Дверуны

Второе пугающее – осведомлённость. Человек, с которым ты не виделся тридцать шесть лет, с которым у тебя вроде бы нет общих знакомых и интересов, откуда-то взял твой телефон. Впрочем, это напрягает, да, но телефонные базы давно могут купить все, кому не лень. Для чего – вот это пугает. И ещё – откуда Мила узнала адрес? Включая и город? Ведь маршрут, который она ему прислала, начинался в точности от его дома.

Третье пугающее – цель. Зачем людям, с которыми ты не виделся почти четыре десятка лет, но которые очевидно общались при этом между собой, звать тебя в свою компанию? Как нынче модно говорить, чтобы что? Вспомнить даже не молодость, а детство? Общие игры, походы на «заброшку» НИИ? Так у него этих воспоминаний толком и нет.

Денис отложил ручку, одним глотком допил кофе и еще раз перечёл все пункты. Основных вопросов, таким образом, три. Во-первых, почему он ничего не помнит об этих ребятах из детства? Точнее, что-то помнит, но очень мало. Пока не позвонила Мила, не вспоминал о них ни разу. Кажется. Но надо уточнить у родителей, у лучшего друга Санька, с которым вместе учились в институте и до сих пор рядом, и у бывшей жены Маши. Брак распался, но отношения они сохранили хорошие. Но, что бы ни сказали близкие, вопрос «почему забыл?» остаётся на повестке дня. Причём, почему забыл не только ребят, но и вообще своё детство в М.

Во-вторых, где всё же Мила взяла его координаты? Самый простой способ получить ответ на вопрос, как его учили когда-то, взять и спросить. Спросить у человека, который этот ответ точно знает. Вместо того, чтобы мучаться догадками и строить версии. Если вопрос про странные шутки памяти задать толком некому, то тут вариант единственный и беспроигрышный – перезвонить Миле. И спросить. И попросить ответить прямо сейчас, а не разводить тайны мадридского двора, как она попыталась сделать. Мол, приедешь – расскажу. Вот не надо этого. Надо дожать. Вежливо и тактично, но дожать. Послушать, что она ответит. И уж тогда решать, как к этому относиться. Денис даже потянулся было к телефону, но отдернул руку. Почему-то.

И, в-третьих, зачем они его позвали? Этот вопрос, пожалуй, был самым напрягающим и пугающим. Потому что от ответа зависело, стоит ли ему вообще принимать это странное приглашение. Которое он, кстати, почему-то уже принял. И тут тоже лучший вариант – спросить у Милы. Но почему-то Денису казалось, что на оба интересующих его вопроса ответа он не получит. Честного ответа. Поэтому и необходимость спрашивать отпадает сама собой.

Что-то ещё не давало покоя. Ощущение, что он упустил нечто важное. Словно есть в его жизни неприятное что-то, связанное с детством. Но память сегодня в очередной раз превратилась из подруги и союзницы во врага. Денис махнул рукой, ему и так было чем заняться, времени до поездки оставалось всего-ничего, а выяснить предстояло многое.

***

Отец с мамой вопросами Дениса оказались словно бы удивлены и немного напуганы. Оказывается, они тоже совершенно не помнили его, так сказать, «друзей по двору». Ни Мила, ни Катя, ни Андрей, ни Мишка – имена эти ни на какие воспоминания родителей не натолкнули. При этом они прекрасно помнили всех его одноклассников, школьного же друга Женька́, с которым Денис вместе ходил играть в футбол. Женька́, кстати, Денис тоже, оказывается, помнил. И помнил, что родители вроде бы увезли его из М. ещё раньше, чем уехала семья Дениса. Мама как-то неуверенно сказала, что, кажется, Женёк переехал сюда, в город, где скоро как четыре десятилетия живут они сами. Но за точность этих сведений она не ручается, столько лет прошло. В общем, в качестве источников информации родители сработали из рук вон плохо. Впрочем, и из сведений о Женьке́ можно было почерпнуть что-то полезное. Денис улыбнулся.

– Мам, здорово, что ты про Женька́ вспомнила. Если тебе не сложно, попробуй его найти, а? Мне было бы интересно с ним поболтать.

«Уж он наверняка знал, с кем я играл во дворе. И вообще наверняка знает обо мне тогдашнем больше, чем мама с папой», – эту мысль Денис озвучивать не стал. Он и без того видел, что родители как-то излишне напряжены.

– Пап, мам, ну чего вы так разволновались? Подумаешь, съезжу, погуляю, так сказать, по местам счастливого детства, развеюсь. Опять же, на людей посмотрю, которых целую жизнь не видел.

Напускная жизнерадостность давалась Денису нелегко, он вообще был плохим актёром. И уж родителей его фальшивый энтузиазм точно обмануть не мог. Мама стала всхлипывать, отец подхватился, принёс какое-то лекарство, начал капать в стакан, шёпотом отсчитывая капли. Мама выпила, несколько раз судорожно вздохнула и сказала умоляюще:

– Не надо туда ездить, сынок. Плохое это место. И тогда было плохое, а сейчас и подавно.

А отец добавил:

– Ты же помнишь, не просто так мы оттуда уехали и тебя увезли.

