Последний герой. Том 5

– А что его искать? – вставила Кобра. – Вы же сами говорили, в инспекторах по кадрам ребята толковые есть.

– Толковые… – Мордюков махнул рукой. – Бумажки перебирать умеют, это да… План составить, занятия провести… а жилки нет. Не хватает им чуйки, нюха, что ли… как это сказать… вовлеченности в дело. Короче, не умею я красиво говорить. Ну, вы поняли.

– Мы видели свежее интервью с вами, как вы не умеете красиво говорить, – усмехнулась Кобра.

– Это другое, – фыркнул Мордюков. – То на публику. А сейчас вот стою и говорю честно, без камер – озадачили вы меня, ребятки. Ладно, не осуждаю. Вы в чём-то и правы. Раскрываемость в отделе ведь не из воздуха берётся, это ваша работа. И в ней вы лучшие, с этим не поспоришь, конечно.

Он развернулся, направился к двери, но обернулся уже в пороге:

– Ладно. Три дня, Яровой. Через три дня придёшь и скажешь своё окончательное решение. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – отрапортовал я, чтобы Мордюков уже быстрее отвязался.

– То-то же, – хмыкнул он и вышел.

* * *

Когда дверь за начальником захлопнулась, Кобра перевела на меня взгляд. В глазах её мелькнула лукавая искорка, и она тихо проговорила:

– Может, зря отказался?

Она будто проверяла, насколько твёрдо я буду стоять на своём.

– Ну, ты тоже туда же? – усмехнулся я. – А кто ж тогда тебе помогать будет?

– Да ладно, Макс, я шучу, – не выдержала Оксана и разулыбалась.

– Шутит она… – я покачал головой. – Я уж думал, ты меня сбагрить в кадры хочешь. Избавиться, значит?

– Как ты вообще мог такое подумать? – нахмурилась Кобра и после секундной паузы с куда большим возмущением повторила: – Нет, как ты вообще такое обо мне подумать мог?

– Да ладно, расслабься, – улыбнулся я в ответ. – Я тоже шучу.

Мы переглянулись – и оба рассмеялись.

Обсудили последние новости и снова вернулись к серьёзным темам.

– И всё-таки, Макс, – сказала Кобра, – у меня такое чувство, что всё только начинается. Да, Бульдога ты вывел на чистую воду, но он ведь был лишь одним из многих, верхушкой айсберга.

– Угу, – кивнул я. – А айсбергу этому прозвище есть – Инженер. Ума не приложу, что он за человек и, главное что задумал. Когда не понимаешь ни цели, ни мотива, то искать и распутывать клубок гораздо сложнее. Может, какую-то новую наркоту хочет в массы внедрить?

– Да нет, наркота – это слишком мелко, – покачала Оксана головой. – Вон, китайцы клепают эти спайсы пачками, и каждый раз новая хрень появляется. Наркорынок забит их дурью. Его уже так вот не взорвёшь.

– Ага, Корюшкин рассказывал, – подхватил я, – только вещество внесут в список запрещённых, как тут же рождается новая формула. Основа одна, а чуть изменили – и вот тебе снова легальная дрянь. Пока уже ее не исследовали и не запретили. Как это там по-умному называется?

Я почесал затылок.

– Изомер, – подсказала Кобра. – Химический изомер.

– Точно. На основе эфедрона всякую заразу стряпают. Уже, вроде как, и не запрещённое, а мозги потом у людей набекрень. Но это всё лирика. А вот кому именно покойный поэт Мехельсон поставлял своих «клиентов» – мы так и не выяснили. Теперь хоть ясно, что всё это дело рук некоего таинственного Инженера.

– Инженер, прораб, архитектор, – хохотнула Оксана. – Найдём всю гастарбригаду.

– Ну ты, я смотрю, наконец-то, поверила в силу местного УГРО, – улыбнулся я.

– У тебя научилась, – ответила она в тон.

– Ну-ну, – снова усмехнулся я, хотя про себя подумал: мне бы её уверенность.

