Последний герой. Том 3

Глава 5

Кабан оторопело моргнул и покачнулся, но не упал.

Как?!

Я думал, он сразу брякнется или вообще вырубится, но он оказался явно крепче, чем можно было предположить. Видимо, бить по его голове было так же бесполезно, как стучать по пустой бочке.

«Чёрт, надо было сильнее прикладываться», – мелькнула мысль, когда Кабан рывком уже шёл на сближение. Размахиваться рюкзаком теперь было поздно, поэтому я резко сместился в сторону, едва успев увернуться от его мощного замаха, и выставил подножку, простую и надёжную, как в школьной драке. Кабан повёлся, взмахнул руками, нелепо упал, проехавшись коленями и вспахав руками землю.

– Убью, сука! – глухо рыкнул он, вскакивая на ноги, словно разъярённый бык.

Его подручные тут же ринулись на помощь. Шульгин рядом со мной напрягся, явно заволновался, чем отвечать, но всё-таки оказался парнем не робкого десятка. Его рассказы про занятия боксом вдруг перестали казаться преувеличением: первого нападавшего, ушастого парня, Коля вырубил почти профессионально – точный, быстрый джеб в челюсть. Тот осел на землю, будто у него ноги внезапно отказали.

Двое других растерянно замерли, явно не ожидая такого развития событий, но тут Кабан поднялся и рявкнул во всё горло:

– Чё встали?! Придурки, мля! Мочите их!

Похоже, Кабана эти ребята боялись сильнее, чем нас с Колей, потому что они снова двинулись в атаку, хоть и не так рьяно, как в первый раз.

Пока Шульгин осторожно работал сразу с двумя подручными, стараясь держать дистанцию, мне снова достался Кабан. Теперь он был осторожнее, дышал тяжело, выбрасывал удары медленно, но с силой, явно надеясь меня зацепить. Но тушка Максимки, к которой я поначалу относился с иронией, на деле оказалась ловкой и прыткой. Я уверенно уходил с линии атаки, заставляя противника только воздух сотрясать, и ждал момента, когда он начнёт задыхаться.

И вот, дождавшись очередного неточного замаха, я резко шагнул вперёд, вложив в кулак всю накопившуюся злость. Удар получился чистым, чётко в челюсть. Кабан моргнул, пошатнулся, но устоял. Я тут же присел, пропуская следующий удар над головой, и резко пробил ему в солнечное сплетение. Он чуть согнулся, глухо хрипнул, и тогда я со всей силы выдал ему жёсткий апперкот снизу вверх, снова в челюсть.

На этот раз Кабан рухнул как подрубленный, шумно впечатавшись затылком в пыль, и затих, уже без попыток подняться.

В этот момент Коля точным коротким ударом отправил в нокаут ещё одного противника. Тот тихо охнул и шлепнулся, хватаясь за голову.

Последний из шайки, увидев, что дело запахло жареным, замер на секунду, потом резко развернулся и, выдохнув:

– Ну его на! – дал дёру так, словно за ним пустили собак-людоедов.

Я, не задумываясь, подхватил с земли свой рюкзак и швырнул ему вдогонку. Рюкзак, красиво описав в воздухе дугу, точно приложил беглеца прямо между лопаток. Так что тот споткнулся, дёрнулся вперёд, взмахнул руками и нелепо распластался по земле, поднимая клубы пыли.

Я без спешки подошёл и подобрал свой рюкзак. Беглец испуганно заёрзал на земле и затянул жалостливую песню:

– Мужики, не бейте, пожалуйста! Я не с ними, я случайно, в натуре… первый день с ними вообще…

Интересно, конечно, чем он там первый день занимался, но разбираться не хотелось. Я презрительно ткнул его носком ботинка и приказал:

– Смылся отсюда.

Тот вскочил и рванул так резко, что даже забыл распрямиться. Пару секунд он забавно семенил, скрючившись и почти на четвереньках, потом потерял равновесие и красиво перекувыркнулся через голову.

– Ёпа мать! – жалобно вскрикнул он, тут же подскочил, наконец, распрямился и снова понёсся прочь.

– Беги, Форрест, беги… – усмехнулся я ему вслед.

Вернувшись к остальным, я быстро огляделся. Двое прихвостней Кабана лежали тихо – либо в нирване, либо притворялись, решив не искушать судьб. Сам Кабан, качаясь и тяжело пыхтя, уже встал на четвереньки и мутно моргал, явно пытаясь сфокусироваться и подняться.

