Джунгли. Том 3
- -
- 100%
- +
Ночь пролетела в одно мгновение. Не сомкнув глаз и просидев всю ночь у входа, Гончья дожидается, когда выйдет Рабнир, затем вновь готовится заступить на охрану. Когда медоед выходила, взгляд её был опущен, белые волосы прикрывали загорелое лицо, прятали глаза, но на подбородке подруги она увидела её… слезу. Зайдя внутрь, подойдя к кровати, Гончья в приступе гнева, накатившей злобы, до хруста собственных зубов сжала челюсть. Внутри неё всё сжалось, а сердце было готово вырваться из груди. Левый глаз Агтулха Кацепта Каутля был перетянут белой тканью, бинтом, который в последние берегли для самых знатных особ. Через нос, через лоб, вокруг его головы проходили так же белые тугие бинты. Пусть он и спал под покрывалом, на шее, плечах, запястьях также повсюду виднелись повязки.
– О, небо… – Сжала кулаки Гончья. – Я лично порву этих сук…
– Если не можешь сдержать эмоций, лучше покинь его, – пробормотала старуха. – Сейчас Агтулх Кацепт Каутль в мире духов, общается с предками и теми, кто придёт после нас. Ему нужен покой, тишина, спокойствие и защитница, а не глупое крикливое дитя у его кровати.
Гончья тут же взяла эмоции под контроль; извиняясь, поклонилась старой знахарке, затем молча поклонилась без сознательному Алексею и встала у его изголовья. Гончья мучилась; ей было тяжело от собственных мыслей, от бессонной ночи. Так же, как она, мучилась снаружи Рабнир, а с ней ещё почти двести женщин, окруживших шатёр, не подпускавших к нему ни детей, ни рабов, ни птиц, ни даже насекомых. Мир замер в ожидании выздоровления Агтулха, и, вернувшийся с вопросами Добрыня, увиденному зрелищу был очень и очень не рад.
Накал боёв в последние дни стих, враг установил полный контроль над береговой выжженной линией, соединил и обеспечил безопасность на территории между двумя фортами. Враг укреплялся, готовился к длительной обороне, и им, Федерации, именно сейчас, как никогда ранее, следовало готовиться к наступлению, к новым диверсиям, атакам. Но ранение мальчишки, известие о том, что Агтулх при смерти, буквально уничтожило мораль в войске. Суеверные Кетти верили, что во всех их победах и удачах причастен Агтулх. Теперь, когда он ранен и не способен молиться за их тела и души, многие дезертировали. Не предали или вообще убежали из армии, а самовольно покинули подразделения, неся ахинею вроде: «Мы должны защитить нашего бога!» Добрыня предвидел подобный исход, много раз думал, что произойдёт, если Лёша заиграется, и ему придётся с ним что-то делать. Теперь он получил ответ, и результат его не на шутку обеспокоил. На фронте остались лишь немногочисленные персоны Кетти и новоприбывшие племена, которых хер Алексея ещё не тронул.