Чем дальше копал, тем всё запутаннее становилась картина. Признаться, это первое моё такое дело, чтобы настолько вязкое, неясное и сложное. Ну ничего. Где наша не пропадала!

– Вот ещё что, – продолжила Оксана. – Мы так и не выяснили, кто людям головы отрывает. Две жертвы.

– И почему-то мне кажется, что и тут ниточка ведет к Инженеру. Не знаю почему… Чувствую.

– Первая жертва – девушка с заправки, вторая – киллер в розыске, – напомнила Оксана. – В первом случае – улик ноль, а во втором на месте преступления обнаружена кровь Дирижера. Его ДНК.

– Да, – кивнул я, – думаю, что это и есть дело рук Савченко. Но…

– Это все косвенно, – заметила она.

– Косвенно, – согласился я, – но факт есть факт. Я помню, на что он способен. Уверен, что это он, а никакой не зверь с когтями. Но каким боком он связан с Инженером и всей этой историей, пока не пойму.

Мы помолчали пару минут, явно думая об одном и том же – как вообще такое возможно. Я вздохнул:

– Одно ясно: ему тоже вкалывали какое-то вещество. Но зачем? Для чего? Он ведь тогда при задержании росгвардейцев буквально раскидал. Как игрушки.

– А Кабан под этим веществом сам с моста сбросился, – напомнила Кобра.

Мы повторяли всё это раз за разом, словно известную песню, ища за навязчивым мотивом связи и причины.

– И тоже людей раскидал, когда его пытались остановить. Легко, будто куклы были, – закончила мысль она.

А я решил пройтись по кабинету, нагуливая мысли.

– Вот, – кивнул я. – Что если это какой-то сильнодействующий препарат, который увеличивает силу, выносливость? Ну, как у спортсменов, только в разы мощнее.

– Типа анаболиков? – прищурилась она. – Спортивная запрещёнка?

– Ну да. Только спортсменов под это дело никто не пробует. Здесь другие. Крепкие мужики, как Кабан. Слу-ушай! – я резко остановился. – Может, бойцов готовят? Особых солдат, например. Звучит, как бред, но оторвать голову человеку голыми руками – тоже бред…

– Мысль интересная, Макс, – медленно проговорила Оксана, – но официальное следствие в такое не поверит. Слишком мало улик. Общая картина не складывается.

– Это да, – согласился я. – К Пауку лучше идти с железными доказательствами.

Мы переглянулись.

– Ну что, Оксан, работаем? – улыбнулся я.

– Работаем, Макс, – кивнула она. – Кофе будешь?

– Конечно. Наливай.

В это время зазвонил мой мобильный. Мы с Коброй как раз сидели с кружками, я неторопливо размешивал сахар. Достал из кармана смартфон – на экране высветилась Маха. И её физиономия на заставке: губы вытянуты трубочкой, будто куриная жопка. Я чертыхнулся про себя, уже хотел смахнуть звонок, но Оксана заметила.

Улыбка сползла с её лица.

– Так, чего не берёшь трубу? – спросила она, прищурившись. – Очередная подружка?

– Это же Машка, соседка. Следачка, сама её знаешь, – объяснил я.

– С которой ты живёшь? – подняла бровь Оксана.

– «Живёшь» – громко сказано. Мы снимали хату на двоих, чтобы дешевле выходило. Сейчас я вообще в общаге, в комнате Шульгина, – пожал я плечами.

– Конечно, конечно, – процедила она. – Сразу видно: оперился. Не успел старшим опером стать, уже гарем завёл.

Я уже хотел отложить телефон, но она не отпускала взглядом.

– Ну так что? Отвечать будешь?

– Потом, – махнул я.

– Ага, – хмыкнула Кобра. – Боишься при мне ответить.

Я демонстративно нажал зелёную кнопку.

– Алло.

– Ой, Максим, привет! – раздалось в трубке слишком громко, так что Оксана слышала каждое слово. – Я так соскучилась! Блин, столько тебя не видела!