Я спокойно подошёл к нему, ухватил крепко за ухо и резко вывернул, заставляя снова ткнуться лицом в землю. Он заорал от боли и попытался дёрнуться, но я держал крепко, прижав его голову вниз.

– Слушай меня сюда, Кабанчик, – холодно и чётко процедил я. – Если тебе опять придёт заказ от Антошеньки Соколова, десять раз подумай, на того ли человека ты пасть разеваешь. В следующий раз ведь не только уха лишишься, но и пятачка своего драгоценного. Ты понял меня, поросёнок?

Кабан замычал, закивал головой и снова жалобно захрипел, уткнувшись носом в пыль.

После расправы над неприятелем поэт, так и не успевший исчезнуть с места событий, мигом оживился.

– Господа! Товарищи! Дорогие мои! – восторженно вскричал Савелий Натанович, раскидывая руки в широком жесте. – Вы даже не представляете, что сейчас совершили! Вы спасли русскую литературу от сиротства, не позволили уничтожить её тонкую струну! Не дали оборвать поэтическую нить, связывающую поколения творцов! Вы буквально сохранили для потомков одного из последних могикан неоклассического символизма!

– Кушайте с булочками, – хмыкнул я, слегка устав от его театральности. – А мы… Нам пора.

– Постойте! – еще пуще замахал руками Савелий Натанович, явно встревожившись. – А разрешите мне с вами пройтись, хотя бы немного? Я боюсь, вдруг это стадо Кабана очухается и решит снова подкараулить меня.

Я пожал плечами:

– Ладно, пошли.

Мы неспешно направились обратно, в сторону общежития. Там Коля оставил машину и собирался вызывать услугу «трезвый водитель». Чего только теперь не бывает! Раньше мужики проституток заказывали, а теперь трезвых водителей вызывают. Времена, ё-моё…

Когда мы отошли на некоторое расстояние от пивнушки, Савелий Натанович окончательно расчувствовался и, неловко порывшись в своей потрёпанной сумке, извлёк небольшую, мятую визитку.

– Вот, дорогой мой человек, если когда-нибудь понадобится помощь, поддержка в литературных начинаниях или в схватке с несправедливостью – звоните мне незамедлительно. Всегда готов, приду, помогу чем смогу.

– У тебя даже визитки есть? – удивился я, принимая замусоленную, потрёпанную карточку.

– А как же! – с гордостью ответил он. – Непременный атрибут творческой личности.

Я внимательно рассмотрел маленький прямоугольник плотной бумаги. Визитка была старой, возможно, даже единственной у него, словно бы напечатанной для примера. На ней коротко, простым шрифтом было набрано: «Поэт Мехельсон». Ни слова больше. И ниже – его номер мобильного телефона.

Я спрятал визитку в карман. Мало ли, а вдруг действительно пригодится.

– А чего это Кабан вдруг на тебя взъелся? – спросил я у Савелия Натановича.

– Это, видите ли, личные недопонимания, – уклончиво пробормотал поэт, избегая смотреть мне в глаза.

– Слышь, недопониматель, – перебил его я. – Ты давай без этих туманов. Мы тут, выходит, зря морды били, тебя защищали? За тобой должок.

– Ну, разумеется, я всё понимаю и крайне благодарен вам… Хотите, я стихи вам прочитаю? – предложил Мехельсон, глядя с надеждой.

– Не надо стихов, – сразу поморщился я. – Лучше честно расскажи, в чём там дело у вас с Кабаном.

– О, как же я могу такое рассказывать? Джентльмены, знаете ли, никогда не распространяются о своих победах…

Он увёл взгляд в сторону, будто это должно было помешать моим расспросам.

– Слышь, джентльмен, – строго прервал его я. – Ты давай не тяни резину, выкладывай по делу.

– Да-да-да, конечно, – тут же быстро закивал поэт. – В общем, как бы вам объяснить… я подарил немного любви одной даме, которая оказалась супружницей этого самого Кабана.

– Ха!.. «Немного любви» – это как? – недоверчиво переспросил я.

– Ну, мы были вместе совсем чуть-чуть и совершенно мимолётно, понимаете? Недолго, коротко. Так бывает. Но эта женщина, она, знаете ли, прониклась мной, заявила, что больше её муж совершенно не интересует. И она готова была быть со мной. А что я? Я не могу, я же – поэт… Бытовое, как и всякое материальное, мне почти чуждо.