Оценив ситуацию, Добрыня делает следующие выводы: За Лёху добрые пятьдесят семь процентов всей армии. За самим Добрыней процентов тридцать, и то, если узнают, что придётся идти против воли Агтулха, будет в разы меньше. Оставшиеся тринадцать – либо молокососы из мелких, только присоединённых племён, либо слуги Оукай и тех, кто присмыкался исключительно перед главами других семей. Чтобы по-настоящему править и побеждать, не оглядываясь на малых старейшин, Добрыни требовался контакт с Империей. Ему нужны были наёмники, солдаты, сражающиеся за деньги, которым плевать на религию и чужие нравы. Личная гвардия Добрыни хорошо подчистила старый могильник. Второй отряд, который якобы должен был защищать наследие Кетти, тоже направлялся в склеп за богатствами, и… гибель его, а также пропажа остатков драгоценностей, очень огорчили старика. С золотом он мог как подкупить республиканок, дав им золото, земли, и обещания о безопасности в обмен на помощь, так и, в случае надобности, закупиться боеприпасами, обновить арсенал торгуя с империей. Теперь же кто-то бесцеремонно спиздил добрую половину всего золота, и для воплощения собственных идей в жизнь ему предстояло вычислить, кто это сделал. А после так же взять и ограбить «грубияна». Добрыня собирался использовать свой личный, верный отряд, поступить так же, как поступили слуги Крысинии, в чужие земли заслать диверсионную группу, с которой он хотел отправиться и сам. Его не устраивало положение, где бабье войско, обоссав колени от одного ранения своего «короля», тут же бросило оружие. Пока они бездействовали, враг мог обрести веру в себя; он укреплялся, готовился к новой битве, а племя…
– Гребанные бабы, – Выгуравшись, подозвал к себе возрастную Кетти старик. – Соберите наших. Возьмите рагосскую форму, их оружие, мешки; в одни напихаем пороха, во вторые спрячьте луки и колчаны со стрелами.
Старая воительница Кетти, хоть и была до конца верна Добрыни, но, как и другие, чуть-чуть да верила в Агтулха и в то, что его раны могут лишить отряд удачи и благословения.
– Главнокомандующий, я исполню любой ваш приказ, только прошу, услышьте, действовать сейчас, вести разведку у врага слишком опасно. Врагу улыбнулась удача; он нанёс удар по столпу веры всей федерации.
Добрыня, переоценив верность своей подопечной, замер. Фраза: «Приказы не обсуждаются» тут была бы слишком грубой. Всех волновал Агтулх, поэтому старик и собирался сыграть на «повесточке дня».
– Разведка? – Нахмурив брови, сжал кулаки Добрыня. – Какая на хрен разведка! – Во всеуслышанье, рявкнул он на подопечную, а после гневно окинул взглядом всех, кто ещё был рядом. – Они попытались убить Агтулха Кацепта Каутль; они подняли руку на моего СЫНА!
Добрыня ревел, словно разъярённый медведь, хрипящим голосом он пробудил в сердцах поникших воительниц интерес.
– Я иду не разведовать, не взрывать, поджигать или рушить. Я охвачен праведным гневом, иду убивать, резать, топтать и калечить всех, кто, прикрываясь личиной Кетти и Чав-Чав, как истинные крысы, ударил из-подтишка. Вдумайтесь, самки федерации, до чего докатился наш враг. Они пытались убить не вас, не меня, не какую-то знатную суку из старейшин… Они пытались убить Агтулха!
Именем своим, именем Главнокомандующего войск Добрыни, я клянусь, что не отступлю и отомщу Республике! И вы… сёстры, матери и дочери… Пусть ярость в ваших сердцах, ярость благородная, вскипает как вода; сейчас нам объявлена новая война, война народная, священная война!
Слушая Добрыню, с лицами, на которых читалась жажда мстить, женщины берутся за оружие. Поднимаются с земли даже те, кто не так давно высказывался о желании также отправиться в столицу. Имя Агтулха Кацепта Каутля священно. Все об этом говорили, и теперь, когда кто-то посягнул на их святыню, когда попытался отнять будущее целой страны, позиция Добрыни в этом вопросе вызвала нужные ему чувства и эмоции у аборигенов. Никто более не повернулся к нему спиной; после этой речи подобное могло объясняться лишь одним – трусостью. Как самка не могла не отомстить за своего раненого, растерзанного другой самкой самца, так и Федерация не могла позволить кащунственным действиям Республики остаться безнаказанными.