Оксана нахмурилась, как грозовая туча. Я попытался прижать телефон плотнее к уху.

– Слушай, я сейчас на совещании, говорить особо не могу, – сказал я сухо.

– Да я ненадолго! – продолжала Машка, не сбавляя тон. – Короче, отпуск у меня кончился. Потом я заболела, простыла, ну ты знаешь, Питер: если в солнце без зонтика выйдешь, то три раза за день дождь хлынет. В общем, теперь больничный закрыли, и я возвращаюсь. Ты что молчишь-то, Макс? Не рад, что ли? Сегодня жду тебя. Вечером отметим мой приезд!

– Где ждёшь? – напрягся я.

Наконец, я вспомнил про кнопку сбоку и немного убавил Машкины визги в трубке. Никак не привыкну к тому, что регулируется буквально всё.

– Как где? У нас дома.

– Да я… там… – замялся я. – Я не живу сейчас… Вернее, всё объясню, когда встретимся.

– Случилось чего? – в её голосе мелькнула тревога.

– Уже нет. Поговорим вечером. И я там замок поменял. Ключ у соседки новый возьми, у бабы Нины напротив.

– Да? Ага… Ну всё, до вечера. Чао! – и отключилась.

Я сунул телефон в карман и поднялся.

– Ладно, пошёл я работать.

– Иди, – отозвалась Оксана, нахмурившись. – Справки по висякам подбить не забудь.

– Сегодня, что ли?

– А когда, Яровой? Ты у нас, конечно, звезда, но рутинную работу тоже никто не отменял.

– Есть, товарищ майор, – усмехнулся я, отдавая шуточное приветствие.

Она хотела ещё раз насупиться, но, встретив мою улыбку, тоже сдалась и слегка улыбнулась в ответ.

– Ладно, иди уже, товарищ лейтенант. Работай.

* * *

Вечером я поднялся к старой квартире. В руке бутылка красного. Закуску не покупал. Думал, возьмём эти… как их там… суши. Сама Машка любила их заказывать, я же в душе оставался преданным кухне предков – картоха с огурцом роднее.

Открыл дверь своим ключом. Замок мягко щёлкнул, будто и не было моего отсутствия. В нос ударил запах Машкиных духов – ее любимых, немного с горчинкой.

– Привет! – раздался звонкий голос. Машка высунулась из кухни, улыбнулась. – Ой, у меня тут горит! Подожди секунду!

Она мелькнула обратно, а я успел рассмотреть: на ней новый халатик – шёлковый, короткий, с игривым блеском. Казалось, ещё короче, чем прежний. Из-под ткани предательски выглядывало кружевное бельё. Волосы уложены, глаза подведены, на губах яркая помада. Всё это вместе – наряд, готовка, духи, макияж – ясно говорило: ждала.

Ждала меня, готовилась, выверяла каждый штрих. Соскучилась, выходит?

Я поставил вино на тумбочку, скинул ветровку и прошёл внутрь, невольно отмечая, что даже лампочка в прихожей теперь горела новая, тёплого света (старую-то лампочку прострелила ловушка с обрезом). А Машка умела создать атмосферу, когда ей хотелось.

Лишь только шагнул в коридор, дверь за собой только успел замкнуть – звонок. Резкий, настырный, будто соседа снизу топим.

– Маш, – крикнул я, – ты кого-то ждёшь?

– Нет! – донеслось из кухни.

Я, как знал, приготовил пистолет, он под рубахой. Повернул защелку и открыл дверь.

На пороге стояла Алька Бобр, как всегда прекрасная, с фирменной ухмылкой и бутылкой вина в руках.

– Привет, молодёжь! – торжественно возгласила она. – Ну что это такое? Меня, значит, на вашу вечеринку не позвали? Ай-я-яй! Нехорошо!

– Алька… ты?.. С вином… – растерялась Машка, даже отпрянула назад.

– Нет, блин, дядя Петя с метлой! – хохотнула Бобр, ввалившись в квартиру, будто так и надо.

– Ты… как узнала? – Машка всё ещё не верила глазам.

