После утреннего осмотра командир нашего учебного взвода лейтенант Рыков приказывает мне зайти в ленинскую комнату.
– Слушай, – негромко говорит лейтенант, закрывая за мной дверь, – ты за Исаковым ничего странного не замечал?
– Никак нет, – пожимаю плечами. – Толик нормальный парень. Правда, приколоться любит, дескать, будущее умею угадывать. Особенно в последнее время куражится. После того, как в караул сходил, будто что-то там на него снизошло. В общем, прикалывается. На днях, когда нас кровь водили сдавать, выхватил у меня медицинскую карту, глянул туда и говорит – завтра посылку получишь.
– Ну, и…, – Рыков как-то уж очень заинтересованно глядит на меня.
– Получил, только чего тут угадывать – я сам пацанам говорил, что скоро посылка должна прийти. Или, вот, сказал он Саньке Гудееву, чтоб всю неделю к турнику не подходил. А как тут не подойдёшь, если физподготовка в гимнастическом городке через день. И как скажешь сержанту, мол, не буду упражнение выполнять, он таких пенделей выпишет, что подпрыгивать замучаешься. Санька на турнике в понедельник повис и плечо растянул, да так здорово, что в санчасть пришлось идти. А Исаков ржёт, мол, я же предупреждал… Я, говорит, всё будущее наперёд знаю…
– Вот именно, – трёт пальцем переносицу лейтенант и подходит к окну, – командиру второго взвода он посоветовал не давать сыну велосипед… Тот не послушал… Сын упал и сломал руку. Командиру роты сказал на прошлой неделе, чтоб лотерейный билет купил. Тот, конечно же, плюнул на эти слова с высокой колокольни, выписал наглецу два наряда вне очереди, но, как на грех, ему тот билет продавщица военторга всучила вместо сдачи… Вот… А вчера командир роты выиграл мотоцикл… Сегодня Исаков сказал мне, что на днях у командира части случится инфаркт… Вот…
– Случился? – не совсем вежливо вклиниваюсь я в размышления командира.
– Типун тебе на язык, Штылёв, – резко оборачивается Рыков. – Короче, Исаков в твоём отделении, и ты, как его самый непосредственный командир, отвечаешь за него в первую голову. Понял? Смотри за ним. А ещё лучше переговори по-свойски, чтобы он много языком не болтал. Понял?
– Так точно!
– Тогда иди. Я тебе верю. О нашем разговоре никому. Понял?
– Так точно!
Девять часов утра, а на улице уже жара за тридцать. И ничего тут не поделаешь – пустыня Каракумы начинается сразу за городом, в каком расположена наша учебная часть. В классе открыты все окна, но духота – несусветная. Где-то с час выдержать ещё можно, а потом создаётся впечатление, что в голове начинается плавиться мозг, к концу пятого часа расплавленый мозг начинает уже кипеть. Но, презрев все трудности, мы должны учиться военному делу настоящим образом. Не знаю как у кого, но у меня настоящим образом получается – только потеть.
Преподаватель рассказывает о законе Ома.
– «Ома, Ома, – еле-еле, словно черви в жестянке рыболова, шевелятся в голове мысли, – дома… Дома бы я сейчас на речку побежал… Нырнул, не вылезал бы из реки целый день… В реке хорошо… Дома…
– Теперь рассчитаем силу…, – слышится голос преподавателя.
– «Рассчитаем, – мысленно подхватываю команду, – рассчитаем: сколько мне осталось до дембеля. Я прослужил три месяца… Или нет? Меня призвали пятого, а сегодня восьмое… Получается – три месяца и три дня. В днях-то это сколько? Девяносто четыре… Или? Пусть будет девяносто четыре… А два года – это семьсот тридцать…
Резкий звук удара! Это преподаватель вдарил указкой по краю стола.
– Спите, что ли? – кричит преподаватель, тычет указкой в сторону ефрейтора Клюева, тот, поди, глаза малость прикрыл. – Клюев! К доске! Считай!
Клюев считает, а я таращу глаза на преподавателя и вспоминаю родник на речном берегу. Упасть бы туда лицом и пить, пить,пить… Здесь воду нам пить не разрешают. Только чай. Возле каждой казармы стоит титан, и дневальный следит, чтобы в титане постоянно был кипячёный чай. А вода в роднике – холодная, аж зубы сводит… Пить хочется – сил нет, но во время занятий пить нельзя, надо ждать перерыва…. Наконец-то, звонок. Достаю флягу, откручиваю крышку, и слышу:
– Штылёв! Ко мне!