Добрыня знал, что почти все любят Агтулха, и теперь, используя эту любовь, старик объединил войско, дал ему новую причину для битвы, убийства и своего собственного омоложения. Как наркотик, вызывающий привыкание и зависимость, так собственная сила, чувство лёгкости, радости, уверенности в себе и своих руках всё сильнее дурманила разум Добрыни. И чем выше становился его уровень, тем больше жизней приходилось отбирать ради достижения заветного уровня. Для Добрыни уже давно прошёл тот день, когда он жаждал полной победы и спокойного мира. Теперь именно война, её продолжение и бесконечные битвы с Республикой, а в дальнейшем, быть может, и с Империей, стали его главной целью.
«Убей или умри… старик», – не соглашаясь умирать от старости просто так, смертью какого-то ничтожества, повторял про себя Добрыня.
– Главнокомандующий! – Встав перед Добрыней по стойке смирно, кошка докладывает: – пять сотен воительниц будут готовы выдвинуться в течение десяти минут.
– Слишком много, – говорит дед, – отберите сотню лучших; остальных разместите вдоль линии вражеских укреплений. Я отправлюсь к врагу в тыл, а ты останешься здесь командовать. Постарайся сделать так, чтобы все, кто сейчас будет сторожить границу вдоль укреплений, не забыли, что Республика сделала с Агтулхом.
Лицо Кетти исказилось в гримассе отвращения к республике и личной злобы.
– Пленных не брать? – спросила она.
– Берите, – ответил дед. – Но не забывайте, что было с Агтулхом, – напоследок намекнул, что закроет глаза на все зверства, Добрыня.
Глава 3
Сон… я определенно находился во сне. Ведь сверху, вместо стен и потолка – чистое, светлое небо без солнца, а подо мной ровная, как стеклышко, голубая морская гладь. Сверху небо без звёзд, снизу – глубинное море без дна, а подо мной стул, деревянный, как в школе…
– Алексей, опять решил прогулять! – За спиной послышался громкий голос классного руководителя. Обернувшись, никого не вижу, лишь небо и появившаяся на воде легкая рябь. – Алексей! – Голос стал грубее, теперь он звучал с другой стороны, и я вновь оборачиваюсь.
Сердце сжалось: во сне я испуганно встретился лицом к лицу с существом, вроде человека, а вроде нет. Женщина в сером балахоне, нависавшем, прятавшем её глаза капюшоне, с кожей лица белой, как снег, и зубастой пастью, словно рот акулы. Она застыла всего в десятке сантиметров от моего лица, и трепет, который я испытал, страх, отразился на взмокших ладонях и спине.
– Ну здравствуй, мой фаворит. – Лицо женщины изменилось, приняв знакомый лик моей матери, затем сестер, потом девочек из самолёта, Рабнир…
– Богиня плодородия, прошу, хватит… – От вечных её изменений мне поплохело.
– Оу, узнал, я рада. – Приняв старый лик, божество заходит мне за спину. – Милый мой избранник, скажи, как ты мог так легко позволить себе убить?
Значит, всё-таки убили.
– Я защищал девушку и своего ребёнка.
В море стало чуть неспокойнее, а в небе, отражая настроение божества, появились первые темные тучки.
– Это было похоже на акт самопожертвования, а не защиту, – недовольно заявляет божество. – Хотя, глупо винить человека из другого мира за поступок, нелогичный в этом мире. Я, наверное, должна перед тобой извиниться, не привыкла, чтобы мальчики в нашей реальности умирали так глупо.
Небо вновь стало ясным, а водная поверхность – зеркальной.
– Я мёртв? – Этот вопрос беспокоил больше всего, хотя, в душе, казалось, я уже знаю ответ.
– Да, мёртв, но пока только в твоём мире. – Внезапно, она рассказала о том, о чём я меньше всего планировал узнать. – Ваш самолёт разбился, никто не выжил. И если в дальнейшем кто-то скажет вам обратное, предложив вернуться, знай – это ложь, смертельная ловушка. Возвращение в ваш мир есть ничто иное, как самоубийство – возвращение в могилы, где ваши перепутанные по кускам тела разбросаны по разным концам света. Так что советую не делать глупостей.