– Ха! – Алька встряхнула бутылку. – Подруга называется. Приехала, значит, из своего Питера-Шмитера втихаря, даже словечком не обмолвилась. А я от кого узнаю, что белобрысая-то вернулась? От левых людей! Ну, Манюня, нехорошо. Ну ладно, бобры сегодня добры. Давайте за приезд!

Маша метнулась ближе ко мне, будто хотела ухватиться за руку или прижаться, но запнулась, почувствовав взгляд рыжей. Та, наоборот, ничуть не стеснялась: легко подскочила ко мне на цыпочках и чмокнула прямо в губы – громко, смачно.

– Привет, Максик! – протянула с довольной ухмылкой. – Ужасно я соскучилась!

– Ма-аксик?.. – Машка процедила сквозь зубы.

– Ну да, да! – Алька отмахнулась. – Ему тоже не нравится, когда я его так называю, но что поделать. Когда он спит, он такой няшный. Самый настоящий Максик.

Машу аж передёрнуло. Она прикусила губу, покраснела, но сдержалась.

– Ну, что стоим на пороге? – захохотала Бобр. – Айда на кухню! Как вкусно пахнет! Маш, ты чего уже тут наготовила? Пойдём-ка посмотрим!

Машка действительно постаралась: на столе красовались аккуратные, словно игрушечные бутерброды, в каждом торчала зубочистка, и она гордо называла сие творение «канапе». В духовке дожидалась своего часа румяная курочка, а в стеклянной миске с модным ободочком поблёскивал какой-то странный салат – на вид непонятный, но на вкус всё-таки оказался отменным.

Девчонки сидели друг напротив друга и первое время перекидывались фразами с натянутыми улыбками.

– Ну, Маш, у тебя всегда вкус к… изысканному, – проговорила Алька, глядя на канапе так, будто собиралась их выбросить.

– Да уж, – хмыкнула Машка, – не то что некоторые, привыкшие по забегаловкам питаться.

– Зато у меня фигура держится, – прищурилась рыжая, поправляя прядь волос и демонстративно выгибаясь.

– Ну да, держится, держится, – отозвалась Маша, – чтобы мужиков соблазнять… Да?..

В комнате ненадолго повисло напряжение, я было собрался вклиниться, но потом внутренне махнул рукой – пусть сами разбираются. Женская война – страшное дело. Ха!

Однако вино постепенно сделало своё дело: то ли тосты пошли веселее, то ли память о прошлой дружбе оказалась крепче, чем ревность. Колкости смягчились, смех зазвучал куда более искренне, и ближе к ночи они уже сидели бок о бок, что-то обсуждали, то ли про работу, то ли про моду, а временами даже вместе отпускали шуточки в адрес всех кобелей мира, то есть мужиков.

Я уже подумал, что вечер удался, как раздался звонок в дверь. Резкий и настойчивый.

– Блин, что у нас сегодня, приёмный день? – возмутилась Машка и встала.

– Подожди, – остановил я её жестом. – Я сам.

В прихожей я привычно сунул руку в рюкзак, достал свой «ИЖ». Трофейный «Глок» не брал с собой, там патронов – с гулькин нос, если будет жарко – может не хватить. А вот к «ИЖу» боеприпасы всегда под рукой. Встал чуть сбоку от двери, на всякий случай. В старых домах слышимость отличная, так что незнакомец меня точно должен был услышать.

– Кто там? – спросил я твёрдо, не открывая.

Тишина.

Я ещё раз, громче:

– Кто там?

В ответ всё та же глухая пауза.

Я снял пистолет с предохранителя, щелкнул замком, немного приоткрыл дверь и одновременно отступил в глубь квартиры, держа ствол наготове. В ответ услышал удаляющиеся по ступеням мягкие шаги. Затем хлопнула дверь подъезда.

Я запер дверь, убрал пистолет.

– Кто там был? – в один голос спросили девчонки, вытянув шеи, когда я вернулся на кухню.

– Ошиблись, – махнул я рукой и плеснул в бокалы ещё вина. – Ну? За что пьем?