Это наш замкомвзвода – сержант Гусь.
– Быстро в роту! – кричит Гусь, и я бегу за ним.
В канцелярии сидят: командир роты, замполит и мой комвзвода.
– Где Исаков? – спрашивает ротный, отмахиваясь от моего доклада.
– В роте! – отвечаю, вытянувшись по стойке «смирно». – Дневальный он!
– Нет его в роте! – кричит взводный, так что у меня поджилки трясутся. – Всё обыскали! Куда он мог уйти?! Ты же его непосредственный командир!
Впервые я вижу нашего командира таким взволнованным. Всегда спокойный и чуть-чуть ироничный, а сейчас – набычился, бледный и только успевает рукой утирать лоб.
– Товарищ майор, – заглядывает в канцелярию писарь Поваренко, – чайной его нет. И не было, магазин я тоже проверил… На КПП его какая-то деваха спрашивала, но он туда не приходил…
– Чего, Рыков? – комроты глядит на взводного, и желваки мечутся на его загорелых скулах. – Мне идти докладывать? Или ещё искать в части будем?
– Не знаю, товарищ майор…
– А чего ты знаешь?! – взрывается ротный. – Распустил взвод! Сколько раз тебе говорил, что с ними строже надо! Их куда не целуй… Здесь ждите!
Ротный возвращается быстро и сразу же приказывает строить роту. Мы идём в город – искать Исакова. На улице жара страшная. Бледное солнце жарит с высоты нещадно. Проходим от ворот части к вокзалу. На вокзале суета. Сумки, мешки повсюду. Люди куда-то спешат. Только аксакалы в телогрейках и зимних шапках спокойно сидят на жаре и лишь иногда, словно сытые коршуны, медленно поворачивают прокопчённые солнцем головы. На вокзале Исакова не нашли. Идём на городской рынок. Очень хочется пить. Чай из фляг мы выпили ещё на вокзале, и теперь о воде остаётся только мечтать.
У входа в рынок палатка «Квас». Взводный разрешает выпить по кружке, а сержант Гусь инструктирует.
– Если кто не допьёт, не вздумайте на землю вылить. Здесь за такое башку оторвут. Ясно?
– Так точно! – отвечаем сержанту, выстраиваясь в очередь к окошечку, где продавец разливает по кружкам квас.
Наконец-то и моя очередь подошла. Кружку беру двумя руками. Кружка холодная, рукам приятно. Хочется выпить сразу весь квас залпом, но сдерживаю себя и пью мелкими глотками. Какое там – на землю вылить, хочется вылизать всю кружку ло последней капли. После кваса пить хочется ещё больше, но надо терпеть. Терпеть все тяготы и лишения военной службы… И на рынке Исакова нет. Долго ходим по городским улицам. По всему видно – нашему комвзвода не хочется возвращаться в часть с пустыми руками, но и оставить нас без ужина совесть ему не позволяет. Когда мы подходим к КПП, из ворот выезжает машина «Скорой помощи» с включённым спецсигналом.
– У командира части инфаркт, – в полголоса сообщает нашему сержанту дежурный по КПП. – В городскую больницу повезли…
Офицеры из роты не уходят до отбоя. Оно и понятно – чрезвычайное происшествие. При офицерах сержанты изгаляются над нами на всю катушку. На вечерней прогулке мы полчаса шагаем строевым. Пятки у меня огнём горят. Наконец-то – отбой. Засыпаю мгновенно. Ещё голова подушки не коснулась, а я уже сплю.
Снится что-то домашнее и приятное, но тут меня начинают трясти за плечо. Пробую отогнать подлое наваждение. Не получается. Открываю глаза и вижу на фоне окна, бледно освещённого почти полной луной, Толика Исакова. Он прикладывает палец к губам и жестами меня куда-то зовёт. Иду. Всё вокруг в каком-то полупрозрачном тумане. Проходим мимо дневального. Он стоит на коленях. Руки на тумбочке, на руках голова. Дневальный спит.
Мы выходим из казармы. С чёрного неба смотрит на нас большая бледная луна. Рядом с луной какие-то зеленоватые всполохи. Толик идёт за здание умывальника к забору. Мы пробираемся через кусты и находим тайный лаз из-за забора на волю. На городской улице темно, до ближайшего фонаря метров пятьдесят. Толик показывает рукой, мол, нам надо к тому фонарю и… И чья-то сильная рука хватает меня за плечо. Оборачиваюсь! Меня крепко держит слегка поддатый мужик. Узнаю его сразу – это прапорщик из шестой роты. Рядом стоит полная женщина.