Вот оно как значит. Уже похоронили, бедные родственники, сложно представить, как им сейчас там.
– Можно как-то увидеться с ними, с семьёй, хотя бы в последний раз? – Затаив надежду лишь для того, чтобы освежить в памяти их лица и узнать, как они, спросил я.
– Нет. – Категорично отрезало божество. – Твоя семья осталась в том мире, за высокими дверями, в которые сейчас не сможет пройти даже бог. Само ваше попадание сюда – случайность, которая всё сильно усложнила.
– Ну, мы не выбирали, куда нам попадать. – Кое-как смирившись, понимая, что от меня уже ничего не зависит, с некой ноткой облегчения наконец-то смог принять, что домой не попасть, к семье не вернуться. Неприятно, досадно, порой я даже мечтал, как зацеплю своих кошечек из этого мира и, на удивление всем учёным и биологам нашего, притяну их за хвосты туда. Увы, мечты так и остаются мечтами.
– Понимаю, но от того груз, возложенный на твои плечи, ответсвенность за благополучие этого мира, не становится меньше. – Вновь зайдя мне за спину и положив руки свои мне на плечи, выдает богиня.
– Чего, блять? – Глаз мой нервно дернулся. – Какой ещё, на хрен, груз? Не-не-не, уважаемое божество, прошу, не говорите этого…
– Ты избранный!
Да ну нахер, в пизду, не хочу, бля… я знаю, чем это всё кончится! А кончится тем, что меня опять будут пытаться убить, ещё и как в сказках – не какие-то простые залётные убийцы, а демоны там, не дай бог, ещё боги…
– И Бог смерти сделает всё, чтобы тебя убить!
Да, блять, молчи, замолчи и не продолжай!
Словно сожрав несколько кислых лимонов, с трудом сдерживаюсь, чтобы не заверещать, как дитя малое. С одной стороны – «избранный» – это, ебать, как круто звучит! С другой Бог смерти звучит – ебать, как страшно!
– Слушайте, уважаемая богиня, а вам не кажется, что взваливать на мои плечи борьбу с целым богом, это, мягко сказать, не честно?
– Ты будешь не один. – Рисуя образы и выстраивая в ряд манекены с лицами и телами, с полностью обнаженными, открытыми мне физическими данными, говорит божество, – все они будут служить тебе и помогут, если, конечно же, ты подберёшь к их сердцам правильный ключ.
Количество знакомых и незнакомых женских лиц уходило далеко-далеко к горизонту; столько голых женщин я в жизни не видел, сколько сейчас стояло тут, передо мной.
– Это что… я, типа, с каждой, дол… должен? – Глаз мой нервно дернулся.
– Именно. Ведь это кратчайший путь к снятию цепей с их сердец и завоеванию доверия. Ты Уравнитель Алексей, и перед тобой, что грязная нищенка, что жрица бога или само божество – все ровны. И именно поэтому Бог смерти будет искать возможность тебя уничтожить. Ибо только властитель навыков истребитель Ереси и Уравнитель способны сделать его слугу такой же, как все, а затем изгнать тьму из души моего ребенка.
– Богу Смерти служит ваше дитя, и вы хотите его спасти моими руками? – В голове всплыло воспоминание. Раненая Гончья, когда я её навещал, рассказывала о каменных фрезках, где видела женщину с младенцем на руках.
– Верно. – Ответила богиня.
– Ну, это дело, конечно, благородное, но как я её узнаю, хватит ли у меня сил?
Божество повернулось ко мне боком, добрая улыбка пропала с её лица.
– Среди всех других известных мне жителей этого мира её скорее сложнее будет не узнать, не заметить. Ведь нрав её испорчен Темным богом, а тело, как и душа, неразрушимы. Она носит символ самого продолжения жизни и по праву называется Бессмертной.
– А… что блять… подождите, а как я должен победить ту, кто бессмертен?!