* * *

Дирижёр вынырнул из темноты ночи, словно оживший призрак, и шагнул к старой панельной многоэтажке. Адрес этот был вбит в его память давно, ещё с тех времён, когда он работал на Валькова. Адрес человека, который лишил его глаза и превратил Артура Богдановича Савченко в одноглазого палача по прозвищу Дирижёр.

Если бы Валет не испугался скандала на фоне выборов, если бы не тянул с расправой, Дирижёр уже тогда пришёл бы сюда и попытался покончить с врагом. Но всё сложилось иначе. И теперь к личной жажде мести добавилась просьба профессора Ландера: привести Ярового живым.

Он знал – убить врага будет слишком легко, слишком уж милостиво. Настоящая кара ждала его в застенках подвала, где профессор готовил свои опыты. Там можно будет растягивать смерть на долгие часы и дни, ломать волю, пока человек сам не станет умолять о конце.

Только эта мысль ласкала звериное нутро Дирижёра.

Он встряхнул головой, будто сбрасывая лишние рассуждения. Внутри его грызла странная двойственность: с одной стороны – холодный и расчётливый отставной офицер ГРУ Артур Богданович, привыкший действовать чётко, методично, всегда на два шага впереди. С другой – безжалостный зверь, для которого кровь и страх стали единственным наслаждением. И чем дальше, тем больше он ловил себя на том, что зверь берёт верх. И ему это нравилось.

У входа в подъезд он ухватился за тяжёлую железную дверь и дёрнул ручку. Домофон хрипнул, магнитный замок щёлкнул было, но не выдержал его рывка. Дверь распахнулась. Он вошёл, ступая мягко, беззвучно, как тень. Поднялся на нужный этаж, нашёл нужную дверь.

Палец лёг на кнопку звонка. Звук раздался внутри, короткий и резкий. Дирижёр отошёл в сторону, прижался к стене, весь превращаясь в готовую к прыжку пружину.

– Кто там? – прозвучал знакомый голос за дверью.

Он узнал его сразу. Узнал тембр, интонацию. Голос врага, того самого, кого видел когда-то на собеседовании в офисе Валькова, когда он явился будто бы устраиваться в службу безопасности.

– Кто там? – повторил голос, чуть громче. Дверь тихо приоткрылась, но Дирижер понял – что-то не так.

Он уже напрягся, пальцы дрогнули, тело готовилось к броску. Вот-вот створка распахнётся, и он вломится внутрь, разорвав эту хлипкую преграду.

И тут – девичий смех. Лёгкий, звонкий, совсем неподходящий к этой обстановке. Из глубины квартиры донеслись голоса, весёлые, непринуждённые.

Дирижёр замер. Лёд разочарования обжёг нутро. Он знал: Яровой не один. Это меняло всё. Сейчас нападение будет слишком шумным, слишком рискованным.

Он отступил, бесшумно скользнув по коридору подъезда, спрятался в тени угла. Сердце не дрогнуло и билось ровно, движения оставались точными – расчётливый Артур взял верх над зверем.

«Не время», – мысленно сказал он себе.

Развернулся и вышел на улицу, растворяясь в ночи.

«В другой раз, – размышлял он. – И тогда никто не спасёт Ярового».

* * *

Солнце протиснулось назойливым лучом сквозь щель между старых, перекошенных штор и полоснуло прямо в глаза. Я поморщился, перевернулся на бок, надеясь спрятаться от этого небесного прожектора. Нос тут же зарылся в тёплую гриву женских волос, пахнущих сладковатым парфюмом. Защекотало так, что чихнуть захотелось. Я снова отвернулся – и снова наткнулся на волосы, только с другим запахом, более терпким, как будто с табаком вперемешку.

– Что за чертовщина… – пробормотал я, уже приоткрывая глаза.

Разложенный диван, широкий, продавленный. Справа сопела Алька Бобр. Слева, поджав коленки и свернувшись калачиком, спала Машка.