– Короче, поматросил и бросил, – хихикнул Шульгин. – Так и говори, Савелий Натанович.

– Ну зачем же так грубо? – обиженно протянул он, делая трагическое лицо и прижимая руку к сердцу. – Вы, знаете ли, задеваете струны… У нас ведь всё было исключительно по любви! Пусть короткой, зато яркой, словно комета в ночном небе промелькнула…

– Так ты у нас ловелас, выходит? – усмехнулся я, прищурившись и внимательно его разглядывая. – Эдакий Казанова районного масштаба?

– Вы напрасно иронизируете, молодой человек, – с гордостью вскинул подбородок Мехельсон и многозначительно поднял палец вверх. – Женщины во все времена были особенно неравнодушны к тонкой натуре поэта и силе стиха. Особенно сейчас, в наши жестокие времена, когда в суете и рутине так не хватает прекрасного!

Он замолчал, явно ожидая моего восхищения, но я лишь усмехнулся и качнул головой.

– Ох, Натаныч… Смотри, допрыгаешься. Оторвут тебе ревнивые мужья этот самый корешок музы. По самые гланды…

Мы прошли несколько кварталов, и наконец поэт решился с нами прощаться.

– Приятнейше было с вами познакомиться, господа! – с чувством произнёс Савелий Натанович, прижимая руку к сердцу. – Сердечное спасибо за угощение, за помощь и за своевременную защиту от этого кабаньего выводка. Они теперь, уверен, до меня не доберутся.

Он слегка поклонился нам обоим и, сделав шаг вперёд, двумя руками крепко схватил мою ладонь и энергично, долго и со значением её тряс.

– Искренне признателен вам, Максим! – снова повторил он, глядя мне прямо в глаза.

Затем столь же торжественно проделал то же самое с рукой Шульгина, вызвав у того невольное смущение.

Наконец, поэт аккуратно поправил на плече свою измятую сумку, коротко и вежливо кивнул нам на прощание и, слегка прихрамывая и выпрямив спину, степенным потрёпанным козликом удалился прочь по улице.

– Где-то я его уже видел, – задумчиво проговорил Коля, глядя вслед поэту. – То ли в театре каком играл, то ли ещё где-то на сцене прыгал… Лицо прям знакомое.

– Какая разница, – отмахнулся я. – Может, и играл, может, и прыгал, какая нам печаль?

А сам подумал, что просто этот типаж непонятого художника между прошлым и будущим – абсолютно вечен.

– Слушай, Ярый, – вдруг проникновенно начал Шульгин, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. – Знаешь, сегодня просто бомба была.

– Что именно? – не понял я.

Это он про драку?

– Да вообще всё! – он вдруг оживился, глаза загорелись каким-то юношеским азартом. – И эта вонючая забегаловка, и сама атмосфера эта… Я как будто мир сегодня по-другому увидел, с изнанки, что ли. Честно, никогда не думал, что простое разливное пиво с этой сушёной рыбиной – такая офигенная штука! Вот реально, открытие для меня! А потом ещё мы запросто вломили этим гопникам… Знаешь, я сегодня впервые почувствовал себя реально свободным. Понимаешь?

– Не совсем, – честно ответил я.

– Ну смотри… Сначала на меня давил авторитет бати – это нельзя, туда не лезь, тут не пачкайся, – он состроил строгое, холодное лицо – не столько чтобы попаясничать, а как-то автоматически. – Потом – погоны. Сам же знаешь, приказ, подчинение, всё как положено. Вечно зажат в рамках. А ты – вообще другой. Вроде, мент. Но совсем не такой мент, как остальные. Показал мне, что можно свободно дышать, плевать иногда на правила и рамки. Знаешь, я ведь, вроде, и раньше ни в чём себе не отказывал, но такого – никогда. Боялся, что вытурят, накажут, карьеру испортят… А сегодня вдруг понял – да похер на всё! Просто по кайфу было, и всё!

– Развернись, душа, раззудись, плечо, – усмехнулся я.

– Ну вот именно! – Коля счастливо улыбнулся и широко, но легонько хлопнул меня по спине. – Спасибо тебе, Ярый. Это был просто охренительно крутой вечер. Клубешник рядом не стоял.