Пространство вокруг стало уменьшаться, исчезли все женщины и божество, небо стало темнеть, и море подверглось налёту внезапной огромной волны, готовой поглотить меня.
– Это тебе и придётся выяснить. Ступай, Алексей, и помни, если проиграешь, все, включая тех, кого ты любишь, умрут!
Огромная волна, подхватив моё тело, погребает под толщей холодной, липкой жидкости, и я тут же открываю глаза. Сверху, у стены, горит свеча, вижу её я как-то очень и очень странно. Приподняв руку, касаюсь левой щеки, бинты? Мне что, глаз выбили? Ой… А руки-то… точно, мне ж ножом по рукам прошлись, вроде и по горлу. Начинаю себя ощупывать и тут же замечаю поднявшийся с места, прячущийся во мраке силуэт. Блин, только не говорите, что эта Бессмертная уже…
– Лёшка, слава богу, ты очнулся! – Из тени вышла Мария.
От её появления сердце моё забилось спокойнее, страх отступил.
– Ты меня так до инсульта доведёшь, – говорю я.
– Это ещё кто кого доведёт? Какого хрена без разрешения моего здохнуть решил? Ты хоть понимаешь, как все волновались, как, как… – Женщина разрыдалась, упала на колени, положив голову возле моей правой руки. Она не просто плакала, а всерьёз рыдала, позволив мне сделать то, что я много раз видел в фильмах о крутых парнях.
– Глупая, – положив руку ей на голову, – как я мог умереть и бросить тебя одну?
Обхватив мою руку своими ладонями, с ручьями на щеках, трясущейся нижней губой, Мария прям заскулила, словно собачка или школьница. Так не ведут себя женщины, которым плевать на мужчин рядом, так… так могла вести себя только та, кто по-настоящему тебя любит и волнуется за тебя.
– Ну всё… Всё, успокойся и других успокой. Скажи, я очнулся и скоро…
– Никаких скоро! – Послышался голос Рабнир. Блин, да что за нарния у меня за спиной, откуда они все берутся? – Останешься в шатре до полного исцеления. Ведь твоё лицо… как… как… я… я не представляю, как ты это переживёшь.
Моё лицо? А, она о повязках. Хз, живой и слава богу, а левый глаз, конечно, жалко, если выбили, но вроде ж не болит он? Да и если повязочку приподнять, ай-ай-ай… сука, присохла, блин!
– Я сделаю компресс и поменяем повязки! – Подскочила Мария в тот же момент, как я с облегчением выдохнул. Пусть глаз и заплывший был, всё смутно, но что-то отдельно я видел, а значит, с помощью Марии любая болячка рано или поздно нам поддастся. Главное, глаз на месте и видит!
Успокоив Рабнир, признавшую свою тупость и факт, что её обманули, позволяю себя помучаться и даже немного покричать, когда Мария принялась менять повязки. Боль какая-то дикая, казалось, болело ещё сильнее, чем когда меня в тот раз ножом резали. В общем, кое-как всё пережив, выслушав рассказ стюардессы-целительницы о том, как хорошо регенерирует моё тело, я сам берусь рассказать о боге, нашем с ней диалоге и некой Бессмертной. Расспрашивать Рабнир бесполезно, Мария ничего не знала, тогда мы позвали Кисунь. Она, как и две другие девушки рядом, чуть-чуть поплакала, облизала мне щёку, потом, выслушав о Бессмертной, отправилась к матери. Никто не знает, что это за существо и откуда оно взялось. Подобное говорило либо о древности Бессмертной, либо о том, что мой сон – просто бред. Хотя в последнее я более не верил. Происходящее – реально. И на случай, если нам придётся в открытом бою столкнуться с кем-то, кого не убить, нам предстояло разработать план. А в планах по убийству и победам над непобедимыми лучше всего кто? Конечно же, Добрыня! Старый вояка, которого, как назло, никогда нет рядом, когда он так сильно нужен. Поговорив немного с Рабнир, мне становится известно, что батя, использовав покушение на меня как предлог, решил ещё сильнее сплотить местных с целью выбить захватчиков. Мои раны сильно сказались на боеспособности кошек, да и всей Федерации в целом. Именно поэтому, чтобы не ждать моего выздоровления и не дать Республике время на передышку, он вновь отправился устраивать беспорядки на вражеских территориях. Умно… очень умно, и, как мне кажется, правильно, только не обязательно было называть это «святой войной» – тут батя точно перегнул палку.