Денис нахмурился. Вот именно, что ничего подобного он не помнил. Точнее, смутно помнил, что сначала закрыли лабораторию в НИИ, где работала мама. Немногим дольше продержался цех, где отец собирал какую-то аппаратуру для институтских опытов. Мама так и осталась дома, а отец вместе с другими товарищами по несчастью стал ездить на работу в соседний город. Возвращался поздно, очень усталый. И, судя по тому, как они стали жить, зарабатывал он крайне мало. Так прошло два или три года, Денис из младшей школы перешел в среднюю. И в какой-то момент мама, проведя с десяток телефонных переговоров, вдруг посветлела лицом. И сказала, что они переезжают в П. Что там и ей, и папе пообещали работу. Они как-то очень быстро собрались и уехали. Стояло лето. Когда все вещи уже были в грузовике, вдруг хлынул тёплый и шумный ливень. И соседка баба Шура, крестя их «на дорожку», всё повторяла, что в дождь переезжать – это к добру.

Всё это Денис и рассказал родителям. Те переглянулись, у обоих в глазах стоял знак вопроса. Мама, аккуратно подбирая слова, спросила:

– Дёнечка, а ты не помнишь, что дети стали пропадать? Что друг твой Женёк чуть в окрестных лесах не заблудился, и каким-то чудом именно ты его нашёл?

Отец, дав маме сказать первой, закончил:

– С работой, деньгами и прочим мы бы разобрались. Мы уехали, потому что за тебя боялись. А тебе в том НИИ проклятом как мёдом намазано было. Всё ты там искал что-то вместе с Женько́м своим.

Денис с досады аж замычал.

– Слушайте, а вы меня в детстве по голове не били, а? Наркотиками не опаивали? Не гипнотизировали? Какого чёрта я вообще ничего о тех событиях не помню, а?

Отец возмущённо фыркнул, а мама сложила руки в умоляющем жесте и явно хотела что-то сказать. Но Денис, впервые, кажется, в жизни, ей такой возможности не дал. Раздражение разрасталось в нём едким ядовитым облаком и рвалось наружу.

– А может это ваш сверхсекретный НИИ, а? Что вы там делали? Облучатели какие-нибудь, чтобы людей с ума сводить и памяти лишать?

Родители совершенно одинаково поджали губы, лица их закаменели. Отец сухо сказал:

– Не болтай ерунды, Денис. Ты прекрасно знаешь, что у нас с мамой был самый низкий уровень доступа, мы вообще ничего не знаем. Да и не надо знать, не наше это дело. И уж точно в исчезновениях детей институт не виноват, он закрылся к тому времени, даже охраны не осталось. Заброшка, как вы говорите.

Денис словно опомнился. Раздражение пропало без следа, его сменил жгучий стыд. Чего он на близких набросился?

Кое-как мир восстановили. Мама его накормила, традиционно дала еды с собой. Пообещала поискать контакты Женька́ и ещё раз попросила отменить поездку. Денис сказал, что подумает. И поехал домой с двумя вдруг возникшими идеями. Во-первых, самому пошукать по соцсетям старого товарища. Фамилию его, как ни странно, он помнил – Суетин. Впрочем, не странно, потому что помнил он друга детства не как Женька́, а как Женька́-Суету. Поэтому фамилия сама всплыла.

Во-вторых, надо посмотреть в интернете, чем всё же занимался НИИ. Кучу засекреченных предприятий давно рассекретили, может институт тоже стал «открытой книгой». Возможно, его деятельность как-то прольёт свет на то, почему у Дениса такие проблемы с памятью. И подскажет, что именно они с другом в детстве искали на метафорических обломках. И что сам Денис продолжает искать в своих кошмарах, пусть редких, пусть сразу забывающихся, но тревожных и пугающих. И вот сейчас так кстати (или некстати?) вспомнившихся.

Через несколько часов сёрфинга по сети Денису пришлось признать, что обе его идеи провалились. Профиль подходящего Евгения Суетина в одной соцсети нашёлся, но оказался совершенно неинформативным. Да и заходил туда товарищ детства больше года назад. С НИИ всё тоже оказалось глухо. Да, построили. Да, работал на оборонку. Да, стал градообразующим для города М. А потом – проект свернули, НИИ закрыли, город умер: на сегодняшний день населения ноль. А на месте института – частично лес, а частично – реально большой и современный глэмпинг, как Мила и говорила.

С больной головой и без малейшего понятия, что делать дальше, Денис лёг спать. Решив, что утро вечера мудренее. До поездки осталось два дня. И два разговора – с другом и бывшей женой. Которые вряд ли чем-то помогут, но вдруг?..

***

Маша от похода в кафе или ресторан отказалась, велела приезжать в мастерскую, потому что у неё «приступ вдохновения». Все годы знакомства и недолгого брака Денис не уставал поражаться этой женщине. Она была высококлассным бухгалтером, которого клиенты передавали из рук в руки. Работала исключительно на фрилансе, не желая, как она говорила, надевать на себя «офисное ярмо». Отлично зарабатывала и грамотно вкладывала деньги. И примерно раз в несколько лет находила какое-то творческое увлечение, которому отдавалась с азартом и страстью. Денис как-то высказал предположение, что он сам и брак с ним тоже были таким увлечением. Маша расхохоталась и предположение опровергла. Сказав, что все увлечения проходят без следа, а Денис в её жизни существует для увлечения просто неприлично долго.