Я поднимался по ступенькам общаги. Уже изрядно стемнело, фонарь над входом едва мерцал, отбрасывая неровные тени на бетонное крыльцо.

Тишину нарушил тревожный звонок в кармане. Я остановился, удивлённо вытащил телефон – кому это ночью ещё не спится?

На экране высветилось коротко и ясно – «Грач». Его новый номер, не палёный. Мы чётко договорились, что этот номер используем только в экстренных случаях, чтоб лишний раз не светить контакты и не привлекать внимания.

Значит, что-то серьёзное случилось, раз Грач решил вот так, на ночь глядя, меня набрать. Внутри шевельнулось неприятное предчувствие. Я нажал кнопку приёма и поднёс телефон к уху.

– Алло, это я, – напряжённо и негромко проговорил в трубке знакомый голос Руслана.

Имени моего не называл, своего тоже. Штирлиц.

– Привет, говори.

– Тут такое дело… – Грач замялся, подбирая слова. – Я сейчас на том месте. Помнишь, где мы ночью были… после спортзала?

– Где? – не сразу сообразил я. – Ты конкретнее скажи, мало ли куда мы ходили.

– Ну ё-моё, после спортзала… ну, после всей этой бодяги…

Я тут же напрягся. Грач всегда говорил прямо, не виляя. А тут прямо шифруется. Но симка не палёная – вряд ли кто слушает. А он вдруг начал туманно выражаться. Значит, ситуация совсем хреновая.

– Короче… – он замялся, сглотнул. – Бляха-муха, сам не знаю, как такое вообще могло случиться! Как оно возможно? Это просто п*здец какой-то…

– Стоп, стоп, – перебил я его. – Говори уже. Что конкретно произошло?

Он тяжело выдохнул и произнёс медленно, отчётливо и хрипло:

– Дирижёра в могиле нет.

Я замер, словно не расслышал.

– Чего? – переспросил я растерянно. – Повтори ещё раз, плохо слышно.

– Я говорю тебе, Савченко в могиле нет! Исчез труп!

Не веря своим ушам, я с силой прижал трубку к уху, будто от этого станет понятнее. Сбежал вниз по ступенькам, быстро свернул за угол общаги, вышел в сквер и остановился у старых ржавых качелей. Огляделся, чтобы рядом никого не было.

– Как это – трупа нет? – процедил я сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не заорать погромче. – Ты вообще как это узнал-то?

– Ну, то есть, труп там есть…, но не тот, другой, – тихо пробормотал Грач.

– Блин, Руся, говори внятнее, – зашипел я в трубку, уже начиная терять терпение. – Что значит «другой»? Там их должно быть трое! Забыл?

Я оглянулся по сторонам, убеждаясь, что в сквере по-прежнему пусто и никого нет рядом.

– Там и есть трое, – мрачно ответил Руслан. – Только третий, который лежит сверху, это не Савченко. Это кто-то другой.

– Кто? – я почти не дышал.

– Охранник какой-то, здоровый мужик, в камуфляже. На рукаве нашивка, как у тех, что на Валета работают.

– Руся, ещё раз повторяю вопрос, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как начинает трещать голова от напряжения. – Ты чего там вообще забыл? Ты в лесу сейчас?

– Да, Макс, я тут. Хотел перекопать, закопать поглубже этих уродов. Знаешь, неспокойно мне было. Чуял, блин, сердцем, что не просто так всё это. Тогда мы же наспех зарыли их этой маленькой лопаткой. Мало ли – собаки какие разгребут или ещё что случится. Короче, я взял нормальный инструмент, приехал на место и давай копать. А Дирижёра там нет, представляешь? Вместо него лежит совершенно другой человек, с дыркой в гортани.

– Пулевое? – спросил я.

– Нет, – Руслан помолчал секунду. – Будто осиновый кол ему в горло загнали. Как вампиру, только не в сердце, а в глотку. Бред полный, чертовщина какая-то.

Я медленно провёл рукой по лицу, пытаясь хоть немного привести в порядок мысли и понять, что могло вообще произойти с трупом Савченко.

– Ладно, – проговорил я. – Уходи оттуда. Немедленно…

– А с трупами-то сейчас что делать? – спросил он, словно я был главным специалистом по сокрытию криминальных трупов.