Обсудив все детали происходившего в деревне в последнее время и позволив накормить меня вкусной едой, внезапно удивляюсь времени, которое я был в отключке. Почти две недели! Хотя для меня казалось, что ещё вчера меня кинули через стол и затыкали как подушечку для булавок. Вот те на… Так, стоп… подождите, как две недели? Я ж не мог это проспать?!
– Мария! Аукай, и флот Империи?!
– А?.. А-а-а-а… – Убирая посуду, посмеялась с моего перекошенного лица целительница. – Нет, они ещё не прибыли. Хотя Аукай вчера говорила, что вроде как скоро должны появиться. Там ведь многое зависело от Дворца, включая число кораблей, товары, сам понимаешь, логистика – штука сложная.
– Да я просто так, из любопытства… – И без пояснений Марии я всё прекрасно знал. Только вот инстинкты, интерес к тому, кто населял империю и как они выглядели, были крайне высоки. Особенно после того, что я во сне видел… Там местами такие горячие особы проскакивали, что можно было любоваться часами, не говоря о…
– Только проснулся и уже о всяких пошлостях думаешь! Ну ты и животное, Лёша… – Словно прочитав мои мысли по лицу, хмыкнув, Мария отворачивается к выходу, – Вижу, ты уже пошёл на поправку, дальше о тебе позаботятся знахарки.
– Старухи? – Вспомнив, как хихикая и облизываясь, они пару раз в прошлом меня осматривали, с недовольством спросил я.
– Старухи-старухи… – Словно наказывая меня, коварно ухмыльнулась Мария и покинула домик, кстати, свой собственный домик.
– Ох, ну и настрадается она из-за своей ревности, – вдруг решила сумничать Рабнир. – Я вот, между прочим, тебя ни к кому не ревную.
– Потому что ты почти всегда со мной.
– Ну так я же одна из сильнейших матерей, если есть другие готовые у меня этот титул забрать, то пусть попробуют! – Ещё минуту назад она говорила, что не ревнует, а как речь зашла о том, что кто-то будет рядом со мной больше, чем она, так уже вон, аж шерсть дыбом встала. Мда, медоед как всегда, сама себе на уме. Да и Гончья, навестившая меня, не лучше. В последнее время все шишки сыплются ей на голову, нужно будет чутка порадовать ушастую, а то на ней лица нет. О, кстати, об этом. Поводов хвалить её крайне мало, но один-то есть! Проснувшись утром, уповая на то, что мне трудно ходить (а это было правдой, дура с ножом мне и ляжку пробила), я попросил принести тот загадочный золотой посох, и сделать это потребовал именно Гончью. Естественно, та не стала отказываться и принесла свой «костыль», который я в последующем принялся активно хвалить.
– Всё же как хорошо, что ты его прихватила. Такой красивый, величественный, не то что какая-то простая палка. Как думаешь, Гончья?
– В… в ваших руках и простая палка, красивее самого прекрасного дерева, – склонив голову, отвесила мне комплимент женщина.
– Вот как… – Усмехнувшись, перенял железку. – Знаешь, моя правая рука ещё не может держать столь тяжёлый предмет. Поможешь мне немного пройтись, хотя бы по комнате?
– Если хочешь, я помогу… – Тут же подала голос Рабнир.
– Я с радостью, Агтулх! – Улыбнувшись, тут же подскочила Гончья, на что медоед недовольно проворчала: – Битая битого ведёт.