Я откинул плед и глянул на себя. Одетый. В футболке и джинсах. Ага. Ну хоть это радует.

Осторожно приподнял угол одеяла над Алькой – та как легла, так и спала в платье. Дышала ровно, лицо безмятежное, только веснушки ещё ярче от утреннего солнца.

Повернулся к Машке. Тоже одета. Под халатиком тонкие кружевные бретельки белья – не тронуты, но будто специально выставлены наружу, чтоб дразнить. Она зашевелилась, тихо выдохнула сквозь сон и ещё крепче вжалась в подушку.

– Интересно девки пляшут… – выдохнул я, почесав затылок. – Вернее, сопят…

Вчера, вроде, просто за приезд Машки собирались бутылку вина открыть, а тут Алька заявилась со своим пузырем. Смех, подколки, девичьи разговорчики, вино, ещё вино… а потом у Машки тоже нашелся «стратегический запас» из шампанского и мартини. А вот чем дело кончилось, похоже, до конца никто и не помнил.

Я пробрался и сел на край дивана, стараясь не потревожить этих двух «русалок», и в голове крутилось: ну и приключеньице, блин.

* * *

Новознаменск. Следственный изолятор.

– На прогулку, падлы! – сиплый голос дубака прокатился по бетонному коридору. Замок клацнул, железяка провернулась, и тяжёлая дверь со скрипом ушла в сторону.

В проёме встал прапор – выводной, как их тут звали. Серо-синий камуфляж, фальшики вместо погон, на роже тоска вечная, будто и сам этапом шёл вместе с зэками.

– Вываливайте, – буркнул он.

Первым, взгляд в пол, выскользнул Бульдог. Под глазом у него красовался свежий фонарь – красно-фиолетовый, налитый кровью.

– О, да ты к гримёру заглянул, – хмыкнул прапор с издёвкой.

– Упал он, начальник… – протянули два гнусавых голоса из глубины хаты.

Урки с нижней шконки ржали в зубы, складывая синие от наколок пальцы в непонятный знак.

– Ну, упал так упал, – равнодушно отмахнулся выводной.

– Ага, неуклюжий фраер, – заржали урки.

– На шконках залежались? – рявкнул прапор, врезав дубинкой по железу. – Прогулка общая, мать вашу!

Урки нехотя поднялись, поплелись к выходу.

Бульдог замешкался, дернул прапора за локоть, прошипел, чтобы чужие уши не услышали:

– Товарищ прапорщик… я ж сотрудник бывший. Мне нельзя с этими в одной… Переведите… по закону… жалобу накатаю…

Прапор сузил глаза, вперил взгляд прямо в него и едва заметно качнул башкой.

– Тут не твой закон, понял? – процедил он. – А ну, пшёл!

И пихнул Бульдога вперёд.

Коридор тянул сыростью и хлоркой. В конце тускло светился прямоугольник неба – дворик СИЗО, где давали подышать по расписанию.

Бульдог шагал, сутулясь, чувствуя на спине острые взгляды урок.

– С-сучары… – сквозь зубы прошипел он. – Не просто так меня к «синим» подселили…

Глава 6

Во дворе седьмого блока СИЗО, на прогулке, всё произошло слишком быстро: чья-то подножка, резкий толчок в спину, и Бульдог рухнул на гравий, ударившись грудью. Воздух вырвался из лёгких с сипом. В ту же секунду по рёбрам прилетела хлёсткая подлянка – удар носком ботинка.

– Помогите… – прохрипел он, хватая ртом воздух, но рядом уже никого не было. Толпа арестантов, только что окружавших его, рассыпалась по углам. Все делали вид, что ничего не заметили, и даже не обернулись.

– Помогите… – выдавил он снова, с надеждой коснувшись взглядом серых глазков видеокамер, что висели в углу двора. – Нет… не посмеют… не посмеют меня убить… тут же всё пишется… – шептал он сбивчиво, как молитву, но внутри с холодком зрела мысль: зря надеется. Писалось всё, но не для того, чтобы защитить.