И это действительно было так.

Маша за эти годы плела кружева, писала любовные романы, делала украшения, пекла умопомрачительной красоты торты, шила яркие пледы. И, на удивление, всё, за что она бралась, выходило отлично. Кружева и пледы скупали ещё на этапе задумки. За торты были готовы платить совершенно неприличные деньги. Украшения Маша раздаривала многочисленным знакомым, но её постоянно уговаривали что-то сделать на заказ. И даже четыре любовных романа, опубликованные на одном из сайтов самиздата, нашли издатели, выпустили и очень хотели дальнейшего сотрудничества. Но увы. Маша не врала: в какой-то момент то, чем ещё вчера она горела, вдруг резко становилось неинтересным. И она тут же прекращала печь, плести и писать – к разочарованию окружающих. А через какое-то время всплывала в очередной творческой ипостаси.

Сейчас, если Денис ничего не пропустил, был период картин-настроений. Так Маша называла свои странные полотна. Нагромождения цветовых пятен и замысловатых фигур каким-то образом реально отражали то или иное человеческое чувство, эмоцию или состояние. Денис затруднялся с объяснением, но и он, и другие, глядя на одну картину безошибочно угадывали в ней гнев. В другой – изумление. В третьей – безмятежность. Ошибались только совсем уж «эмоциональные брёвна», как их Маша называла. А «небрёвна» не только выстраивались за картинами в очередь, но и позировали. Маша довольно быстро научилась изображать истинное настроение конкретного человека в конкретный момент. У Дениса долго стояло перед глазами полотно, для которого позировала одна крутая бизнесвумен. Сочетание лавандового, салатового, розово-золотого, спиралей, облаков и размытых силуэтов. И состояние: «Я хочу замуж и маленькую хорошенькую дочку». Железная леди, ни разу не улыбнувшаяся за время позирования и взирающая на всех взглядом ядовитой змеи, расплакалась. Сняла с себя какие-то брендовые бриллианты за бешеные миллионы, подарила Маше и отказа не приняла. И через пару лет, по слухам, стала счастливой домохозяйкой и мамой сразу двух хорошеньких дочек-близняшек.

Так, под воспоминания о Машинах творениях, Денис добрался до её мастерской. Звонить не стал, открыл своими ключами. Прокричал от порога, что пришел. Разулся, помыл руки, заглянул в мастерскую. И остолбенел. На мольберте стояло полотно, название которого пугало, но не оставляло сомнений. Денис выдохнул:

– Предчувствие смерти?..

Маша обернулась.

– Я не сомневалась в тебе, Дёнчик. Это хорошая новость. А плохая – это настроение моих последних дней, Дёнчик. И покоя мне не даёт не чья-то возможная смерть, а твоя. Полюбуйся.

Маша стала поворачивать полотна, которые стояли у стены. Пять разных сочетаний цветов, фактур, фигур, тонов. И везде, в каждом – предчувствие смерти.

Внезапно задрожавшими руками Денис вытащил сигареты. По давней привычке прикурил сразу две, одну передал Маше. Она глубоко затянулась и спросила:

– Что у тебя случилось? Точнее, что с тобой должно случиться, а?

Денис попытался отшутиться:

– Это дело не на одну трубку, Ватсон.

Маша шутливого тона не приняла, продолжала смотреть пристально-вопросительно. И он рассказал ей всё. В отличие от разговора с родителями – вообще всё, без купюр. Передал в лицах разговор с Милой. Поведал обо всех своих рациональных и иррациональных страхах и о странных проблемах с памятью. О бесполезном поиске информации о друге детства Женьке́ и загадочном НИИ. О кошмарах, как-то с этим НИИ связанных. И о том, что он очень не хочет ехать, но при этом его в эту поездку невыносимо тянет.

Рассказывал Денис долго. Маша внимательно слушала, успевая при этом жарить картошку и отбивные на маленькой кухоньке. И задавать дельные вопросы. Потом они молча ели, словно переваривая историю. Наконец, Маша нарушила молчание:

– Мне совершенно не нравится эта история, Дёнчик. Вот вообще. А при наличии моих странных и страшных предчувствий – не нравится вдвойне. И по этому поводу у меня два предложения. Первое – отмени поездку. Просто не отвечай, если будут звонить твои эти товарищи. И оставайся дома. Второе – если уж тебе так невмоготу, давай я поеду вместе с тобой. Вроде бы, разговора о том, чтобы ты приезжал один, не было, да?

Денис отрицательно помотал головой.

– Нет, Машунчик. Разговора не было. Но это как-то априори предполагается. Да и не стану я тебя подвергать опасности, да ещё и такой непонятной. И не поехать не могу. Не в договоренности дело. Дело в том, что я хочу восстановить ту часть моей жизни, которую память почему-то вычеркнула.