Гончья приобнимает меня очень неуверенно, за ребра, и я, скривившись от реальной боли, опускаю её руку чуть ниже, ближе к бедру, настоятельно прося держать покрепче (чтобы не упадал, естественно!). Едва сдерживая улыбку, с румянцем Гончья помогает мне добраться до стола. Чтобы всё не выглядело слишком наигранно, и она могла ощутить всю пользу от своих действий, со стола беру бумагу, случайный отчёт, предоставленный за пару дней, перечитываю, кривлюсь… Кладу на стол, после чего наливаю себе стакан воды и выпиваю залпом.
– Что-то случилось, Агтулх? – Прижимаясь ко мне, нежно проговорила Гончья.
– Да, пока отдыхал, много бумажной работы накопилось. При чём у Марии. Ты уж извини, но придётся тебе меня ещё немножко пообнимать… Надо расходиться, всё тело затекло.
– Да, это я запросто, мне в радость! – Искренне заулыбалась женщина. Размявшись, прочувствовав всю «любовь» убийцы, все её оставленные на моём теле подарки, указываю на кровать. Словно не замечая, присаживаясь, локтем проваливаюсь в её груди, а рукой прихватываю область у самой-самой киски.
– Извини, что-то повело, и чуть не упал.
– Вам не за что извиняться! – На секунду сжав ляшками мою кисть, тут же расслабила свои ноги, отказалась от задуманного и помогла мне улечься на кровать Гончья. – Агтулх Каце́пт Кау́тль, в моём племени для помощи мышцам после долгих болезней использовали одну технику для усиления стоп и ног… если хотите.
– Массаж? – Удивился я. – Конечно, хочу, только давай без боли, а то я чутка не готов к…
– Конечно! Сделаю лёгкий, разминочный! Рабнир, сестрица, принеси тёплой воды для Агтулха.
– Ладно! – Зевнув, встала с места медоед, – но вы тут без меня не смейте заниматься сексом, ясно?
Гончья смутилась, я усмехнулся.
– Тебе всё равно уже нельзя, кстати, Гончья, а вам можно?
Медоед фыркнула, Гончья закивала головой, поглядев на меня глазами, словно ангела увидела.
– Вот же, тупая беременность… сколько ты там ещё прохлаждаться будешь, когда уже вылезешь! – Бубня, тыкая пальцем в свой живот, у выхода Рабнир сталкивается с появившейся Аукай Путьчитвай. В компании двух загорелых от стоп до головы медоедов, она выглядела «приемной». На фоне двух беловолосых её черно-белые волосы и странный загар выглядели весьма забавно.
Флот империи показался на горизонте.
Аукай, исполнившая все свои обещания, пришла просить меня, чтобы я вскоре исполнил своё: заступился, а также позволил ей остаться в нашем селении. Это её условие, и, в дальнейшем, моё требование-обращение к Империи наверняка создаст нам множество проблем. Однако мы своих не бросаем, я дал слово, и я его сдержу, чем бы всё это для нас не кончилось.
Глава 4
С сегодняшнего дня, с момента, когда, волнуясь за меня и со стыдом, Аукай Путьчитвай напомнила об договорённостях, она стала «Первой Верной» из Империи. В дальнейшем, когда прибудут её хозяева, я требовал вести все дела исключительно через неё. Уповая на то, что Аукай заслужила моё уважение, помогла племени и даже (чего не было) в защите моей жизни, я назвал её «Первой Веной», даже не зная, что это может значить. Просто слова. Сам трактовал это как «первый друг, союзник, помощница и товарищ», а как поймут другие – хз… да и плевать мне на других. Просто потребовал предупредить будущего Наместника, что веду дела исключительно с проверенными личностями, и Аукай – единственная в этом плане имперка, которой мы доверяли. На первое время эта отмазка должна сгодиться, а дальше что ещё придумаем. Пиздеть-то я умею…