Он был прав лишь в одном – всё это было частью спектакля. Предисловием к куда более неприятной сцене.

К нему наконец подошёл сотрудник в камуфляже, схватил за шиворот и рывком поднял.

– Чего разлёгся?

– На… на меня напали… – сипел Сметанин. – Вы же видели…

– Ничего я не видел. Шёл, споткнулся, упал. Бывает.

– У меня… у меня ребро сломано, – морщился Бульдог. – Мне нужен врач. Рентген нужен.

– Ничего у тебя не сломано, – дубак ткнул его локтем в бок, как раз туда, куда только что пришёлся удар ботинка. Сметанин скрючился от боли.

– Я же говорю… сломано… – выдавил он, пытаясь сохранить вид хладнокровия, но голос срывался на жалобный хрип.

– Ладно, – буркнул тот. – Сейчас доложу старшему смены.

Через двадцать минут Сметанина уже вели по территории СИЗО. Молодой сержант, сотрудник смены, а на местном языке – контролёр (так повелось еще с советских времен), ещё с лицом зелёного курсанта, но уже с усталостью бывалого тюремщика в глазах, повёл его в сторону медблока. Протащил мимо обшарпанного корпуса для «тубиков», потом – мимо палат с обычными больными. В СИЗО были свои медкорпуса, приспособленные ещё в советские времена: туберкулёз, ВИЧ, гепатит – всё проверяли в первый месяц пребывания, так положено.

Но Бульдога привели не к травматологу, а к кабинету с табличкой «Врач-терапевт».

– Мне нужен травматолог, – жалобно сказал он, держась за бок.

– Иди давай, – коротко бросил контролёр и постучал.

За дверью раздался глуховатый голос:

– Входите.

Кабинет встретил привычным для СИЗО антуражем: клетка вдоль стены, массивный стол, ободранный линолеум. За столом сидел врач. Гражданский. Возрастной мужик с аккуратной профессорской бородкой, в очках, с безобидным видом. Таких в медчасть брали охотно: от них требовалась исполнительность и привычка к рутине, работе по строгим правилам и на одном месте.

– Арестованный Сметанин доставлен, – доложил сержант, придерживая Бульдога за локоть.

– Спасибо. Подождите за дверью. Или… – врач перевёл взгляд на решётку в углу кабинета. – Лучше поместите его в клетку.

Сержант открыл калитку, и Бульдог, дыша с натужным хрипом, вошёл внутрь. Захлопнулась дверь, зазвенели железные прутья.

В каждом кабинете медблока было так – клетка, даже давление мерили через решётку, а если ставили капельницу, то делали это только при контролёре. Слишком много раз небрежность заканчивалась кровью.

Бульдог опустился на стул за решёткой и попытался выровнять дыхание, но каждая вдыхаемая крупинка воздуха резала бок.

– Доктор… мне нужен рентген, – сипло выдавил он, держась за ребра. – Я не понимаю, почему меня к вам… Вы же не травматолог.

– Не беспокойтесь, – мягко и немного буднично проговорил врач. – Разберёмся.

Эскулап встал из-за стола и подошёл к металлическому процедурному столику у стены. Из шкафчика достал ампулу, шприц, привычно щёлкнул ногтем.

– Что это вы… собрались делать? – нахмурился Бульдог, насторожившись.

– Прививка. Обычная профилактическая. Не волнуйтесь.

– Нет, вы не поняли, у меня травма, – уже жёстче процедил Сметанин. – У меня рёбра, мать вашу, ломит.

– Разберёмся и с рёбрами, – голос врача оставался ровным, но глаза сверкнули холодком. – Вы хотите попасть в штрафной изолятор? Одного моего слова хватит.

– Нет, нет… что вы… – тут же сбавил тон Бульдог. – Я всё понял. Прививка – так прививка.

– Вот и славно, – врач подошёл ближе. – Оголите плечо.

Сметанин сдёрнул ворот рубашки, подставил плечо. Холодная игла скользнула под кожу. В мышцу ушло два миллилитра прозрачной жидкости.