– Да ничего уже не сделаешь. Если там уже кто-то после нас копался, то какая разница? Зарой обратно, как было, не усложняй ситуацию. И главное – к себе на хату ни ногой. Я тоже сменил место жительства. Ты ведь на даче сейчас живёшь?

– Да, пока на даче, – подтвердил Грач.

– Вот туда сейчас. Будем думать дальше, как быть.

– Все одно, ума не приложу, куда Савченко-то подевался? – тихо бормотал Руслан. – Кому мог понадобиться его проклятый труп? Может… может, он всё-таки жив?

– Да ну нахер, – выдохнул я зло. – Я лично ему башку прострелил, ты сам видел. Пуля вошла ему точно в глаз. Живых после такого не бывает.

– Ну не знаю, братан… – протянул он растерянно, и я почти физически ощутил, как он пожал плечами там, на том конце трубки. – Может, он этот… как его? Франкенштейн?

Глава 6

В первую ночь на новом месте спалось, прямо скажем, неважно. Общежитие – не самое подходящее место для тихой и размеренной жизни. Звукоизоляция – будто живёшь в картонной обувной коробке. Слышно буквально всё.

Рано утром меня уже поднял чей-то громкий топот, хлопанье дверьми, звуки сливного бачка и приглушённые разговоры. Я давно отвык от таких условий и сначала никак не мог снова заснуть. Но, пересилив себя, всё-таки задремал.

Проснулся во второй раз резко, мгновенно вскочив с кровати. Меня разбудил громкий женский вскрик, точнее даже – визг. Рука инстинктивно выдернула пистолет из-под подушки. Я недоумевающе огляделся вокруг. В комнате никого, дверь заперта.

Но звук явно доносился откуда-то сбоку, будто прямо из стены.

Я прислушался. И тут снова раздался приглушённый крик, причем знакомый. Источник я обнаружил почти сразу – старая электророзетка на стене, почти насквозь пробивающая стену, словно маленький микрофон, ну или скорее динамик. Оттуда и раздавался шум, а значит, орала моя соседка. Кто там у нас за стенкой? Правильно – Ирка, медсестра.

Потом послышался низкий мужской голос и звуки явного скандала. Голос грубый, хрипловатый, будто с похмелья или сам по себе джигурдовый:

– Ты чего орёшь-то, дура? На уши всех соседей поднимешь!

Интересно…

Насколько я понял, Ирка жила только с детьми – откуда там с утра вдруг взялся мужик? Я глянул на часы: время – девять. Вздохнув, быстро соскочил с кровати и натянул трико и футболку, на ходу обшаривая глазами пол в поисках тапок. Тапок не нашёл. Да и хрен с ними – сгрёб с полки форменные туфли из чёрной кожи и сунулся в них на босу ногу.

В таком маргинально-бомжеватом виде я и направился навестить соседку. Всё-таки её призывы о помощи через электророзетку звучали как-то уж слишком убедительно.

За Иркиной дверью явно происходило что-то нехорошее – звуки были приглушенными и одновременно возбужденными, словно мужик домогался до Ирки, и не слишком мирным способом. Я сразу же попробовал открыть дверь, но та была предусмотрительно заперта изнутри.

Тогда я постучал костяшками пальцев: сначала негромко, хотя и настойчиво.

Реакции ноль. Затем резко и громко – три коротких удара и три увесистых хлопка ладонью. Бух-бух-бух, бам-бам-бам. Звук гулко отозвался в коридоре эхом.

За дверью тут же наступила напряжённая тишина, будто я прервал что-то очень важное и секретное. Потом неуверенно и немного испуганно отозвалась Ирка:

– Кто там?

– Это я, почтальон Печкин! – бодро ответил я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо и даже с оттенком добродушной насмешки. Важно создать впечатление, будто я просто решил зайти к соседке поболтать, а вовсе не собираюсь врываться к ней и спасать от какой-то угрозы.

Сам же я при этом приложил ухо к замочной скважине. Двери в общаге были дешёвые, тонкие, с огромными зазорами и хлипкими замками, через них прекрасно доносился любой звук. Я отчетливо слышал каждое слово, сказанное за дверью.

– Это ещё кто? – недовольно спросил мужской голос, хриплый и грубоватый.

– Откуда я знаю! – раздражённо бросила Ирка.

– Слышь, ты дверь не открывай! – грубо буркнул ей мужик. – Сиди тихо!

– Ай! Пусти, больно же! – снова вскрикнула она.