело, – признался Прохор. ‒ А почему разошлись с мужем?..
Мария, похоже, что-то вспомнила и на ее губах, появилась странная усмешка: ‒ Не сошлись характерами… Но – если честно! – он меня не устраивал, как женщину. Через год разбежались. Не знаю, где он сейчас, чем занимается… Да и не стоит сейчас говорить об этом.
‒ А этот… – перебил ее Прохор, ‒ Извини, я имею в виду этого предпринимателя – твоего Аркадия?.. Говорят, у него есть какие-то планы, касающиеся вас обоих?.. Не думай – я не ревную. Хотя любовь – штука коварная!.. Так, по крайней мере, говорят. Образовалась пауза, и можно было ожидать бурной реакции.
Но Мария не вспыхнула, ее не понесло, как это зачастую бывает, а ответила спокойным, ровным голосом:
‒ Во-первых, Аркадий не мой. Был бы моим любовником – мы бы с тобой не были сейчас вместе. А сплетников всегда хватает, и если что-то вам, как новым людям в нашем небольшом городишке, еще не всё доложили, ‒ доложат. Так что, давай спокойно пить кофе, пока он совсем не остыл.
Ответом Прохор остался доволен.
Было около десяти утра, и казалось странным, что на улице Серова не было прохожих. Правда, метров за пятьдесят до улицы Ленина – центральной городской улицы, куда Прохор держал направление, – одного прохожего он все же повстречал.
Это был молодой человек приятной наружности, весело глянувший ему в глаза и оглянувшийся еще раз, отойдя метров на десять.
Прохор тоже оглянулся – и по взглядам обоих, осведомленному в житейских делах человеку, легко можно было определить: откуда и куда направляются оба молодых человека в столь неурочное время для их провинциального и тихого, в общем-то, города.
Прохору запомнился этот взгляд – немного дерзкий, со смешинкой в краешках тонких губ; запомнились красная футболка, синие спортивные штаны и белые кроссовки, в которых хорошо упражняться на стадионе на беговой дорожке, – только не в воскресенье, когда даже спортсменам рекомендуется отдых.
С этим «спортсменом» у Прохора еще будут пересекаться их пути – и очень скоро, но при иных обстоятельствах.
Улица Ленина была оживлена, и перед Прохором встал вопрос: куда пойти?
Можно было пройтись до Центрального рынка, сесть в трамвай и отправиться в сторону общежития.
Но, подумав о том, что ему придется все-таки объясняться за прошедшую ночь, решил не торопиться: пускай друзья пофантазируют на этот счет без него; он даже представил себе их смешливые физиономии – и сам засмеялся.
Начавшийся день радовал. До обеда было еще далеко, и не было той жары, какая бывает вначале, в средине лета, и не было той спешки, как в будние дни, когда народ куда-то непременно торопиться.
У входа в здание мединститута, выходившего фасадом на небольшую зеленую лужайку, примыкающую к тротуару, толпилась молодежь, и это Прохору показалось немного странным. Но, заметив на металлическом кованом заборе большой белый щит с медицинской эмблемой вверху в виде змеи и рюмки, больше смахивающей на фужер, понял: скоро приемные экзамены и абитуриенты могут наглядно ознакомиться с факультетами, и выбрать свой – заветный.
Две девчонки – на вид совсем еще подростки! – звонко рассмеялись, глядя на офицера в лётной форме, остановившегося напротив стенда, с указанием на нем факультетов. Можно было спросить: на какой факультет они-то сами собрались поступать, но передумал, так как всякий флирт в такое время не уместен – тем более, что на них уже обратили внимание двое ребят, – скорее всего, из одной с ними школы, а то и одного с ними класса.
Надо было двигаться дальше.
Медленно прошел мимо кафе «Молодежное», откуда потянуло запахом, крепко сваренного кофе, но заходить не стал, а подумал о Марии, которая могла «прикорнуть» в кресле – добрать пару часов к прошедшей ночи, или собраться и пойти погулять по городу, как поступил, к примеру, он сам.
Но, ни то, ни другое не было похоже на Марию; она могла пойти в свой ресторан. «Белый лебедь», который, наверно, уже работает с утра – тем более, воскресенье.
«А кто ж такая эта Юлька?! ‒ вдруг пронеслось в голове. ‒ Интересно бы с ней познакомиться».
Юльку Прохор никак не мог себе представить, а тех, кого знал, кого представлял из прочитанных романов, увиденных в кинофильмах, в собственных увлечениях, – проплывали перед глазами не так четко, чтобы хоть одна из героинь вылилась в образ этой самой «Юльки».
Будет не верным, если не сказать о том, что Прохор не думал о встрече с Аркадием ‒ конечно, думал! Мужчина (если он мужчина!) не может просто так уйти в сторону ‒ уступить красивую женщину.
– Деньги!.. ‒ как будто кто-то посторонний это сказал, не представившись. Прохор даже оглянулся – но рядом никого не было.
Сопоставляя себя, военного лётчика, с предпринимателем в лице Аркаши, Прохор видел себя рядом с Марией, так как никогда не считал, что деньги могут быть тем – связующим звеном одной цепи, которую никому не разорвать.
Так это в данном конкретном случае, или не совсем так – судить рано: можно ошибиться, в чем он, шагая в сторону центра города, размышлял.
И все-таки он ревновал Марию к Аркадию ‒ немножко, но ревновал.
«Ладно, ‒ подумал он, ‒ не такой уж этот Аркаша сердцеед с виду, на самом деле, чтобы забивать себе этим голову?.. Как говорят: поживем – увидим!»
А город жил своей жизнью.
На Театральной площади остановился свадебный кортеж из разукрашенных цветными лентами свадебных «Волг», что заставило Прохора, некоторое время понаблюдать за происходящим.
Жених, которого не сразу можно было выделить среди многочисленных гостей, Прохору не понравился – «серенький», как и серый костюм, не очень складно сидевший на его сутуловатой фигуре.
Невеста – совсем еще юное создание! – была намного краше своего суженого, и это не могло быть оспоренным. В белых туфельках, выглядывавших из-под кружевного белого свадебного платья, доходившего до земли, запрокинув белокурую головку на бронзового Пушкина в полный рост на высоком гранитном постаменте, она, возможно, декламировала в мыслях письмо Татьяны к Онегину, тогда как сам поэт, установленный напротив здания драматического театра, смотрел куда-то вдаль, в века.
Вскоре, кортеж из черных лимузинов, выдержав определенное время, считавшееся ритуальным для молодоженов, тронулся в сторону площади Александра Невского.
Еще немного постояв у памятника Александру Сергеевичу, Прохор решил последовать вслед за свадебной процессией, как тут же был остановлен легким прикосновением к плечу чьей-то руки, и, повернувшись, увидел Кулешу с Воронцовым, подкравшихся к нему сзади.
‒ Ну, братцы!.. ‒ сказал Прохор, – Так и заикой можно сделать.
Встреча была радостной.
– Как меня нашли? – спросил Прохор.